И черт дернул их так активно включиться в расследование! Ведь ясно было, что этому бородатому авантюристу верить нельзя! Но Родина сказала - надо! Родина сказала: "Вы поступаете в распоряжение нашего кубинского товарища! Отныне вы бойцы кубинской революции и ваша задача - выполнить то, для чего вы туда посланы: защитить кубинских товарищей от злобных наветов!"
У Родины дергалась правая щека. Ее волосы были редки и жирноваты и плохо прикрывали лысину. Один глаз Родины был постоянно полуприкрыт коричневатым, морщинистым веком. Родину звали - генерал Еремеев.
Старая гвардия, сослуживец деда, один из последних могикан - беспощадный, как крестоносец, боец Империи, умерший почти одновременно с ней. Но пока он был жив, именно по мановению его морщинистой руки со сведенными ранним артритом пальцами, в схватку на всей территории планеты вступали бойцы невидимого фронта.
Защитить кубинских товарищей не вышло. Вышло диаметрально противоположное - разоблачение. Ловушка, которую Сергеев с Кручининым тщательно готовили, захлопнулась, только оказались в ней они сами. И ребят молодых погубили. Сколько их было в группе? Четверо сначала. Уже потом прикомандировали Хорхе. Никто не видел, когда их убивали, но только Хорхе свидетельствовал на суде над героями-барбудос и свидетельствовал так, как надо было Раулю и его брату. Остальные на суде не присутствовали. Сомнений в их судьбе быть не могло. Нигде в мире с такими свидетелями не церемонятся.
В тот день Чичо появился в подвале к вечеру. Пьяный, потный, вонючий и удивительно веселый. Сергеев с Кручининым валялись в грязи почти сутки, не имея даже возможности сходить в туалет.
С утра кто-то ходил на первом этаже: скрипели доски, сыпались труха и насекомые с потолочных балок. Потом шаги стихли. На крики никто не отзывался весь день и, когда мулат появился на пороге, мочевые пузыри Сергеева и Саши Кручинина уже почти лопались.
Чичо поставил на пол большую брезентовую сумку, сел на колченогий, древний табурет и улыбнулся, обнажив гнилые, темные от никотина зубы. Сергеев твердо знал, что лежит в сумке. Аккумулятор. Киянка. Самодельный нож с рукоятью, замотанной тканевой изолентой. Шило с деревянной ручкой. Плоскогубцы. Два скальпеля. Провода с ржавыми клеммами. Переносные слесарные тиски. Он знал все предметы наперечет. Набор юного палача, который Чичо таскал с собой, как ребенок любимую игрушку. Он был большой затейник, этот Чичо, наделенный от природы фантазией изощренного садиста. Он любил свою работу.
Но в тот день Чичо допустил ошибку. Он не учел, что человека нельзя так унижать. Когда Кручинин попросил, чтобы им разрешили сходить в туалет, Чичо только покачал головой.
- Ссы в штаны, мучачо! - сказал он и весело подмигнул Саше через плечо.
Он крепил тиски к краю старого стола, крепко сбитого из темных, как кофе, досок.
- Ссы, не стесняйся! Все равно сдохнешь!
- Не будь тварью, Чичо, - Сергеев знал, что просит зря, но не поддержать Кручинина не мог. - Какая тебе разница?
- Мне никакой. И тебе никакой. Но мне приятно, что вы, два чистеньких, беленьких мучачо, умрете обоссанными и вонючими. Я хочу сделать так, чтобы вы сдохли в муках, а я накормил вас вашим собственным дерьмом. Ёб...е гринго!
- Ты что-то спутал, Чичо, - сказал Сергеев. - Мы не гринго. Ты же об этом знаешь...
- Ты гринго, Мигелито, - возразил мулат и водрузил на стол батарею, - и твой друг - гринго. Вас прислали сюда, чтобы оклеветать Рауля. Прислали, чтобы обмануть Фиделя. Но не удалось. Вам никогда ничего не удавалось сделать с Фиделем. Так что ссыте в штаны, такие как вы не должны умирать, как мужчины. Они должны умирать в моче и дерьме, как и жили.
Он начал неторопливо распутывать провода. Сам процесс доставлял ему удовольствие.
