- Ждать брата, - говорит он. Юу тоже волнуется. Он садится на корточки, рассматривает лицо Лью, освещённое слабым светом горящего масла. Простенькая обветренная мордашка Лью от боли и обрушившихся нравственных страданий приобретает чахоточную прелесть; её щеки горят, а глаза болезненно влажны. Юу рассматривает её восхищённо-задумчиво. - Как ты познакомилась с моим Старшим? - спрашивает он.
Лью приподнимается на локте, поводит плечами. Улыбается - и вдруг рыдает, закрывая лицо рукавом. Мне нестерпимо жаль её.
- Она красива, - говорит мне Юу извиняющимся тоном. - Просто странно…
Я окончательно утверждаюсь в мысли, что Н-До лгал. Пока я записывал для Земли здешнее огненное шоу, Н-До спасал мою девчонку от чего-то гнусного - и это очень по-человечески.
Возможно, более по-человечески, чем иногда в мирах людей…
* * *
Н-До смотрел, как Госпожа Эу-Рэ воет над трупом, и думал о матери Лью.
Лью сказала, что у неё нет отца. Её мать - одна. Что бы она сказала, когда узнала бы, что у Лью нет чести? Что может почувствовать аристократка, узнав, что её Старший - никудышник?
Не было бы никакой метаморфозы. Юноша Лью отказался от метаморфозы, как Юноша Ди отказался от жизни. Надо будет спросить, почему. Решил казнить себя за миг слабости? За доверие недостойному? Ужасная казнь, легче покончить с собой - но одно другому и не мешает… Или дело только в том, что после таких слов невозможно позволить возлюбленному, ставшему врагом, изменять твое тело?
Н-До было очень тяжело думать о чем-нибудь, кроме Лью, кроме тела Лью, души Лью и жуткой мешанины собственных ощущений и чувств. Связь, в одночасье возникшая между ними, была так сильна, что отсутствие Лью поблизости казалось дырой в душе. Смерть Ляна значила по сравнению с этой связью даже меньше, чем смерть Яо - взаимная неприязнь с которым возникла с первого же разговора. Как странно, думал Н-До, что Официальные Партнёры, которых выбирают мне тайные силы Земли и Небес, оказываются до такой степени отвратительными, а появившиеся на моем пути случайно, не подходящие никаким образом, неудачники, над которыми висит скандал или позор - забирают сердце, не спрашивая моего согласия…
Отец тряхнул Н-До за плечо, выдернув из мира грез. Н-До очнулся, обнаружив, что Господин Эу-Рэ, стоя вплотную к нему, уже с минуту что-то требует, шмыгая носом.
- Ты слышишь?! - сипло взывал он. - Я должен узнать, как вышло, что этот поединок…
- Неучтиво дышать людям в лицо, - сказал Н-До, отодвигая Эу-Рэ лезвием меча.
- А тыкать в старших обнаженным оружием - учтиво? Тем клинком, который только что оборвал жизнь?!
- Уверен ли ты, что хочешь узнать? - спросил Н-До устало. Ему страшно не хотелось врать снова, но правда прозвучала бы слишком жестоко не только для Смотрителя, но и для Лью. Гости пялились в рот, как стая стервятников, но Н-До не опустил глаз. - Всё было грязно. Я поссорился с Ляном на обеде, потому что он дурно отзывался об аристократах крови. На обеде же я познакомился с Лью. Потом мы болтали, было весело… мы понравились друг другу… Лян увидел нас вдвоем и сходу оскорбил меня, а Лью сказал, что считает его своей собственностью и сделает наложницей, когда я буду мертв… это уже после того, как Лью вызвал меня на поединок. Ты доволен?
- Старший Щенок А-Нор бегал за Ляном, высунув язык! - процедил Эу-Рэ сквозь зубы. - С чего бы ему вызывать тебя?
- Ты лучше меня знаешь, что произошло? - Н-До едва справлялся с отвращением. - Так удовлетворись и не смей отзываться в таком тоне о моем трофее. Я женюсь на ней.
- Как бы не так! - воскликнул Смотритель.
Н-До взглянул на Мать - и напоролся на её взгляд, как на нож, но она молчала.
