Яркие пластиковые стерженьки, на которых полагалось по инструкции крепить петли для растяжки палатки, приобрели в местном супермаркете, едва сумев убедить искренне недоумевающего чернокожего продавца, что сама палатка им не требуется. Не улыбалось как-то тащить на себе огромный тюк многослойной, непромокаемой и самоподогреваемой ткани, по инструкции, дающей приют двум туристам, но, на глазок, рассчитанной минимум на взвод солдат – естественно русских, а не американских. Взамен была приобретена надувная походная собачья будка. Непонятно на каких таких сенбернаров она была рассчитана (в ярком рекламном буклете из широкого входа выглядывала веселая лохматая собаченция никак не крупнее обычной дворняжки), но, по прикидкам бывшего морпеха, в ней с лихвой разместились бы два таких не слишком громоздких путешественника, как они с Мэгги. И вес у нее, принимая во внимание массу багажа, оказался приемлемым…
Сергей по русскому народному обычаю, хотел было вырубить подходящие вешки прямо на месте, не мудрствуя лукаво, но Мэгги, как истинная американка запротестовала против вопиющего надругательства над дикой природой и настояла на покупке "экологически нейтрального" реквизита. Стоило это красочное удовольствие китайского производства аж 49 долларов 99 центов и то, по "специальной" цене…
Увидев, как напарница, неумело тюкает обушком стилизованного под индейский томогавк топорика, пытаясь загнать ядовито-зеленый (кажется, даже светящийся в темноте) "карандаш", в не самый неподатливый на свете грунт, Извеков вздохнул и отобрал инструмент…
* * *
Лайнер совершил посадку в аэропорту Майами ранним утром шестого июля, повергнув в состояние близкое к прострации и аэродромные службы, и экипаж с пассажирами. Первых – тем, что "Боинг" рейса Амстердам – Нью-Йорк, долженствующий исчезнуть вместе с самим Нью-Йорком в роковое четвертое июля, возник на экранах локаторов в сотне с лишним миль над морем из абсолютной пустоты, причем, приближался к Майами с ост-зюйд-оста, там, где до самых Азорских островов синел океан. Вторых же – сначала тем что они, по заверениям диспетчеров, не существовали в природе почти двое суток, уложившихся в несколько минут турбулентности по всем часам на борту, а уж на закуску – описанием Катастрофы, которую они счастливо "прозевали"…
Сергей с Мэгги, конечно, могли бы прояснить ситуацию, но вряд ли во всех кипящих на грани помешательства и бьющихся в истерике остатках Америки нашелся кто-нибудь, хотя бы на "йоту" поверивший в байки спятивших от переживаний "контактеров" с представителями легендарной Атлантиды, один из которых, к тому же, был русским, а вторая – трясла значком нью-йоркского отделения ФБР.
Вместо этого, они ограничились дежурными отговорками, точно такими же, как и у других "невинных" пассажиров злосчастного рейса – "не помню, ничего не заметил кроме тряски, был растерян" – беспрекословно оставили едва не валящемуся с ног от усталости офицеру свои координаты, пообещали никуда не уезжать из города в ближайшую неделю и, почти не сговариваясь, отправились в не слишком дорогой мотель, неподалеку от аэропорта, где заперлись в номере, прихватив с собой два огромных пакета всяческой снеди, купленной в ближайшем супермаркете. Стоит ли упоминать, что они запретили портье себя беспокоить даже при повторной Катастрофе, пусть даже в ее результате уцелеет всего один этот мотель на всем белом свете…
А потом были дни и ночи, когда, при свете дня и в сумраке ночи, два молодых тела иссупленно и остервенело овладевали друг другом, будто и в самом деле, жить на свете им оставалось только до того момента, когда прекратится их неутомимое состязание. Кажется, они даже почти не спали, лишь забываясь на мгновение, чтобы с новыми силами предаться действу, в котором не было сейчас ничего греховного. Наскоро жевали что-то, не ощущая вкуса, утоляли жажду, не разбирая, виски это, молоко или кока-кола, и снова бросались друг к другу, словно утопающие к спасительной соломинке…
Тишину нарушали лишь скрип постели и тяжелое дыхание – слова были не нужны и забыты. Два первобытных зверя сливались в поединке любви, рыча от страсти и стеная от наслаждения.