Не торопясь распрямить смотанный в кольцо провод, закрепить его на клемме аккумулятора. Размотать второй. Закрепить и его. Проверить искру, коснувшись коротко зажимами, похожими на пасть крокодила друг о друга. Положить "крокодилы" на стол, раскурить изжеванный огрызок самодельной сигары и лишь потом медленно повернуться к Кручинину, которого он так любил пытать электротоком...
Кручинин был брезглив. По-настоящему брезглив и чрезвычайно чистоплотен. Сложно представить, как такого человека не отсеяли психологи на стадии отбора и еще и направили работать в тропики, где само понятие чистоплотности имеет совершенно другой оттенок. Но именно эта ошибка психологов спасла им двоим жизнь.
Последние сутки Саша был на грани сумасшествия, хотя внешние проявления отсутствовали, потому что только сумасшедший мог сделать то, что Кручинин сделал. Это даже не было шансом - чистой воды безумие, но он в тот момент не мог оценить вероятность успеха. Чичо перегнул палку.
Кручинин слишком хорошо представил себе, что будет дальше. Он был готов к смерти - они все были готовы к смерти, их, в конце концов, учили этому. Он был готов умереть как герой. Но он не готов был умереть, барахтаясь в собственных испражнениях. И когда Чичо нагнулся к нему, чтобы начать пытку, Саша оскалился, точно как Базилевич на Блинова, и, движением, противоречащим всем законам физики и анатомии человека, словно лишенная костей змея, бросился к нему навстречу и вцепился зубами в шею мулата, туда, где под кожей билась сонная артерия.
Сергеев услышал хруст - это осколки зубов (а Кручинину в первые же дни Чичо выбил два зуба справа) пронзали дубленную жарким тропическим солнцем нечистую кожу. Мулат не закричал - он с клокотанием завыл: такой звук может издать закипающий чайник с прыгающей под напором пара крышкой. Он неожиданности и боли он потерял равновесие и рухнул под тяжестью тела Кручинина, замкнув провода. Искра короткого замыкания затрещала там, где тела соприкасались друг с другом - сырость подвала мгновенно смешалась с запахом паленого волоса и горящей плоти. На густую, как сахарная пудра, пыль жирно легли черные разводы брызнувшей крови.
Рефлексы Сергеева сработали раньше, чем он начал понимать, что происходит: мышцы швырнули его по направлению к сплетавшимся, словно в порыве извращенной страсти, мужским телам, и он пополз к ним, напоминая со стороны громадного тутового шелкопряда.
Чичо бил о землю своими ножищами, одетыми в армейские башмаки, и старался приподняться, упираясь руками, по корпусу его пробегала дрожь от электрического тока - аккумулятор, стоящий на столе, начал дымиться. Кручинин - безрукий и безногий спеленатый сверток - вгрызался ему в шею с жутким, нечеловеческим чавканьем. Так в третьесортных голливудских фильмах оголодавший вампир впивается в шею жертвы. Чичо рычал, словно придушенный пес, и мотал кучерявой, как небритый лобок, головой и этим только помогал Кручинину рвать вывороченную плоть внутри огромной раны.
Кровь, брызгавшая струйками еще секунду назад, ударила тяжелой полной струей. Хлынула наружу и в рот Кручинину, он начал захлебываться, и в тот же момент мулат рванулся изо всех сил и таки выскочил из мертвой хватки вражеских челюстей.
Он вскочил, перекосившись на одну сторону, неловко, сразу потеряв свою кошачью негритянскую пластику и уверенность движений профессионального палача. Красный поток рвался через ладони, зажимавшие рану. Подоспевший Сергеев ударил его под колени связанными ногами, и Чичо рухнул как подкошенный, гулко стукнувшись затылком о стену. Справа от Михаила послышался утробный звук - Кручинина вырвало кровью и желчью.
