- Его превосходительство, - заголосил церемониймейстер с легким дребезжанием в голосе, - генерал-лейтенант Девятого управления Императорской жандармерии господин Кукольников!
"Как демократично звучит - господин! Просто господин! - подумал Крутов между делом. - А ведь мог бы и подсуетиться Бидструп, однозначно же мог, через Дворянское собрание. Там и не пикнули бы, сам Трубецкой бы ему биографию придумал и сам бы и нарисовал, так что и комар носа б не подточил. Кем там у нас был Трубецкой до возрождения нации - неудавшийся художник и талантливый фальшивомонетчик? А теперь? Потомственный дворянин "до двадцать второго предка", шеф-редактор журнала "Вестник российского дворянства", председатель Дворянского собрания. Ему друзья в верхушке славной жандармерии нужны как воздух, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах старое дерьмо не хлынуло через все щели. Но не подсуетился Пал Андреевич, за вымя Трубецкого дергать не стал, не стал и в общей очереди толкаться. Надо ему, что ли, титул пожаловать, а то в таких чинах, а без титула..."
Крутов поглядел на идущего к нему через длиннющий зал генерал-лейтенанта Кукольникова, седого, широкого в плечах и начавшего основательно тяжелеть в талии, в голубом мундире дорогого сукна с расшитыми золотым шнуром эполетами, и отчего-то загрустил. Ему стало холодно в этом зале, с уходящими в бесконечность расписными потолками, вызолоченном, как рыночный балаган, и при этом полном брезгливого, показного величия.
За окнами Кремля стояла московская зима, морозная и ветреная, с летящей по широченным проспектам поземкой, с хрусткой снежной коркой поверх замерзших ноябрьских луж. Кипел огромным муравейником город - многолюдная столица великой империи, сердце России, горящее неоновыми огнями витрин, синеватым свечением ртутных фонарей и многоцветными пожарами гигантских реклам. Причудливо подсвеченные, вздымались над старыми кварталами маковки соборов и церквей, в которых вот уже пять дней шли круглосуточные службы во славу праздника Дня возрождения династии, бежали по улицам окутанные выхлопами коробочки автомобилей, станции метро всасывали и выплевывали многотысячные толпы народа.
Его народа.
В аудиенц-холле было тепло - холод гнездился где-то в спине Крутова, вдоль позвоночника. Возможно, это было возрастным ощущением: несмотря на постоянное внимание лучших врачей и медикаменты, заставлявшие семидесятитрехлетнее тело функционировать, как организм сорокалетнего мужчины, Александр Александрович иногда переставал чувствовать себя молодым, а ощущал себя именно на свой возраст, но отчаянно молодящимся.
Будучи по природе человеком хладнокровным и прагматичным, Крутов неожиданно для себя начал рассуждать о грузе прожитых лет, призраках прошлого и прочей ерунде, которую ранее всегда отметал в сторону не задумываясь.
Правда, о рассуждениях этих никто не знал - рассуждать и сомневаться государь император мог позволить себе только в одиночестве. О его мыслях не догадывалась даже супруга, когда-то самый близкий Александру Александровичу человек. Впрочем, виделись они в последнее время редко, говорили при встречах все больше о безделицах: Лилия Афанасьевна была чрезвычайно увлечена благотворительностью и воспитанием внуков, а политикой - ни внешней, ни внутренней - не интересовалась уже давно, как раз с того времени, как по ее родной Украине прошла губительная Волна. Такая же волна, не менее разрушительная, прошла тогда же по их взаимоотношениям, и вместо дружбы и взаимопонимания в них воцарилась Великая сушь. К ней Александр Александрович тоже привык, нашлись в жизни дела и поважнее, но, если быть до конца откровенным, по жене все же скучал.
Он понимал, что одиночество - удел великих, но смириться с такой платой за власть не хотел. Хотя смог же в результате. В одиночестве тоже есть свои плюсы.
Вот только этот холод в спине, пускающий щупальца в само средостение...
Проще думать, что это возрастное...