- Я не должен больше ничего объяснять, - сказал Н-До. - Это меня унижает. Но знай, если хочешь знать: я понял из разговора с Лью, что Лян - самовлюблённая дрянь, которой плевать и на дружбу, и на любовь. Такие люди легко предают - разве Лью можно было верить Ляну?
- Молчи, ты не смеешь унижать мертвого! - рявкнул Эу-Рэ. - И эта дешёвка не смеет его порочить!
- Довольно, - сказал, наконец, Отец. - Я слышал достаточно. Этот дом мы покидаем. Поединок состоялся, больше у нас нет никаких обязательств.
- Ты, Сноб Л-Та, потерял всё, что мог бы иметь! - ненавидяще проговорил Эу-Рэ.
- Зато честь при мне, - холодно сказал Отец. - Сын, Жена, настало время уйти. Я благодарен Господину Эу-Рэ за радушный прием. Если бы Господин Смотритель вел себя, как подобает Мужчине, мое удовольствие было бы полнее.
- Как говорится, сердце аристократа - камень, покрытый изморозью, - выплюнул Эу-Рэ.
Отец ничего не ответил. Отец, Мать и Н-До прошли между гостями, проводившими их взглядами, но не спешащими расходиться, и направились к коновязям.
Возле конюшен, в стороне от дороги, Лью лежала на ворохе кафтанов. Чуть поодаль сидел её безобразный паж, а рядом, на траве, устроился Второй; похоже, он беседовал с Лью, и это вызвало у Н-До сложную смесь радости и ревности. Громадный мужик со нелепым именем, который прислуживал Лью, больше напоминал не человека, а горную обезьяну без шерсти; его лицо состояло из одних углов, длинный нос и широченный подбородок с ямкой выдавались вперед, а светлые глазки смотрели из узеньких щелок - но при этом, общаясь с Лью, он вел себя очень заботливо и бережно. Н-До он, скорее, нравился - забавно видеть трогательную нежность на такой грубой морде - но Мать брезгливо поморщилась, а Отец, подойдя и глядя на Лью и мужика сверху вниз, сказал:
- Ты… как тебя? Надеюсь, тебе не понадобится помощь? Отвези свою Госпожу домой. Пусть её мать напишет письмо. Если она нуждается в деньгах…
- Отец, ты не спросил меня, - сказал Н-До, чувствуя, как горят щеки. - Женщине нечего делать в доме матери. Это - моя женщина. Её место в моем доме.
Мать взглянула на него с улыбкой бесконечного удивления.
- Солнечный огонь, прошу тебя, остынь, - сказала она ласково. - Я понимаю, ты впервые получил свой трофей целиком, теперь ты занят мыслями об этой женщине - но ты ведь её не знаешь. Ты возмутился мыслью о том, что твой Официальный Партнёр - сын Всегда-Господина, как же ты миришься с мыслью, что хочешь взять в дом незнакомку? Женщину сомнительной репутации? Из свиты этого Ляна? И - кажется, они дружили, об этом говорят все. Ты уверен, что они не договаривались о поединке?
Лью сжалась в комок и закрыла руками лицо. Н-До сжал кулаки - и Второй поднялся с травы с таким выражением лица, будто слова Матери его оглушили.
- Это - мой трофей и моя женщина. И я не подлец, - сказал Н-До тихо. - И не уверяй меня, будто жалеешь, что я не убил её.
- Жалею, - сказала Мать, продолжая улыбаться. - Жалею, что ты убил Юношу Яо и Юношу Ляна, а в этом поединке у тебя случился приступ нежности.
- Госпоже нравятся убийства? - спросил безобразный мужик. - Доставляют удовольствие?
Мать потеряла дар речи, глядя на него, как на заговорившую лошадь.
- Благородный Господин, - сказал мужик Н-До с теплом, какое обычно обращают к собственным детям, - ты же не позволишь своей высокорожденной родне погубить девчонку, которая только в том и виновата, что влюбилась? Правда?
- Конечно, - сказал Н-До, глядя на Мать и Отца.