Но Чичо был здоров, как буйвол, и крови в нем было литров семь, не меньше. Сергеев видел, что мулат медленно, как во сне, встает и тянется одной рукой к столу, на котором разложены его любимые инструменты. Например, длинное шило на деревянной рукояти. И ржавые скальпели. Он был страшен - с выкатившимися из орбит, белыми, словно сваренные вкрутую и очищенные яйца, глазами, в дымящейся, прожженной рубахе, залитой кровью. Михаил понимал, что, дотянись Чичо до чего-нибудь острого, и даже в агонии он, как раздавленная оса, будет вонзать свое жало в их тела, но не испугался. Он разучился пугаться. Сергеев ударил всем телом в стоящий рядом табурет и, словно клюшкой, запустил его под ноги мулату. Ослепленный болью Чичо споткнулся и рухнул виском точно на угол стола. Он умер еще до того, как тело упало на землю. Кручинина стошнило еще раз, и он со свистом и хлюпаньем втянул в себя воздух, тут же зайдясь страшным, разрывающим внутренности кашлем.
Голова Чичо воткнулась в пыль на полу в тридцати сантиметрах от лица Сергеева. Из рваной раны на шее продолжала бить кровь - толчками, синхронно с затихающими ударами сердца. Изо рта палача свисал откушенный кусок языка, напоминая лопнувшую говяжью сосиску. По телу мертвого пробежала крупная дрожь, ноздри широкого носа раздулись, выбросив струйки крови и зловоние последнего дыхания - воздушный розовый пузырь выполз из ноздри и лопнул. Сергееву показалось, что с оглушительным звуком.
Михаил понял, что его сейчас стошнит, и закрыл глаза.
Тогда он думал, что Кручинин, грызущий горло их мучителю, будет сниться ему каждую ночь. Но человеку в состоянии аффекта свойственно преувеличивать. Этого не случилось, хотя еще много лет при одном воспоминании о той схватке в темном и сыром подвале во рту у Сергеева появлялся горький привкус желудочного сока.
Они лежали в пыли, Сашка плакал, всхлипывая, а за окном пронзительно орал попугай и звенели крыльями огромные зеленые мухи, летящие из сада на запах, как на праздник.
Дальше были двое убитых охранников, еще один топтун, стороживший ворота в дальнем конце усадьбы, которому Михаил свернул шею, словно цыпленку. Тяжелый пороховой дым, ствол, обжигающий руки. Висящий у него на плече, посеченный осколками гранаты Кручинин. И боль в раздробленном колене, даже не боль - жуткий, пульсирующий ужас, становящийся все сильнее с каждым шагом. Пылающий "газик" с убитыми кубинскими гебешниками...
Но сейчас Сергеев не об этом думал. Остановив кадр со взятым камерой крупным планом лицом Базилевича, он внезапно понял, что Блинчик, которого он до сей поры полагал превосходным психологом-интуитивистом, на самом деле слеп, как крот. Только слепой мог не видеть, что своей жаждой унижать и властвовать Владимир Анатольевич не просто плодит себе врагов, а еще и придает им чудовищную силу оскорбленного самолюбия.
Или слепой, или глупец. Но Блинов же не был ни тем, ни другим - просто власть сделала его беспечно самоуверенным. А от этого состояния до смерти даже не полшага - один вздох. Никого и никогда нельзя подводить к самому краю. Блинову надо было бы спросить об этом у Чичо, уж он знал это наверняка.
Сергеев закурил и опять пустил пленку вперед.
"Интересно, когда делалась запись? До стрельбы на трассе и в госпитале или после? Если до, то тогда Базилевич должен быть подозреваемым номер один. Если же после, то надо быть начеку теперь. В любом случае надо искать не только тех, кому Блинов сорвал многомиллионную сделку, но и тех, по кому он вот так же потоптался. Судя по пленке, после смерти к могиле Блинова встанет очередь, как в мавзолей. Для того чтобы плюнуть на могилу, естественно".
- Оставь в покое мою жену, Вова, - прошипел Базилевич, дергая лицом. - Не твоего это ума дело, кого я трахаю...
По мнению Сергеева, Блинову лучше было бы спасовать и попытаться сгладить момент, но он не спасовал.