Наверное, им это было необходимо, чтобы хоть как-то забыться, стряхнуть шизофреническую невероятность наваждения, осмыслить, оттянуть неизбежное… Они, как бы брали тайм-аут перед тем, что решили без них и они сами решили без чьего-либо участия…
Запал иссяк только через двое суток.
На рассвете девятого июля молодые люди лежали в разоренной постели без сна, молча наблюдая за тем, как просочившиеся из-за неплотно прикрытых жалюзи лучи солнца, окрашивают потолок в четкие красные и черные полоски.
– Почти, как американский флаг… – вздохнула Мэгги.
– Да, – пробормотал Сергей. – Только не бело-красные, а наоборот… И звезд не хватает.
– Их и осталось-то всего три…
Яркие полоски ползли по потолку, частично забираясь на стену и постепенно становясь уже и бледнее.
– Почему я сейчас здесь и с тобой?
– Не знаю, – пожал обнаженным плечом Сергей. – Наверное, потому что тебе просто некуда идти…
– Почему мы не можем отказаться? Останемся вот так лежать и ничего не произойдет… Никто ведь, на самом деле, не обязывал нас что-то делать.
– А как быть потом? Знать, что могли вмешаться и не вмешались? Казнить себя потом всю жизнь?.. Я-то ладно: уеду домой и все – там-то все в порядке… А ты?..
– Бог мой!.. – простонала Мэгги, сжимая ладонями голову. – Просто какая-то блажь сумасшедшего старика и все… Сейчас встану, включу телевизор и диктор двенадцатого канала сообщит мне, что весь этот кошмар – сущая ерунда, учения на случай чего-нибудь такого… Мистификация, совсем как в тридцать седьмом, когда на всю Америку передавали по радио, как на Гудзоне высадились марсиане, а мои сумасшедшие соотечественники все приняли за чистую монету…
– Ты же знаешь, что все это не так.
– Знаю, – печально согласилась Мэгги и вдруг взорвалась, толкнув парня в грудь хрупкими, но сильными ручками так, что он едва не слетел с постели на пол: – Чего развалился тут, как боров, русский мафиози? Вставай и за дело! И так потеряли два дня без толку…
* * *
Сергей полюбовался на дело своих рук: шестиконечную "снежинку" из трех туго натянутых между шестью колышками веревок, разновеликие лучи которой пересекались под разными углами, но точно в одном и том же месте, без всякого, даже самого малого треугольника в центре фигуры. Принимая во внимание все возможные погрешности, можно было с легким сердцем сказать, что точка соединения двух пространств была найдена. Прямо под центром веревочной "звезды" находилась та самая элементарная частица, которая вмещала в себя пятнадцать, без малого, миллионов квадратных километров воды и суши или, учитывая местные традиции, более пяти с половиной миллионов квадратных миль, "украденных" у планеты Земля. В эту точку, внутренне обмирая (не повредить бы чего случайно в этом "микрокосме"), парень воткнул ножку своей "сажени" и повел окружность…
Примитивный землемерный циркуль, аналогов которому в местных супермаркетах, при всей их всеохватности, не нашлось, пришлось сооружать его из подручных, так сказать средств – дорогущих полированных реек из какого-то пластика под красное дерево, грубо сколоченных между собой гвоздями. Но функцию свою он, несмотря на топорность работы, выполнял исправно, очерчивая на многострадальной почве "терминатора" окружность диаметром в два метра. Именно в эту окружность следовало, если верить инструкциям лысого "джедая" (а не верить им после всего происшедшего было попросту глупо), поместить тело (или тела) перед их перемещением внутрь Сферы.
Солнце по "флоридскую" сторону, похоже, клонилось к Западу, потому что в Тумане становилось все холоднее и холоднее, да и темнее, к тому же.
– Ну что, – самым будничным тоном спросил Сергей спутницу, когда все приготовления к "нырку" были завершены, а рюкзаки с необходимым в путешествии скарбом аккуратно сложены точно в центре "стартового стола". – Пойдем прямо сейчас? Или переночуем здесь, а утром…
Мэгги безразлично пожала плечами.
– А смысл? Не спать целую ночь, вертеться с боку на бок, сто раз кряду решить плюнуть на все и спокойно возвратиться домой и двести раз передумать?.. Нет уж: лучше разом решиться и все.
– Чем острее, тем быстрее… – по-русски пробормотал себе под нос Извеков.
