Рядом рыкнул Борис. Звякнули ключи, вверх взлетела саперная лопатка, едва не вспоров мне щеку заточенным ребром. И вслед за светом появился голос.
- Эй, н-на, есть кто?
Голос был насыщенным, густым. И фигура, судя по высвечивающимся в дрожащих всполохах очертаниям, у мужика была под стать голосу.
Огонь встрепенулся, упал и утих. Неизвестный ругнулся.
- Мужики, - позвал он. - Вы тут живые?
- Мужик, - в тон ему откликнулся Борис. - А ты кто?
- Э-э, - запнулся нежданный гость. - Свой я. Выходите, что ли. Снаружи всё поприятнее.
И сам, судя по звукам, полез на улицу.
Все произошло настолько неожиданно и быстро, что я даже испугаться толком не успел. Шепнул Борису:
- Чего делать будем?
- А чего тут делать? Я выйду, ты следом.
- А если…
- Если что, с лопатой поцелуется, - сказал Борис. - Уж один-то раз садануть успею. Мало не покажется.
Снаружи бил нестерпимо яркий свет. Солнце слепило до пятен перед глазами. Я запоздало понял: лопата, в случае чего, не спасла бы. Будь снаружи еще хоть кто-нибудь, и имей они что-то против нас - уложили бы слепыми прямо на выходе.
Но мужик был один, и настрой его не казался агрессивным. Хотя росту в дядьке было за метр восемьдесят, и ширина плеч соответствующая.
Мы стояли втроем возле разбитых дверей и жмурились от солнца, пытаясь разглядеть друг друга.
Мужик перестал щуриться первым. Протянул широкую ладонь.
- Колян, н-на, - представился он, глядя на Бориса. И зачем-то добавил, повернувшись ко мне: - Николай Витальевич.
- Борис, - поздоровался брат.
- Глеб, - в свою очередь пожал я протянутую руку.
Ладонь у Коляна оказалась мозолистой и крепкой. Мужик явно не в офисе штаны просиживал. Простецкую рожу избороздили глубокие морщины, на щеках топорщилась недельная щетина, в висках просвечивала пепельная седина. Если судить по внешности, то ему было лет пятьдесят. Плюс-минус.
Колян хохотнул:
- Мужики, н-на, а вы не в Борисоглебске часом родились?
- Нет, - улыбнулся я грубой шутке. - У нас мама учитель истории.
Колян угукнул, но по физиономии было ясно, что ничего не понял.
- Ты откуда огонь взял? - поинтересовался Борис.
Новый знакомец приосанился, со значением выудил из кармана очки, повертел ими перед носом. Поведал гордо, словно только что получил яблоком по башке и делился открытием всемирного тяготения:
- Линза. Солнышко. Бумажка.
Под последнее слово он кивнул на валяющийся возле дверей братов портфель, который я оставил возле входа.
О как. А я со своими линзами не догадался такой фокус проделать.
Борис мрачно посмотрел на Коляна, перевел взгляд на меня.
- Значит, мой договор посреди улицы бросил, - напряженно констатировал он. Повернулся к мужику: - А ты из него факел сделал.
- Не сердись, Боряныч, - потупился Колян. - Там еще много бумаги. Не на один костер хватит.
- Угу. Три юриста с этим договором конодребились неделю. Понадобится, еще заходи. Ладно, - резко выдохнул брат, гася злобу. - Новый нарисуем.
Колян, кажется, опять ничего не понял.
- Да ладно, н-на, - виновато пробормотал он. - Я ж не со зла.
- Проехали. Надо костер развести и факелы соорудить, пока солнце не село.
На то, чтобы запалить костер, ушло не больше получаса. Веток приволокли много. Те, что были поменьше, ломались об колено. Какие потолще - Борис подрубал лопаткой.
Факелы тоже оказались не проблемой. Колян нашел за магазином сорванные с крыши куски рубероида. Намотанный на палки и подожженный, он светил куда дольше, чем горящая бумага.
В отличие от брата, Колян бубнил без умолку.
