- Андрюша!!! - журналистка юркнула за спину своего оператора. - Не подпускай его ко мне! Пожалуйста!
- Стыдно, господа! Очень стыдно за вас! - сквозь псевдотропические заросли просочилась серо-стальная Обигуровская спора. - В последующем мы подумаем дважды, прежде чем соглашаться на сотрудничество с вашим каналом! - провибрировала она.
Голограмм-оператор по имени Андрюша тут же перевел "турель" визуализатора на инопланетянина. Спора от негодования покрылась пупырышками, крупными, словно ягоды винограда, но не проронила больше ни слова. Девушка фыркнула.
- Вернемся в зал, Андрей, - пробормотала она, пятясь. Бросила пламенный взгляд в сторону Раскина. - А о вас я скажу в сюжете, что вы от комментариев отказались!
Всеобщность попросила у Раскина прощения. Окатила его волной самых теплых эмоций, словно невнимательная мамаша, сначала уронившая свое чадо вниз головой, а затем покрывающая едва живое тельце хаотичными поцелуями.
- Да все в порядке! - отмахнулся ушелец. Ага! Испугались, что он свернет на полпути и откажется от роли в шоу. Опустился на скамью. - Принесите-ка мне лучше кофе…
Один из типов с пятнами на лице метнулся к автомату, что находился на другой стороне зимнего сада.
- Свидетель обвинения Федор Раскин! Пройдите и зал Трибунала! - вновь потребовал тот же низкий голос, который ранее призвал Скарлетт.
Вот и пришло время. Раскин встал, непроизвольно повторяя жест экс-валькирии, поправил униформу. Проверил, висит ли орден аверсом, или выставил всем на обозрение обратную сторону: надпись "Посмертно".
Промаршировал через центр сада, постепенно с боковых дорожек к нему стягивались люди и споры и пристраивались в кильватер, формируя конвой. Возможно - последний. Если бы - последний… Покинув пасмурные джунгли, Раскин оказался в неосвещенном коридоре, наполненном кондиционированной прохладой. Безошибочным ориентиром светил узкий прямоугольник открытых дверей - они напомнили Раскину "черный вход" в какой-то ресторан или кинотеатр. У дверей Раскин столкнулся с выходящей ему навстречу Скарлетт. Из-под козырька фуражки по нему скользнули безразличным взглядом глаза "зомбака"; с влажных губ женщины чуть слышно слетали бессмысленные обрывки фраз, будто она продолжала держать ответ перед Трибуналом Федерации. Раскин поспешно посторонился, освобождая дорогу этому существу. Затем сделал глубокий вдох и перешагнул через порог.
Ему предстояло пройти медицинскую процедуру. Очень неприятную, болезненную, но жизненно необходимую. Забыть о Гордоне Элдридже, побывавшем на Забвении по воле Треугольника, о его дочери и созревающих внутри нее клетках инопланетного паразита, о Павло - человеке, которого он поклялся убить. Сейчас он должен все это выбросить из головы. Сейчас…
Зал Трибунала Раскин представлял себе примерно раз в пять большим, чем он оказался на самом деле. Очень практичное, с мягкой мебелью и ароматным освежителем воздуха, в других обстоятельствах можно было даже сказать - уютное помещение. Что еще не позволяло говорить об уюте (кроме обстоятельств), - это отсутствие окон, система низких перегородок, разграничивающая сектора зала, а также - необычная восьмигранная форма помещения, она вызывала ассоциации с кристаллом, вернее, с проекцией кристалла в одну плоскость. Такую конфигурацию Раскин не считал приятной для своих глаз. А еще в зале горел слишком яркий свет. Такой был нужен голограмм-операторам, они стояли плотным строем в гостевом секторе, за батареей активных визуализаторов. Для Раскина было непонятно, зачем Всеобщности понадобилось на процессе непосредственное присутствие работников средств массовой информации, когда помещение накрывала сеть оптического сканера, - он прекрасно видел под потолком блеск искусственной паутины, - это устройство и без того фиксировало все происходящее в трех измерениях. Информацию со сканера, если Всеобщность так уж заботилась об открытости действа, можно было прямым потоком транслировать на ПТСы - наверняка, поблизости от Трибунала были развернуты мобильные передатчики всех основных каналов.
