Билась в мозгу слабенькая надежда, что все волнения не стоят и выеденного яйца, чемпионат – не липовый, и Серега, повидав Италию, вернется вскоре домой, с пустыми карманами, но довольный… Зачем же терять друга (в первую очередь), поспешно разоблачаясь перед ним? После оглушительного выигрыша Извекова надежда совсем скорчилась, но открыться ему теперь значило подставить себя по полной программе…
Неразрешимая нравственно-финансово-шкурная дилемма (теперь уж, наверное, трилемма, какая-нибудь) довела Мерзлина до закономерного финала: он запил.
Два дня, запершись в своем тайном "гнездышке" на Северо-Западе (не таскать же случайных девчонок домой, прямо под огонь тяжелой артиллерии в лице родителей?), сказавшись всем отъехавшим по делам в "столицы", совершенно один, изредка выбираясь на волю лишь для того, чтобы пополнить запасы съестного и горячительного, Алексей "квасил"… Нет, он не жрал стаканами гнусную водяру – его "самобичевание по-русски" носило более утонченный характер: шампанское под фрукты и икру, сменял "Мартини" под паштеты и салаты, его, в свою очередь, коньяк с лимоном, и лишь потом пришла пора водки, но, опять же, самой приличной…
То ли водочка, извечный русский прояснитель совести, хотя и в импортной упаковке, то ли иные материи сыграли свою роль, но, под занавес "злодей" дозрел до того, что каждые пятнадцать-двадцать минут хватал мобильник, вновь и вновь набирая хорошо знакомый номер. Заранее обливаясь сладкими покаянными слезами он жаждал выкрикнуть в мембрану роковые слова, но… Равнодушный женский голос ледяным тоном неизбежно сообщал ему, что "абонент недоступен или временно находится вне зоны досягаемости…" Означать это могло только одно, но, пропустив пару рюмок, Алексей снова и снова шарил по столу в поисках скользкой коробочки…
* * *
Курт Вайцхогель лихо тормознул свой мощный сверкающий "БМВ" у знакомого отделения "Дрезденер Банка", привычным движением ботинка откинул никелированную подножку и, ласково шлепнув по обширному заду, обтянутому черной кожей, подружку, так и не покинувшую заднего сиденья, направился к уличному банкомату, на ходу вынимая из нагрудного кармана "кредитку".
Погодите морщить носы, господа: господин Вайцхогель вовсе не относился к сорту байкерского сообщества, предпочитающему немытые патлы элегантной прическе, вонючую комнатку в трущобах приличной квартире на Александр-Плац, а социальное пособие – неплохому жалованию в серьезной фирме. Всего первого с лихвой хватало в жизни Курта и до знаменитого "разрушения Стены", когда будущее в "красной" Германии казалось беспросветно серым, вожделенный Запад – недосягаемым, а восемнадцать лет, прожитые на белом свете – бесконечным марафоном… "Порошок", добытый неведомыми путями, тогда был (или мнился?) единственным просветом, суматошная толкотня дискотеки под рев луженой глотки Тилля Линдеманна, еще не помышлявшего о "Раммшайне" – верхом наслаждения, а "стальной конь", не нынешний, конечно, а попроще – Пегасом…
И вот все это, кроме ревущего бензинового монстра – в прошлом. И "штази", и Стена, и русские солдаты, стены городка которых упоенно разрисовывались звездами, свастиками и лозунгами типа "Убирайтесь в ж… русские свиньи!"… И месяцы лечения в наркодиспансере, и студенческая скамья в благополучном западном Трире, и анекдоты про умных "веззи" и тупых полудиких "оззи", от которых сами собой сжимались кулаки, и долгое блуждание в поисках работы…
Слава Богу, нашелся тогда умный человек, шепнувший на ухо, что "оззи", пусть даже учившемуся на Западе, там делать особенно нечего, но вот на Востоке… Слава Богу, озверевший от безденежья Курт тогда послушал его, купив на последние свои марки билет до родного Берлина…
