* * *
Урсулу не нашли, хотя она скрывалась совсем близко, под кустом. В сумерках темный ее плащ сливался с землей и делал спрятавшуюся девушку почти неотличимой от кочки, на которой та лежала. Ей было холодно. Ее колотила крупная дрожь - такая, что зубы стучали. Она боялась, что этот стук выдаст ее, однако по счастью его не услышали. Чужие люди увели лошадь, утащили телегу. Урсула не знала, куда подевались ее родители. Она никогда не видела смерть и не предполагала, что такое может случиться с ней самой или ее близкими. То, что испугало ее, не имело для девушки никакого названия. Оно представлялось ей чем-то бесформенным и темным, чем-то таким, где можно пропасть и где только что сгинули единственные два человека, которых она знала в своей коротенькой жизни.
Постепенно холод и сырость пропитывали ее тело, проникали к самому ее сердцу. Она решилась пошевелиться, преодолевая страх. Ей казалось, что малейшее движение - и то, жуткое, которое сторожит ее поблизости, набросится и уничтожит ее, утащит в бездну, как уже утащило мать с отцом.
Однако ничего не произошло.
Урсула повторила попытку. На этот раз она оперлась ладонями о землю и с трудом села. Перед глазами вспыхнули и погасли искры. Уже совсем стемнело. Девочка встала на ноги и подождала, пока привыкнет к этому положению.
Затем она сделала шаг в сторону. Второй. Третий. Пошатываясь, она побрела прочь, не понимая, куда идет и на что надеется.
Иона наткнулся на нее случайно. Поначалу он испугался. И было с чего. Из чащи, слепо вытягивая вперед руки, пошатываясь из стороны в сторону и слабо мыча, вышло странное существо, маленькое, несуразное, похожее на что угодно, только не на человека. На своем веку Иона разное повидал. Встречались ему и калеки, и горбуны, и карлики. Кого-то изуродовал кнут палача, кто-то уродился кривобоким, потому что мать, пока носила бедное дитя, голодала или хворала. Всякое случается с человеком, пока он бредет, как умеет, от материнского лона к лону сырой земли.
Однако любые, самые жуткие уроды все-таки оставались людьми. Они ощущали себя как люди и воспринимались Ионой как собратья, которым почему-либо не повезло в жизни.
Урсула не считала себя человеком. Она была неотмирным созданием. В целом свете не нашлось бы другого такого же - человека, который счел бы себя ее собратом. И потому Иона, воспринимавший мир не столько глазами и слухом, сколько осязанием и интуицией, перепугался почти до смерти. Он выронил охапку сучьев, которые собирал для костра, и шарахнулся в чащу.
Существо остановилось, принюхиваясь. Иона явственно слышал, как оно пыхтит. Затем оно проговорило что-то тоненьким, жалобным голоском. Иона не шевелился. Тогда существо село на землю, обхватило голову тонкими ручками и тихонько заплакало.
Только тогда Иона осторожно выбрался обратно на поляну. Если нечто умеет плакать, значит, оно обладает чувствующей душой. Как собака, например. Некоторые собаки плачут. И лошади - тоже. У них душа бессмертная, только очень темная и неразумная. В это Иона верил накрепко. Он и себя считал чем-то очень близким к лошади или собаке. Во всяком случае, ощутимо ниже, чем такие высокие люди, как Глебов.
- Эй, - позвал Иона, приближаясь к существу.
Урсула вздрогнула и застыла.
Иона сел рядом, на корточки. Она не шевелилась. Тогда он осторожно прикоснулся к ее плечу и почувствовал, как напряглась девушка под его ладонью.
- Ты не бойся, - сказал Иона.
Заслышав звук спокойного голоса, она подняла лицо - как повернулась бы навстречу уверенному в себе человеку потерявшаяся собака.
- А! - воскликнул Иона. - Ты - девочка! Ты одна? Испугалась?
Он взял ее за руки и поднял, поражаясь тому, какая она легкая. Затем осмотрел свою находку еще раз, более тщательно, и вдруг ахнул:
- Ты из Тарваста, да? Горбунья, карлица! Ты жила в Тарвасте, в том доме… Твой отец держал лавку! Мы ведь нашли твои платья, знаешь?
Она не понимала почти ничего из сказанного, но видела, что этот незнакомец сильно отличается от тех. Этот почему-то ей обрадовался. И прикасается к ней не так, как те. Не по-хозяйски, а бережно и ласково.
- Тарваст, - сказала она. - Урсула.
