Лян в ярости схватился за эфес - и Н-До расхохотался.
- Какой ты нетерпеливый, летний рассвет! Хочешь сразиться со мной по-настоящему прямо сейчас? И не боишься, что я тебя убью, Дитя? Мне нравится убивать, мой стиль - "Укус Паука", а твой?
- Нищий сноб, - процедил Лян сквозь зубы, едва взяв себя в руки. - Да я бы сделал тебе честь, взяв тебя в дом! Станешь моей женой - будешь хоть иногда досыта есть и носить не обноски, а свой собственный костюм!
- Когда ты переживешь метаморфозу - если ты её переживешь - тебе придется отвыкать от роскоши, - рассмеялся Н-До. У него резко исправилось настроение. - А вообще - это только слова. Не забывай, ты-то - не Всегда-Господин. Если меня принудят к поединку, я просто убью тебя - и всё. Я предупреждаю честно.
Лян отвел глаза. В его позе, в напряженных плечах, в пальцах, стиснувших эфес так, что побелели костяшки, Н-До прочел злость и страх - злость, прячущую страх - и тут же почувствовал к Ляну презрение, граничащее с тошнотой.
- Я вернусь к своим родителям, - сказал он, чувствуя досаду от необходимости стоять рядом с Ляном.
- Нам надо вернуться вместе, - сказал Лян, не глядя на него. - Иначе взрослые будут недовольны.
Н-До безразлично пожал плечами, и они вернулись с заднего двора в сад, где под кустами чан-чи, пурпурными, багряными и оранжевыми, как столбы осеннего пламени, уже накрывали на плотных двойных циновках из расщепленного тростника угощение для пира. Юноши шли рядом, но только очень ненаблюдательный человек мог решить, что они вместе, вдвоем или что-нибудь в этом роде.
Враги.
Взрослые пировали отдельно, дети и юноши - отдельно.
Рядом с Н-До сидел Второй и с наслаждением уплетал тушеную свинину и жареных прудовых пиявок, которым дали насосаться гусиной крови - в исправившемся расположении духа, почти весёлый. Н-До ничего ему не сказал: слова просто с языка не шли. Он бы дорого дал, чтобы на празднике присутствовали Хи, У или Т-Рой - хотелось болтать злые глупости и дурачиться, чтобы сбить отвратительный привкус последнего разговора.
С помощью еды это как-то не получалось: свинина с предубеждения и непривычки казалась Н-До слишком жирной, пиявки - пересоленными и недоперченными, а в жасминовый настой, похоже, пожалели лепестков. В конце концов, Н-До взял палочку хрустящих вафель и, откусывая маленькие кусочки, принялся рассматривать свиту Ляна, устроившуюся напротив.
Они ели и болтали. Дылда с грубым красным лицом и такими короткими волосами, что они торчали в стороны, был, вероятно, пажом или сыном управляющего: шёлковая рубаха и красивый кафтан с широкими завернутыми рукавами совершенно не меняли к лучшему его вульгарную наружность. Н-До скользнул взглядом по его обветренным рукам с квадратными ладонями и толстыми пальцами, послушал громкий голос и хохот в ответ на примитивные шуточки - и с неприязнью решил: "Зажравшийся плебей".
Худенький верткий юноша, похожий личиком с мелкими чертами на лисичку, тихонький, вкрадчивый, с мягким мурлычущим голоском, кутающийся в широкий полупрозрачный шарф, накинутый на атласную, в золоте, распашонку, лебезящий напропалую: "Мой обожаемый Господин Лян…" - и бросивший на Н-До беглый взгляд, выглядел то ли противно, то ли страшновато. Противно, когда такой в чужой свите, подумал Н-До. Этот - кровный аристократ. Он, как минимум, неглуп. Как знать, может быть, он хитер, ловок и хорош в бою… но в качестве противника кажется лжецом. Кажется опасным.