И снова блуждание без работы, хотя и очень непродолжительное, и сакраментальный вопрос симпатичной секретарши в офисе: "Знаете ли вы, герр Вайцхогель, русский язык (кто же его, проклятый, в бывшем Восточном Берлине не знал тогда в девяносто пятом)?..", и новые "старые" анекдоты сослуживцев про находчивых деловитых "оззи" и тупых ленивых "веззи"… А потом – первая поездка в пугающую Россию, в бесконечных снегах которой в страшном 43-м сгинул без следа дедушка Фриц, штурмфюрер "панцер-СС", да еще не куда-нибудь в относительно цивилизованные Москву или Петербург, а в далекую Тюмень, мнившуюся тогда где-то "на краю географии"… И первая сумма с четырьмя нулями, полученная по возвращении в родной "Дойчланд" действительно отупевшим от выпитой водки, бесконечной бани, российских просторов, виденных из иллюминатора вертолета, и веских деловых предложений от пьяных здоровенных мужиков с неожиданно трезвыми, как пистолетные дула, стальными глазами… Меньше всего тогда Курт думал о том, что придется еще раз посетить эту дикую и великую одновременно страну… Через полгода его уже знали в лицо почти все улыбчивые стюардессы "Люфтганзы" на российском направлении и, наверное, все, без исключения, сибирские медведи…
В дневной своей ипостаси нынешний "герр Вайцхогель" служил менеджером среднего звена в "Штольц Бауверке АГ" имеющей запутанные, но весьма прочные связи с добрыми двумя десятками стран, как в Евросоюзе, так и по обе стороны Германии, причем, на западе – за проливом и океаном, а на востоке – в основном за Волгой и Уральским хребтом… Ну а вечером "старина Курт"… В свободном демократическом обществе всякий имеет право на частную жизнь.
Карта привычно воткнулась в щель автомата. Несколько несложных манипуляций и… и… "На вашем счету 0.00 евро"? Это что, шутка? Весьма неудачного свойства, господа, весьма неудачного!..
* * *
– Ты вызвал полицию, Хосе?
От мощного рева внизу герметичные стеклопакеты дребезжали так, как не дребезжит, найденный на помойке и закрепленный в раме ржавым гвоздиком, осколок стекла в окне нищей халупы последнего пеона, от проезжающего по дороге мощного самосвала "Юнайтед Металлик", груженного медной рудой.
– Вызвал, – Хосе Эусебио, старший менеджер эквадорского филиала упомянутой корпорации, претендующей на звание транснациональной, был несколько зеленоват с лица, что, учитывая общий густо-оливковый оттенок его кожи, свидетельствовало о почти что смертельной бледности. – Они очень удивились, что мы еще живы и посоветовали покончить самоубийством пока шахтеры не смели охрану…
– Кассуалдос! Вонючие кассуалдос! – взорвался почтенный Энрике Кордеро и врезал могучим шахтерским (в прошлом, увы, в далеком прошлом) кулаком по столу так, что подпрыгнула тяжелая пятнадцатизарядная "Астра", давно уже извлеченная из сейфа "на всякий случай". – Как брать деньги, так они завсегда, а как дойдет до дела… А своему зятю на базу "Мария Селеста" ты звонил?
– Звонил, но вы же знаете, что почти все низшие чины из вертолетчиков – вчерашние шахтеры… Паулито с десятком верных офицеров забаррикадировался в столовой и сам просит у меня помощи. Говорит, что продержится еще час-полтора, самое большее – до вечера. Он сказал, что в столице такие же волнения и восставшие уже берут штурмом президентский дворец…
Из панорамного окна со звоном вылетел толстый осколок и рев толпы, собравшейся внизу, сразу стал оглушительным, как океанский прибой. Одновременно в кондиционированное помещение ворвался жаркий воздух улицы, насыщенный ароматами цветущих деревьев, разгоряченного людского скопления и порохового дыма.