Кукольников пересек зал, остановился и склонил голову в почтительном поклоне. Склонил, но ровно на столько, как это требовал протокол. Павел Андреевич был человеком гордым, лишенным раболепия и жадного подобострастия, которым отличались множество его коллег. Такого поведения в присутствии государя императора было достаточно, чтобы прослыть при дворе личностью героической.
Из-под черных, густых бровей, контрастирующих с седой шевелюрой, на Крутова глянули спокойные серые глаза: правый живой и блестящий, левый слегка замутненный. Кукольников страдал сахарным диабетом и с каждым годом видел хуже и хуже, благо что только на один глаз.
Генерал-лейтенант выпрямился, расправив плечи. В тишине чуть слышно звякнули ордена.
- Мое почтение, Ваше Императорское Величество! - произнес он.
- Здравствуйте, генерал!
Голос у Павла Андреевича был вовсе не командный. Тихий, с мягкими тонами, приятный и без металла. Таким голосом хорошо рассказывать сказки внукам (их у Бидструпа было три), беседовать о литературе или искусстве. Но впечатление, создаваемое бархатистой речью, было обманчиво. Кукольников был человеком жестким. Даже не так - жестоким. И биография у него была такая, что начни он рассказывать внукам не сказки, а истории о своей служивой жизни, мальчики могли бы вырасти заиками. Невеселый, в общем-то, человек был Павел Андреевич, совсем невеселый, но честный, профессиональный и беззаветно преданный, но не государю императору, а идее империи, за что и был ценим Крутовым чрезвычайно.
- Прошу прощения за то, что нарушил протокол, но поверьте, государь, ситуация не терпит промедления.
Крутов встал с неудобного, как походный стульчак, кресла и спустился вниз, к стоящему справа от подиума столу, делая приглашающий жест в сторону Кукольникова. Генерал последовал за ним.
- Просил бы у вас разрешения доложить наедине.
- Оставьте нас, - сказал Александр Александрович секретарям.
На секунду он задумался, а потом добавил:
- И запись отключите. Я позову, если понадобитесь.
- Благодарю вас, Ваше Величество, - произнес Кукольников.
Секретари вышли в приемную, охрана исчезла за дверями.
- Брось, Паша, - сказал Крутов с облегчением. - Достало это все. Садись.
- Спасибо, Александр Александрович, - внешне Кукольников слегка "оттаял", но Крутов обратил внимание, что присесть Бидструп не торопился, соблюдая субординацию. - Я постараюсь много времени не занять...
- Сколько будет нужно, столько и займешь. Ночь уже. Мне особо торопиться некуда. Разве что спать. А какой у нас, стариков, сон...
Кукольников был на три года младше Крутова, но выглядел лет на десять старше. Александр Александрович явно кокетничал.
- Как я понимаю, случилось что-то серьезное. Иначе ты бы принял решение сам.
- Достаточно серьезное, Александр Александрович... И, хотя проблема больше по моему ведомству, я опасаюсь, что мне не хватит ни ресурсов, ни сил, чтобы ее решить.
- Ты меня пугаешь? Или интригуешь?
- Сложный вопрос...
Кукольников улыбнулся краем рта. И несколько вымученно, как заметил Крутов. В голове у государя императора зазвенели тревожные колокольца: прежние профессиональные навыки стремительно пробуждались от летаргического сна власти.
- Скорее уж, не это и не то, Александр Александрович. Испугать вас - себе дороже. Испуганным я вас не видел никогда, а вот вышедшим из себя доводилось! - сказал Бидструп, тщательно взвешивая слова. - Заинтриговать? Так особой интриги нету. Есть опасность, так о ней надо говорить без обиняков, и тогда, ежели даст Господь, ее удастся избежать...
- Ну? - спросил Крутов, чувствуя, что кожа на лбу начала собираться складками. - Что натворили, профессионалы?
Кукольников вздохнул и, похоже, мысленно перекрестился. Во всяком случае правая рука дернулась непроизвольно и тут же легла обратно, на край стола.
- Год назад я докладывал вам, что один из бывших отделов Конторы начал оперативную игру с неким Али-Бабой, террористом, связанным с экстремистскими арабскими организациями, номер три в розыскном листе ФБР на настоящий момент, номер два в листе Интерпола, номер четыре у нас, в ФСБ...
