- Как мило, - губы Александра Александровича разъехались в стороны, обнажив безукоризненную работу придворного дантиста. - Порошочек, говоришь, в Питере произведен? Так? Превосходно! И чего хочет от меня моя личная обосравшаяся гвардия? Денег? Совета? Или чтобы я вас всех разогнал сегодня же, к еб...й матери?
- Мы просили бы полномочий на проведение масштабной операции в Зоне.
Кукольников буквально заставил себя говорить без дрожи в голосе.
- А что мы объясним ооновцам? Которым на нас гетман жалобы пишет? Это же не охранная зона трубопроводов! Масштабная операция? Вы что, войска собрались туда вводить? Или бросить туда атомную бомбу?
"На самом деле неплохо было бы..." - подумал про себя Павел Андреевич, а вслух сказал:
- Нам необходимо блокировать выходы из Зоны.
- Где? - поинтересовался государь император с игривой интонацией, которая заставила Кукольникова сжаться.
Ощущение было такое, словно его медленно окунают в ледяную воду. Он даже почувствовал, как собирается в тугой комок мошонка и подтягиваются вверх яички.
Кукольников не боялся смерти. Он видел ее и был под ней столько раз, что свыкся с неизбежностью ухода. Генерал понимал, что шевельни Крутов мизинцем и через несколько минут его не станет - быстро или медленно это произойдет, зависит только от благорасположения императора. Он принял бы и медленную смерть с достоинством, как полагается офицеру. Но то презрение, которое сейчас звучало в голосе бывшего шефа, было хуже смерти. Крутов унижал его и при этом имел на то все основания. Впору было застрелиться, но такой поступок не мог исправить положения, а оно, по мнению Бидструпа, было очень серьезным, серьезнее некуда.
- Где? - повторил вопрос государь император. - Где перекрывать будем? С востока? С запада? С севера или юга? Вы определились, господа? Куда они пойдут? Что говорит агентура? Я, конечно, точно не помню, сколько моя личная гвардия тратит на поддержание агентурной сети, но так, навскидку, деньги немалые!
- Молчит агентура, Александр Александрович. Али-Баба вошел в Зону несанкционированно. И мы даже не знаем, выйдет ли он из нее. Возможно, что его нет в живых. Вчера он не вышел в точку рандеву, где его ждала группа Истомина. Но не предусмотреть возможность того, что он жив и играет дальше без нас, я не могу!
- Ты еще каблуками щелкни, - посоветовал Крутов, - про честь офицера расскажи.
Он ухватил себя пятерней за худощавое, как всегда, чисто выбритое лицо.
- Просрали вы его, добры молодцы, - процедил Александр Александрович через пальцы. - А как поняли, что просрали, прибежали ко мне. А я не Господь Бог, Паша, и за все ответить не могу...
Кукольников молчал, наклонив седую голову, и только желваки медленно и страшно ходили на его щеках.
- Чего ты ждал? - спросил Крутов уже спокойно. - Совета? Так я тебе его дать не могу. Разрешения на развертывание отдельных сил? Прости, Паша, тоже не дам. Это не решение будет. Это будет жест отчаяния. Потом бомбу попросишь, чего доброго... Ловите, господа опричники! Ловите! Задействуй агентуру в Зоне, ее у тебя там, как собак нерезаных. Каждый второй или на Богдасика, или на тебя работает. Свяжись с СБ Конфедерации. Там же все бывшие наши. Тут не до политики - пусть проявят корпоративную солидарность! Лично Богдасику звони! Проси помощи, пугай, ври, выкручивайся - насрать! Мне нужен результат!
Кукольников к тому моменту уже имел три приватных беседы с Богдасиком, который, выслушав преамбулу, бросился помогать со всем возможным усердием. Только толку с того было, как с известного животного - молока!
Павел Андреевич, сохраняя преданность и сосредоточенное внимание на лице, подумал, что, наверное, к Крутову он с этим разговором пришел зря. Что индульгенции не будет - так это было и до личного доклада известно, а что ничего нового Александр Александрович ему не скажет - стало понятно теперь.