– Они стреляют! – завопил дон Эусебио, бросаясь ничком на пол и прикрывая затылок сцепленными руками от сыпавшихся непрерывным дождем осколков стекла и кусков штукатурки, отколотых шальными пулями от потолка и стен. – Пора спасаться, дон Кордеро!
– Черт бы побрал этого президента Гутьерреса! – пузатый Кордеро, пыхтя, боком, словно краб выбрался из за стола, не забыв сцапать со стола и засунуть за опояску брюк пистолет, выдавая своим уверенным движением давние, не очень законопослушные деяния юности. – Чтоб его черти поджаривали в аду на медленном огне… А вместо дров использовали эту проклятую "зелень", которой гринго наводнили страну…
Почтенный дон Кордеро совсем позабыл, что еще пару дней назад готов был молиться на этого Гутьерреса и перед сном молил за мудрого и дальновидного политика Деву Марию… А также, вместе с теми, кто сейчас жаждал его крови, за своих заморских благодетелей, выдернувших из нищеты полуразвалившийся рудник, "дышащий на ладан" последние годы, давших безработным шахтерам устойчивый заработок, причем, не в обесценивающихся "сукре", а в твердых долларах…
Черно-зеленый доллар, на какое-то время, заменил им всем Бога, как оказалось, вовсе не умершего, вопреки всем заявлением внука-безбожника, а все видящего и слышащего, но молчавшего до поры…
– Господи! – взмолился дон Кордеро, поднимая трясущиеся руки к исклеванному пулями потолку, тогда как Хосе Эусебио поворачивал в шкафу хитрые рычаги, открывавшие потайную дверцу. – Вразуми нас грешных! Прости нам прегрешения наши! Наставь на путь истинный!..
Верный помощник, не дожидаясь завершения молитвы, втянул своего патрона в затхлое, пахнущее мышиным пометом и паутиной подземелье вовремя: сквозь неторопливо закрывающуюся дверь, которую не враз выбил бы даже снаряд, выпущенный из базуки, доносился рев толпы, сметшей все-таки немногочисленную охрану и теперь, неудержимой приливной волной, затапливающей покинутые персоналом помещения компании.
Мощный рычаг плотно притянул толстенную сейфовую дверь к сыто чмокнувшему уплотнителю и все внешние шумы смолкли.
Глава эквадорского филиала "Юнайтед Металлик", своего рода капитан, как и подобало ему по рангу, покидал свой тонущий корабль последним…
7
Под тоскливый вой и причитания пассажиров, самолет, все ускоряясь и ускоряясь, скользил куда-то в неизвестность…
Сергей уже начал терять ощущение реальности происходящего, а с действительностью его связывали только острые коготки Мэгги, вцепившейся в запястье мертвой хваткой. Краем глаза он видел смертельно бледное лицо девушки с закрытыми глазами и что-то беззвучно шепчущими губами.
"Молится, наверное… – лениво проползло в скованном ужасом мозгу и парень, рожденный, как ни крути, в грехе и никогда не задумывающийся о существовании Господа и его Божественном провидении, тоже начал выковыривать из глубин памяти, неподатливой, как только что схватившийся бетон, слова слышанных или прочитанных когда-то молитв, на ходу домысливая недостающее. – Господи Боже… Спаси, сохрани и помилуй меня грешного… Даруй…"
Рев двигателей перешел какой-то звуковой порог и оборвался, но безмолвное падение оказалось еще более жутким.