- Я помню, - сказал Крутов, вынимая из воспоминаний обрывки сведений, полученных год назад. - В общих чертах. Чечня, самолет в ОАЭ, потом рейс "Эль Аля". Да?
Знающий о том, что бывший шеф любит вникать в подробности, Кукольников протянул Крутову несколько листов с плотным, мелким текстом.
- Ах да... - протянул Александр Александрович, скользя глазами по тексту "в диагональ". - Да ну... Точно. Да.
Он поднял взгляд на Кукольникова, и это был уже не взгляд императора, это был взгляд руководителя одной из самых грозных спецслужб в мире - генерала Крутова: холодный, сосредоточенный и, мягко говоря, недружелюбный.
- Это понятно. Дальше.
- Тогда, когда я вам докладывал, его просто вели. До того, как он сунул нос в Чечню, у нас с ним были контакты. Он даже делал для нас кое-что. А после взрывов в Воронеже и Новороссийске мы полагали, что он уже здесь не появится. Но он появился. Вел себя прилично. Ни с кем из наших подопечных не общался. Я уж грешным делом думал, что он у нас отсиживается. Но ошибся. Его интересовал бериллий.
- Объясни.
- Принцип "грязной" бомбы, Александр Александрович. Обычная мощная бомба с начинкой из порошка бериллия в центре Москвы сделает ее нежилой на много лет. Нескольких килограммов хватит. Если совместить с ядерным зарядом - эффект во много раз сильнее. И смертоноснее. Если интересуют технические подробности, у меня есть пояснительная...
- Потом. Оставишь. Дальше.
- Такой порошок остался в Ничьей Земле. В Киеве. Там был филиал одной питерской конторы, еще в советское время. Он начал искать контакты, и мы решили подставить ему своего человека.
- Кто мы? - переспросил Крутов. - Откуда он знал про порошок? Объявление что ли хохлы повесили?
- Сценарий разрабатывал Истомин. И Рысина.
- Жива еще?
- Живее всех живых, - подтвердил Бидструп. - И в твердой памяти, и здравом уме.
- Зачем она Истомину? Своей головы нет?
- Да нет, Александр Александрович, есть голова. Внучатый пасынок Рысиной - один из тех, кто осуществляет связь Зоны с остальным миром. И мы этот процесс контролируем, по мере возможности. Он бывший наш, конторский, но вы его не знаете, не совпали по времени. Хотя фамилию знаете, наверное, - Сергеев. Михаил Сергеев.
- Мангуст? Дело Мангуста? - Крутов скорее утверждал, чем спрашивал.
Павел Андреевич искренне удивился.
У государя императора была потрясающая память. А как для его возраста, так прямо феноменальная. Помнить события двенадцатилетней давности?... Впрочем, в то время Александр Александрович был президентом Российской Федерации и ему наверняка докладывали о бойне, которую устроили Умка с Мангустом в московском метро во время Ливня.
Мангуст тогда окончательно слетел с катушек. Он и его Братство. Банда ненормальных. Шумная тогда вышла история. Когда два оперативника такого масштаба, как Сергеев и Мангуст, начинают резать друг другу горло, то это тяжело не заметить - ни Ливень, превративший Москву в бурлящую грязевыми потоками реку, ни кошмар Волны, сделавшей часть Украины безжизненной Зоной, не могли скрыть концы полностью.
Кукольников вспомнил тело Сашки Кручинина - изломанное, искореженное, его белое, словно присыпанное мукой, лицо и остекленевший, застывший взгляд глаз, потерявших цвет от долгого пребывания в воде. Они стали линялые, тусклые, из уголков струйками скатывалась вода, словно Сашка плакал. И из приоткрытого рта шла вода. А потом меж губ появился огромный слизняк, выполз на щеку и неторопливо пополз вверх, к открытым настежь глазам, оставляя жирный след на начавшей подсыхать коже.
Приехавший Дайвер осмотрел тело, поцокал языком, трогая правую руку Кручинина, сломанную в трех местах, и вынес вердикт, вытирая ладони влажной дезинфицирующей салфеткой:
- Мангуст...
