Они всего лишь хотели сыграть в ролевую игру. Воссоздать великую битву далекого прошлого. Но - что-то случилось. Прошлое само настигло их и стало реальностью. Вихри времени забросили людей нашего столетия и кровавую эпоху царя Ивана Грозного. В страшные годы опричнины и бесконечных воин с Ливонским орденом. Здесь надо уметь сражаться. Здесь надо учиться выживать…
Содержание:
Глава первая. Комета 1
Глава вторая. Царская женитьба 6
Глава третья. Бродячий фокусник 12
Глава четвертая. Лесное воинство 18
Глава пятая. Буря надвигается 23
Глава шестая. Замок в чаще 29
Глава седьмая. Мор в Новгороде 36
Глава восьмая. Ливонские рыцари 40
Глава девятая. Неожиданное спасение 48
Эпилог 55
Глоссарий 57
Примечания 57
Дарья Иволгина
Ливонская чума
Случилось так, что однажды двое друзей-"ролевиков" - лесной эльф Эльвэнильдо, "в миру" Сергей Харузин, и черный эльф Гвэрлум, "по жизни" - Наташа Фирсова, отправились в лес, на большую ролевую игру вместе с однокурсником Наташи Вадимом Вершковым. Вадим был человеком, и человеком себя считал, а, играть любил в войну, занимался реконструкцией, создавал доспехи и оружие "как настоящие", интересовался восстановлением исторических процессов.
Наташа нравилась Вадиму. Но, как она объясняла поклоннику, любовь между эльфом и человеком невозможна. Поэтому они-де обречены страдать. Эльвэнильдо, "лесной эльф", считал себя ее побратимом. Довольно сложные отношения, которые культивировали трое приятелей, получили совершенно новое развитие после непонятного события, забросившего всех игроков почти на полтысячелетия назад, во времена Иоанна Грозного.
Одним прекрасным утром все участники ролевой игры проснулись в середине шестнадцатого века. И начались для них совершенно новые приключения, о которых они даже мечтать не смели. Троица друзей вышли на дорогу, ведущую в Новгород, и повстречали там скомороха Недельку с его приемышем, диким мальчишкой, который меньше всего на свете любил работу и предпочитал спать да набивать брюхо.
Неделька и стал "поводырем" для ролевиков в новом для них мире. Скоморох познакомил ребят со своими давними друзьями и покровителями, близнецами Флором и Лавром. Близнецы были сыновьями разбойника Опары Кубаря. Пленная душа этого лиходея скиталась между мирами, не находя себе успокоения, и только благодаря преданности сыновей и помощи их новых друзей обрела покой .
Каждый из петербуржцев (странно было им жить в мире, где их родной город еще не основан, да и царь Петр еще не народился - что там! династия Романовых еще не взошла на престол!) постепенно находил свое место в новой жизни. Вот разве что Гвэрлум впуталась в неприятности с черным колдовством, - но и эта история разрешилась благополучно .
Наташа Фирсова влюбилась во Флора и со временем стала его женой. Вадим Вершков также обрел семейное счастье - с боярской дочерью Настасьей Глебовой.
Познакомились с семьей Глебовых наши герои при трудных обстоятельствах. Клеветница, полусумасшедшая, но очень хитрая женщина, которая в свое время претендовала на место царской жены (Иван Грозный предпочел ей Анастасию Романовну Захарьину), затеяла заговор против государя. А заодно донесла на боярина Глебова, что он якобы изготавливает фальшивые деньги. По наговору Глебов с женой были казнены; дети их, Настасья и совсем юный Севастьян, направлялись в монастырь.
Но Флор и его друзья знали правду. По пути пленный Севастьян был освобожден выкормышем скомороха Недельки. Подростки, несмотря на всю разницу в их происхождении и воспитании, подружились. Севастьян сделался крестным отцом скомороха, выращенного Неделькой в самом настоящем язычестве, и парень, получивший имя Иона, сделался преданным другом и оруженосцем молодого боярина.
