- О как, - нахмурился брат. - Как тот хрен, стукнутый сиянием?
- Да.
- Тоже, поди, из Сколково скачет. - Борис понизил голос. - Видно, все-таки ученые наши головожопые что-то там намудрили. А?
- Кажется, этот не из Сколково бежал, - дрогнувшим голосом сказал я. - Совсем не с той стороны.
- Из… - Брат посмотрел на виднеющиеся за эстакадой верхушки многоэтажек. - Ну, фиг его знает.
- Наверное, в Москве тоже что-то не так. - Я глубоко вздохнул, унимая страх. Снял очки, на автомате протер и убрал в футляр. С Элей все будет в порядке, обязательно. Я еще раз вдохнул и выдохнул. Резюмировал: - Надо разобраться, что это за свет, прежде чем угодим туда сами.
- Разберемся, - отрезал Борис. - Пошли.
Под обветшавшей эстакадой устроили привал двое парней. Кажется, те, что шли впереди нас. Их экипировка оставляла желать лучшего: тертые резиновые сапоги, дряхлые рубашки и древний саквояж с каким-то барахлом. По сравнению с нами - нищие.
Зато у них были сигареты.
Завидев дымок, Борис аж крякнул в предвкушении. Без колебаний свернул с шоссе под мост и направился прямиком в тень, на мерцающие красные огоньки. Я остался с Ольгой и девчонкой.
С минуту брат разговаривал с парнями. Те держались настороженно - похоже, боялись его. Пару раз попытались что-то возразить, но Борис довольно резко перебил, и парни притихли. Зато оживились, когда брат скинул рюкзак.
Обратно Борис вернулся пружинистым шагом с довольной физиономией. Вид у него был настолько пижонский, что грубый камуфляж, говнодавы и здоровенный рюкзак с палаткой казались недоразумением.
- За банку варенья и пачку печенья, - бодро доложил Борис, прикуривая от газовой зажигалки. - М-м, кайф.
- Что ты им отдал? - не разделяя его восторга, спросил я.
- Лапши пару брикетов, - махнул он рукой. - Эх, надо было просто забрать курево. Делов-то.
- Забрать? - не поняла девчонка. - Как?
- Как бывает у макак, - смачно затягиваясь и выпуская густую струю дыма, сказал брат. - Топором по башке дать и забрать. - Он сделал большие глаза и клацнул зубами. - Шучу.
Девчонка некоторое время таращилась на него, а потом повертела пальцем у виска и отвернулась. Ольга неопределенно покачала головой, промолчала.
А вот меня от этой его шутки передернуло. Перед глазами всплыла картина утреннего побоища. Разбросанные угли, забитый насмерть Колян, гопник с проломленным черепом… Скользкое и мерзкое на лезвии… Заляпанная ветровка…
Борис перехватил мой взгляд и посерьезнел. Втоптал в асфальт окурок и молча пошел вперед. Мы гуськом потянулись за ним.
За эстакадой дорога стала посвободнее. Вдалеке серела развязка МКАДа, чуть в стороне замерли многоэтажки, а над ними собирались тяжелые фиолетовые тучи, изрезанные косыми солнечными лучами.
Видимо, скоро ливанет - не зря так парило целый день.
Басовитое урчание слышалось теперь отчетливо. Оно стало ровнее, приблизилось. Я оглянулся, но источника звука все еще не было видно. Что же это такое? Трактор, что ли?
Брат печатал шаг все быстрее, и нам пришлось прибавить, чтобы не отстать. Ольга уже не болтала - берегла дыхание. Девчонка тоже перестала выпендриваться - сопела рядом с матерью, все чаще поправляя рюкзачок и хмурясь.
Я шел замыкающим, посматривал по сторонам. Угрюмо возвышающиеся над лесом короба высотных домов невольно притягивали взгляд, и в голову упорно лезла пугающая мысль: риэлторы больше не нужны. Бессмысленно показывать кому-то квартиры и расписывать их преимущества. Каждый сам волен выбирать, где жить: места теперь полно. Правда, с удобствами напряженка.
Борис притормозил.
- Поцеловались и разбежались.