- Ты уверен? - спросил Бидструп. - Зачем Мангусту Вязаный? Он же когда-то у Мангуста учился?
- Я тоже когда-то учился у Мангуста, - сказал Дайвер, закуривая. - И водку с ним пил. И на задание ходил. Например, когда мы Сергеева с Кубы вытаскивали... А что, это что-то меняет, Пал Андреевич?
За окнами потоками лил дождь. Так продолжалось третьи сутки, и он становился все сильнее и сильнее. Это был Ливень, но этим именем его назвали уже потом. Крупные капли стучали по окнам залитого грязной водой полуподвала, где-то в углу пищали крысы, на поверхности плавали пластиковые бутылки, целлофановые кульки, презервативы, смятые пачки от сигарет и поднявшееся из канализационных труб дерьмо.
По пояс в воде бродили бледные оперативники, пытаясь разыскать хоть что-то - уровень поднимался и через несколько часов разыскивать будет уже негде. Запах стоял такой, что не спасали даже турунды с серебром в ноздрях: тяжелый запах гнилой воды, мочи, фекалий и сырости. Тело Кручинина лежало наполовину в черном пластиковом мешке, а наполовину на ведущих вверх ступенях. За последние тридцать минут две нижних ступени скрылись в коричневой жиже.
- Руку его видели? - спросил Дайвер, из ноздрей которого смешно, словно седые волосы, торчали клочки ваты. - И ребра слева? И шейные позвонки? Мангуста работа. Его техника. Я думаю, что где-то здесь, - он повел рукой с дымящей в ней сигаретой в сторону подвала, - лежит пистолет Кручинина. Он успел его достать. А Мангуст успел ударить. Был у него такой удар - кисть ломается, как спичка, и плечо одновременно. Тут он еще и локоть на излом взял, через колено. Но это для шока болевого. Сашка тоже не подарок был, а тут поплыл, это очевидно. Потом Мангуст с ним разговаривал. Ну, в смысле, узнать ему что-то было надо...
Кукольников видел левую руку Кручинина - все пальцы сломаны, вывернуты из суставов, первые фаланги раздавлены. Дайвер несомненно был прав: Мангуст проводил экспресс-допрос. Что он хотел узнать и узнал ли - оставалось тайной.
- Скорее всего, Кручинин ничего не сказал, - предположил Дайвер, стряхивая пепел в воду. - Иначе Мангуст убил бы его сразу.
- Он что, убил его не сразу?! - встрепенулся Кукольников.
От одной мысли, что этот человек, сейчас более всего напоминающий побывавшую под грузовиком куклу, жил еще некоторое время в подвальной вони, лишенный возможности двигаться, и ворочался в прибывающей воде, как раздавленный жук, становилось страшно. Бидструп был человеком с воображением и ничего не мог с этим поделать.
- Боюсь, что так, Пал Андреевич... Не сразу. Вот видите - здесь лопнули ребра? Его ударили так, что осколки ребер пробили легкое, возле сердца. И бросили умирать.
- Он мог ползти?
Дайвер покачал головой.
- Это была казнь. Мангуст наказал его за что-то. Искалечил и бросил умирать смертельно раненного. Мангуст - жестокий человек, но это даже для него чересчур. Он совсем с катушек сошел, наверное. Никто бы слова не сказал, если бы это был чужой. Но Кручинин свой. Разное бывает, но мог бы добить, из милосердия... Впрочем, кто-то его пожалел...
- Не понял, - отозвался Кукольников. - Что ты имеешь в виду?
- Его добили, Пал Андреевич. Он не захлебнулся - в легких воды нет. И не успел истечь кровью через рот. Я вижу, мне не впервой. Спросите потом у патологоанатома, он подтвердит. Тот, кто пришел потом, помог ему уйти. Он сломал Саше шею. Очень правильное решение. Профессиональное. Спасти Кручинина было невозможно. А вот сделать так, чтобы он не мучился...
И тут Дайвер перекрестился.