Флор с Наташей сумели освободить Настасью Глебову из монастыря, а затем и доказать невиновность ее родителей. Глебовским детям был возвращен дом и все имущество. Вадим Вершков женился на Настасье, которая родила ему двух дочерей .
Прошло больше пяти лет после того, как "приключенцы" - участники роковой ролевой игры - оказались в шестнадцатом веке. Многое уже стало им понятно в той жизни, которую они вели. Среди их давних знакомцев были и английские моряки, и ливонские рыцари. Случилось им выполнить задание тайного ордена Святой Марии Белого Меча - международной организации, занимающейся розыском и уничтожением запретных книг - книг, содержащих тайное магическое знание, совершенно ненужное человечеству для духовного роста и совершенствования.
Преследуя одну такую книгу, они добрались до Испании и там сумели настичь ведьму по имени Соледад Милагроса. Сама Милагроса оказалась на свободе, но все, ради чего она жила, было уничтожено.
Ливонская война была в разгаре. Севастьян Глебов, молодой воин, со своим оруженосцем Ионой, участвовали во взятии важной ливонской крепости Феллин. Севастъяну дали "полк" смертников - осужденных преступников, которым надлежало, жертвуя собой, взорвать крепостную стену. Сумев спасти многих из своих людей, Севастьян завоевал их преданность .
Тем временем война продолжалась…
Глава первая. Комета
Н овгород встретил вернувшихся из Испании Флора, Харузина и Наталью празднично - первым снегом. После пальм веселыми и удивительно реальными показались путешественникам самые обычные березы, клены, дубы.
- Совершенно ненастоящее дерево, - высказался Харузин о пальме. - Она ведь и тени не дает, заметили? То ли дело липа какая-нибудь…
Снег валил с неба светящимися хлопьями. Странное сияние окутывало город. В белых шапках стояли дома, высоко на холме особенно, словно озаренные искусственной подсветкой, пытали луковки церквей. Кое-где на деревянной мостовой снег был уже растоптан, но по большей части он лежал пушистый, нарядный.
- Вот что значит - не сыплют соль с песком, - заметила Наталья.
Флор глянул на нее искоса.
- Ты хочешь сказать, что у вас так делают?
- У нас… - Наташа вздохнула.
Она начала забывать Петербург, город, где прошло ее детство. Город, которого еще нет на карте России. Потому что не родился еще царь Петр, который в своем безумии и высокомерии задумает заложить новую столицу своей великой империи посреди чухонских болот. И оттуда, из болот, грозить шведу, надменному соседу.
Питер, по мнению большинства (в том числе и его обитателей) породил людей особого, надменного имперского склада. Сухие и высокомерные, питерцы остались таковыми и после падения империи, когда столицей вновь. сделалась дебелая, сытная Москва. Бывшая "порфироносная вдова" помахивала пухлой ручкой и время от времени роняла на Петербург деньги. Петербург деньги брал и хмуро двигал желваками.
Питерская и московская школы оставались непримиримыми соперниками. Начиная с того, как произносить слово "дождь" - просто "дождь" или "дощь". Начиная с того, как называть элемент, отделяющий пешеходную часть улицы от проезжей - "бордюр" или "поребрик" ("когда падаешь, крепко шибает по ребрам - легко запомнить, почему поребрик", - шутили некоторые).
Так вот, ничего этого еще нет. И потому даже если Наталье и Сергею очень-очень захочется вернуться и хотя бы побродить по знакомым улицам, - возвращаться им будет некуда.
Таинственная сила перенесла их в эпоху Ивана Грозного и бросила там, можно сказать, на произвол судьбы. Другое дело, что "приключенцы", матерые участники ролевых игр, "мотальцы по отражениям", нигде не пропадут. "Отражениями" в ролевой среде иногда называют различные "миры", которые суть отражения первого, истинного мира. Каков этот истинный мир, никто толком не знает. В знаменитом цикле Желязны об Эмбере истинным миром является, естественно, сам Эмбер, а прочие миры лишь искаженные повторения его.