Во всяком случае, ничего такого, чего Павел Андреевич сам бы не знал.
Император иронично хмыкнул и добавил:
- Скажу больше - результат нужен тебе. Ты уверен, что твой араб не вышел из Зоны на этот момент?
- Да, - сказал Бидструп. - До определенного момента с ним был наш агент. Мы вели его по радиомаркеру.
- И? Он пропал? Так?
- Маркер не работает. Но, когда он перестал работать, объект был в ста пятидесяти километрах от восточной границы Ничьей Земли.
- Почему вы не ввели в курс дела Сергеева? Заранее, как положено? Почему принято решение играть его "втемную"?
- Сергеев, - сказал Кукольников, переводя дух, - человек сложно прогнозируемый. Мы не имели стопроцентной уверенности в адекватности его реакций.
- Ты хочешь мне сказать, Пал Андреевич, что Сергеев мог стать на сторону Али-Бабы?
- Сергеев, - сказал Бидструп твердо, - на своей стороне. Не на нашей. Не на той, другой. Ему плевать - даже если мы друг другу горло перегрызем. Он на своей волне. Ему нужны лекарства, оборудование для выживания его...
Он поискал нужное слово, не нашел и продолжил:
- ...соплеменников. И он постарается это получить. Все остальное для него давно второстепенно. Его взгляды для нас не секрет. Полагаться на него как на сотрудника и единомышленника мы не могли. Но с его помощью операция имела бы девяностопроцентную вероятность быть удачной.
Крутов подумал, помолчал с минуту и спросил:
- Паша, а почему ты начал бить в барабаны? Еще ж ничего не произошло? Ну, зашел в Зону этот чокнутый персонаж? Ну, пропал там же ваш человек с радиомаркером? Так никто ничего оттуда не вынес, и еще вопрос - вынесет ли! Ты что, мне чего-то недоговариваешь?
- Есть еще одна подробность... Просто я до нее еще не дошел. Мы получили информацию от источника, заслуживающего доверия. И она полностью изменила расклад. Партнером Али-Бабы по этому бизнесу является Нукер.
- Хасан? - Крутов на доли секунды потерял выдержку. Брови пошли вверх, блекло-серые глаза округлились. - Хасан Аль-Фахри? Ты что? Серьезно? Он же мертв почти двадцать лет! Его же убили то ли в Ливии, то ли в Танзании... Ах да, Джибути! Та самая операция с якобы "Кольчугами"...
- Сколько лет вас знаю, Александр Александрович, все не перестаю удивляться вашей памяти. Да, та самая операция с якобы "Кольчугами". Украинцы продавали их в Ирак. А мы взялись обеспечить их исчезновение в пути и последующую доставку Ливии. Вина в любом случае падала на Киев, Джамахирия получала оружие против янки, Ирак бы купил "Кольчуги" у нас... Но операция не удалась. Хасан, работавший на ливийцев и на нас, был убит...
- Якобы убит, - поправил его Крутов.
- Якобы убит, - согласился Бидструп. - Груз уничтожен. Вся игра пошла наперекосяк. С нашей стороны в игре присутствовал еще один человек, бывший оперативник, которого тогда тоже играли "втемную". Действуя по своему разумению, он и устроил весь этот кавардак, и, как мы тогда полагали, уничтожил Хасана.
- И груз.
- Да. И груз. Он действовал в рамках разработки аналитического отдела. Но очень успешно! Гораздо успешнее, чем нам было нужно! И, вместо того чтобы обозначить присутствие в сделке третьей силы, на которую и должны были потом "перевести стрелки", полностью изменил ситуацию. Так вот, Александр Александрович, оперативный псевдоним этого человека - Умка. А зовут его...
- Я знаю, как его зовут, - сказал Крутов, поморщившись. - Что за страсть к дешевым мелодраматичным эффектам...