Поперек дороги, перекрыв несколько полос, возвышался обшарпанный икарус. К погнутому отбойнику был прижат крупный внедорожник - видимо, автобус его туда и загнал.
Брат нырнул в узкую щель между железными монстрами. Я пропустил вперед Ольгу с дочерью и протиснулся следом за ними.
- Ма, подожди, я устала, - капризно заявила девчонка. - Пить хочу.
Ольга повернулась, хотела ее одернуть, но Борис резко остановился, скинул рюкзак, достал бутылку минералки. Отвинтил крышку и сунул девчонке.
- На, только не ной, - сухо сказал он.
Та взяла бутылку обеими руками, с трудом подняла, поднесла к губам и забулькала. Напившись, вернула брату.
- А я и не ною.
- Отлично, - прикладываясь к минералке, буркнул Борис. - Будешь хорошо себя вести, получишь приз.
- Какой приз? - оживилась девчонка.
- Главный, - хамовато гыгыкнул брат.
Девчонка скуксилась.
На этот раз Ольга уже откровенно нахмурилась. Ага, кажется, начинает понимать, что за фрукт перед ней. Это хорошо - будет поменьше его провоцировать легкомысленным поведением.
Борис наконец оторвался от горлышка и передал бутылку Ольге. Затем очередь дошла и до меня. Я сделал пару глотков и завинтил крышку.
- Всё? - Борис обвел нас взглядом. - Водопой окончен.
- Я писать хочу, - сообщила девчонка.
- Какие же вы трудные пассажиры, - после недолгой паузы обронил брат. Указал Ольге на внедорожник: - Вперед. Чего стоим?
- Я туда не пойду, - мгновенно взвилась девчонка. - Еще чего не хватало, чтобы вы подглядывали. Ма, пошли в лес…
- Дочь… - начала Ольга.
Но Борис ее перебил, кивнув в мою сторону:
- Вчера брата волк чуть не задрал.
- Нет там никаких волков! - захныкала девчонка, шмыгнув носом. - Ма, он врет!
- Он не врет, - встрял я, наклоняясь к ней. - В лес действительно ходить опасно. Мы отвернемся.
- И не будете подглядывать? - недоверчиво глядя на меня, уточнила девчонка.
- Ни глазком даже, - заверил я.
- Точно-точно?..
- Какие же трудные пассажиры, - все сильнее раздражаясь, повторил Борис. - Дуй уже.
Ольга, косясь на брата, ухватила дочь за руку и потянула в щель между внедорожником и автобусом. Девчонка хотела что-то еще возразить, но мать так сильно дернула ее, что та утихла.
Мы остались одни. Борис закурил, провожая взглядом белку, скакавшую поперек трассы - с одной обочины на другую. Прищелкнул языком, но рыжая даже не обратила внимания на звук. Видимо, приближающееся урчание волновало ее куда больше.
Я хмуро наблюдал за братом, соображая, как остепенить этого кобеля, всерьез решившего трахнуть Ольгу. Ведь, если женщина заартачится, силой возьмет. И плевать он хотел, что рядом ребенок.
Урчание внезапно стихло, погрузив мир в звонкую тишину. Возле эстакады что-то громыхнуло, заскрежетало, и послышался размеренный лязг.
Я с замиранием сердца почувствовал, как асфальт под ногами мелко задрожал.
- Что-то едет, - сказал Борис, отволакивая свой рюкзак к краю трассы. Сплюнул с губы сигарету и достал из-за пояса топор. - Надо попробовать. Если остановим…
- Да ты рехнулся! - крикнул я, уставившись на него.
- Нам нужен транспорт, - жестко отрезал брат. - И там, - он указал топором в сторону автобуса, который загораживал обзор, - то, что на ходу. Возможно, единственное в своем роде.
- Уйди с дороги, Борис! - гаркнул я, хватая за руку подбежавшую Ольгу и оттаскивая их с девчонкой на обочину. - Слышишь!
В потемневшем небе сверкнуло, подсветив на мгновение дерзкий профиль брата.
- Подстрахуешь, если что, - хрипло велел он, пряча руку с топором за спину. - Хрен знает, сколько их там.
- Борис!
Крик потонул в надвигающимся лязге и рухнувшем сверху раскате грома.