Жил он тут неподалеку. То есть, вообще-то, он жил далеко, в Калужской области, но там ему все надоело, и Колян дернул в столицу на заработки. Давно. Потом какое-то время торчал в Москве, какое-то время - под Москвой, работая кем ни попадя и где придется. Жил и сожительствовал, пил со студентами по общагам и… с кем он только не пил. Потом устроился в одну лавочку сторожем. Тут, совсем рядом. Проторчал там год. А потом заснул и проснулся сегодня.
Тот день был хороший, тихий. Начальства не предвиделось. Колян накромсал хлебушка, откупорил килечку в томате, вскрыл пузырь, и понеслось. На вечер была заначена вторая бутылка и вино для Клавки, которая обещала заглянуть.
Когда Колян проснулся, что-то было не так. И с ним самим, и вокруг. Сперва думал, что вырубило спьяну, грешил на похмелье. Потом понял: не так всё. И похмелье ни при чем. Мутный и непонимающий, добрел до шоссе, перемахнул через дорогу. Искал… Не, не Клавку. Пес с ней, с Клавкой. Людей искал. Слава богу, нашел…
Я слушал вполуха. В большей части этого трепа не было никакого смысла, но, по крайней мере, он разрушал жуткую тишину. Борис, напротив, оживился и стал перекидываться с Коляном байками из беспутного студенчества.
Мне было не до их бодрых разговоров. Тревога не уходила. Вот бы поскорей добраться до Арбата, найти Элю и убедиться, что с ней все хорошо.
Солнце катилось к закату. Костер весело потрескивал. Факелов навертели с десяток, дровами запаслись на сутки вперед. Колян свалил последний припертый ворох хвороста. Сел к костру. В зубах торчал молодой, еще совсем мягкий еловый побег.
- Жрать охота, - поделился он, пожевывая хвойную ветку.
- А елка съедобная? - улыбнулся я.
- Не очень, - признался Колян. - Мы мальчишками были. Хлобызднем чего или покурим и елкой зажевываем. Чтоб запах, н-на, отбить. Елочка - это первое дело.
"Н-на" он вставлял по поводу и без. Присказка явно требовала продолжения, но Колян его культурно избегал.
- Помогало? - подколол Борис.
- А то, - подмигнул Колян. - Правда, один раз ухряпались с пацанами до соплей, н-на. Зимой было. Иду домой, вижу елку. Знаю, что не то. Молодых побегов-то нет, но перемкнуло в башке. Думаю, какая, н-на, разница? Встал под елку и чуть ли не три ветки сожрал. Жесткие, колючие, н-на. Домой пришел, мать увидала, как меня мотает, и отхлестала мокрой тряпкой, н-на. На другой вечер успокоилась и говорит, мол, я тебе, дураку, сама налью, только одеколон тот хвойный больше не пей.
Колян благодушно хохотнул и тут же загрустил.
- Курить охота. На той стороне дороги тоже заправка, н-на. Та не сгорела, но там магазина нет. Только будка с кассой. Там ничего кроме масла и омывалки.
Омывалка, масло… Мысль взорвалась в голове, заставив сердце забиться чаше.
- Может, вода дистиллированная? - спросил я.
- Как же! Там только эта, с добавками от насекомых, н-на. Чтоб комаров размазанных с лобовухи смывать легче было. Не знаю, что туда добавляют, но я это пить не рискну.
- Да ладно, Коль, - поддел брат. - С твоим-то стажем и испугаешься?
- Не надо грязи, - оскорбился Колян. - Я чистый продукт потребляю. Одно дело водка, хлебная слеза. Другое - химия всякая.
Упоминание химии подействовало на Бориса странным образом. Брат переменился в лице, подскочил на ноги и выругался.
- Ты чего? - нахмурился я.
- Ничего, - хрипло выдохнул тот и, подхватив обмотанную рубероидом палку, сунул ее в костер.
Лицо брата стало резким, будто столкнулся с чем-то неприятным, раздражающим. А раздражала его, обычно, человеческая глупость. Факел загорелся, закоптил.
"Про дверь-то забыли", - сообразил я, поднимаясь.
- Ага! Дотумкал, - оскалился Борис и с факелом наперевес направился ко входу в магазин.
Я уже поджигал вторую палку. Колян смотрел озадаченно.
- Вы чего, мужики?