- Глупости, - сказал Отец. - Раньше никому из молодежи не приходило в голову рубиться на остром оружии с первым встречным, да ещё настолько терять голову, чтобы так заканчивать поединок. И если какой-то авантюристке до такой степени хотелось измениться - надеюсь, она сможет насладиться метаморфозой в одиночестве. О чести тут говорить не приходится.
- Это был честный бой, - сказал Н-До потускневшим голосом.
- А это уже и неважно, - сказал безобразный мужик и осклабился. - Господин Старший Сын Л-Та, ты спрашивал, далеко ли Госпожа живет? На самом деле, тут рукой подать. Поехали. Госпожа А-Нор обрадуется, а Госпожу Лью никто не будет мучить. В поместье А-Нор нет любителей мучить тех, кому и так больно.
- Отлично, - сказал Н-До, у которого с души свалилась глыба острого льда. - Поехали. Я возьму Лью в седло… как-нибудь устроимся, чтобы ей было полегче. А свадьбу справим в поместье А-Нор. Будет смешно.
- Ещё бы, - ещё шире осклабился мужик. - Князя с княжной родственники из дома выгнали, а баронесса их приняла. Все животики надорвут.
- Я с вами, Старший, - вдруг сказал Второй.
Бледные щеки Матери вспыхнули так, что это стало заметно даже в темноте.
- Ты шантажист, северный ветер.
- Лью - мой истинный партнёр, - сказал Н-До. - Я больше не стану слушать ни тебя, ни знаки судеб - всё время выходит ложь. Ди умер, но Лью жива.
- Никаких скандалов и позора, - сказал Отец с неприязнью. - Мы едем домой. Ты добился.
- Но моя камеристка не станет сидеть с твоей девкой, - сказала Мать. - Я ей не позволю. Пусть твоя Подружка-Сходу ломается сама, как знает. Если метаморфоза убьёт её - я буду думать, что такова воля Небес.
- Не беспокойся, Господин, - сказал мужик, которого игнорировали напоказ, но отлично слышали и принимали к сведению его слова. - Я буду сидеть с ней. И умереть ей не дам.
- Ник - горец, - прошептала Лью, - он знает травы.
- Дождусь ли я счастливого момента, когда мы покинем этот вертеп?! - воскликнула Мать в отчаянии.
- Пошли лакея домой, - сказал Н-До, на чью душу сошло неземное спокойствие. - Мне понадобится повозка. И уезжайте - а я дождусь тут, вместе с Лью и её слугой. Если все обернулось так, нет смысла рисковать её здоровьем.
- Я не могу больше спорить, - вздохнула Мать. - Когда-нибудь ты пожалеешь.
Отец промолчал; Н-До видел, что вся эта история в высшей степени неприятна ему. Старшие Л-Та удалились к коновязи, где их свита уже седлала лошадей.
- Хочешь, я останусь? - спросил Второй.
- Лучше проследи, чтобы поскорее прислали повозку, - сказал Н-До и присел на траву рядом с Лью и безобразным мужиком. Забавно было чувствовать поддержку, исходящую от плебея. - Слушай, горец, - спросил он весело, - а почему у тебя такое смешное имя? Это горское? Что ты ищешь?
- Лучшую долю, - усмехнулся мужик.
- Справедливость, - возразила Лью. Н-До взял её за руки; холодным вечером её пальцы были как раскаленные камни в очаге. Лью прижалась пылающей щекой к его ладони.
- Поговори с ней, Господин, - сказал мужик, вытаскивая из ножен широкий тесак самого разбойного вида. - Я отойду в сторонку и посторожу. Никто не помешает.
Н-До даже не усомнился в том, что это горское чудовище, если что-нибудь случится, станет сражаться на его стороне - он только улыбнулся в ответ:
- Мне очень нравится твоя Госпожа, - и мужик отошёл, встав в сторонке, почти невидимый в тени.
- Видит в темноте, как лесной кот, - сказала Лью. - Все удивляются. Он вообще странный.
Начать непростой разговор с её необычного слуги показалось очень легко.
- Этот Ник вообще не понимает, что такое субординация? - спросил Н-До. - Он так смел…
- У него другие представления о благородстве, - Лью улыбнулась устало и успокоенно. - У них в горах считается, что честь души важнее, чем честь рода. Он считает тебя более благородным человеком, чем твоего уважаемого Отца, хотя ты и младше. За поступки.