В секторе напротив двери, через которую вошел Раскин, находилось возвышение. На нем, словно на эшафоте, стоял, опустив плечи, Конрад Шнайдер. Эх, полковник, не посылать тебе больше людей на гибель… - не удержал унылую мысль Раскин. При появлении ушельца Шнайдер по-птичьи встрепенулся и, казалось, только сейчас стряхнул с себя дремоту, в которой находился, коротая время процесса. Полковник Грибницей заражен не был - Раскин это определил с первого взгляда, как опытный гинеколог определяет срок беременности своей пациентки. Слева - со стороны Раскина - находился сектор с представительством Треугольника. Его занимали три высокопоставленные споры темно-синего цвета.
- Свидетель, выйдите на середину зала! - потребовал голос немолодой и давно уставшей женщины.
Раскин подчинился. По ковровой дорожке, по пологим деревянным ступеням, вот и он оказался на помосте, круглой площадке на пересечении взглядов обвиняемого и Трибунала - пяти людей в мантиях золотого цвета.
- Ваше имя, свидетель, и статус? - вновь обратилась к нему женщина. Она сидела по правую руку от председателя, действительно пожилая особа со следами былой красоты на действительно усталом лице. В это же время председатель - крупный седовласый мужчина с сильно вьющимся (или завитым) волосом - благожелательно прищурился. Раскин посмотрел себе под ноги: подошвы утопали в ворсе новенького ковра.
- Федор Семенович Раскин, бывший штурмовой колонизатор категории А0, теперь - пенсионер, ушелец.
- Расскажите, где и при каких обстоятельствах вы впервые повстречались с подсудимым.
Все пятеро судей резонировали во Всеобщности. Моложавый темнокожий, судя по лежащим на крышке стола кулакам - весьма крепкий; пожилая полная женщина; седой председатель; два азиата - оба сморщенные и погруженные в себя, словно буддийские монахи. Интересно, куда они подевали свои стигматы? Раскин не смел пристально рассматривать их лица, но, насколько он знал, Грибница, словно печать Каина, метила своим носителям исключительно физиономии. Он прокашлялся и взглянул на Шнайдера. Тот держал себя в руках, но по лицу было прекрасно видно, какая буря гнет деревья в его душе. По обе стороны от него стояли двое в форме штабных координаторов Колониального командования. Защита и обвинение - понял Раскин. Время-то не было военным - в понимании землян, - значит, процесс должен был вестись по светским нормам. "Защита" носила погоны майора, "обвинение" - подполковника.
- Со Шнайдером я впервые повстречался в середине девяностых годов прошлого века… - и Раскин поведал всему миру историю о сражении с "зомбаками" в Центре генетических модификаций на Александрии. Без прикрас, но и ничего не скрывая. Время от времени он вставлял острое словцо - их употребление в эфире современными законами не возбранялось. Трибунал терпеливо внимал его рассказу.
- …это было, как говорят, первым контактом с Грибницей. К сожалению, он вышел… - Раскин развел руками, - слишком уж тесным…
Всеобщность глухо заклокотала от недовольства. Тысяча голосов сделали попытку заговорить с ним одновременно, но Раскин "закрылся" так плотно, насколько только мог, отсекая мысленной переборкой щупальца системы.
- Хорошо, - женщина-судья поджала губы. - Теперь расскажите о текущем этапе ваших взаимоотношений. И на этот раз - давайте без эпоса! Вашим словам внимает человечество.
Раскин потер лысину.
- Простите, я всего лишь колонизатор-первопроходец. Мой коэффициент изменений значительно превышает коэффициент интеллекта, - он закончил фразу глупым смешком, подтверждая ее содержание.
- Подполковник! - окликнул обвинителя председатель Трибунала неприятным голосом кастрата. Обвинитель с готовностью включился в процесс.