Третий - загорелый дочерна, как бывает с вынужденными проводить много времени в полях, с длинной челкой цвета лесного ореха, обаятельный чистым открытым лицом - пожирал Ляна глазами, как Князя Света. Улыбнулся Н-До быстро и небрежно - а Ляну добавил сиропа в жасминовый настой, заметив его взгляд в сторону сосуда с сиропом. Его одежда, слишком простая для праздника, показалась бы неприлично плебейской, если бы не странное изящество кроя кафтана, вышитого родовыми знаками, который он накинул поверх простой рубахи из домашнего холста. Безнадёжное дело, подумал Н-До. Нищий аристократ, влюблённый в богача - дух Ди коснулся затылка и шеи холодными пальцами.
Лян хвастался, чем только мог. Хвастался прудами в парке, где водятся пиявки, златоперки и рыбы-ножи, хвастался конюшнями, рассказывал о Празднике Листопада в Столице - и страшно наскучил Н-До. Каждую новую тираду он предварял шпилькой в адрес аристократической спеси; это, кажется, обижало загорелого юношу, которого называли Лью, зато приводило в восторг дылду Эн-О. По востренькому Ар-Нелю ничего нельзя было понять, он кивал и улыбался Ляну, но отвернувшись, улыбнулся и Лью, сделав брезгливую гримаску - зато вставлял в Лянов монолог отменные иголки.
- Господа, помните ли вы историю про сверчков с немытыми ногами? - говорил он, демонстративно перебирая пальцами веточку с пожелтевшими листьями, показывая изысканно узкую кисть с тонкими холеными пальцами. - Нет? Как можно? Очень глупая история…
- О том, как нищий князь велел всей своей дворне ловить сверчков в саду и мыть им ноги, чтобы они не осквернили грязными следами его любовного письма? - фыркал Лян. - Кто когда видел других аристократов?
Н-До сжал под столом кулаки. Пир затягивался, а раздражению было некуда деться. Слуга Ляна принес со стола взрослых кувшинчик с ежевичным вином, которое, вообще-то, по этикету не полагалось бы юношам - и Эн-О тут же выхлебал полную чашку, похваляясь тем, что ему пить вино не впервой. Лян протянул кувшин Н-До:
- Выпей, Официальный Партнёр! Это так весело - смотреть на твою свирепую физиономию!
Второй уронил в соус кусочек мяса. Ар-Нель хихикнул, Эн-О загоготал, как необрезанный осел, а Лью уставился на Ляна с видом человека, получившего пощечину.
Н-До оттолкнул кувшин, расплескав вино по столу. Жест выглядел прямым вызовом, но в этот самый момент распорядитель ударил в гонг и прокричал, что начинается праздничное представление. Гости зашумели, поднимаясь с мест.
- Моя жена - решена, - бросил Лян, уходя в глубину сада. Его свита ушла с ним.
- Подначка, достойная деревенщины, - хмыкнул Второй, присвистнув, но, взглянул на Н-До и перестал улыбаться. - Чушь, это ведь не может быть правдой - то, что он несёт?
- Это правда, - сказал Н-До. - Наши родители заключили с Всегда-Господином какой-то договор. Дело в деньгах, полагаю - но я не из тех, кто продает фамильную честь. Я намерен убить его - если этого поединка не удастся избежать.
Второй поёжился и кивнул.
Смотритель Эу-Рэ устроил праздник с размахом. Актеров пригласили в городе, показывали танцы на проволоке, танцы с ножами и мечами, жонглирование… На площадке, огороженной лентой, сражались на деревянных мечах, увитых шёлковыми розочками, два шута - в кафтанах с громадными воротниками и несусветным вырезом спереди, с гульфиками размером с небольшую дыню. Они были отменными комедиантами: один изображал бойца старой фехтовальной школы, вставал в живописные позы и делал картинные выпады, не достигавшие цели на две ладони; второй прикидывался уличным мальчишкой, отпускал похабные шуточки, уворачивался, ковырял в носу, пока его противник позировал на публику, шарахался в комическом ужасе и норовил удрать, когда положение становилось опасным. Н-До, увлекшись представлением, обхохотался до слез, особенно, когда в финале "опытный фехтовальщик" победил-таки бродяжку и с озадаченным видом вытряхнул у него из штанов вполне живую, но совершенно ошалевшую курицу.
Второй, всхлипывая от смеха, ткнулся Н-До в плечо:
- Матушка будет недовольна, - проговорил он сдавленно. - Она не любит таких вульгарных простонародных развлечений… но это и вправду жутко весело!
