* * *
Стандарты судеб, форматы мыслей,
Кресты распятых запретных смыслов.
Дорог широких прямые стрелы,
Мир не бескраен – в нем есть пределы.
По синусоиде через овраги,
В обход всех правил – судьба бродяги.
Беда бродяги. Отмерить жалость
По строгой норме. Еще осталось
Ему напомнить, что есть на свете
Прямые стрелы дорог к победе,
Стандарты мыслей, форматы судеб…
Пренебреженье во взглядах судей.Еще осталось ему заметить,
что есть порядок на этом свете,
Что без дороги ходить опасно,
Что нету хуже – прожить напрасно
все эти годы. И нет свободы
Ходить где хочешь. На все вопросы
Даны ответы. И все невзгоды -
от недоверья. Все очень просто:
Стандарты судеб, форматы мыслей,
Кресты распятых запретных смыслов.
Дорог широких прямые стрелы,
Мир не бескраен – в нем есть пределы.
Искренне насладиться изумленным лицом Эльрика. Опередить вопрос, уже готовый сорваться с черных губ.
– Да. Это был я.
И вдруг почувствовать собственную древность. Четыреста лет… Тарсграе, да он ведь ровесник Легенде. Его жизнь для Эльрика – история, закончившаяся несколько веков назад.
– Ретешр! – эмоционально рыкнул де Фокс, все еще не до конца осознав то, что услышал. Мы изучали историю религий, всплеск рилдиранства… "Хисстары" – грандиозная, так и не объясненная мистификация. Наши священники говорили, что этим ребятам покровительствовала Сила. Мы не считаем Рилдира богом. Да ты и сам знаешь.
– Знаю, – кивнул Йорик. – Он сказал мне. Потом. Он действительно не бог, а Сила, точнее – Представляющий Силу. Богом был Тарсе.
– Но "хисстары"… анласитская церковь объявила их мошенниками, джэршэиты в кои-то веки согласились с анласитами. Такое подозрительное единодушие. Я нигде не видел упоминаний о том, что "хисстары" были преступниками. Их бывший лидер… – снова пауза, и выражение лица Эльрика очень трудно истолковать, тут и растерянность, и узнавание, и досада на собственную неспособность сообразить сразу и все. – Их бывший лидер, по прозвищу Орк, убил человека, – Эльрик говорил все медленнее, как будто по два раза осмысливал каждое слово. – Но это было единственным преступлением. По крайней мере, единственным, вошедшим в историю.
– Самым громким, – Йорик пожал плечами. – Эльрик, ты знаешь о культовой группе под названием "Хисстары", о людях, благодаря которым, чуть было не оказались пересмотрены взгляды на Рилдира и Икбер-сарра. Об одной из величайших загадок новейшей истории… Я достаточно самодоволен?
– Ты достаточно отстранен, чтобы вспоминать эту историю почти без грусти. Я понял тебя, командор. "Хисстары", о которых знаю я, были слишком круты. Понятно, что они не обносили магазины и не угоняли на продажу дорогие тачки. Убийства пристали им куда больше. Хотя бы одно убийство. Но – бывший лидер?
– А я и был бывшим. Я не светился. Моими были только…
– Стихи! – Эльрик вскочил, метнулся из угла в угол, сверкнул на Йорика глазами, – мит перз, командор, ну, конечно же! Стихи и музыка. Но до моих времен не дожило почти ничего. Обрывки текстов, записи на рассыпающихся кристаллах. Ты знаешь, что все четыре церкви, обгоняя одна другую, стремились спрятать все, что осталось после "Хисстаров"? Не уничтожить, а именно спрятать. Зеш! О чем я? Конечно, ты знаешь. Когда мы вернемся…
Метаморфоза была мгновенной, Йорик даже не успел сообразить, что произошло. Мазнуло по глазам вспышкой серого, демонического света, и Тресса – прелестный ангел, нежная и ласковая, обняла его сзади за плечи.
– Когда мы вернемся, – мурлыкнула она на ухо Йорику, – ты вспомнишь все песни, ладно? Вспомнишь для меня.