- Да хоть Элтона Джона трахай, - губы Блинчика презрительно скривились, - дело твое, но тогда, когда ты платишь бабки! А бабки плачу я! Так что ты в коллеги мне не навязывайся, а делай свою работу, Тошенька! Делай, как я тебе говорю, не иначе! Потому что перед "папой" тебя защищаю я, объясняю ему, что ты у нас карманная оппозиция, удобная и максимально удаленная! Что ты есть, что нет тебя - не разберешь, но вроде бы есть демократическое потявкивание из-за Ла-Манша, и отличненько. На хер нам настоящая оппозиция, когда у нас для галочки есть ты в изгнании? Но если ты меня достанешь, то твой дружелюбный лай запихнут тебе же в глотку, будь уверен. Всосал, дружок? Или повторить?
Базилевич молчал.
- Ну вот... - удовлетворенно протянул Блинов, доставая из хьюмидора, стоящего на столе, сигару. - И договорились. Замнем для ясности. И вернемся к нашим баранам.
"М-да... - подумал Сергеев, - наверное, хорошо получить от Блинова предложение о сотрудничестве. Просто здорово. Сколько он мне там пообещал? Миллион? Два? Надо будет предупредить друга детства, что у военных строителей очень неважно с нервной системой. Она у них издергана и расшатана, и если вдруг кто-то решает, что им можно хамить безнаказанно, то с ним может случиться все что угодно".
Базилевич на экране выглядел совсем неважно, желание вцепиться Блинову в глотку лезло из него, как дрожжевое тесто из выварки - через верх.
- Значит, так, - сказал Блинов, раскуривая сигару, - внимательно слушай, что надо сделать...
Огонек массивной золотой зажигалки лизал коричневое тело сигары, ее кончик уже курился дымком. Владимир Анатольевич делал вид, что не замечает полных ненависти взглядов Антона Тарасовича. Или не делал? Во всяком случае никаких внешних признаков озабоченности Блинов не выказывал.
- Пусть Кузя проработает несколько вариантов доставки, - продолжил он.
И тут справившийся с эмоциями Базилевич подал голос:
- Уже проработали. Один маршрут - через Суэц. Второй - с выходом в Атлантику и перегрузом в океане.
- Что проработали - это хорошо, - неожиданно доброжелательно отреагировал Блинчик. - Сколько контейнеров на каждую станцию?
- Если не устраивать комедии с тягачами - два двадцатифутовых. Но проблема в том, что это глубокая разборка...
Блинов цыкнул зубом от неудовольствия.
Михаил был готов поклясться, что Антон Тарасович этого звука натурально испугался, как выступающий на арене зверь вздрагивает от щелчка кнута.
- Кузя предполагает все делать в Ливии... - торопливо прибавил Базилевич.
Блинов покивал и спросил.
- Твоя идея?
- Наша, - сказал Базилевич.
Еще чуть-чуть и Антон Тарасович потупил бы глаза и принялся ковырять холеным пальчиком кожаный подлокотник кресла.
"Как скромен, - подумал Сергеев. - Неужто?"
- Ну и? - Владимир Анатольевич вопросительно поднял брови.
- Там есть наши старые ремонтно-технические базы для обслуживания зенитных ракетных комплексов. И для СКАДов. Вполне можно наладить сборку и установить оборудование на шасси.
- Говно план, - резюмировал Блинов безо всяких особых эмоций. - Натуральное говно. Нет, если "калаши" продавать, то план отличный. А если локационные станции, о которых и слухов ходить не должно, - говно! Для особо умных объясню почему. В Ливии каждый второй журналюга работает на чью-то разведку. И вы прете туда груз, за который нам объявят не просто международный бойкот, а изолируют от остального мира на веки вечные. О котором завтра же будет знать каждая ливийская собака! Они, кстати, там собак не едят? - неожиданно спросил Блинов.
- Нет, - быстро ответил обильно потеющий от страха Базилевич. И добавил, опешив: - Собак - это в Корее.
- Точно! В Корее! Эрудит, ё... твою мать! Так, как ты думаешь, Тоша, можно ли будет соблюсти секретность при этом варианте?
- Мы полагали, что технические сложности...
