- Наши спецы поедут в Ирак отдельно, по нефтяным командировкам, и встретят груз в Багдаде, но, так как продаст систему Хусейну не Украина, а Эфиопия, следующую инженерную группу мы направим через Аддис-Абебу и Джибути. И так же и вернем. И в этом, друг мой, весь изюм, понял? Регламент, сборку с настройкой, доставку в Эфиопию обеспечим мы и израильтяне, а уж потом... Потом вместо того чтобы прозябать на границе с Эритреей, наши машинки окажутся в столь же жаркой стране, в столице которой всегда все спокойно... И это будет не наш бизнес, а их личное, эфиопское дело!
Блинчик потянулся, сладко, как сытый кот, и сказал добродушно:
- Вот так-то... А ты - Ливия, Ливия... Ничего вам нельзя поручить, все обосрете... Налей-ка мне еще вискарика, Тоша. И не обижайся, кто ж вас дураков работать научит, ежели вы ни х...я не умеете?!
Экран стал синим.
Сергеев нажал на "Стоп" и начал неторопливо просматривать документы. Неплохая подборка. Копия контракта, копии платежек, копия коносамента. Электронное письмо от "Укрвоенэкспорта" тому самому израильскому "Авионику". Конверт...
В конверте из плотной желтоватой бумаги были фотографии. Порт, в котором безошибочно узнается Измаил. Судно под мальтийским флагом, на которое грузятся контейнеры. Эти же контейнеры на железнодорожных платформах. Кто-то заботливый отчеркнул номера, отчетливо видимые на фото, черным маркером, чтобы Сергеев мог легко сравнить.
Ага... Уже интереснее. Выгрузка. Что же это за порт? Явно африканский, но какой точно Михаил не определил. Торговый порт. Нет ни "круизников", ни "шаттлов" местных линий, хотя кто знает, на чем тут возят местное население? Возможно, что и на баржах - это все-таки Африка. Сухогруз, который усиленно снимал фотограф, уже не тот, что грузился в Измаиле - либерийский и чуть поболе размерами. Значит, был перегруз. Все двенадцать контейнеров как на ладони.
Дальше в принципе можно было и не смотреть. 99 и 9, что все это правда. Напрашивался простой вопрос: "Ну и что?" Праведного негодования Сергеев не испытывал, а о том, чем именно балуется старый друг Блинчик, знал и до просмотра пленки. В самом начале своей карьеры Михаил сопровождал грузы, подобные этому, - тогда еще от лица Советского Союза, а позже и России.
Оружием торговали все страны, имевшие такую возможность: развитые, развивающиеся и совсем неразвитые. Тот, кто не делал оружие сам, перепродавал чужое. Нелегальные торговцы от легальных отличались мало. Когда сделка становилась по-настоящему выгодной, разница между ними стиралась окончательно.
Сергеев подошел к окну.
"Но материал, который предоставили, должен был меня убедить в чем-то... Заставить переживать, сомневаться. Не для домашнего же чтения мне его принесли? Чего я не заметил?"
Второй раз бумаги он просмотрел внимательнее. Совершенно нормальный контракт. Экземпляр снят на "ксероксе" еще до подписи, вполне вероятно, что в тексте настоящего договора есть какие-то изменения. Платежки? Тоже норма. Предоплата плюс остальные десять по коносаменту. Финансовый посредник... счет... "Леуми банк"...
Ничего. Не поражает. Не удивляет. Господин Антивирус где-то прошиб, недоработал. Не вызвал ни душевного смятения, ни желания сразу же бежать, вербоваться.
Сергеев бегло проглядел фото. На одном из последних, на том, где контейнеры, как мог догадаться Михаил, грузили на корабль под индонезийским флагом в порту Джибути, с обратной стороны был написан телефон. Тем же заботливым черным маркером, что отчеркивал номера контейнеров на снимках.
Трубку снял сам Антивирус, наверное - ждал. Сергеев сразу же опознал его тембр голоса и манеру говорить, чуть растягивая окончания слов.