- Опять Хасан. Опять Сергеев. Опасный для нас всех груз. Старые счеты. Я даже сказал бы - нереализованные амбиции. Вы, как профессионал, должны понять причины моей озабоченности. Реально на настоящий момент мы ситуацию не контролируем. Виновные будут наказаны, но обстоятельств это уже не изменит. Печально, но факт. Я со своей стороны неоднократно высказывал мнение, что считаю любые оперативные игры вокруг Ничьей Земли чрезвычайно рискованными...
- Ну да... - перебил его государь император раздраженно. - Была бы твоя воля, и вместо Зоны было бы асфальтовое озеро!
Крутов встал и прошелся вдоль стола - маленький, сухой, с хищным заостренным личиком, но по-прежнему ладный и подвижный. Каблуки парадных сапог звонко застучали по паркету, и эхо шагов многократно отразилось от высокого сводчатого потолка кремлевской залы. Словно в аудиенц-холле застучал метроном.
Бидструп встал одновременно с императором и замер, следя глазами за Александром Александровичем.
Стол был длиной в семь с половиной метров. Государь-император сделал двенадцать шагов в одну сторону, развернулся на каблуках и зашагал в другую.
Молча.
Кукольников ждал.
В принципе, готовое решение уже лежало в небольшой пластиковой папке, ждущей своего часа на столешнице красного дерева. И в этом документе не было ни слова о масштабной операции или (не дай бог!) об акции вторжения. Павел Андреевич не мыслил подобными категориями. Но подготовленный им план нельзя было назвать и чистой оперативной игрой.
В той же папке лежало еще три альтернативных документа, предусматривающие неожиданные повороты мысли государя императора. Кукольникову оставалось только вытащить из колоды нужную карту: так опытный шулер подставляет сопернику подрезанную колоду.
Павел Андреевич привык, что от решений, принимаемых в темных, пахнущих кровью и деньгами коридорах власти, зависят судьбы миллионов людей, и полагал, что критерии морали неприменимы к личностям, готовым взять на себя бремя ответственности за принятие таких решений. Их нельзя судить по человеческим законам. И он - передаточное звено, исполнительный механизм между теми, кто вершит историю, и всеми остальными, кто, сам того не зная, этим решениям подчиняется, - также неподсуден. Разве что суду Божьему.
А в Бога Кукольников не верил.
Он никому не верил. Даже этому невысокому человеку в парадном, прекрасно скроенном мундире с бриллиантовой Императорской звездой на груди. А, может быть, особенно ему. Но нити, управляющие значительной частью мира, были зажаты в этих тонких, поросших редким бесцветным волосом, похожих на сухие птичьи лапки руках. Государь император умел принимать решения.
Поэтому Кукольников стоял, следя глазами за ровной, негнущейся спиной Крутова, чуть касаясь пальцами пластиковой папки, лежащей на столе, в ожидании своего часа. Стоял и ждал, осторожный и хладнокровный, как сидящий в засаде паук.
Ждать он умел.
Глава 11
Первым за рычаги сел Вадим.
Управление "хувером" здорово напоминало управление БТР - рычаги и педали ведали распределением тяги от могучих вентиляторов, нагнетающих воздух под "юбку" судна. Сначала машина пошла боком, но Вадик быстро приноровился и выровнял "хувер", который уверенно заскользил над поверхностью.
- Левее, - сказал Сергеев, - левее и потом вниз, по лощине.
В кабине было жарко. Что-что, а автономная печка работала на славу, наполняя тесный салон запахом сауны. И еще было тесно. И это обстоятельство, учитывая предстоящий долгий путь, грозило стать самой большой неприятностью.
Грузовой отсек был полностью занят канистрами с топливом и небольшой частью амуниции - одно название: грузовой отсек. На самом деле места в нем было совсем немного. Несколько канистр и оставшуюся амуницию грузили в салон, потом поверх нее расположили носилки с Али-Бабой. Оружие положили навалом, между креслами, только цинки с патронами и несколько гранатометов, которым не нашлось места внутри, занайтовали по бокам кабины, снаружи, прочными брезентовыми ремнями.
За стеклами вьюжило. Видимость была никудышная. Щетки стеклоочистителей елозили по налипающему на стекла густому, как сметана, снегу. Сергеев подумал о том, что если метель не стихнет к ночи, то от залепленных снегом фар будет мало толку.