- Это с первого взгляда кажется глупым, а потом - вызывает уважение, - кивнул Н-До. - Знаешь, я заметил, что с сильными движениями души всегда так: сперва они кажутся глупыми, а потом вызывают уважение.
- Ты обо мне говоришь? - спросила Лью робко.
- Я слышал конец твоего разговора с Ляном, - сказал Н-До. - Как ты предпочла сомнительному статусу смертельный позор…
- Я не предпочитал… предпочитала, - сказала Лью. - Как трудно помнить, что надо называть себя иначе, называть с другим определяющим знаком… Так вот, я не предпочитала. На меня просто обрушилось Небо. Н-До, я всё понимаю. Если ты будешь сражаться с другими, если будут другие трофеи, если у тебя будут наложницы - я не стану тебя упрекать. Моя преданность тебе - долг чести. Спасти честь важнее, чем спасти жизнь; ты спас мою честь и честь моей Семьи - я радостно умру за тебя.
- Меня порадует, если будешь жить для меня, - улыбнулся Н-До. - Ты клянешься, как на церемонии Союза, а до свадьбы ещё далеко… Видишь ли, я не могу думать о других поединках и о других трофеях. Я надеюсь, что мы с тобой сможем стать близкими, сможем быть счастливы… Ты веришь?
Вместо ответа Лью положила голову ему на грудь.
* * *
Запись N80-02; Нги-Унг-Лян, Кши-На, особняк Л-Та.
Я получил нежданное-негаданное повышение по службе. Теперь я - нечто вроде камериста при Н-До и его супруге.
А уважаемый Господин Н-До из Семьи Л-Та - он не просто так, а Князь королевских кровей. И отчаянный парень. И, как мне кажется, ухитрился совершенно без обмана врезаться в Лью по уши.
В замок Л-Та мы прибываем ночью, но я оцениваю масштаб - настоящее жилище князей, не жук нагадил. Через сад повозка едет минуты четыре, никак не меньше, а сам замок, трехэтажное сооружение, освещённое масляными фонарями, выглядит в высшей степени внушительно.
Тяжелоописуемо. Впечатление, пожалуй, готическое, видимо, из-за двух башен с острыми шпилями - но под шпилями этакие лихие закрученные карнизы, как в пагоде. А вообще, эти острия, я подозреваю, символизируют мечи, которыми хозяева салютуют Небу, как сюзерену. Аборигены нежно любят всё, похожее на мечи. А карнизы напоминают типичные гарды здешних клинков. Парирование небесных ударов. Окна огромные - когда летом вынимаются рамы, помещёния в нижних этажах превращаются в открытые террасы. Солнце тут привечают, как могут; такие громадные стекла, разумеется, ещё не научились делать - и на зиму вся эта прелесть закрывается этакими картинами на промасленном пергаменте. Тусклый зимний свет просачивается сквозь него вполне сносно, разве что - холодно.
Поэтому жилые покои наверху. Внизу - присутственные места: гостиные, приемные, "бальные залы"… Всё это уже закрыто от глаз пергаментными витражами. На том, что обращён к "парадному подъезду" - любопытный и показательный сюжет: в лучезарные небеса, к самому солнцу, ведет лестница, сплетенная из ветвей цветущей розовой акации - нежные цветы не прикрывают длинных чёрных шипов. Изящный юноша висит на лестнице, как матрос на снастях - босые ноги на ступеньках, держится левой рукой, в правой - обнаженный меч. Кровь на ступнях, раненых шипами, и на ладони, проколотой насквозь - прописана тщательно и со знанием дела, нижние ступеньки в крови, кровь стекает тягучими каплями на соцветия, с них, по чёрным ветвям - вниз; на земле идет кровавый дождь. Лица юноши не видно, но его выражение отлично угадывается.
Прозрачная и очаровательная аллегория. В этом доме не питают иллюзий насчет придворной карьеры.
Меня тронула эта картина. Напоминание молодежи - Семья Л-Та не слишком ладит с королем, до позлащённых небес, в случае чего, придется добираться по колючему и острому.