- Рад слышать, Михаил Владимирович!
- Я посмотрел то, что вы прислали, господин Касперский.
- Удивлены?
- Нет.
- Ожидали чего-то подобного?
- Да я в общем-то не ожидал, я знал.
- Все знали?
В интонациях собеседника совершенно не проглядывало разочарование от сорвавшегося плана. Не чувствовалось абсолютно. А должно было, если, конечно, такой замысел существовал.
- Ну все по определению знать невозможно... - сказал Сергеев как можно более равнодушно. - Скажем так, ничего нового, за исключением ассортимента. А что, я должен был удивиться?
Антивирус сдержанно рассмеялся, так тихонько, интеллигентно хохотнул.
- Интересный вы все-таки человек, Михаил Владимирович! Скажите, при первом разговоре я произвел на вас впечатление наивного человека?
- Как можно, господин Касперский, как можно? В вашем бизнесе наивные люди долго не живут.
- Тогда не начинайте меня "прокачивать", это лишнее. Мы с вами обязательную программу оттанцевали в прошлый раз. Можете поверить мне на слово, то, чем я могу вас удивить, у меня есть. Но кто же показывает все карты до начала игры?
- А мы уже играем?
- Естественно. Вы ознакомились с пакетом, вы мне перезвонили, мы опять беседуем. Игра в разгаре.
- Послушайте, Касперский, я ведь свои игры уже отыграл... Все, кончен бал, погасли свечи, - сказал Сергеев. - И еще... Вам не кажется, что нехорошо нарушать оговоренные при расставании условия?
- Ах вот вы о чем? Нехорошо? Да просто омерзительно! Скажу больше, - поддержал заданный Михаилом тон Антивирус, - полностью аморально! Но, знаете ли, Сергеев, бывают в жизни обстоятельства, когда вопросы морали, как бы это поточнее сказать, отходят на второй план... Вы, например, задумывались над аморальностью во время своего участия в некоторых... хм... геополитических проектах? Если хотите, могу сослаться на безвыходную ситуацию? Хотите?
- Разве это что-то меняет?
- Нет, не меняет. Вы единственный, к кому мы можем обратиться в настоящий момент.
- Я в отставке. Мы это давно решили.
- Честно скажу, принято решение считать отставку отпуском. Очень высоко принято. На самом верху.
- Да плевать мне, на каком верху принимались решения. Я их давно принимаю сам. Это ваш верх, Антивирус!
- А давайте-ка не будем спешить с выводами. Знаете, я сам неоднократно наблюдал жизненные ситуации, в которых верх и низ спонтанно менялись местами. Встретимся. Поговорим.
- С вами? - удивился Сергеев.
- Конечно же нет! С моим представителем, скажем...
- Слава богу! Я уж думал - Контора совсем потеряла квалификацию...
- И не надейтесь! - весело отозвался Касперский. - При нынешней ситуации мы востребованы, как никогда.
- Если не секрет - кем? Присягу мы с вами, если вспомнить, давали той стране, которой давно нет на карте.
- Экий вы формалист, господин Сергеев. На карте... А в сердце? С сердцем-то что делать?
- Знаете, господин Касперский, когда со мной начинают говорить о делах сердечных, я подозреваю, что в основе намерений находятся деньги. Так почему-то всегда получалось...
- А раньше было по-другому? - осведомился Антивирус, не скрывая сарказма. - Уж не помню кто, но человек явно не глупый сказал: "О чем бы с вами не говорили, будьте уверены, что с вами говорят о деньгах". За точность цитаты не ручаюсь, но то, что смысл передал правильно... Вы, Михаил Владимирович, случаем не альтруист?
- За собой такого не замечал.
- Ну и слава богу! А я уж было испугался! Замер, можно сказать - заледенел душой. Очень я идеалистов не люблю. Опасные, непредсказуемые люди. Все мировые беды от них, уж поверьте! А кем на сегодня мы востребованы, вы обязательно узнаете. Всему свое время, Михаил Владимирович, всему свое время. Завтра к вам подойдет человек...