– Что-что?
– Да так: русский фольклор… Ну, если ты не возражаешь…
Сергей помог девушке подняться и перебраться внутрь окружности через завал снаряжения. Потенциальные "спасители мира" встали в центре и тесно прижались друг к другу: пусть окружность и имеет достаточный диаметр, чтобы вмесить все и всех, но перспектива провалиться в тартарары, ненароком оставив что-либо из организма "на этом свете", не вызывала особенного энтузиазма. После этого из рюкзака на свет Божий была извлечена "бандура", как "командир группы" окрестил несерьезного вида ярко-желтую штуковину размером с крупный мужской кулак, несколько коническую по форме и покрытую красными и зелеными светящимися кнопками, и блестящими окошечками дисплеев, хаотично разбросанными по всей поверхности, словно пятнышки по шляпке необычного цвета мухомора. Посредством этого "агрегата", врученного тем же ветхим атлантом перед расставанием, парочка и должна была переместиться внутрь сферы.
Примостив "игрушку на центральный колышек, Сергей, шепча себе под нос что-то вроде: "Третью зелененькую три раза, после чего пятую красненькую и восьмую зелененькую одновременно…", настроил прибор и выпрямился, обняв спутницу за плечи.
– Готова? – шепнул он в покрасневшее от холода ушко, раздвинув губами золотистые пряди, чувствуя, как содрогаются под пальцами хрупкие плечи.
Ответный кивок он скорее угадал, чем почувствовал.
– Тогда поехали, что ли…
Указательный палец нащупал зеленую кнопку на самой макушке "мухомора"…
10
– Ну что это за страна… – тихонько ныл себе под нос старичок, выставивший перед собой, словно боясь потерять, полусогнутую морщинистую ладонь с намалеванным на ней ядовито-зеленым фломастером четырехзначным числом. – Только ведь начали жить помаленьку…
– Кто это начал? – живо повернулась к нему рослая дородная женщина, туго обтянутая, особенно под мышками и ниже талии, ситцевым платьицем легкомысленной раскраски "в горошек". – Вы начали? Никто не начал, а вы начали?
– Почему я? – слабо возмутился пенсионер. – Все начали… Пенсии вот…
– А зарплаты? Бюджетники-то ладно, а мы на заводе?..
– Почему это "бюджетники ладно"? – тут же возмутился кто-то невидимый из-за спин стоящих после него, но, очевидно, обладающий более, чем феноменальным слухом. – Чем вам бюждетники не угодили?..
Пять минут спустя вся очередь, утомившаяся торчать на жаре, практически не продвигаясь вперед, гудела, словно потревоженный ночным сладкоежкой улей. У бедного старичка, монументальной женщины в ситце и даже болеющего душой за правду бюджетника, появились десятки сторонников и противников. Цепная реакция розни, близкой к классовой, тут же расколола еще недавно крепко сплоченный организм, дружным порывом "Вас здесь не стояло!", отторгающий "инородные тела", пытающиеся то и дело вклиниться в ее ряды. Удивительно, но вместо ожидаемых трех фракций стихийно образовалось целых пять, не считая мелких соглашательских группок и отдельных крикунов-провокаторов, затираемых втихомолку в задние ряды с целью "начистить рыло".
Оживились милиционеры, скучающие в отдалении, как символы "государева ока" и призванные "не допустить" "в случае чего"…
Неизвестно, чем закончилось бы на этот раз обычное в последние дни выяснение отношений между разными группами пронумерованных граждан, имеющих разное право "клевать" с относительно щедрой длани Государства, но по всей очереди от теряющейся вдали головы к безнадежно растянувшемуся на сотни метров хвосту пронеслось печальное: "Рубли закончились, поехала в банк…"
Кирилл Наметнов, подполковник танковых войск, передав скорбную весть дальше по эстафете, грустно посмотрел на ладонь с полурасплывшимся номером "1296", привалился к парапету и нахохлился, намереваясь ждать "до упора". После неприятной новости желания склочничать у "очередников" как-то поубавилось и они, понурившись, отправились на свои "насиженные" места, вяло переругиваясь друг с другом из-за подлинности маркера, начертавшего то или иное число на потной деснице.