- Смешное имя, - сказал Иона. Ну, ладно. Я тебя с моим Глебовым познакомлю… Или… Погоди-ка.
Он остановился посреди фразы и начал размышлять. Девочка доверчиво смотрела на него и ждала чего-то. Ионе подумалось: "Не стоит сразу на Севастьяна еще и это вываливать! Ему в бой идти, незачем его перед сражением смущать… Только вот что с этой пигалицей делать? Она ведь пропадет одна… Ежели меня, положим, в этом бою ухлопают, то и девчоночке конец."
Решение, принятое глебовским оруженосцем, представлялось наименьшим злом из возможных. Все-таки Глебов - мужчина и воин; в битве он и сам за себя постоять может. А это существо с почерневшим, свалявшимся жиром на прозрачной коже и отчаянными глазами ни защититься, ни даже объясниться толком не может. Нужно обладать иониным понятием о странностях бытия, чтобы принять такую вот Урсулу в свое сердце и догадаться, что она хочет сказать.
И Иона велел ей прятаться и ждать. Она с облегчением улеглась на растрепанный ионин плащ, когда тот показал ей, где лучше устроиться, и закрыла глаза, а Иона отправился к своему костру - ломать комедию и рассказывать господину Глебову, что его оруженосца постигла внезапная резь в животе, из-за которой тот не в силах подняться и куда-то идти, не говоря уж о том, чтобы принимать участие в предстоящей битве.
* * *
Рассказав все это, Иона свесил голову и отвел глаза. Он не знал, как Севастьян отнесется к услышанному. Знал только одно: собственными руками взвалил на доброго боярина еще одну заботу.
- Да ладно тебе, - сказал Севастьян. - Я сейчас слабый - травинкой перешибешь. У меня даже сердиться на тебя сил нет. Надо было с самого начала все объяснить.
- Как бы я сказал, что не хочу тебя в бою прикрывать? - возразил Иона. - Мне и сейчас-то такое выговорить странно!
- Выговорить странно, а сделать - не странно, - хмыкнул Севастьян. - Удивительно устроен человек. Пока не назовет вещь по имени, этой вещи как будто и вовсе не существует. Приведи сюда это создание, будем дальше думать - как быть и как на Русь пробираться.
- Ты полагаешь, родители ее убиты? - спросил Иона.
- Они ведь прятали ее, - напомнил Севастьян. - Никому не показывали, берегли, наверное. Одежка у нее была богатая, хорошо пошитая. Нет, она - любимое дитя. Если она оказалась одна в лесу, значит, точно попала в большую беду. Веди сюда. Передай ей, чтобы не боялась.
- Если уже подглядывать за тобой начала, значит, страх прошел, - улыбнулся Иона, впервые за все время их разговора. - Она странненькая, но привыкаешь быстро. Главное, постарайся в лице не меняться. Я мигом!
И он убежал.
Севастьян устроиться поудобнее. Приготовился. И все-таки не смог удержать удивленного возгласа, когда оруженосец вернулся, ведя за руку крохотную девчушку с опущенной головой. Одежда на ней обтрепалась и была испачкана золой, обветренные щеки горели, белые ресницы и брови странно выделялись на фоне красноватой кожи. "Интересно, - подумал Севастьян, - горбуньи бывают или совсем отвратительные с виду или обладают ангельскими личиками, прехорошенькими… Почему так?"
Лицо Урсулы не было детским. Но и на лицо взрослой девушки оно не походило. И заботы, и беды, и радости, и мечты Урсулы - все было другим, не таким, как у прочих девиц ее возраста.
- Вот, - сказал Иона, хмурясь для пущей серьезности, - вот Урсула. Ты уж прости, батюшка, что подобрал эдакое диво в лесу и тебе на шею повесил.
- Почему повесил? - удивился Севастьян. - Это твоя ноша, ты ее и неси, а моя шея тут совершенно не при чем.
Иона важно поклонился ему. Урсула, быстро глянув на своего покровителя, сделала книксен.
- Очень мило, - сказал Севастьян. - Думаю, мы здесь задержимся дня на два. Надеюсь, ты не все еще хутора поблизости обобрал, Иона? Что-нибудь осталось?