- По данным, предоставленным "Галаспейсом", 10 сентября этого года вы были перемещены порталом Сантьяго, подпрезидентство Куба, на федеральную колонию Бастион в составе группы ушельцев. Эта информация верна?
- Верна, господин подполковник.
- Тогда, как вы объясните, что оказались в системе Сириуса, удаленной от Бастиона, система Эпсилон Индейца, на десять световых лет?
Раскин изобразил на лице понимание.
- Я сразу догадался, что попал не туда, куда направлялся. Знаете ли, гравитация иная, да и конструкция базы… Но всем тут же объяснили, что у "Галаспейса" проблемы и что нас выкинуло через портал в аварийном порядке.
- Кто объяснил? Люди полковника Шнайдера?
- Да, господин подполковник.
Верно, Раскин подумал о Павло, система нуждается в иудах. И чем этих иуд больше, тем легче проворачиваться шестеренкам социального механизма. Когда же потребность в поцелуях предателей отпадет, петлю для каждой немытой шеи будет подыскать не сложно. Он все это прекрасно понимал. Тест на лояльность Всеобщности и не обещался стать пробежкой босиком по ромашковому полю.
…Но все-таки - ВОТ ТАК. На всю Землю. Ведь он уже не мальчик. Он герой Федерации, правда, третьей степени, но… Так низко. На весь Земной шар. Низко…
Или, может, испортить им шоу? Попытаться отбить Шнайдера? В конце концов, он, Раскин, - сам себе оружие. Обезвредить его можно, лишь лишив жизни. Их - его и Шнайдера, - конечно же, прикончат: вон сколько охраны стоит, замерев, вдоль стен. Или, что хуже, выбьют дух шоковыми дубинками и посадят в секторе для обвиняемых рядышком. И после перерыва на рекламу продолжат открытый и демократичный процесс, будто бы ничего и не произошло. Зато он сделает красивый жест. Покажет всем жителям Земли, что колонизатор Ти-Рекс, ака Ушелец, не продался Треугольнику, что до сих пор он водил инопланетных тварей за аморфные носы, чтобы здесь… Чтобы теперь…
Расслабь гузку, старик! В ближайшем будущем все это не будет иметь ни малейшего значения. Либо корабли кухуракуту сожгут планету, либо…
Нет! Не позволять мозгу синтезировать лишние мысли! Не позволять!
- Хорошо, - бросил обвинитель сухо. - Сколько человек прибыло вместе с вами?
- Человек десять в группе вместе со мной, - ответил Раскин после очередной заминки; он действительно не мог назвать точной цифры. - А вообще их было, конечно, больше.
- Хорошо. Что произошло дальше?
- Нас подвергли санобработке. Это обычная процедура, которая проводится по прибытии на колонию. А затем проводили в помещение для временного содержания.
- Помещение было предназначено для удержания ушельцев под замком?
Раскин поежился. Он непрерывно ощущал на себе взгляд покрытых черной поволокой глаз бывшего командира Восьмой станции.
- Да, господин подполковник.
- То есть, господин колонизатор, вы подтверждаете, что ушельцы удерживались людьми полковника Шнайдера насильственно?
- Я… у них ведь не было другого выбора… - забормотал Раскин. - Они ведь не могли пойти, куда глаза глядят…
- Говорите громче, господин свидетель! - прикрикнул на Раскина темнокожий судья. - И отвечайте по существу. Продолжайте.
- Спасибо, господин Экзекутор. Да или нет, Раскин? - обвинитель занял пространство между "эшафотом" Раскина и Трибуналом. Он заложил руки за спину и принялся раскачиваться, переминаясь с носка на пятку.
- Да.
- Что - да?
- Они содержались насильственно.
- Удерживались, - поправил подполковник, наклонившись при этом слегка вперед, как школьный учитель, принимающий ответ с места. - Хорошо, Раскин. Идем дальше. Зачем удерживались? Наверняка подсудимый проникся, гм… доверием к коллеге-мутанту и поделился с ним своими замыслами. Я правильно говорю, свидетель?