Так не шумят обычные машины! И даже тракторы так не шумят! Это похоже на…
Внедорожник, за который Ольга водила девчонку пописать, вздрогнул, словно живой, и со скрежетом пополз вперед, скребя по асфальту давным-давно спущенными колесами.
Чувствуя, как слабеют колени, я шагнул назад. Рефлекторно прикрыл собой отступающую Ольгу и пронзительно завизжавшую девчонку. Жест получился больше глупым, чем благородным.
Внедорожник продвинулся еще на несколько метров и замер. Из-за него на свободное пространство вывернула огромная гусеничная самоходка.
Борис стоял с заведенным за спину топором, тупо глядя, как на него надвигается стальная махина. Лязг, мутные отсветы на выкрашенной в защитный цвет броне, вонь черного солярочного выхлопа - все это слилось в нечто опасное и громкое, в механического монстра, о существовании которых природа успела основательно подзабыть за треть века…
Я схватил Бориса за ремень и одним чудовищным рывком сдернул с пути самоходки. Брат выронил топор, по инерции сделал несколько шагов, остановился, ошалело глядя на автоматически повернувшееся на крыше броневика дуло пулемета.
В лицо дохнуло раскаленной копотью. Я зажмурился, фыркнул. Лязг и густое ворчание дизеля стали постепенно отдаляться.
Сердце бешено ухало, отзываясь эхом в висках, поджилки тряслись, в носу щипало от гари, а пальцы все еще судорожно сжимали ремень брата.
Борис помотал головой, и его взгляд стал осмысленным. Он отбросил мою руку, поднял топор и посмотрел вслед уезжающей самоходке. Потом медленно обернулся. Сказал одними губами:
- Спасибо, брат.
- Еще заходи, - вернул я его любимую присказку.
Хотелось много чего сказать, от души выматериться, наорать на этого идиота. Хотелось врезать ему по наглой, самоуверенной морде, а потом развернуться и уйти.
- Пошел ты, - процедил я сквозь зубы, сдержав ярость. - Брат.
- Не топчи клумбы, - моментально ощерился Борис. - Я бы и сам успел отпрыгнуть. А ты обгадился, да?
- Знаешь что… - Я почувствовал, что терпение лопается. Еще одна подначка с его стороны и действительно двину этому уроду в челюсть. С какой-то животной ненавистью произнес, глядя Борису в глаза: - С меня мамы хватит. Твои кишки соскребать с гусениц - желания нет.
- Заметил? Пулемет автоматический, - быстро меняя тему, сказал он. - И задраено все наглухо.
Я взял себя в руки, гася эмоции, и уже спокойнее уточнил:
- Хочешь сказать, беспилотная?
- Да не, - подхватывая рюкзак, ответил Борис. - Герметичная. Это ж не боевая хреновина, а разведывательная. Пулемет так, для острастки. Мы в армии такие изучали, только подревней.
- Войска химической защиты?
- Они, химики. А ты думал, откуда такая новехонькая единица, да еще и на ходу! На консервации стояла. У вояк такой техники полно. Масла залил, сальники поменял, заправил и поехал.
- Значит, военное положение ввели, - предположил я.
- Фиг знает. Наверное, - пожал плечами Борис. - Машина радиационной, химической и биологической разведки. В расчетное место приедет, замеры сделает, радиосигнал подаст. А там уж могут и посерьезней чего подтянуть… - Он помолчал. Потом провел ладонью по лицу, оставляя на скуле пыльный развод, и тихо добавил: - Я и впрямь очканул.
Сверкнула молния, почти сразу пророкотал гром. Тучи подобрались уже совсем близко.
Ольга за все время, пока мы с братом разговаривали, не произнесла ни слова. Просто стояла на обочине, по колено в траве, и прижимала к себе перепуганную дочь. Из-под банданы выбилась прядь волос, щеки раскраснелись, грудь под комбинезоном вздымалась от частого дыхания. Растрепанная и посерьезневшая, она в этот момент даже показалась мне по-своему красивой.
И, судя по всему, не одному мне.