"Хувер" скользнул по стоящему стеной сухому камышу, с хрустом и шорохом приминая коричневые стебли. Ловко проскочил между остовом сгоревшего автобуса и огромным бетонным валуном и под веселый матерок Вадима лихо пошел по склону вниз, к реке, виляя, как слаломист на дистанции.
- Ты полегче, - попросил Мотл с заднего сиденья. - Раненый слетит!
Действительно, мотыляло "хувер" беспощадно. Молчун вцепился в кресло двумя руками, да так, что косточки побелели.
- Минуточку! - Вадим сработал рычагами в противоход, машина послушно пошла под девяносто градусов, подскочила на земляном валу, пролегавшем поперек лощины, и вылетела на лед, кружась, как пущенный опытной рукой "фрисби".
- Есть! - воскликнул Вадик с совершенно детскими интонациями в голосе. - Ух, классная штука!
Сзади раздался стон Али-Бабы. Он вцепился в носилки похлеще, чем Молчун в кресло, и был бледен, как полотно. Ему, лежащему, приходилось хуже, чем всем. А если еще учесть ранения...
- Теперь прямо, - скомандовал Сергеев. - Держи вот на ту вышку линии электропередачи.
Напоминающая скульптуру больного абстракциониста, сломанная и перекрученная ферма располагалась метрах в ста на северо-запад, практически на пределе видимости, - доехать до нее оказалось минутным делом. Дальше кружащийся снег образовывал сплошную стену, и никаких ориентиров не стало видно. Вести машину по гладкому льду было удовольствием, но делать это надо было по карте и GPS - другого пути просто не было.
Сергеев вставил GPS в самодельный держатель на приборной доске и включил маршрутизатор. Из двенадцати спутников, требуемых для точной локализации местонахождения, прибор "нащупал" только пять, следовательно, и точность была соответствующая - плюс-минус двадцать пять метров.
- Ты не лихачь, - попросил Михаил. - Осторожно поезжай. Пошел по точкам.
Высокий берег, откуда они только что спустились, бесследно исчез в белой мгле.
Днепр лежал перед ними скованный льдом. Он был совсем не таким широким, каким помнил его Сергеев, гораздо уже, но все равно он был могуч. Теперь из его заснеженного чрева острова выступали, как древние крепости, вознося высоко вверх свои гранитные берега. Деревья, некогда росшие у самой воды, нависали над обрывами, и их беспорядочные, как запутанная пряжа, корни мерзлой бахромой спадали вниз, не в силах дотянуться до тверди.
Двигатель "хувера" работал ровно, без сбоев, но шумновато - постоянный низкочастотный гул наполнял кабину и вызывал вибрацию в костях, напоминавшую зуд.
Лед под "юбкой" судна был относительно гладким - поверхность замерзала при безветрии, но пурга наметала поперек русла толстые снежные "языки" и обзор оставлял желать лучшего, так что опасность налететь на торос или на торчащее изо льда препятствие оставалась.
- Следи за оборотами, Вадик, - предупредил Сергеев еще раз. - Будет обидно, если запорем моторы.
Тот молча кивнул и бросил быстрый взгляд на приборную доску.
От жары его большие, как у лисички-фенека, уши раскраснелись и торчали в стороны локаторами. На лице был написан нескрываемый восторг: командир штурмового отряда Равви был счастлив, словно мальчишка, которому отец впервые дал подержать руль автомобиля.
Молчун же, наоборот, сидел насупившись и внимательно, с ревностью, наблюдал за тем, как Вадим ведет "хувер" сквозь снежную пелену.
Сергеев, обернувшись, потрепал его по колену.
- Успеешь еще. Дорога длинная, - сказал он вполголоса. - И на твою долю достанется.
Судя по выражению лица, Молчун хотел было улыбнуться в ответ, но счел это не подобающим взрослому человеку поведением, а потому только с достоинством кивнул.