- Правильно. Он хотел найти лекарство, чтобы излечить людей от Грибницы.
- Но говорил ли вам полковник Шнайдер, каким образом организована работа его исследовательского отдела? Имелась ли у ученых культура Грибницы в свободном состоянии, без симбионта?
- Я не знаю. Полковник мне об этом ничего не говорил.
- Хорошо! - вновь потер руки обвинитель. - Согласно протоколу, во время обыска базы полковника Шнайдера - так называемой "Восьмой станции" - в ее лаборатории и в остальных помещениях Грибницы в свободном состоянии не обнаружено. Это позволяет сделать вывод - завербованные Шнайдером ученые проводили эксперименты над живыми людьми - носителями Грибницы. Что подтверждается и лабораторными паспортами, файлы которых удалось восстановить после стирания на компьютерах Восьмой станции. Собирался ли полковник Шнайдер вести боевые действия против Федерации или против Треугольника?
- Я не могу ответить, - поперхнулся Раскин, - но…
- Но?
- Он остерегался нападения военных кораблей Федерации.
- Он собирался отражать нападение, случись такое, используя силу?
- Не знаю.
- У полковника была возможность отразить атаку?
- Подтверждаю. И…
- И?
- Вероятно, средства для симметричного ответа. Полковник говорил о намерении отправить в пространство союзного государства - Треугольника - атомные бомбы на гипердрайве.
Раздался грохот. Кто-то из журналистов, сидящих за шеренгой голограмм-операторов, уронил на пол микрофон.
- У обвинения больше к свидетелю вопросов нет, - подполковник кивком выразил свидетелю свою признательность.
- Защита? - спросила еще более утомленным голосом женщина-судья.
- Склоняя вас к сотрудничеству, - начал майор с гаденькими интонациями, будто Шнайдер склонял Раскина не к сотрудничеству, а интимным связям. В их-то возрасте… - чем мотивировал свои действия полковник?
- Ну, он сказал, что выполняет приказы независимой ветви Колониального командования… - начал Раскин, подбирая слова.
- Мы выслушаем, чем мотивировал свои действия подсудимый, из его же уст, когда придет время для заключительного слова, - перебил Раскина темнокожий судья. - Домыслы свидетеля в этом аспекте существенной роли не играют.
- Если у защиты - всё, тогда мы перейдем к следующему этапу, - поддержала коллегу женщина-судья.
- У защиты - всё! - поспешно умыл руки майор.
- Вы свободны! - Раскину указали на дверь.
Он, не поднимая глаз, спустился с возвышения.
Закончилось. Все закончилось.
Его даже не спросили о том, что случилось на Забвении. О Лендлордах, о сражении на Барнарде-1 и путешествии через закрытый космос Сектора Веги.
Он не находился на месте обвиняемого только потому, что Всеобщность нуждалась в нем. Обо всех его приключениях проклятая тварь знала и так; как знает родитель, что его почти взрослое чадо курит, но до поры, до времени не заводит разговор, поскольку не считает этот грешок самым большим злом.
- Федор! - вдруг окликнул его Шнайдер. - Что произошло на Забвении? Что ты там видел? Это услышат все! Скажи!
Раскин от неожиданности остановился.
- Как убить Грибницу? Ты знаешь! Скажи это! Тебя услышит вся Земля!!!
Повернулся к полковнику: тот застыл, схватившись руками за перегородку своего сектора. "Венчик" серых волос, обрамляющий лысину, торчал в разные стороны, будто был наэлектролизован, на открывшейся худой шее полковника конвульсивно пульсировали жаберные щели. Раскин отрицательно покачал головой. Он не знал. Верь, полковник, или не верь, - но он не знал. В то же время зал наполнился движением, будто кто-то запустил механизм лототрона. Замешкавшегося ушельца схватил за локоть парень в черной униформе и солнцезащитных очках, под которыми скрывались глаза "зомбака", и потянул к выходу из зала. Застучал молоточек председателя по чему-то пустому и гулкому, воображение Раскина сразу нарисовало покрытый лаком человеческий череп. Голограмм-операторы задвигали турелями визуализаторов, спеша захватить всех участников внезапного действия. Подполковник-обвинитель и майор-защитник проворно отпрыгнули в разные стороны, освобождая пространство для охраны в серебристых футуристических комбинезонах и закрытых шлемах. Шнайдера оторвали от перегородки и бросили на выдвинутое из стенной ниши кресло. Зафиксировали на запястьях и лодыжках эластичные ремни.