Я перехватил оценивающий взгляд Бориса и с ужасом понял: брат вовсе не отказался от своего плана, на что я втайне рассчитывал. Только что ведь едва под гусеницы не угодил, и хоть бы хны. Все примеривается, как под юбку залезть.
- Надо разбить лагерь, - сказал я, чтобы хоть как-то отвлечь этого кобеля. - В палатке все не уместимся, но есть тент. Растянем и переждем дождь. Поможешь?
- Помогу, - нехотя отклеивая взгляд от напряженной Ольги, произнес брат. - А дамы пока пожрать соорудят. Правда, дамы? А то костер долго разводить.
Ольга, ни на шаг не отпуская от себя дочь, стала вытаскивать из рюкзака пакеты с провизией. Глухо звякнула тушенка, аппетитно зашуршали полиэтиленовые брикеты с галетами и вермишелью. Я вдруг понял, как сильно проголодался и устал. С самой ночи - на нервах, не замечал, что организм работает на пределе возможностей, а теперь накатило…
Поставить на обочине палатку и кое-как растянуть на складных кольях тент мы успели ровно за минуту до того, как обрушился ливень.
Гроза налетела мощно, но прошла быстро. Молнии сверкнули цепочкой одна за другой, отпечатав в тучах свои яркие прожилки, громовые раскаты волнами проутюжили землю, порывы холодного ветра попытались снести наш хлопающий навес, но безрезультатно: закрепили мы его на совесть. Стихия угомонилась. Первый шквал прошел, оставив после себя в воздухе сизую пелену. Шум ливня стих, обернулся шепотом мелкого дождя.
Некоторое время мы сидели на рюкзаках и смотрели, как по шоссе растекаются мутные ручейки.
- Следы смыло, - нарушил молчание Борис. - Теперь не угадаешь, куда разведмашина ушла.
- Зачем тебе? - спросил я, хрустнув галетой.
- Ну-у, - он неопределенно покачал головой, - всегда полезно знать, что интересует вояк. Где вояки, там власть. А где власть, там нормальные условия для жизни.
- Нет больше никакой власти, - хмуро возразил я.
- Сейчас нет, завтра будет, - резонно заметил Борис. Отставил ополовиненную банку тушенки и повернулся к Ольге. Подмигнул. - Не забудьте оплатить проезд.
- Чего? - не поняла она. - Какой проезд?
- И провоз багажа. - Борис кивнул на притихшую девчонку. Снова перевел масленый взгляд на Ольгу. - Пойдем в палатку, пошепчемся. А брат пока с Машенькой посидит. Правда, брат?
Навеянное тихим дождем спокойствие как рукой сняло.
- Никуда ты не пойдешь, - выдохнул я, чувствуя, как мерзко дрожит голос.
- Тебе сложно десять минут с ребенком посидеть? - не смотря на меня, обронил Борис.
- Ма, - вцепляясь в Ольгу как клещ, пискнула девчонка, - ма, ты только не уходи никуда. Ладно?
Ольга молчала, затравленно глядя то на меня, то на брата.
- Какие же вы все-таки трудные пассажиры, - хмыкнул Борис.
Он хотел потрепать вздрогнувшую девчонку по волосам, но Ольга отпрянула и утянула дочь за собой. Я подался вперед. Борис резко обернулся и, чиркнув по мне колючим взглядом, выбрался из-под тента. Сунул руки в карманы, подставляя лицо летящим с неба каплям, и медленно проговорил, ни к кому конкретно не обращаясь:
- Вернусь через пять минут. Оставайтесь на нашем канале.
И исчез в бледном водяном мареве.
Сквозь шелест дождя и журчание ручейка, подбирающегося к палатке, я услышал, как часто и неглубоко сипит Ольга. Девчонка, казалось, вообще перестала дышать и двигаться - только два огромных глаза блестели из-под растрепавшейся челки да белели впившиеся в рукав матери пальчики.
От обеих веяло отчаянием загнанных в угол зверей.
Наверное, только теперь до них по-настоящему дошел смысл случившегося. В обманчиво милосердном, безжалостном, хищном облике Бориса к женщине и девчонке пришел новый мир, который они так старательно не замечали.
Жуткий, совсем чужой. Будто плохой монохромный сон, перетекший вдруг из глубин сознания в явь.