- ... и скажет: "У вас продается славянский шкаф?"
- Пренеприятнейшая у вас привычка - шутить не к месту... Пароль вам не понадобится. Человек вас знает.
- Дело не в том, знает ли меня ваш человек, а в том - знаю ли я его.
Антивирус снова мягко, вальяжно хохотнул.
- А вы хитрец, Михаил Владимирович, натуральный хитрец... Дождитесь завтрашнего дня. Куда вам спешить? И еще... Примите предложение почтенного Владимира Анатольевича! И желательно побыстрее.
"Вот это да! - подумал Сергеев. - Это уже не вербовка, не приглашение восстановиться на работе, а черт знает что такое!"
Обычно (правда, опыту сергеевскому было уже немало лет) Контора никогда не действовала в лоб. Какой смысл ломать человека, если он лучше работает, когда делает все добровольно и с песней?
Антивирус Михаила не вербовал. Сотрудник беседовал с сотрудником, оба знали правила игры, оба знали, кто и на что способен. Правда, у Касперского было небольшое преимущество: скорее всего, перед ним лежало максимально полное досье на Сергеева, содержащее и информацию об акциях, в которых Михаил участвовал за годы службы, и комментарии-рекомендации психологов, и биографические справки. Все, что только можно было собрать, включая сексуальные склонности и привычки. Касперский знал, как на него воздействовать, но пренебрег рекомендациями.
Его фраза означала, что дом Блинчика прослушивается. Возможно, не весь - иначе Васильевича действительно нужно гнать в три шеи, но локальные зоны контролируются каким-то электронным устройством. Более того, в совокупности с пленкой и фотографиями, этот факт говорил о том, что Владимир Анатольевич находится в многомесячной (если не многолетней) разработке. И третье - предмет торгов был назван. В лоб. Без обиняков и экивоков.
"Господи, - подумал Сергеев, - ну почему мне так хронически не везет? Кто же это там обо мне вспомнил после всех обещаний?"
В принципе, он сам мог дать ответ на этот вопрос.
Сергеев стал лакомым куском для своих коллег, засветившись в окружении Блинова. Оставалось выяснить, чем же Блинчик так интересует Контору? Оружейным бизнесом коллеги и сами грешили, но конкурентные вопросы такими методами не решают. Слишком дорого и трудоемко. Услуги хорошего снайпера стоят значительно дешевле. А отличных стрелков в Конторе было пруд пруди!
- Послушайте, господин Антивирус, что ж вы так бесцеремонно меня атакуете? Даже неудобно как-то... Так и хочется спросить, а где прелюдия?
- А чего стесняться, Михаил Владимирович? - весело парировал собеседник. - Вы все равно наш, что бы вы не говорили. Это при рождении вы были мамин и папин, а много лет уже наш. И сами это понимаете. Ну что вам стоило трубку бросить? Или послать меня туда, куда Макар телят не гонял? Но не послали? С бумагами вот возились. Фильмы любительские смотрели. Оно вам надо было?
- Природная любознательность.
- Ой, Михаил Владимирович, не во всем виновата природа. Скучно стало?
- Вы и не представляете себе, господин Касперский, как приятно иногда, для разнообразия, поскучать!
- Наверное. Я не пробовал. Мне, знаете ли, скучать некогда!
- Все за родину радеете? Или все-таки за деньги?
- Скажу вам честно, Сергеев, в последние годы это неплохо сочетается. Может быть, перестанем пикироваться, Михаил Владимирович? Ну не к лицу это человеку с вашей героической биографией.
Сергеев вздохнул.
- Я не хочу ни за кем шпионить. Меня не интересует моральный облик Блинова. Я считаю, что нашим с вами общим друзьям я ничего не должен. Понятно?
- Вы забыли добавить, что вы хотите просто спокойно жить в этом прекрасном городе, хм... дружить с госпожой Плотниковой, посещать вашу служебную синекуру...
- Синекуру можете забрать себе. О Плотниковой лучше ни слова - рискуете здоровьем, поверьте. А с тезисом согласен полностью.