– По-твоему это честно? – он старался не смеяться, старался говорить строго, но трудно не смеяться когда тобой так беззастенчиво манипулируют, даже не пытаясь это скрывать.
– По-моему, это честно. По-моему, Йорик, только так и надо поступать. Вот ты не можешь стать женщиной, а если бы мог, ты бы не спрашивал, честно это или нет. Это же, – Тресса на цыпочках протанцевала вокруг него, щелкнула пальцами, – так естественно, дэира. Что может быть честнее твоей собственной природы? Но куда они делись потом? Действительно вознеслись? А ты? Где ты был все те годы… сколько же, – она нахмурила брови, – восемнадцать лет. "Хисстары" просуществовали восемнадцать лет, прежде чем исчезнуть. Так. Стоп.
Она с ногами забралась в кресло, где только что сидел Эльрик. Такая маленькая, по сравнению с… собой же. Такая… святы небе, такая – другая!
– Давай-ка по порядку, – черный коготь постучал по подлокотнику, – сначала "Хисстары". Они?
Не мы.
Мы прокляты. Зачеркнуты. Разбиты.
Немы.
Допеты песни. Позабыты.
Не так. Не там. Забытыми путями.
Растоптаны.
Уходим – но не с вами.
Завершены.
Деяния. Дороги. Города.
Ушли.
Легко. Наивно. Навсегда.
– Они вознеслись, – подтвердил Йорик. – Однажды, прямо во время концерта, поднялись в небо и исчезли. Все. Не только те, кто был на сцене. Нас ведь было гораздо больше, чем видели фанаты. Рилдир забрал их, убил их, сделал духами. Они сами этого захотели, они сами попросили меня.
– Зачем?
– Мы верили, – Йорик почувствовал, что теряет отстраненность, возвращается туда, куда ему не хотелось возвращаться. Странное дело, неужели вся его жизнь – это история, которую не хочется вспоминать? – Мы верили, – повторил он. – Восемнадцать лет – это большой срок, никто не становился моложе, а напряжение росло. Нас пытались пугать, пытались убивать, а хуже всего, что убивали тех, кто нам верил. Там было много всего, хорошего и плохого… и "Хисстары" решили уйти, потому что оказались перед выбором: остаться жить или стать легендой. Если они и не были святыми, то стали ими, когда выбрали смерть.
– А ты?
– А я до сих пор жив.
– Звучит так, как будто ты этим недоволен.
– Ты же знаешь, что это не так. А последние месяца три я просто счастлив, и об этом ты тоже знаешь. Мне даже Легенда жизнь отравить не может. "Хисстары" вознеслись, а я проснулся однажды утром и подумал, сколько же мне лет? Выяснил, что уже тридцать пять. И уехал на Анго. На Ронбахт, потому что в Ронбахте тропики и всегда тепло.
* * *
Ему проще, чем представителям короткоживущих народов, было получить вид на жительство в любой из колоний Анго. Шефанго считали, что любой из нестареющих рано или поздно обязательно станет хоть в чем-то полезен, поэтому приняли бы Йорика Хасга, независимо от того, мог ли он оказаться полезным прямо сейчас.
Поэтому Йорик не ожидал никаких проблем с иммиграционными службами Анго, но оказался не готов к тому, что его пригласят в консульство уже через два часа после официальной просьбы о предоставлении вида на жительство. Как и к тому, что беседовать с ним будет не человек, а живой шефанго. Один из хиртазов конунга Ронбахта.
Первый шефанго, которого Йорик увидел наяву. Высокий, ростом почти с Йорика, сероглазый, русоволосый… монстр. Клыки, когти, глаза – все, как показывают по ви-каналам, и личина, не изменяющая внешность, лишь экранирующая воздействие на психику. Он назвался Рейном Захтеном, такое у него было прозвище – Захтен, Жадный. Хотя, Йорик вовремя сообразил, что в случае его собеседника прозвище означало отнюдь не жадность, а способность извлечь максимум пользы из минимума возможностей. Зароллаш – опасный язык, и хорошо еще, что шефанго не возражают против того, чтобы чужеземцы называли их по имени, без прозвищ.