"Говорят, что при катастрофе на борту, – вплелась в бессвязную молитву липкая противная мыслишка. – Люди умирают от разрыва сердца еще в воздухе, не долетая до земли… Вот бы…"
Мгновения растягивались словно резиновые, превращая действо в подобие тягучего ночного кошмара, когда выбрасываешься из окна, спасаясь от кого-то страшного, десять раз кряду и тоскливо понимаешь, что конца этим бессмысленным и, вместе с тем, ужасным, прыжкам не будет…
Сергей на какое-то время выпал из происходящего и придя в себя ощутил, что падение будто бы остановилось, а лайнер, все так же беспомощно накренившись, висит абсолютно неподвижно в некой плотной среде. За иллюминатором наблюдался какой-то серый мутный сумрак, напоминающий хмурое осеннее утро после вчерашней разгульной пирушки и совсем не похожий ни на небо, ни на воду (буде падение завершилось в океане), ни, нем паче, на землю, а в салоне царила ватная тишина.
Извеков, ощутив, что тело более не сковано инерцией, вжимающей в сиденье, завертел головой, оценивая обстановку.
Все вокруг было, будто бы, сражено мгновенным сном… Нет, не сном, а каким-то общим параличом. Люди застыли в креслах с искаженными, неподвижными лицами – один даже воздел в верх руку, не то благословляя всех, не то взывая о помощи, стюардесса с закрытыми глазами скрючилась на своем откидном креслице, Мэгги…
Мэгги, единственная из всех пассажиров, не производила впечатления мертвой. Ее лицо, конечно, было синевато-белым, но ресницы дрожали, а запястье ощущало горячечное тепло девичьей ладони. Тепло ладони и холод стального наручника…
– Мэг…
В этот момент серая мгла за стеклом начала наливаться красным. Свет шел откуда-то снизу и сбоку, приближаясь, заливая багрянцем все пространство перед иллюминатором и заставив даже слегка порозоветь лицо девушки.
– Что это?
– Мы умерли, Серж, – прошептала, не открывая глаз, Мэгги. – Мы все погибли в авиакатастрофе и теперь подручные Сатаны явились за нами, чтобы утащить в ад…
– Но это же… Неужели всех – в ад!
– Видимо, здесь собрались одни грешники…
В голове Сергея, сам собой, без какого-либо вмешательства сознания, всплыл донельзя "сальный" анекдот про известной профессии девицу, которой цыганкой было нагадано, что она утонет, и, особенно, последние слова Бога, обращенные к кающейся, тонущей вместе со всеми пассажирами огромного океанского теплохода: "Я вас б… три года собирал!" Да, сравненьице еще то…
– А ты? Ты ведь молилась, я видел.
– Это ничего не значит… Я так же грешна, как и ты. Я обманом заманила тебя сюда и кроме того…
Алый свет, тем временем, словно растворил обшивку, стекло иллюминатора, кресла и превратил в неясные тени все остальное. Сергей и Мэгги оказались висящими в пустоте посредине огромной, светящейся адским светом, трубы.
– Молись, Сергей! – жарко зашептала девушка прямо в ухо своему спутнику, когда они, не делая ни движения, плавно двинулись куда-то в сторону от самолета. – Настал наш последний миг в земной юдоли…
Последним, что увидел Сергей, была раскоряченная каракатица, в которой он лишь с огромным трудом узнал силуэт, зависшего в пустоте, "боинга", после чего все смешалось и он погрузился в багровую пустоту…
* * *
Отступал багровый туман медленно, будто нехотя…
Сколько времени Извеков находился в беспамятстве определить было невозможно: может быть мгновение, может быть вечность, а может быть, нечто среднее – день, скажем, или столетие…
– Доброе утро, – раздался чей-то приветливый, слегка дребезжащий голос, и Сергей испуганно распахнул глаза, которые, оказывается, до сего момента были закрыты. – Так, вроде бы, у вас принято приветствовать после пробуждения?
В помещении, точный размер которого или, хотя бы, форму определить было невозможно из-за яркого света, бьющего со всех сторон (именно из-за него под прикрытыми веками царил красный полумрак) он был не один. И не вдвоем с Мэгги, не то, все еще находящейся без сознания, не то просто сидящей с закрытыми глазами. Рядом был третий.