Очень подходящая терминология для того, чтобы описать происходящее. Истинным миром будем считать Петербург на грани двадцатого и двадцать первого веков. Отражением - Новгород времен Иоанна Грозного. Еще точнее - Новгород на пороге 1561 года от Рождества Христова и сколько-то там от Сотворения Мира, как здесь принято считать. Наталья так и не приучилась прибавлять 5508 к той дате, к которой она привыкла. Или 5509 - если дело было после 1 сентября, то есть после Нового года.
Говорят, человек, оказавшийся в непривычных для себя условиях, никогда не привыкает к ним полностью. Всегда остается какая-то маленькая частичка естества, которая будет сопротивляться новшеству. Как будто из упрямства. Как будто в этом-то сопротивлении и заключается вся истинность его "я". У Натальи был одноклассник, который в возрасте четырнадцати лет вместе с родителями уехал в Америку. Несколько лет потом они переписывались.
И спустя пять лет - когда он уже начал писать по-русски с ошибками, свойственными людям, для которых русский не родной язык, - он признавался: "Привык ко всему: к пальмам вместо лип, к небоскребам и коттеджам вместо "хрущевок", к фунтам и милям… Но вот температуру воздуха в Фаренгейтах измерять по-прежнему не могу. Душа не принимает. Казалось бы, мелочь, но вот все время перевожу в градусы по Цельсию. Иначе даже непонятно, жарко на улице или так, прохладно…"
Вот и у Наташи осталось нечто, с чем она никак не могла расстаться. Новый Год. Здесь его отмечали 1 сентября. И только царь Петр, с его встопорщенными усами и выпученными глазами обезумевшего кота, издаст постановление отмечать новолетие с 1 января. И при том повелит никаких пьяных буйств не чинить - "на то других дней в году хватает".
И сейчас у Натальи поневоле вырвалось:
- Совершенно новогодняя погода! Елку бы поставить…
Флор покосился на милую супругу, но ничего ей не сказал. "Местный житель", уроженец шестнадцатого века, новгородский купец Флор Олсуфьич довольно легко мирился со всеми странностями жены. Да и мало дела было ему до "новогодних" настроений Натальи, совершенно неуместных в начале зимы, когда они наконец-то возвратились на родину и теперь спешили к дому еще одного питерца, женатого на "местной" - к Вадиму Вершкову и Настасье. Там, у Вершковых, под их приглядом оставлен сын Флора и Натальи - четырехлетний Ваня.
Харузин остановился на площади, любуясь снегом. Уже начало темнеть, на небе проступила луна и почти сразу вместе с луной вспыхнули две звезды.
- Красиво, - сказал Харузин, задирая голову.
Флор тоже глянул вверх.
- Вон та звезда, наверное, Венера, - продолжал Харузин. - Какая яркая! А рядом что?
Флор потер глаза пальцами.
- Что тебе в этой звезде, Сергий? - удивился он. - Разве ты звездочет? Горят себе нам на радость, разве плохо?
- В такое время суток не должно быть второй звезды… Разве что Юпитер? - пробормотал Харузин, обращаясь больше к самому себе. - Я, Флорушка, во дворце пионеров бывал на разных лекциях для старшеклассников. Нас географичка водила.
Да уж, Географичка была такая, что о ней стоило вспомнить отдельным добрым словом. Она работала в школе всегда. В ее класс приводили внуков бывшие ее ученики. Она была железобетонной. Она не старела, не изменялась. Она красила свои седые волосы то, в зеленоватый, то в фиолетовый, то в рыжий цвет. У нее был трубный глас. Ее опасался даже завуч.
И вот, в свете различных перемен, постигших многострадальную советскую школу, была спущена директива: "В десятом классе изучать астрономию!". Разумеется, астрономичек никто в педвузе подготовить не успел, поэтому новый предмет поручили - где физику, где географу.