Вежливо поздоровавшись, и, вроде бы, поклонившись, хотя за это Йорик бы не поручился, Рейн подвинул к Йорику кундарб-планшет, и предложил ознакомиться с текстом.
Текст был простой: список принятых в обиходе названий программных заклятий для кундарбов. Довольно длинный список. Ни одно из заклятий в нем не было легальным, ни на одно из них не было патента, и все они – все без исключения – использовались в противозаконных целях.
– Вам известно имя разработчика? – поинтересовался Рейн.
– Известно, – признался Йорик. И поскольку Рейн продолжал выжидающе смотреть на него, а выжидающий взгляд шефанго – это не то, что можно долго выдерживать, пришлось продолжить: – Разработчики – Тэнлие Нур из Звездного Замка, и Орк. Еще тот отморозок.
– Талантливые парни, – заметил Рейн.
– Они умерли, – сообщил Йорик.
– Жаль. Конунгу Ронабхту пригодился бы такой талант. В равной степени, господин Хасг, конунгу нужен и безымянный поэт, чьи песни поют "Хисстары".
– Пели, – сказал Йорик.
– До тех пор, пока их слушают, о них можно говорить в настоящем времени, – Рейн сказал это, как нечто само собой разумеющееся, а спорить на такие темы было не время, и не место. – Мы, кстати, не ограничены никакими международными законами, – добавил шефанго, – поэтому вы сможете легализовать свои заклинания, и продавать их за те деньги, которых они стоят. Также вы будете вне цензуры, церковной или любой другой. Но для того, чтобы мы могли защитить вас, нужно получить статус холль.
– Прошу прощения, – сказал Йорик, – я правильно понимаю, что "холль", и "холль" – это два разных статуса.
Он постарался с максимальной точностью скопировать интонацию Рейна. И тот, кивнув, продемонстрировал где-то с полтысячи острейших зубов. В те времена Йорик еще не знал, что такая улыбка в адрес чужеземца считается одобрительной, он знал лишь, что его клыкам до этого хватательно-разрывательного набора очень-очень далеко. А на душе, все-таки, потеплело. Шефанго были гораздо страшнее, чем он. Гораздо… более чуждыми миру, людям, нелюдям. И их это нисколечко не смущало. Ну, и правильно. Так и надо.
Вот только с двумя разными статусами возникала проблема. Йорик хотел приехать в Ронбахт на общих основаниях: первые пять лет иммигранты жили и работали в конунгатах, оставаясь подданными тех государств, которые они покинули, или вообще без подданства. Они назывались холлями, у них были свои права, и на них распространялась часть законов конунгата, но только часть. Йорика это полностью устраивало. Он не хотел становиться подданным какого бы то ни было государства. Он был сам по себе. С того дня, как покинул Айнодор, он был сам по себе: существо без племени, без родины, без государя.
А Рейн предложил ему стать подданным Анго. Чужеземцы, получившие подданство Империи тоже назывались холлями. С другой интонацией. И становиться таким холлем Йорик не собирался, хотя и понимал, что в этом есть смысл, что это разумно.
И удобно для всех, и для Йорика, и для конунга Ронбахта.
– Нет, – сказал он. – Благодарю за предложение, но я откажусь. И через пять лет, скорее всего, откажусь снова.
– Почему? – прямо спросил Рейн.
– Долго объяснять, – ответил Йорик.
– Досадно, – сказал Рейн, – но, тем не менее, мы будем рады видеть вас в Ронбахте.
Это не было началом, это было завершением. Тогда еще речи не шло о его осаммэш, и о работе в университете Шенга. Просто еще один талантливый программист навсегда уехал в Империю, просто еще один поэт сбежал с материка. Йорик попросил у жизни передышку. И получил ее. А когда отлежался, восстановился в целительной рутине имперских будней, понял, что больше отдыхать не может.