Свет, не похожий ни на солнечный, ни на электрический, резал глаза, мешая рассмотреть этого третьего, обладающего таким мирным, почти домашним голосом.
"Прямо, как следователь, – хмыкнул про себя Сергей, нахально (чего бояться уже умершему?) загораживая глаза незакованной рукой, хотя это вряд ли входило в планы "хозяина". – Лампой в глаза… Развел, понимаешь, НКВД…"
Нужно заметить, что о следователях и, вообще, о правоохранительных органах Извеков имел представление весьма поверхностное, базирующееся, в основном, на книгах и старых, еще советских, фильмах вроде "Следствие ведут знатоки", "Петровка-38" и "Место встречи изменить нельзя". Да и откуда пареньку из "интеллигентной" семьи было знать такие узко специализированные материи ближе? Разве что после близкого знакомства с Мэгги…
– Вам мешает освещение? – забеспокоился обладатель "домашнего" голоса, причем, так натурально, что усомниться в искренности его намерений мог только самый черствый человек. – Простите, я сам не догадался…
Свет начал едва заметно меркнуть.
"Надо же, какой любезный! Интересно, ангел это или черт? Хотя… Какая, собственно, разница… Стоп! А на каком языке он разговаривает? На русском?.."
Иллюминацию, наконец, притушили настолько, что утомленные глаза (интересно, откуда у бестелесной души утомление глаз и вообще глаза?) Сергея, с грехом пополам, смогли различить щуплую фигурку, закутанную во что-то бесформенное, восседавшую метрах в трех от парочки. Ни рогов, хвоста и трезубца, ни, наоборот, пылающего меча, крыльев и нимба у "встречающего" ("следователем", теперь, после такой любезности его назвать как-то не поворачивался язык) не наблюдалось, равно, как и прочих, набивших оскомину бесконечными "фэнтези", атрибутов потустороннего существа. Разве что одежда, донельзя архаичная или, наоборот, чересчур модерновая.
"У-у-у… – разочарованно протянул про себя Извеков, разглядывая изборожденное старческими морщинами лицо "хозяина", его неопределенного цвета добрые глаза под набрякшими веками, совершенно лысый череп и длинную, тощую, сморщенную шею, напоминающую черепашью, высовывающуюся из "воротника" хламиды. – Я, блин, ожидал Вельзевула какого-нибудь увидеть или архангела Гавриила, а тут… Мастера Йоду прислали какого-то!.."
Старик действительно больше всего напоминал учителя рыцарей-джедаев из "Звездных войн" Джорджа Лукаса, разве что без длинных, поросших шерстью ушей. Уши, как раз, были вполне человеческие – большие, хрящеватые, также, как и вся кожа на голове покрытые старческими пигментными пятнами – свидетельствующие о том, что "Йода" очень стар, если не сказать – древен.
– Так нормально? – участливо поинтересовался старик, когда освещение более напоминало полумрак. – Не беспокоит?
Интонациями он очень напоминал пожилого стоматолога, только что поставившего пломбу и теперь волнующегося за самочувствие недавнего страдальца, согласного было, в качестве средства от мучений, на гильотину.
– Нет… – разлепил пересохшие губы Сергей, понимая, что отмалчиваться дальше просто-напросто неприлично. – Не беспокоит… Очень хорошо…
– Я рад, – искренне обрадовался "Йода", лучась миллионом добрых морщинок.
"Прямо Владимир Ильич какой-то! – неприязненно подумал Извеков. – Олле-Лукое, блин, Андерсоновское… Или Андерсоновский?.."
– Вы… человек или…
– Конечно же человек! – воскликнул "хозяин", весь подаваясь вперед. – А вы за кого меня приняли?.. А-а-а! Вероятно, из-за несколько необычных обстоятельств вашего… кх-м… приглашения сюда, вы посчитали меня неким потусторонним существом? Увы, увы…