В случае с харузинской школой выбор пал на географичку. Та поступила следующим образом: раздала темы учебника по ученикам и велела подготовить доклады. Один рассказывал про Венеру, другой про Луну, третий про метеориты - и так далее, хватило всему классу. В течение учебного года шли доклады. Один ученик зачитывал свой реферат, остальные в меру воспитанности слушали товарища.
В конце года разразился скандал. "Что это такое? - кричали в РОНО, размахивая классным журналом. - Тридцать одна пятерка? Такого не может быть!" Да, географичка выставила пятерки. Всем. Всему классу. И в результате общий выпускной балл у всех увеличился. Естественно, это вызвало неудовольствие у начальства.
Но не на таковскую напали. Географичка, бывший парторг школы, раскрыла рот. И заорала страшным басом, от которого (по слухам) в ужасе писались четвероклашки, не выучившие на природоведении, что такое "бриз" и чем он отличается от "пассата": "Я не обязана преподавать предмет, которого не знаю! Я владею предметом не лучше, чем мои ученики! Я не компетентна оценивать их знания! Я поставила им те отметки, которых они заслуживают!".
И - все.
Через пару лет астрономию отменили. Но ту тему, по которой делался доклад, ученики помнили еще спустя много-много лет. Вот и Харузин помнил про Венеру. Можно сказать, он знал о Венере практически все, что было научно-популярного. И теперь он ясно видел: не должно быть в это время года и в это время суток второй такой же яркой звезды.
А она была. И даже более яркая, чем Венера. В этом таилась некая неправильность.
- Скорее всего, я не учитываю, что за четыреста лет земная ось могла сместиться… - пробормотал Харузин.
- Как там Ванька? - мечтательно произнес Флор. - Разбойничает, наверное…
- Естественно! - фыркнула Наталья с легким самодовольством. - Если учесть, какие у него гены…
- Кто у него? - не понял Флор.
- Ну, происхождение, - поправилась Наталья. Генетику еще не открыли, хотя кровями и родственными связями уже хвастались напропалую.
Флор и его брат-близнец, монах Лавр, были детьми разбойника Опары Кубаря, давно почившего - как они надеялись, с миром. Напоминание об удалом родителе всегда вызывало на лице Флора самодовольную усмешку.
Он не видел причин не гордиться этим. Разбойники были своего рода аристократией. Если вдуматься, духом они были сродни тем, кто лет пятьсот назад явил такое же непокорство властям, собрал лихую дружину и ушел в леса. А спустя столетия - eго потомки уже аристократы, дворяне, землевладельцы. И все потому, что их предок не зевал и хватал все, что плохо лежало.
Флор засмеялся, сгреб Наталью в охапку. Харузин чуть посторонился. Хоть он и считался натальиным "побратимом" - и по ролевой игре, в которую они играли много-много лет назад, далеко-далеко, в нереальном "вчера"; и по судьбе, которая занесла их в отдаленное прошлое, - все-таки с годами Наташа отошла от него. Харузин ее не винил. Ничего дурного нет в том, что муж стал ей ближе "брата по крови". Флор считал его "приживалом". Это было обидно, но соответствовало истине.
Харузин даже не возражал. Ему дозволялось жить в доме, есть, спать, читать книги, беседовать о божественном и участвовать в приключениях семьи. Все больше и больше Харузин напоминал себе старую деву. Что-то вроде двоюродной сестры Наташи Ростовой - Сони, о которой многочадная Наташа выразилась "пустоцвет".
Конечно, быть холостым чудаковатым дядюшкой, "кузеном Бенедиктом", куда почтеннее. Надо бы переквалифицироваться из "Сони" в "кузена Бенедикта", подумал Харузин.
И снова поднял голову.
Вторая звезда никуда не делась. Так и висела в небесах, которые стремительно наливались синевой и делались из атласных бархатными. Теперь она стала еще ярче. Горела холодно и как-то нагло.
И по этой наглости Харузин наконец определил, что видит.
- Братцы! - воскликнул он, невольно разрывая объятия супругов. - Это же комета!