И уехал снова. Теперь уже – на Фокс. Чтобы вступить в войска Владетельного конунга. И вот тогда-то все и началось. Йорик Хасг, у которого было только имя, и ничего – за именем, начал как-то очень быстро, совершенно бесконтрольно для самого себя, становиться личностью. Кем-то живым. Кем-то настоящим.
Кем-то, у кого есть будущее.
Крейсера "Гончая" тогда не существовало даже в проектах.
Нужно побеждать.
Нужно побеждать как можно чаще.
Точнее – нужно побеждать всегда,
ведь это единственный способ
жить, не замечая
своего поражения.
Сумеречная граница
Можно ли за три дня научиться ходить на лыжах?
Можно, если очень надо. Можно, если не остается выбора. Легенда научилась. Худо-бедно, но ей удавалось скользить по снегу и сохранять равновесие. Она узнала за эти дни, что лыжи бывают разными. Некоторые из них походили на снегоступы, и позволяли передвигаться по снегу медленно, зато уверенно, почти как при обычной ходьбе. Однако Эльрик их презрительно отверг, и заставил Легенду привыкать к охотничьим лыжам, более узким и длинным, подбитым гладким мехом. На таких можно было преследовать зверя, а можно было от зверя убежать, словом, на этих лыжах бегали, бегали и еще раз бегали. Быстро. И занятие это оказалось таким непростым, что не будь Легенда редкого качества упрямицей, она бы, наверное, потребовала задержаться в Забудове до весны. До тех дней, когда снег растает, а земля высохнет, и можно будет отправляться в путь пешком. Своими ногами. Пусть даже ждать придется еще пять месяцев.
Однако ведь это же было всего лишь новое умение! Навык, который должно было освоить ее тело, не требующий ни ума, ни хитрости, ни знания человеческих душ – ничего, чем Легенда гордилась. Отступать перед такой примитивной задачей она, конечно, не собиралась. И не отступила.
А сейчас шла следом за Эльриком, прокладывавшим лыжню, чувствовала спиной молчащего Хасга, и привычно злилась. На сей раз из-за того, что эти двое без нее двигались бы гораздо быстрее. А еще, потому, что ублюдок прикрывал ей спину, и присматривал, чтобы она не отстала. Эльрик равнялся на него, равняющегося на Легенду. От Хасга он далеко не уйдет, не увлечется, будет соразмерять свою скорость со скоростью проклятого орка. И тот, уже только тем, что держится за спиной, дает Легенде понять, что от нее-то Эльрик запросто мог бы оторваться, просто позабыв о ней, не приняв во внимание, что она четвертый день как встала на эти лыжи, чтоб их бесы поискали, и все еще с трудом сохраняет равновесие.
Рази их мор, этих двоих, этого орка… в Забудове они ночевали в одном покое. Вдвоем в одном покое! Рази мор тебя, Легенда из Замка Прибоя! Ты что, ревнуешь Эльрика к Хасгу, которого любит Эфа? Разберись-ка, сначала, кто есть кто, и кто с кем вместе ночует, а уж потом злись на то, для чего найдешь повод!
Не умея разобраться, она злилась на все подряд, включая себя и путаницу в собственной голове, пока Хасг сзади не подал голос:
– Де Фокс, давай уж я впереди пойду.
Эльрик поднял руку, делая Легенде знак остановиться, и обернулся:
– Что такое?
– Погуляй, – ухмыльнулся Хасг. – Даю тебе увольнительную на два часа.
Узкое серое лицо рассекла вспышка улыбки. Клыки сверкнули ярче, чем снег на солнце.
А потом на том месте, где только что стоял Эльрик де Фокс, взвился маленький снежный смерч, и шефанго словно сдуло порывом ветра. Когда снег улегся, Легенда разглядела Эльрика далеко впереди. Он пронесся между деревьев, как бело-серый призрак, почти невидимый в тенях и свете, во взлетающих из-под лыж снежных крыльях.