- А если я вам скажу, что шпионить не надо? Скажу, что моральный облик Блинова и нас интересует только с познавательной стороны? И заверю, что никаких долгов по отношению к Конторе у вас нет?
- Задам ответный вопрос - что тогда вам от меня надо?
- Нам надо, чтобы Владимир Анатольевич и дальше благополучно жил и работал. А это вы только за последние несколько месяцев и без нас делали два раза. Чтобы его связи с некоторыми людьми росли и крепли. И чтобы вы были в курсе всех его дел. Не для того чтобы докладывать нам. В этом нет необходимости. Сами можете корректировать его активность, но в рамках концепции.
- А какова концепция?
- Концепция, знаете ли, не менялась... Что хорошо для империи, то хорошо и для нас.
Над запыленным плацем сырой осенний ветер гнал клочья серых, как собачья шерсть, туч. Воздух пах сухими травами крымской степи, тленом, легкой, как порох, коричневой пылью и еще слабым запахом гниющих на далеком песчаном берегу водорослей.
Мангуст, сухой и кривоногий, как буденновский кавалерист, стоял перед зябнущей курсантской шеренгой, заложив руки за спину. Было холодно. Очень холодно и невероятно промозгло. С низкого, нависшего над их головами неба то и дело брызгало мелкой водяной пылью.
- Кадеты! - произнес он негромко, но голос его был слышен отчетливо. - Вы все меня не любите. Некоторые из вас меня даже ненавидят. И это нормально. К концу учебы меня будут ненавидеть все. И это тоже нормально. А когда все закончится, кое-кто увидит во мне друга. Это вполне нормально, но маловероятно.
Он улыбнулся одной половиной рта и обвел строй взглядом.
- Есть одно правило, кадеты, которое нужно запомнить. Одно. Основное. Правило. Если вы поймете, что я имею в виду, любые тяготы и лишения будут казаться вам несущественными. И я, и вы служим не Генеральному секретарю, ни министру обороны, ни ЦК КПСС. Мы служим империи. Она была до нас, она будет, когда нас не будет и сама память о нас сотрется. Но она останется благодаря каждому из нас. Вот почему я хочу, чтобы вы запомнили эту мысль и повторяли ее каждый день, особенно когда вам будет херово. Что хорошо для империи, то хорошо и для нас!
Строй молчал, медленно синея лицами на режущем, как бритва хулигана, осеннем ветру.
- И каждый раз, когда вам захочется меня задушить, помните об этом. Ничего больше. Ничего личного.
- ПОТОМУ ЧТО!.. - заорал он хрипло, и с двух низкорослых тополей за его спиной в воздух сорвались ошалевшие вороны.
- ЧТО ХОРОШО ДЛЯ ИМПЕРИИ, ТО ХОРОШО И ДЛЯ НАС! - каркнул простуженно строй.
- Уже восемь лет, как нет империи, - сказал Сергеев как можно более спокойно. - А значит, нет и той Конторы...
Он все еще стоял там, на плацу, и с распухшего носа на подбородок текли жидкие сопли, которые было не утереть. И слезились иссеченные пылью глаза.
- Да? - спросил Антивирус тем же ироничным тоном, и Михаил, хоть и никогда его не видел, отчетливо представил себе лицо собеседника - с гладко выбритыми щеками, тонким носом, широко посаженными темными глазами и морщинкой над переносицей. И увидел кривоватую ухмылку на тонких бледных губах. - А вы в этом уверены?
Глава 7
Ах как хороша была Плотникова, когда на нее смотрели телевизионные камеры!
Она была хороша и без них, но в тот момент, когда на нее падал свет от ламп освещения, когда вспыхивали красные светодиоды рекордеров, когда перед ее лицом начинали плясать микрофоны, украшенные логотипами каналов, Виктория Андроновна расцветала по-настоящему.
В эти минуты она становилась по-настоящему красивой, но не одухотворенной живой красотой, а холодным совершенством символа. За такими женщинами идут на смерть, за таких женщин сражаются и именно таких женщин благоразумные мужчины боятся до смерти.