- Вы полагали... Тоша, на х...я тебе будут твои предположения, когда тебя прямо за помидоры приволокут куда-нибудь в тихое место, привяжут к стулу и не менее эрудированные парни из МИ-6 начнут вынимать из тебя душу? У тебя ведь нет дипломатической неприкосновенности, Антон Тарасович? Так? А после того, как тебя выпотрошат, как дохлую курицу, будет экстрадиция. И куда? Как ты полагаешь? Правильно! Домой! На Украину. Ведь ты не будешь больше для них политическим беженцем, Тоша. Ты будешь обыкновенным торговцем необыкновенным оружием. А кто будет ждать тебя в Киеве? Оболганный тобой "папа", это раз. И очень огорченный х...евым исполнением плана я, это два-с! Скажу честно, я б на твоем месте "папу" бы не боялся. Нечего его бояться, милейший он человек! Матерый такой человечище! Добряк! Весельчак и гитарист! Чего его бояться? Но будь я на твоем месте, при таких обстоятельствах - повесился б прямо в Гайд-парке! Догадайся почему?
Базилевич молчал. Судя по цвету лица, он был очень близок к инсульту.
- Потому что. - Блинов мило улыбнулся. - Если я до тебя доберусь раньше, чем ты повесишься, - пожалеешь, что родился на свет! И Кузя твой, стратег х...ев, тоже пожалеет! И это будет справедливо! Потому что люди вашего возраста и вашего положения просто не имеют права быть такими дебилами и не видеть дальше собственного носа! Всё! Я больше никаких ваших идей слышать не хочу! Есть у меня желание, Антон Тарасович, дожить до глубокой старости и суметь воспользоваться заработанными деньгами. А с вами, педерастами, я не то что до старости не доживу, а и до завтра.
Базилевич поднял на Владимира Анатольевича взгляд, полный нешуточной муки. Да, Блинчик умел завоевывать дружеское расположение!
Но Блинова пронять тоскливым взглядом было невозможно.
- Теперь ликбез для полных идиотов. Первое - рекомендую запомнить схему для того, чтобы не злить меня в следующий раз. Мы ничего и никогда не продадим нашим арабским друзьям. Они нам и не друзья вовсе. Второе. Мы продадим это только туда, куда разрешает ООН и где сейчас в этом действительно есть необходимость. Это называется обоснованием сделки с политической и экономической точки зрения - учись, Тоша, пока есть такая возможность. Это будет стоить нам пару процентов, но потерю пары миллионов долларов пережить легче, чем громкий скандал с хватанием за жопу. Самое забавное, - Блинчик расплылся в довольной улыбке, - что посредником между нами и чернозадыми выступает израильская фирма. Какой-то там "Авионик" из Тель-Авива... Просто ирония судьбы, а? Первый пункт назначения - это Эфиопия. Мы уже имеем оттуда заявку, и сделана она по всем правилам. Груз следует в зону военного конфликта. Теперь твоя задача - переговори с посредником о том, что товар он должен забрать там. В Джибути, в порту... Все эфиопские грузы идут через этот порт, что туда, что обратно... Поэтому, чтобы ты не забыл, Антон, предупреждаю тебя сразу: ящики по выходу из Эфиопии уже должны быть маркированы на их языке. Какой там у них язык?
- Кажется, есть и английский... - пролепетал уничтоженный Базилевич.
- Видишь, Тоша, ты таки эрудит, - сказал Блинов покровительственно. - А я и не знал... Значит, маркировка должна быть на английском. Какие-нибудь комбайны... Или метеорологическое оборудование. Там же электроники много?
- Много, - ответил Антон Тарасович и с трудом сглотнул. - Там электроники больше всего.
- Вот и ладненько, - обрадовался Блинчик. - Очень даже славно. Напишите на контейнерах что-то очень электронное. И в коносаменте. И на каждом ящике, на случай, если контейнер вскроют. Ясно?
Базилевич осторожно кивнул. Он так боялся Блинчикова гнева, что это уже не бросалось, а било в глаза.
"Что же у него на тебя есть, бедный Антон Тарасович? - подумал Сергеев. - Грандиозное "что-то", и заставляет тебя лизать руку, которая тебя же бьет по морде. Безжалостно так, по-хозяйски. Но каков Блинчик?! Мастер. Психолог. Папаша Мюллер просто отдыхает в Бердянске!"
- Теперь вопрос сборки и послепродажного обслуживания... - Блинов вальяжно растекся по креслу. Он был в своей стихии. Покорял и властвовал. Отдавал распоряжения. Зарабатывал деньги. Вершил судьбы принадлежавших ему людей.