– Сначала они учатся плавать, – сказал Хасг, улыбаясь, и тоже глядя вслед Эльрику, – потом встают на лыжи, и только потом учатся ходить. Так говорят. Есть мнение, что это враки, что после лыж шефанго учатся гребле, а ходить… ну, это, когда появляется свободное время.
– Может, ты знаешь, есть ли что-нибудь, чего шефанго не умеют? – Легенда покосилась на Хасга, а когда снова повернулась, чтобы взглянуть на Эльрика, того уже не было видно. – Народ без недостатков, мать их так! Не верю.
– Они не умеют не убивать, когда есть возможность убить. Ты сама это видела.
– Это, по-твоему, недостаток? – ядовито осведомилась Легенда.
– Это, по-моему, настоящее проклятие, – все с той же легкой улыбкой ответил Хасг. – Пойдем, королева. Сотни на две гельхов лыжня для нас готова. Дальше он увлечется и начнет петлять, но тем, что есть надо пользоваться.
Следующие два часа, вплоть до наступления сумерек, Легенда шла за Хасгом, мрачно размышляя о традициях шефанго, о которых упомянул Эльрик. Они не убивают тех, с кем вместе дрались. Прекрасно. У эльфов таких традиций нет. Если сейчас она, понадеявшись на свою способность устоять на этих, будь они неладны, лыжах, всадит Хасгу кинжал под левую лопатку, Эльрик убьет ее за это, или традиции его остановят?
Рассуждала Легенда чисто умозрительно, поскольку подобраться к ублюдку вплотную все равно бы не смогла… все-таки, лыжи это нелепейшая из человеческих выдумок! Да и пробить кинжалом полушубок, поддетый под него кожаный доспех, и мощные спинные мышцы Хасга, которого орочья кровь наделила сложением, эльфам и не снившимся – на это у нее и на твердой земле сил могло не хватить.
Можно, конечно, бить в основание черепа. Но длинный мех малахая, ниспадавший на такой же длинношерстный воротник полушубка, сбивал с толку, и был риск с первого раза не попасть. А второго шанса не будет. Легенда подозревала, что скотина Хасг мог не хуже Эльрика одним прыжком развернуться на этих проклятых лыжах, и снести ей голову любой из своих сабель – на выбор, раньше, чем она успеет сказать: извини, промахнулась.
Дни здесь в это время года были очень короткими, но темнело медленно, сумерки, густые, как кисель, текли и текли.
Откуда-то сбоку появился Эльрик, скользнул мимо, обронив на ходу:
– Почти пришли.
Обогнал Хасга, сказал ему что-то, тот кивнул. И минут через пять они вышли на прогалину, посреди которой стояла избушка на сваях. Здесь так строили зимовья, чтобы звери не добирались до припасов.
Только у этой избушки не было ни одной двери.
А на коньках крыши вместо вырезанных из дерева лошадок торчали человеческие черепа.
– Язви тебя… – сказали Легенда с Хасгом одновременно.
Легенде немедленно захотелось сплюнуть, и никогда больше этих слов не произносить.
Эльрик сверкнул на них алыми глазищами. Крикнул что-то по-венедски, вроде, просил кого-то куда-то повернуться. А нелепый домишко заскрипел, закряхтел, как будто старый дед слезал с печи, хрустя суставами, и начал поворачиваться. Сваи его оказались – ну, разумеется! – птичьими ногами. Мощными такими. С когтями подлиннее, чем у иного дракона.
– Началось, – проворчала Легенда. И подумала, что, кажется, нечто подобное она и подозревала, слушая россказни о том, что творилось в этих краях, в те годы, когда она, в Десятиградье, еще только составляла планы на будущее.
Слушать-то, наверное, стоило повнимательнее. Глядишь, и не пришлось бы сейчас иметь дело с отвратительной венедской нечистью, которая могла дать фору любым другим злобным духам. Кроме, может быть, эннемских и эзисских. Хотя, конечно, куда бы она делась? Некуда ей деваться. Не возвращаться же в Уденталь.