* * *
Жизнь Урсулы изменилась полностью. Это случилось так внезапно, что у девушки не было времени осознать эти перемены, прочувствовать их до конца, понять, что она потеряла и что приобрела. Просто она вдруг открыла глаза и увидела себя совершенно в ином месте, окруженной совсем другими людьми. И эти люди казались ей такими же знакомыми, как ее родители. Из одного сна она попала в другой, вот и все. Севастьян воспринимался ею как великий господин, к которому нельзя обращаться первой, если только он сам ее не окликнет. Иона был ближе и проще, Иону она почти не боялась и иногда тянула его за рукав, желая обратить на себя внимание.
Они вышли в путь на третий день после знакомства Глебова с Урсулой. Иона держал девочку за руку и следил за тем, чтобы шли не слишком быстро. Время от времени он сажал ее себе на плечи, чтобы отдохнула, однако подолгу носить ее отказывался.
- Сдается мне, она до сих пор вообще за порог дома не ступала, - сказал Иона Севастьяну. - Они ее не только от нас прятали. Вон как личико обветрилось!
- Просто кожа нежная, - возразил Глебов, посматривая на Урсулу искоса.
- Нет, - уверенно ответствовал Иона. - Она вообще дикая. Самых простых вещей не знает. Эти изверги ее в шкафу шестнадцать лет продержали! Я знаешь, что думаю? Я думаю, они не хотели показывать соседям дочку-горбунью. Мол, уродина - все такое… Некоторые считают, что такие дети рождаются в наказание за большие грехи.
- Какие у лавочника могут быть "большие грехи"! - фыркнул Севастьян.
- Да самые большие грехи как раз у лавочников бывают! - убежденно сказал Иона. - У них любви нет. У них за ставнями пауки живут.
- Несправедливый ты человек, Иона.
- Лучше не спорь со скоморохом, - заявил Иона и скорчил преужасную рожу.
И тут случилась удивительная вещь. Урсула, которая слушала их разговор, мало понимая, о чем говорят ее благодетели, увидела ионину гримасу и негромко рассмеялась.
Они даже остановились от удивления.
- Смотри ты! Умеет смеяться! - сказал Иона и растянул рот до ушей. - Вот так дела! Я думал, она всегда такая кисленькая, как лесная ягодка, а она и веселая бывает!
Он медленно встал на руки и поболтал в воздух ногами, после чего повалился на землю. Урсула снова засмеялась.
- Отменный фокус! - вскричал Иона, сидя на земле и глядя на свою крохотную приятельницу: их глаза как раз оказались вровень. - Я теперь знаю, как тебя порадовать.
- Идем, - оборвал идиллию Севастьян. - А то до Новгорода век не доберемся.
Как и в первый раз, разбойники показались перед Урсулой прямо из-под земли. Она даже узнала того загорелого черного человека, который снял ее с телеги. Завидев грабителей, Урсула впала в прежнее оцепенение. Она не закричала, не попыталась бежать, даже не закрыла глаз. Просто стояла и смотрела, как они подходят.
Ей почудилось, что сейчас все повторится: один ее спутник упадет под ударом ножа, второго свалят кулаком. И она снова останется одна.
Видимо, это неизбежность. Урсула мало понимала в том, как устроен внешний мир. Она успела разобраться только в одном: здесь все не так, как было дома. И не похоже на истории, описанные в чудесных книгах, которые приносил ей отец.
Но ничего из ожидаемого ею не произошло.
Севастьян ступил вперед, коснулся рукояти меча.
- Отойди! - проговорил он, не глядя на темнолицего разбойника. - Лучше отойди!
- А мне-то что, - равнодушно сказал разбойник и цыкнул сквозь зубы. - Нас тут восемь человек, а вас, я погляжу, двое.
- Восемь - это мне одному справиться, - ответил Севастьян без всяких эмоций. - Не думай, что похваляюсь.
Он уже узнал этих людей и ждал, пока и они его признают.
- Может, и не похваляешься, - согласился разбойник.
Разговор велся на спокойных, почти дружеских тонах.
И вдруг все разом переменилось. Кто-то в толпе вскрикнул:
- Глебов!
И, метнувшись вперед, повалился Севастьяну в ноги. Другие начали переглядываться. Еще один побледнел, отвел глаза. Прошло совсем немного времени - и вот уже вся шайка дружно кланяется перед Севастьяном, благодарит его за что-то и просит прощения.
Севастьян смотрел на них холодно.
- Вот вы чем занимаетесь, - сказал он наконец. - Для того ли мы с вами в живых остались?
Урсула, прижавшись к Ионе, глазела на Севастьяна как на полубога. Она не понимала, как такое возможно.
Эти люди, безжалостные и страшные, убившие ее отца и мать, забравшие лошадку и все вещи, - эти люди испугались Севастьяна, хотя он перед ними почти беззащитен.