Конфликт затухал на глазах. Человеколюбие недавних соперников и правдоискателей вернулось в норму до такой степени, что убить ближнего своего снова показалось грехом, а не доблестью. Рослая "производственница" даже протянула старичку-пенсионеру, глотавшему воздух карасем, выброшенным на берег, и суетливо вытряхивающему из коробочки пилюлю, крышечку термоса с налитым туда прохладным домашним морсом, а "бюджетник" молча подставил страдальцу свой раскладной стульчик, чтобы тот мог отдохнуть минуту-другую… Кто-то шикнул на подростка, включившего на полную мощность приемник с вездесущей попсой, и тут же где-то в конце очереди задушевно затянули "Ох, калина…"
В томлении прошло полчаса. Приближался момент объявления действующего курса обмена на сегодняшний день и атмосфера, и без того чуть ли не тропическая, стремительно принялась накаляться. Кто же останется спокойным, когда от его "кровных" сбережений безжалостно отрезается ноль за нулем? Первым не выдержал паренек с транзисторным приемником, завопив:
– Что делают суки?!! Три сорок семь за доллар и двести тридцать шесть за евро! … … …!!!
– Ты это бросьте мне! – грозовой тучей двинулся к возмутителю спокойствия милицейский старшина, чья форменная серо-голубая рубаха под "броником" походила уже на мокрую тряпку. – В общественном месте не выражаться!..
– А ты отзынь вертухай …! – вступились за пацана стоящие рядом с ним, а детина в растянутой майке и шортах, руки и грудь которого, видную в глубоком "декольте", густо покрывали мастерски исполненные синие наколки, снайперски чвыркнул желтой от никотина слюной под ноги "слуге закона", добавив от себя нечто столь заковыристо-вычурное, что у того разом в несколько раз усилилось пототделение и эквивалентно этому снизилась решительность "тащить и не пущать".
Увы, вскоре выяснилось, что возмутивший всех курс выглядел по сравнению с установленным данным обменником еще более, чем "по-божески", так как выше трех двадцати пяти за "зеленый" им сегодня, даже при том условии, что прорвутся к вожделенному окошку, куда пускали за передвижное ограждение из колючей проволоки лишь по пять человек сразу, не выручить.
– Сволочи! Кровопийцы! – неслось отовсюду, и никому, даже самому лояльному не приходило в голову вознести хвалу правительству и лично Самому, прилагавшим героические условия вернуть страдальцам хоть малую толику нажитого. – Чего стоим тут? Идти сразу на Краснопресненскую!.. Да что там на Краснопресненскую: на Кремль!..
Еще недавно казалось, что накалить обстановку далее уже нельзя, но человеческое море выходило из берегов и стражи порядка уже проворно отбегали куда-то, на ходу бубня что-то неразборчивое в микрофоны раций. Где-то далеко взревели мощные двигатели и самые робкие начали молча переглядываться…
"Черт! – Кирилл вынул из нагрудного кармана свои три сотни зеленых и пристально поглядел в глаза Франклину, выглядевшему сегодня виноватым более, чем когда либо. – А если начнут стрелять? Стоит ли штука "деревянных" дырки в голове? Тем более, что остался от нее жалкий клочок июньской…"
Действительно, инфляция за первые десять дней июля из-за бешеных количеств свежеотпечатанных рублей, выбрасываемых ежедневно на рынок Центральным Банком в тщетной попытке не то что удержать – слегка затормозить практически свободное падение вчерашнего короля международного валютного рынка – доллара, составила астрономическую за последнее десятилетие сумму – пятьсот шестьдесят процентов! Уже пошла в ход давно придерживаемая "на всякий случай" пятитысячная купюра, снова получившая забытое уже название "пятихатки" и не за горами – десятитысячная, а бешено подорожавший евро не купить даже за полтора официальных курса…
Махнув рукой на все, Кирилл одним движением располосовал надвое все три влажные купюры, швырнул их на тротуар, одернул форменную рубашку цвета хаки, и, не оглядываясь, направился к станции метро, провожаемый сочувственными, сожалеющими, а местами – уважительными взглядами.
Он не ошибся. Через два часа пятнадцать минут председатель Центрального Банка Российской Федерации, во всеуслышанье, объявил по телевидению об отказе Правительства от политики удержания курса валюты США к российскому рублю. Черно-зеленые бумажки с портретами усталых заморских президентов в России, впервые за много лет, стали стоить дешевле бумаги, на которой были напечатаны, то есть ничего…