Пресс-конференция только что кончилась, медленно, потрескивая, остывали софиты, еще тараторили свои заготовки возле ПТСов журналисты-информационники, а Вика уже начинала свой собственный брифинг на пороге Украинского Дома.
Глядя на Плотникову, тесно окруженную толпой репортеров, Сергеев понял, что на месте ее шефа он бы задумался, а стоит ли пускать впереди себя, "ледоколом", столь харизматичную и привлекательную особу.
Она непринужденно шутила, не обращая внимания ни на направленные на нее камеры, ни на диктофоны, и журналисты смеялись вместе с ней, что само по себе было неожиданностью. Ее шеф нравился представителям СМИ в гораздо меньшей степени: в его присутствии шуток себе никто не позволял. Он претендовал на роль народного любимца и изо всех сил пытался показаться рубахой-парнем, но при острых вопросах в свой адрес мгновенно "набычивался" и не мог стереть с лица угрожающее выражение.
Но господин Лысенко в известной степени был просто ловко слепленным PR-проектом и подавался народу, как запотевшая рюмка с холодной водкой: на серебряном подносике и с соленым огурчиком. Образ был совершенно беспроигрышным.
Для поддержания цельности картины и окружение у Владимира Викторовича должно было бы быть соответствующим, то есть простым, демократичным до тошноты и излишним интеллектом не обремененным. Но Плотникова из этой стройной гармонии выпадала ввиду самостоятельности, независимости суждений и просто наличия ума. Подобный диссонанс в команде обычно бросался в глаза и нервировал не только специалистов по PR, но и избирателей. Но, как ни странно, яркая и выделяющаяся на общем фоне премьерского окружения Плотникова людям нравилась.
В одном жесте этой женщины (вот только что Плотникова привычным движением руки откинула со щеки прядь волос) содержалось больше привлекательности и столь милой народу первобытной зовущей сексуальности, чем в полуторачасовой речи господина Лысенко со всем его мужицким тестостероном, "мачизмом" и хамством, прущим наружу даже из ноздрей.
Электорат, конечно, биомасса и быдло, как неоднократно характеризовали его обе стороны новорожденной украинской демократии, но на некоторые вещи это самое быдло реагирует вполне адекватно. Невооруженным глазом было видно, что начни Виктория Андроновна сейчас свою избирательную кампанию даже с невыгодной позиции пресс-секретаря, и Лысенко мог отправляться на незаслуженный отдых - за ней люди пойдут не задумываясь, как крысы за сказочным крысоловом.
Слева от Вики, держась от журналистов на дистанции, стоял блинчиков холуй Лаврик и сверлил висок Плотниковой влюбленным взглядом. Причем, по мнению Сергеева, сверлил искренне, а уж чего-чего, а искренности за Лавриком не замечалось никогда.
Даже сотрудники Титаренко, у которого Лаврик состоял в адъютантах, за глаза называли его Табаки или просто Шакал. Сейчас же этот самый Шакал буквально ел Викторию Андроновну глазами - с аппетитом, почавкивая и причмокивая.
У Сергеева появилось сильное, похожее на зуд желание зарядить Лаврику в "пятак". Но он прекрасно понимал, что не имеет на это даже морального права, на остальные этические преграды Михаил бы с радостью наплевал.
Лысый - нынешний премьер-министр и кандидат в президенты Лысенко Владимир Викторович - уже скрылся с глаз, скатившись по Владимирскому спуску в сторону Подола, вместе со своим кортежем из черных "гелендвагенов" последней модели. Совокупная стоимость автомобиля премьера и джипов сопровождения как раз составляла сумму, равную выплатам пенсий в Киевской области за несколько месяцев, которую правительство почему-то задолжало.
Появление в центре города на таких "тачках" и при таких раскладах было бы настоящим безумием, но... Но настоящие пацаны на "фуфле" не ездят и "линию не ломают". И стесняться пацанам некого. Переморгают пенсионеры! Все путем!