- Ничего, - отозвался я в тон брату, вытаскивая из костра факел. - Сейчас вернемся.
При свете нутро магазина выглядело еще неприятнее. Гарь, грязь, копоть. Копошащиеся мыши, какие-то жучки и сороконожки. От вида насекомых стало противно настолько, что очередные человеческие останки, обнаруженные между черными каркасами витрин, не вызвали сильных эмоций.
Или я стал понемногу привыкать к мертвечине?
Борис стоял возле двери и ковырял ее, перебирая ключи. Чадящий факел он приладил к полке, отчего на щетинистой щеке и скуле дрожали красно-желтые отблески.
Когда я приблизился, брат как раз вставил подернутую ржавчиной железку с бородкой в замок. Ключ подошел, но радоваться было рано.
Замок проржавел. Ключ не желал поворачиваться.
- Дай-ка я, - подошел Колян, не ставший дожидаться снаружи.
Брат отступил. Пальцы нашего нового знакомца тронули ключ так, словно он брал не ржавую железку, а смычок. И собирался не вскрывать дверь, а играть четвертый концерт Рахманинова.
Щелкнуло.
- Я в свое время слесарил малость, - поделился Колян и надавил на дверь. - От ё, н-на!
Несмотря на то, что замок Колян отпер, дверь не поддалась. Приржавела, что ли?
Колян шагнул назад, накренился, завис, словно мультяшный самолет, разогревающий турбины. А потом немного качнулся и с глухим "н-на" врубился плечом в дверь.
Створка влетела внутрь. Колян провалился за ней по инерции, тормозя и ругаясь уже в полную силу.
Остановился, отступил на полшага. Гордо сообщил:
- Вот теперь давайте свет.
На этот раз я успел раньше Бориса. Поднял факел и ступил в дверной проем.
Насекомых и мышей здесь не было. Небольшой коридорчик затопило по щиколотку. Пахло гнилью, канализацией. В конце коридорчика, между двумя дверями, лежал на животе человек.
Я подошел ближе. Страшно не было, но внутри что-то опасливо сжалось.
- Эй, - тихо позвал я.
Человек продолжал лежать без движения. Я присел на корточки, посветил и отшатнулся. Это только со спины он казался спящим. Несчастный был мертв. Возможно, не сумел очнуться: захлебнулся, приходя в себя.
Давясь слюной и часто дыша, я поднялся на ноги.
- Приплыл, - прозвучал над ухом спокойный хрипловатый голос.
Борис стоял за спиной и смотрел на меня.
- Давай проверим, чего стоять, - предложил он и, не дожидаясь ответа, протиснулся мимо меня.
Нам повезло. За одной из дверей был сортир, другая не открылась, зато за третьей обнаружилась небольшая комната, заваленная коробками и упаковками с тем, что раньше составляло ассортимент магазина.
Канистры с машинным маслом и пачки заплесневевших глянцевых журналов нам были сейчас не особенно интересны, но наружу мы выбрались вовсе не с пустыми руками. Упаковка минералки без газа, упаковка кока-колы, коробка с шоколадными батончиками, коробка с растворимым картофельным пюре, коробка с какой-то дрянью типа доширака и ящик с инструментами, который Борис откопал в дальнем углу.
Впрочем, половина добычи оказалась бесполезной. Колян хватанул батончик, раздербанил обертку и поморщился. Хотел куснуть содержимое, но быстро передумал. Судя по выражению его лица, толстый-толстый слой шоколада вместе с орехами, нугой и карамелью превратился в толстый-толстый слой чего-то гораздо менее аппетитного. Кола тоже годилась лишь для тушения костра. Зато негазированная минералка была вполне пригодна, и яичная лапша хрустела так же задорно, как в голодно-запойном студенчестве.
Во всяком случае, так выразился Борис. Впрочем, он как-то по молодости и пиво собачьим кормом закусывал. Лично мне лапша в сухом виде не очень нравилась.
- Может, поищем какую железку, - предложил я. - Воду погреем и заварим по-человечески.
Бессмысленность предложения дошла до меня быстро. Колян просто пожал плечами и продолжил хрустеть макаронами. Борис же, при упоминании о железе, подтянул к себе ящик с инструментами.