- Что произошло на Забвении? Федор! Ответь! Что произошло? Как убить Грибницу? Как убить?..
Даже в коридоре он продолжал слышать крики полковника.
Жалкое трепыхание рыбы, требующей от рыбака объяснения, на что именно и каким способом ее поймали.
Что бы ни произошло на Забвении, тебе это не поможет. Поздно. Опоздал, полковник, потерялся в событиях. Тайны Забвения никому больше не помогут. Перед лицом сурового приговора не имеет смысла прятаться за иллюзии. Даже если эти иллюзии были мотивом всех твоих предыдущих действий. Как твоя жизнь не была определяющим фактором существования человечества, так и смерть ничего не изменит в этом мире. Прощай, генерал необъявленной войны.
"Валиум, - Раскин сжал виски. - Скорее в номер… Валиум - отличное лекарство от дурных мыслей".
Глава 4
Ночью Раскину приснилось, что ему откусил ногу грязевой червь. Эти твари водились на Хамелеоне, опасные, словно противопехотные мины. Похожий случай имел место в реальной жизни, только пострадал не он, а парень из отряда. Бедолага. Раскин пытался держать его за плечи, пока медик накладывал жгут, а тот, обезумев от боли, схватил зубами Раскина за руку. Прокусил перчатку и добрался до ладони. До сих пор с тыльной стороны шрам остается. Человеческие укусы заживают неохотно, не имеет значения, нанесены ли они зубами или же словом.
Раскин сполз с койки, в одном белье вышел в безлюдный коридор и поплелся в гальюн. За узкими смотровыми щелями светили звезды открытого космоса. Корабль снабжения, названия которого Раскин не знал, - было не интересно, - двигался на своей максимальной скорости в сторону Забвения. Над ночной стороной планеты-убийцы Обигуровские споры и люди, зараженные Грибницей, соорудили импровизированную станцию, модулями которой стали корабли разного назначения. В их числе был, как выяснил Раскин, и "десантник" "Микадо", который не покидал системы 61-й Лебедя с момента своего пленения.
Раскин стоя у зеркала, и ему показалось, что его стигматы стали прозрачнее, в глубине лиловых пятен проявились красные капиллярные сети. Хорошо это или плохо - он понятия не имел. В любой момент он, конечно, мог обратиться к Всеобщности, но… да черт с ней! Прикоснулся к внешним проявления Грибницы пальцем, и они ответили беспощадным зудом. Пытаясь избавиться от омерзительного ощущения, Раскин опустил голову над раковиной умывальника, подставил ее под холодную струю. А затем долго тер череп вафельным полотенцем. Когда он снова приблизился к зеркалу, то едва не потерял сознание. У него возникла иллюзия, что он смотрит на себя двумя парами глаз (первая пара - его собственные, вторая - лиловые пятна в верхней части лба). Кроме естественного при таком раскладе "расфокуса", смущали и чувства: казалось, что нижняя пара смотрит на свое отражение со смесью жалости и брезгливости, а верхняя - с восторгом младенца, узнавшего груди матери.
Угнетенные клетки Грибницы, привитые ему Моисеем, прижились и, похоже, неполноценными себя больше не считали. Пора было поставить инопланетного паразита на свое место. Слегка прижечь ему пятки.
Едва успела сформироваться последняя мысль, как все его естество завопило, протестуя. Раскин приник все еще зудящим лбом к зеркалу, собираясь форсировать метаболизм, но, поборовшись с собой и проиграв - проиграв! - лишь плюнул в раковину.
Потом. Он сделает это, обязательно сделает. Но позднее.
Раскин поплелся обратно - в каюту.