Увидев у парадного входа такой красноречивый символ, я окончательно понял: Семья Л-Та мне совершенно неожиданно нравится.
Н-До, решительно отвергнув все мои попытки помочь, тащит Лью на руках до лестницы в свои покои. Жалкое зрелище - они оба смертельно устали, оба ранены. Н-До еле держится на ногах, время от времени прислоняясь плечом к стене, но настроен решительно - обычай велит внести в свой дом свою женщину, у победителя - своя проверка на прочность. Лью снова стыдится собственной слабости, это у аборигенов здорово завинчено, шепчет: "Жаль, что я не могу сама…" - Н-До трется щекой о её волосы, дует ей в макушку, пытается скрыть тяжёлое дыхание. Он мокрый, как мышь: весь в поту в ледяную осеннюю ночь. Я иду за ним, чувствуя себя бесполезной сволочью. Нас почти никто не встречает; очевидно, челяди запрещёно оказывать моим детям услуги. Только хромой перекошенный горбун ждет с фонарем, а с ним - бледный Юу, укутанный в широченный шарф или плед. Они освещают нам путь до жилища Н-До, потом горбатый старик - верный, как видно, слуга Семьи вообще и Н-До в частности - уходит, чтобы принести воды и чистые рубахи.
Я зажигаю светильник. Комната Н-До отлично характеризует своего хозяина: на поставце, напоминающем бамбуковую этажерку - книги и свитки шёлковой бумаги для заметок, рядом с поставцом - приспособление для письма, похожее на этюдник. На подставке - кубик туши в резной чернильнице из мыльного камня и десяток кистей. Плюс - тренировочное оружие и конская сбруя по стенам не развешаны, а в качестве украшения интерьера я замечаю только элегантное панно из беленькой вертикальной дощечки - на нем каллиграфическая надпись "Обязательно победить!", обвитая веточкой златоцветника.
Образованный мальчик с хорошим вкусом.
Образованный мальчик опускает Лью на свою постель, в грязи и кровище - на золотистое шёлковое покрывало, расписанное лилиями. Садится рядом. Лью мотает головой: "Я - грязная…" - Н-До останавливает её прикосновением пальца к губам.
Юу смотрит на брата вопросительно, но Н-До не в настроении и не в состоянии с ним говорить.
- Твоя помощь не нужна, - режет он делано-бесстрастно.
Юу исчезает, зато появляется новое лицо: юный белокурый эльф, вылитый принц из старинного мультфильма, с такой же надменной осанкой, как у всего этого семейства, с хорошеньким наглым личиком. Эльфу - лет пятнадцать или меньше.
Вероятно, необыкновенные события его разбудили - ребенок умирает от любопытства. Он смотрит на Лью горящими глазами - его глубоко цепляют и кровь, и раны, и вся эта порочная тайна. Цепляют и восхищают.
- Сестренка, ты отважна, - говорит он Лью нежно. - А ты знаешь, что наш Старший - убийца?
- Младший, пошёл вон! - приказывает Н-До, и эльфа сдувает ветром.
Я слышу, как по лестнице ковыляет хромой, бегу ему навстречу и помогаю дотащить два больших кувшина теплой воды. В комнате Н-До есть маленький кувшинчик и таз для умывания
Хромой бормочет: "Позволь служить твоей подруге, Господин", - но Н-До отсылает его жестом полководца. Он доверяет мне - слуге матери Лью, а не своей матери.
Впервые вижу Лью нагишом; как большинство аборигенов, она мучительно стыдится взглядов на собственное нагое тело, но сейчас деваться некуда - самой ей не справиться. Забавно: шёлковые тряпки превращают подростков в фарфоровых кукол, но без одежды - никакого фарфора, мускулатура юного бойца, шрамы от множества полушутливых потасовок, несколько свежих и довольно глубоких царапин. Рана на месте "ампутации" выглядит не так страшно, как я себе представлял, даже почти не кровоточит, зато тело уже начало меняться: её грудь заметно припухла, метаморфоза идет полным ходом. Лью пытается заслонить грудь локтем - древним женским жестом, какого за ней раньше, в роли юноши, никогда не водилось. Её пластика меняется вместе с телом, удивительно.