- Дураки, - улыбаясь, сказал Н-До. - Ничего. Не будем делать вид, что добродетельны до полного невежества. И вообще, надо же хоть чем-то развлечься в этом гнусном месте!
В толпе гостей, среди праздничного шума, глядя на танцы и комические сценки, дожидаясь огненной потехи, он не видел ни Ляна, ни его прихлебателей - и несколько расслабился.
Второй держался поблизости до тех пор, пока какие-то юные незнакомцы, по виду показавшиеся Н-До вполне приличными, не утащили его драться на палках. Н-До не стал мешать Второму развлекаться. Он сам смотрел представление, пока его вдруг не осенила мысль, от которой весёлый день померк.
Не считает ли Всегда-Господин, что вся эта роскошь - праздник в честь официальной помолвки его сыночка?
Уже начинались прозрачные осенние сумерки, гости ожидали фейерверка - но Н-До разом потерял интерес и к танцорам, и к шутам. Видеть развесёлую толпу стало нестерпимо - и Н-До направился прочь из сада, решив посидеть где-нибудь в беседке на заднем дворе, в одиночестве. Хотелось всё обдумать и решить, как разом покончить с этим жерновом, невзначай повешенным на шею любящими родителями.
Н-До выскользнул за увитую лентами и увешанную фонариками калитку, прошёл мимо пустынных служб и обогнул дом, оказавшись в маленьком внутреннем садике. Здесь росли розовая акация, ежевика и синие вишни; заросли кустарников, смыкавшиеся над песчаными дорожками, образовывали небольшой лабиринт, закрытый сверху и с боков колючими пестролистными стенами ветвей. Н-До подумал, что это - безупречное место для уединенных прогулок, и вошёл в один из таких тенистых коридоров. Тень внутри была гуще; очевидно, если бы листва не начала уже осыпаться, сейчас, в сумерки, тут было бы совсем темно. Звуки музыки и весёлые крики долетали сюда издалека, еле слышно…
Н-До глубоко вдохнул похолодевший вечерний воздух и тихонько пошёл вперед. Праздник уже казался какой-то пестрой путаной грезой, и это было приятно.
И вдруг Н-До померещилась какая-то возня и голоса за поворотом живой изгороди. Говорившие не снижали голос - и Н-До пораженно узнал Ляна, который раздраженно сказал:
- Что ж теперь? Ломаться поздно!
- Прошу тебя - не здесь, - ответили ему, и Н-До показалось, что он узнал голос Лью - здорово изменившийся, прерывающийся, как от крайнего волнения или сильной боли. - Сюда кто-нибудь придет…
- Какая разница! - нажал Лян.
Н-До, со смутным ощущением неправильности собственного поведения, задерживая дыхание, раздвинул ветки. От открывшейся сцены кровь бросилась ему в лицо.
Лью полулежал на песке, опираясь на него локтями, в одной рубахе - кафтан и штаны валялись в стороне, и Н-До отчетливо увидел его голую ногу, вымазанную кровью. Лян, тоже без кафтана, стоял рядом на коленях; его меч в ножнах висел на поясе, а меч Лью он держал в руке, лезвием - Лью под подбородок.
Загорелое лицо Лью казалось белым в полумраке, глаза выглядели огромными и тёмными. Лица Ляна Н-До не видел, но о его выражении догадался по тону.
- Что скажет твоя Мать, узнав, что ты изменил меня на улице? - спросил Лью тяжело дыша и кусая губы.
- Ничего она не скажет! - в голосе Ляна насмешка мешалась с угрозой. - Какое ей дело до моих рабынь!
Последние слова прозвучали таким ударом под дых, что Н-До содрогнулся, а Лью дернулся, забыв о мече у горла - из-под лезвия показалась кровь. Лян чуть отвел руку назад:
- Не пытайся зарезаться собственным мечом, милашка! Ты - мой трофей и собственность, если это ещё не понятно!
- Я не могу быть твоей наложницей, - прошептал Лью. - Ты говорил… ты сказал, тебе претит решение родителей…
Лян рассмеялся. Н-До, сжав зубы, медленно потянул меч из ножен.