Кукольников смотрел на него широко открытыми глазами. Убивец, профессиональный диверсант, шпион с семью нулями перед личным номером (если бы такая классификация существовала в действительности) размашисто осенил себя распятием, стоя над истерзанным трупом в грязном вонючем подвале московского пригорода.
"Сколько ему? Лет под сорок? - подумал Бидструп. - Не больше. Атеист, наверное. Комсомолец. Коммунист. Бывший, конечно. Они думали, что взрастят новых самураев. Ассасинов. Без страха, без совести, без сомнений. Не задалось. Выросло что-то кривое, страшное, вроде меня. Все внутри выжжено. Но не у всех. И не до конца..."
- Пистолет, товарищ полковник! - жалобно сказал один из экспертов, держа двумя пальцами найденный на дне "вальтер", из ствола которого лилась вода. - Я пистолет нашел!
А потом Дайвер присел на корточки и закрыл Кручинину глаза.
- Я не знал, что Сергеев еще жив, - произнес задумчиво Александр Александрович. - А Мангуст?
- Не знаю, - сказал Кукольников. - Я его трупа не видел. И его самого с тех пор тоже. Но Мангуст объявлялся мертвым трижды. Это только официально. Пустой гроб хоронили дважды.
- М-да... - протянул Крутов, и Павел Андреевич был готов поклясться, что в его тоне сквозило сожаление. - Были же люди! Дважды пустой гроб, ты говоришь?
- Да, Александр Александрович... Так что поручиться за то, что Мангуст мертв, не могу. Он мертв по моей информации, но это еще не факт.
- Так что Сергеев?
- Мы поддерживаем с ним постоянную связь. Он контактирует с Истоминым. Достаточно давно. Медикаменты. Оружие. Все это перевозится в Зону с помощью группы, известной как "Вампиры", промышляющей контрабандой и нелегальными переходами через границы Ничьей Земли. Командиром был раньше известный вам Хлыстов. Минимум три раза в год Сергеев пользуется их услугами. С нами он поддерживает постоянные отношения: охотно делится информацией о том, что происходит в Зоне. Он прирожденный аналитик.
- Как дед его. Деда я хорошо помню. С Рысиной он общается?
- Контактов избегает. Что-то там еще в детстве не сложилось. Впрочем, неудивительно. Елена Александровна - женщина специфическая.
- Что да, то да... - согласился Крутов. - Дальше!
- Истомин вывел на него Али-Бабу. План был такой: Сергеев организует вывоз бериллия из Зоны за медикаменты и оборудование, а мы берем Али-Бабу с порошком. Араб-то нам без надобности, можно отпустить попугав, пусть дальше гуляет, а вот бериллий с Ничьей Земли он вывезет за свои деньги. А мы по этому поводу шум поднимем на полмира! А то вопросы нам постоянно задают о законности пребывания, да конфедераты постоянно в ООН жалобы пишут!
- Плевать я на эти жалобы хотел! Сами вывезти эту дрянь не могли? - спросил Александр Александрович. - Денег у вас не хватает? Людей? Мальчики-игрунчики! Только не говори мне, что это оперативные игры...
- Это оперативные игры, - грустно произнес Кукольников, склонив голову.
- Так, - мрачно проговорил Крутов. - И Али-Баба игру поломал?
- Поломал.
- И контроль над операцией у вас потерян?
- Относительно.
- Да или нет?
- Да, - выдавил из себя Бидструп с видимым усилием.
- Вот за что я вас люблю, так это за ваше поганое свойство завести дело в тупик и бежать ко мне за поддержкой и решением. Ты забыл, наверное, Пал Андреевич, что я давно у вас не работаю! Как и вы у меня. Я, вообще, к этому бардаку отношения не имею! Вы все это забыли? Ну и что теперь? Этот бешеный араб явится в Москву с бомбой...
Крутов замолчал, явно споткнувшись о какую-то мысль.
- Постой-ка... А если не в Москву? В Иерусалим, например? Или в Дубаи? Или во Львов? Или в Багдад, не дай бог?! По материалу можно определить его происхождение?
- Спецы говорят, что да!
Александр Александрович улыбнулся Кукольникову, но так, что Павел Андреевич едва не опорожнил мочевой пузырь в присутствии государя императора.