Иона хмыкнул и склонился к светлой макушке Урсулы:
- Видала? - ободряюще молвил он. - Видала, как они перед ним стелются? Знай наших! Господин Глебов еще не так умеет!
- Чем вы тут промышляете? - спросил Севастьян, не повышая голоса.
- Чем придется! - вразнобой отвечали ему.
- Эта девочка вам знакома? - Глебов показал на Урсулу.
Она метнула в них перепуганный взгляд и прижалась к Ионе теснее.
- Может, и знакома, - не стали отпираться разбойники, - но мы с детьми не воюем. Она сама убежала.
- Хорошо, что она к тебе прибилась, - добавил черномазый разбойник. - А то уж думали, пропала в лесу малявка.
- Где ее родители, Чурила? - обратился Севастьян к черномазому по имени. - Она ведь не одна вам попалась?
Чурила сломался - повалился на колени.
- Убили мы их, - признался он. - Сам не знаю, как такое вышло, господин Глебов!
Глебов махнул рукой.
- Вставай, - велел он. - Хорошо, что мы с вами повстречались, ребята! Я уж скучать начал!
Ответом ему был дружный хохот. Смеялись до слез - от радости, от облегчения.
Этими людьми Севастьян командовал, когда русские войска брали Феллин - одну из главнейших крепостей Ливонского ордена.
Сыну опального боярина Глебова нарочно дали отряд смертников - разбойников, собранных по острогам и приказным избам, людей клейменых, с рваными ноздрями, отсеченными ушами.
Их задачей было подвести пороховой снаряд под стену и взорвать ее, сделав пролом для штурмующих крепость русских войск.
Глебов знал: командование и не рассчитывает, что кто-нибудь из этого пропащего отряда останется в живых. И все же Севастьяну удалось сохранить большинство своих и даже увести их из-под Феллина, когда крепость была уже взята. Он распрощался с ними в лесах Ливонии, позволив им разойтись на все четыре стороны и не возвращаться на Москву, где ни одного из них не ждало ничего хорошего.
И вот свиделись снова. Наверное, разбойники эти могли Глебова одолеть, если бы навалились всем скопом. Однако он, как и в первый раз, когда свела их судьба, переломил этих людей и они опять ему подчинились.
Севастьяна окружили, каждый норовил поцеловать его плечо, подтолкнуть его локтем, сказать что-то о себе.
- Мы-то здесь уже почти год бродим!
- Всякое было, а после опять в шайку сбились!
- Помнишь, Плешка такой был? Убили его! Здешние крестьяне - вилами…
- Он у них козу свел, а они его настигли.
- Не столько богатства нажили, сколько просто не подохли!
- Занятие трудное - жить.
- Это ты верно говоришь, - согласился Глебов с последним из разбойников. - Я тебя не помню, брат, прости уж.
- Ты и не мог меня помнить, - сказал тот, рослый детина, прихрамывающий на одну ногу. - Меня Харлампий звать, а здесь зовут Харлап - вот ведь как совпало. Я с тобой прежде не встречался, к этим злодеям позже прибился. А вот говорили они о тебе много, господин Глебов.
- Ну, ладно. - Глебов поднял руку, делая знак, чтобы все замолчали. - Слушайте, братцы. Я хочу теперь вернуться в Новгород. Идемте со мной! В Новгороде всегда нужны моряки. Да и мне собственный отряд в пути потребуется. В этих лесах вы сгинете за грош - никто и не помянет. Здесь ведь жить, братцы, невозможно. Во-первых, все хутора и поселения уже ощипаны догола. Война продолжается. Тут и одной армии довольно, а по здешним краям две армии непрерывно ходят взад-вперед, наша да польская. А еще, говорят, шведский король хочет принять участие…
- А во-вторых? - спросили Глебова.
- Во-вторых, места эти небезопасны, - охотно отозвался Севастьян. - На каждом шагу, за всяким пнем, куда ни ступи, - повсюду разбойники, лютые да голодные…
Последнее заявление встретили веселым смехом. Теперь эти люди не казались Урсуле страшными. Не страшнее любых других, во всяком случае. Они смеялись от души и охотно повиновались Севастьяну. Урсула зашептала Ионе на ухо. Тот долго слушал, вникал, затем кивнул и обратился к Севастьяну:
- Спроси их, господин Глебов, если они родителей ее убили - куда они лошадку подевали? У нее лошадка была.
Глебов пошел спрашивать про лошадку…