- Да, мне претит! - сказал Лян, смеясь. - Ну и что? Ты, побирушка, что ж, думал быть моей женой? Думаешь, я не замечал этих взглядов-вздохов? Как бы не так! Знаешь, будь ты покорнее, я бы подумал о тебе, как о Младшей Невестке при настоящей Жене, но ты же дрался всерьёз! Неужели надеялся изменить меня, а, дрянь?!
Лью смотрел на него расширившимися глазами; теперь у него на лице был написан один только ужас.
- Не пялься на меня так, - усмехнулся Лян. - Если ты перестанешь ломаться, это будет отличная метаморфоза… А если будешь продолжать - так станешь не девкой, а никудышником, милашка! Хочешь быть никудышником? Хлев чистить для нашего скота, а? Вот твоя спесивая мамочка обрадуется…
Тень Ди подтолкнула Н-До в спину. Он вышел из кустов, с треском продравшись сквозь ветви, выдирая колючками нитки из вышивки на одежде - и скинул на песок праздничный кафтан. Лью сдавленно ахнул, пытаясь натянуть рубаху на голые ноги. Лян вскочил - и Н-До остановил в замахе меч Лью в его руке.
- Ты что тут делаешь, Официальный Партнёр? - пораженно сказал Лян. - Иди веселиться, это мое дело!
- Отдай мне его меч, - приказал Н-До тихо, едва переводя дух от презрения и ярости.
- С какой стати? - Лян сделал шаг назад, улыбнулся и провел пальцем по окровавленному лезвию. Теперь Н-До видел, что он тоже ранен: на щегольской шёлковой рубахе расплывались кровавые пятна. - Я не отдаю трофеев!
- Или отдашь, или я заберу его у твоего трупа, - прошипел Н-До. - Послушай, Лян, давай решим это мирно. Я не хочу с тобой сражаться, мне противно. Ты просто отдашь мне его меч и уйдешь. И забудешь то, что тут было.
- С чего бы? - Лян взял себя в руки. Он принял отвращение Н-До за неуверенность в себе, перестал опасаться и смотрел теперь с обычной снисходительной улыбочкой. - Ты оскорбляешь меня, ввязываясь не в свое дело. Что за дурные претензии?
- Ты подлец, - сказал Н-До. - Отдай меч, это моя последняя попытка.
- Возьми его! - рассмеялся Лян, пародируя боевую стойку шута в спектакле. - Давай, бери! Я убью тебя, а эту дрянь, которую ты решил выгораживать, продам в бордель, клянусь! Вы оба - бобы из одного стручка, ах, нищие, но благородные! Плевал я на ваше благородство! Я ненавижу таких спесивых снобов! Где же ваши деньги и земли, если вы такие умные?
Н-До взглянул на Лью. Лью, скорчившийся на земле от боли, холода и стыда, ответил взглядом, полным ужаса и безнадёжной мольбы - и в этот миг Лян сделал первый выпад.
Н-До парировал так, что Лян чуть не упал, пытаясь сдержать удар. Ярость вскипела в крови Н-До - он почувствовал себя сильнее и быстрее, чем обычно; окружающий мир стал четок и ярок, а на теле Ляна словно нарисовали крестики-мишени в уязвимых местах.
Лян был отличным бойцом. Возможно, он был самым серьёзным противником за всю жизнь Н-До - и дрался в стиле "Полет Ястреба", двигаясь свободно и легко, но даже отличному бойцу непросто провести два настоящих боя за такое короткое время. Н-До заметил, что из-за раны у ключицы, Лян избегает некоторых движений - и вынуждал его поворачиваться раненым боком, стискивая зубы от желания увидеть кровь врага на земле.
Драться на песчаной аллейке между колючих кустов оказалось не так уж удобно. Пару раз Лян отшвырнул Н-До назад, спиной в переплетение веток. Н-До не остался в долгу; через несколько минут спины противников были располосованы колючками в кровь, а рубахи разодраны в клочья. Меч Ляна скользнул по щеке и виску Н-До, оставив ощущение не боли, а жара, Лян злорадно рассмеялся - и Н-До воткнул клинок ему в горло.
Лян выронил меч и грохнулся на колени, зажимая рану ладонями. Н-До толкнул его ногой и всадил меч под его ребро.