Я вздохнул и, решив не выпендриваться, захрустел лапшой. Как все.
Брат жевал и неторопливо раскладывал перед собой содержимое ящика. Ржавые гаечные ключи, наборная отвертка, ножовка, подернувшаяся рыжими пятнами. Борис преобразился, просиял, словно у него в голове лампочку включили. С абсолютно счастливой рожей достал топор.
- Брат, я дарю тебе саперную лопату, - торжественно сообщил Борис, будто оглашал завещание, по которому мне доставался как минимум небольшой остров в Тихом океане.
- Нашел себе новую игрушку?
- Э-э, Глебыч, - встрял в разговор Колян. - Это не игрушка, это оружие, н-на.
На Бориса он смотрел с плохо скрываемой завистью. Было видно: Колян жалеет, что не нашел ящик с инструментом первым.
- Орудие труда, - утешил я его. - Чтоб топор стал оружием, нужно уметь с ним обращаться.
- Не обязательно, - покачал головой Борис. - Топор штука замечательная. Какой стороной не кинь, все равно попадешь.
- Берсерк среднего звена, - усмехнулся я и осекся.
Подначка прошла мимо. Это я простой риэлтор, средний класс.
Борис, хоть и младше на пять лет, а хватка у него что надо. Деловая. Пока я манагерствовал, а потом сдавал-продавал чужие квартиры, брат успешно строил собственный бизнес.
Борис молча ухмылялся. Надежда, что он не понял моей реплики, таяла как воск. И услышал, и понял. И гораздо раньше, чем я сообразил, как облажался.
- Ладно, - пробормотал я. - Фиг с ними, с вашими топорами-лопатами. Дай мне пилу.
Борис подначивать не стал, молча протянул ножовку.
- Спасибо.
- Еще заходи.
Я поднялся с ножовкой в руке и направился к кустам.
- Эй, - хрипло окликнул Борис.
Я обернулся.
- Ты куда, брат?
В его голосе прозвучали нотки беспокойства.
- До ветру, - соврал я. - Скоро вернусь.
Он посмотрел недоверчиво. Сказал:
- Не задерживайся. Темнеет.
Я кивнул и зашагал сквозь кусты обратно к дороге. Идея возникла давно, когда Борис только выудил ножовку.
Кусты хлестали ветками, вокруг все шуршало и стрекотало не по-московски. Так стрекочут насекомые под вечер на лугу, у опушки леса.
Птицы притихли, чувствуя близкую ночь. Окружающий мир менялся. Звучал по-другому, пах по-другому и жил совсем не так, как должен был жить на Киевском шоссе.
Зябко ежась - не от холода, а от напряжения, - я вскарабкался по откосу и выскочил на дорогу.
Немного промазал. Остановка осталась метров на пятьдесят в стороне.
Я развернулся и быстро зашагал вдоль шоссе.
Солнце скрылось, подкрасив небо над горизонтом розовым. Наметились сумерки. Но фонари не загорались, фары не светили, не горели огни заправок, домов и магазинов. Ни рядом, ни вдалеке. И людей не было, хотя нельзя было пожаловаться на отсутствие жизни.
Возле остановки я притормозил. Сел на остов скамейки, убрал очки в футляр, приладился и, выбрав удобный угол, стал пилить проросшее сквозь разбитую крышу дерево. Заныло поцарапанное плечо. Ножовка оказалась тупой и ходила неохотно, но сгущающиеся сумерки и незнакомые ночные звуки нового мира добавляли адреналина в кровь, заставляли шевелиться быстрее.
Придерживая ствол, я допилил до конца, не давая дереву упасть. Когда зубья пропахали последние сантиметры древесины, аккуратно уложил ствол на бок и поглядел на спил.
Спина вспотела. По позвоночнику скользнул знакомый холодок. От затеи я не ждал ничего хорошего, но это было слишком.
Я судорожно сглотнул. Во рту пересохло. Жаль, воды с собой не взял. Где-то недалеко, будто издеваясь, расхохотался проснувшийся филин.
Пора возвращаться, но не тащить же с собой все дерево.