- Бегите, - прошептал я, быстро впихивая в Ольгин рюкзак еду и теплые шмотки. - Вон уже МКАД. Там люди, не пропадете.
Ольга, так и не обронив ни слова, собралась и шмыгнула под дождь, утянув за собой дочь. Девчонка в последнее мгновение обернулась и, пронзительно, совершенно не по-детски глянув на меня, спросила:
- А он ведь врал про то, что… топором по голове? Он же врун?
Я кивнул.
- Врун. Бегите.
Ольга привычным движением дернула девчонку за руку, и они растворились в пепельно-серой мгле, оставив меня наедине с монотонным шуршанием дождя.
Я еще долго смотрел им вслед, чувствуя, как с этим августовским ливнем внутрь втекает что-то потустороннее - ледяное и неуютное, как сквозняк в студеную зимнюю ночь. Смотрел на размытые очертания застывших в последней агонии машин на зыбкой ленте шоссе, на еле заметную отсюда развязку кольцевой дороги, на бесконечную рябь в лужах и видел странный золотистый свет, стеной уходящий в самое небо. За мерцающей гранью, словно разделяющей пространство на слои, дрожали узнаваемые, но слегка искаженные контуры домов, неясные силуэты, темные точки чудно, неправильно летящих птиц. Из этой полупрозрачной янтарной стены появлялись люди. Один за другим выходили из слепящего сияния, вспыхивая на миг, как крошечные солнца, и…
Я вздрогнул.
Борис стоял метрах в десяти, прислонившись к столбу, почти слившись с ним. Без движения. Тихо.
Он никуда не уходил.
Брат стоял и внимательно наблюдал, как я отпускал попутчиков. Точнее… наших нечаянных трудных пассажиров.
ГЛАВА 6
Добрые люди
Дождь кончился. День кончился.
Мы вошли в Москву. Заночевали. Проснулись, собрались и пошли опять. Молча, словно чужие. Топали по Ленинскому, посматривали на разрозненные группы людей, обходили гигантские, заросшие ряской лужи, больше напоминавшие настоящие болота, пару раз останавливались на привал.
Я никогда не понимал людей, которые могут подолгу обижаться и не разговаривать, не понимал их и теперь. Но говорить с Борисом мне в самом деле было не о чем. И он молчал в ответ.
Небо так и не просветлело. Дождя больше не было, но и солнце не пробивалось сквозь низкие блеклые облака. Мир вокруг стал серым, потускнел под цвет настроения.
Город, в котором я родился и вырос, который всегда любил и, как мне казалось, чувствовал, сейчас был незнакомым, холодным. В нем затаилась агрессия. Москва смотрела на меня темными провалами окон, смотрела с настороженностью и непониманием. Город был другим. В этом он чем-то походил на Бориса. Я не знал, как реагировать.
Я вообще ничего теперь не знал. А кто знал? Борис? Нет, знаний у него не больше моего. Просто он реагирует на происходящее быстрее и резче. На него наезжают, он тут же отвечает ударом в челюсть. Не задумываясь. А я теряюсь. Может быть, именно потому, что думаю больше чем надо?
Может, правильнее не думать, а реагировать? Но как тут не думать?
Мысли сами лезли в голову. Обо всем сразу и о многом по отдельности. Перепрыгивали с одного на другое и снова бежали. По кругу.
Я думал о том, что произошло. Вообще с миром и с нами в частности. Думал о Борисе. Много. Не мог не думать. Мы всю жизнь с ним ссорились. Сначала в детстве из-за игрушек и прочей мелочи. Потом, по мере взросления, из-за взглядов на жизнь. Из-за карьеры…
Борис вкалывал на результат, мне нравилось работать с людьми. Борис не понимал, как можно ставить процесс выше результата. Считал, что получать удовольствие от работы в ущерб доходам может только неудачник. Меня удивляло, как можно работать без удовольствия, даже если это приносит солидные барыши.
Борис знал, что за деньги можно купить все или почти все. Я не был в этом так уверен. А от мысли, что продается каждый, вопрос лишь в цене, меня коробило. Для него же это была едва ли не основа веры.