Матвею от жары было не по себе, он дышал тяжело, с присвистом. Крупные капли пота катились по его голове, покрытой непонятным белесым пухом, и, миновав место, где когда-то были брови, сбегали по щекам за ворот расстегнутой фланелевой рубахи.
Али-Бабе же было плохо еще и от тряски. По-хорошему, ему надо было еще дня три-четыре лежать на больничной койке, но раны не гноились, даже начали затягиваться, и сам он настаивал на том, чтобы поскорее пуститься в путь.
Тимур Красавицкий, конечно, возражал, но вынужденно сдался - в конце концов, каждый выбирает себе смерть по вкусу. Но похоже, что араб уже пожалел о своем решении. Был он болезненно бледен, с темными кругами под глазами, заметными даже на фоне оливковой кожи, кривился от каждой встряски и даже закусывал губу на особо больших ухабах. Но больше не стонал, явно стесняясь своей слабости.
Почти три с половиной часа они продвигались по руслу без особых проблем, если не считать объезд по узкой береговой линии развалин железнодорожного моста и ржавых остовов вагонов, торчащих изо льда. На обрывистых берегах никаких следов моста не было и в помине. Скорее всего, и вагоны, и искореженные фермы пролетов принесло Волной, протащив много километров. Выглядело все так, словно кто-то швырнул поперек реки остатки гигантского конструктора и растоптал их в ярости. Стальные конструкции, обросшие сосульками, были похожи на причудливые скульптуры из металла, вагоны же смотрелись как кубики, рассыпанные в беспорядке. Один из них, стоящий торцом, напоминал занесенный снегом обелиск - висели в воздухе на согнутой оси колеса, на вмятом, некогда серо-стальном борту виднелась надпись "СТОЛИЧ"... Дальше ничего разобрать было нельзя - из-под облупившейся краски лез наружу ржавый, порванный металл.
Еще им пришлось объезжать пороги.
Сергеев знал, что таких препятствий впереди будет много - обмелевшая река с удовольствием показывала каменные зубы, более трех четвертей века скрывавшиеся под водой. Но все равно, когда из белого мельтешения вьюги выступили гранитные валуны, почувствовал себя неуютно.
На этот раз им повезло: проход нашелся справа. В этом месте река вымыла себе дорогу, обрушив и унеся стремительным потоком часть берега. Обрыв защищал "хувер" от пронзительного ветра и снежной круговерти, лед под ними был чист, черен и прозрачен. И, скорее всего, тонок, во всяком случае гораздо тоньше, чем в местах, где стремнины не было. Под темной поверхностью катились на юг сотни тонн холодной воды, неслись со скоростью курьерского поезда, неторопливо перекатывались над глубинами, опять летели вскачь и, уставшие, уже неспешно вливались в отравленные, безжизненные воды Черного моря.
Через три с половиной часа они остановились и сверились по GPS. Результат оказался не таким уж и плохим. Им удалось пройти почти шестьдесят километров по маршрутизатору и немногим более пятидесяти верст реального пути. Один из баков по левому борту, если верить датчикам, был почти пуст, второй, расположенный симметрично по борту правому, - пуст наполовину. Вторая пара баков была полна. Расход топлива оказался меньше ожидаемого, но все равно немалым, хотя, по сергеевским расчетам, горючего на дорогу должно хватить вполне, а если повезет, то для обратного пути надо будет добавить всего литров сто.
- Меняемся, - приказал Сергеев, складывая карту. - Вадик, давай назад, к Матвею. Молчун, садись рядом, стажироваться будешь.
Он оглянулся.
- Мотл, ты как?
- Бывало лучше, Миша, - отозвался Подольский.
Потеть он не перестал, но дыхание выровнял и сейчас сидел на корточках возле носилок Али-Бабы, проверяя повязки. Тот смотрел на Мотла глазами джейрана и молчал, закусив губу.
"Так и закладываются основы интернациональной дружбы, - подумал Сергеев с некоторой долей черного юмора. - И гуманность побеждает вековую вражду. Это радует, особенно если вспомнить, что устроил этот сын пустыни на рейсе "Эль Аля"".