Над домом Смотрителя Эу-Рэ с грохотом распустились огненные цветы первого фейерверка.
Н-До подобрал меч Лью и протянул его владельцу. Лью, обхватив себя руками, покачал головой:
- У меня нет на него прав. Я изменяюсь, - сказал он дрожащими губами.
Н-До присел на траву рядом с Лью. Дотронулся окровавленными пальцами до его щеки. Это - не слабость, думал он, это - доверие. Ты же дрался всерьёз, просто не захотел - как Ди…
- Я тебя не знаю, - прошептал Лью. - А ты - меня. Что же мне делать? Я не могу понять, зачем тебе нужен…
Н-До раскрыл ладонь. Лью вытер слезы, обтер руки о подол - и приложил свою.
- Напоминаешь моего лучшего друга… погибшего… - голос Н-До тоже сорвался. - И ещё… Мы сходимся, по крайней мере, по одному знаку.
- Твоя - чуть больше.
- Я - здорово старше. А вообще - мы сходимся по двум знакам, Лью. По руке и по происхождению. Не бойся, - Н-До взял Лью за плечи и притянул к себе. Заглянул в глаза, чёрные от расширившихся зрачков. - Мы скажем вот что: мне пришлось убить его, чтобы иметь возможность жениться на тебе. Я влюбился с первого взгляда. Небеса свели нас.
Лью качнул головой.
- Н-До, кто в это поверит?
- Все, - голос Н-До стал жестче. - Потому что усомнившихся я убью.
- Ты - сумасшедший…
- Ты изменишься для меня, - Н-До коснулся пальцем искусанных губ Лью, и тот их облизнул. - Будет прекрасная метаморфоза. Идеальная.
Они оба понимали, что надо поцеловаться, но не слишком хорошо представляли себе поцелуй - и просто дотронувшись друг до друга губами, ничего особенно не ожидая. Они оба не знали, что это прикосновение прошьет их насквозь, как разряд молнии - и всё разом станет просто и понятно. Очевидно - что делать дальше.
- Нас кто-нибудь увидит, - выдохнула Лью, уже не пытаясь убрать с бедер руки Н-До. - На улице. Рядом с мертвым. Это меня опозорит.
- Никто и ничто не опозорит мою женщину, - прошептал Н-До. - Не бойся. Мне никто ничего не скажет. Я решил. Ты - моя Жена.
Он сказал даже слишком смело, смелее, чем чувствовал себя, потому что Лью была - сплошная кровь и сплошной жар, и на миг показалось страшно - как клинком в открытую рану. Но в зареве фейерверка Н-До явственно видел её лицо, её взгляд, страдающий, но при этом отважный и прямой, как у Ди - и это напомнило: "Я изменяюсь для тебя", - успокоив и обнадежив. Ты доверяешь мне, подумал Н-До, погружаясь в её кровь и огонь, ощутив мгновенное сопротивление её плоти - и Лью тут же подалась ему навстречу, как парируют выпад, стиснув зубы и глядя в глаза. Ты не знаешь страха и не боишься боли, подумал Н-До - и не нашёл, как высказать это чем-то, кроме объятий, а Лью сжала пальцы на его рукавах - держась за него, удерживая его, всё признав.
Ты возвращаешь мне часть того, что нельзя вернуть, подумал Н-До в нестерпимом блаженстве и нестерпимой нежности. А, почему, почему, почему ты, Госпожа Пламени, сражалась не со мной? - но любовь была похожа на бой, и его раненая партнёрша не собиралась сдаваться.
Как в бою, Н-До слушал её дыхание, срывающееся на всхлипы, и видел глухую черноту зрачков, и думал о том, что боль сейчас убьёт её, думал, что её боль и его ужас убьют их обоих - но в какой-то момент всё вдруг изменилось.
Лью ахнула и замерла с сосредоточенно-напряженным лицом, будто пытаясь прислушаться к самой себе - расслышать, как внутри расцветает огненный цветок. Кажется, я победил, успел подумать Н-До…
Запись N73-06; Нги-Унг-Лян, Кши-На, поместье Эу-Рэ
Поначалу всё идет хорошо и весело.