Я опустился на колени, взял сантиметров на двадцать выше спила и начал с остервенением елозить по стволу тупой ножовкой. Аккуратность и ровность второго разреза меня уже не заботила.
Рука болела, с непривычки вздулась пара пузырей. Футляр с очками от энергичных движений болтался на шее, как аритмичный маятник. Сумерки густели. Я торопился…
К костру вернулся уже почти в темноте. Огонь сквозь кусты был заметен издалека. А голос Коляна вообще разлетался на всю округу.
- …проснулся, н-на, по телу какие-то золотистые мурашки бегают. Думал, всё, допился. Проморгался, вроде пропали, - закончил он фразу.
- Та же фигня, - хрипло отозвался Борис. - Кстати, а число у тебя какое было, когда заснул?
- Число?
- Ну, дата.
- Н-на! Чтоб я помнил… Я как-то больше по дням недели… сейчас…
Колян зашлепал губами, прикидывая в уме.
- Двадцать восьмое июля, - выдал он наконец. - Точно! Как раз начальство за деньгами уехало. Зарплату кинуть должны были.
Колян замолчал. Я подошел вплотную к костру и остановился. Борис, заметивший меня еще несколько секунд назад, состроил недовольную рожу.
- Ты где шлялся до сих пор? Лапша застряла? Она вроде сухая была.
Сил препираться не было. Я молча бросил на землю полено.
- Смотрите.
Колян подхватил деревяшку. Повертел в руках. Продекламировал:
- Над Италией обширной солнце светит с наглой мордой, а под лесенкой в каморке Папа Карло пилит бревна. Хочет сделать Буратину…
- Это что? - оборвал его излияния Борис, глядя на меня снизу вверх.
- Дерево помнишь? - спросил я, чувствуя, как дрожит голос. - Которое на остановке через лавочку проросло?
Борис кивнул.
- Я его спилил. Считай годовые кольца.
Брат хмыкнул с уважением. Протянул руку забрать у Коляна полено.
- Двадцать восемь, - обронил я, не выдержав.
- Что? - опешил Борис.
- Двадцать восемь колец. Этому дереву двадцать восемь лет. И чтобы прорости через асфальт нужно было еще какое-то время. Так что мы спали лет тридцать. Это как минимум.
Борис смотрел сквозь меня. Складка на лбу стала глубже. Или просто от всполохов костра сгустились тени?
Я ждал, когда мой всезнающий, рациональный брат выдаст какое-то логичное объяснение. Выдаст хоть что-то.
Он молчал.
Мир вокруг притаился, возвращая пугающую, неприятную тишину. Даже костер теперь потрескивал не так дружелюбно, как минуту назад.
- Фига се, - выдохнул наконец Колян. - Это ж сколько мне лет, н-на?
ГЛАВА 3
Ночные гости
В стеклышках очков плясали отражения багряных головешек. Костер мы не гасили, но пламя притушили. Света хватало от взошедшего месяца.
Волков или других хищников огонь, возможно, отпугнет, но привлечет людей - а люди разные бывают. Ведь после тридцатилетнего сна, кроме нас, очнулся кто-то еще. Ощущение присутствия тлело внутри, как подернутые золой угли.
Кто-то проснулся. И тоже начал осваиваться в новом мире.
Тридцать лет, подумать только. Миг для природы, целая жизнь для человека.
Миг? Да не такой уж миг, судя по тому, как изменился мир. Даже если предположить, что природа и впрямь на треть века сбросила человеческое бремя, то картина выходила пугающая.
Хотя, что тут предполагать. Вот она, картина. Вокруг нас.
В линзах отражалась ночь с мерцающими точками углей…
Сам не заметил, как достал очки и стал протирать их краем футболки. Раньше такого за собой не замечал. Неужели обзавожусь новой привычкой?
Впрочем, чего особо удивляться: новый мир - новые привычки.
Убрав очки обратно в футляр, я протянул слегка озябшие руки к тлеющей головешке. Рану на плече дернуло. Пальцы рефлекторно сжали теплый воздух.
- Я ж не постарел, н-на, - глубокомысленно сообщил Колян, закончив изучать ногти. - Даже когти не отрасли. Если бы реально тридцать лет прошло, мог бы уже ими во-он ту колонку царапать.