- Я тебе о комете вот что скажу, Сванильдо, - заговорил Лаврентий. - Теперь уже без шуток. Ты прости нас, дураков, что смеялись. Больно уж рады, что наконец-то свиделись, и все беды, вроде как, позади остались. Помнишь, волхвы пришли за звездой к колыбели Спасителя?
- Угу, - сказал Харузин.
Это была еще одна сторона здешней жизни, которую он плохо понимал. Здешняя вера была простой, а здешнее время шло по кругу. Время не было линейным, и богослужения раз за разом убеждали в этом людей. Ежегодно рождался Спаситель, ежегодно люди распинали Бога, ежегодно Бог воскресал. Все повторялось. Не вспоминалось - а именно повторялось. И присутствуя в церкви на праздничной службе здешние люди верили, что на самом деле собрались у колыбели, в которой спит младенец Христос. Это было слишком просто - и слишком сложно для начитанного, образованного Харузина.
Хорошо Наталье - она просто такими вопросами не озабочивается.
Велено быть в церкви тогда-то - как штык, пришла и стоит. Велено петь: "Христос рождается - славьте!" - поет. "Сэр, йес, сэр!"
А Харузин все тужится и пыжится - пытается сделать так, чтоб вера до самых печенок пробрала. Дается пока с трудом.
Лаврентий, слава Богу, эти его усилия видит и помогает по мере сил, не насмехается и даже разъяснения дает. Вот и сейчас потрудиться изволил.
- Ну вот, волхвы… - сбивчиво начал Харузин. - Если астрология от демонов и носит низкий характер - в чем я, честное слово, не сомневаюсь, - то как же волхвы… с их звездой? Астрологией воспользовались, разве не так? Вот и получается, что они были чем-то вроде белых магов. А ты сам говорил, что магии "белой" быть не может.
- Волхвами они названы не потому, что были магами, - ответил Лаврентий. - Это слово обозначает мудрецов. Знаешь ли, о звезде на Востоке было предсказано в Ветхом Завете. Этой звезды ждали - как знака от Бога. Ну вот, например, в Числах: "Восходит звезда от Иакова". И пророк Даниил, который был назначен в вавилонском плену начальником волхвов, естественно, знал эти предсказания и не скрывал их. Кроме того, лично ему принадлежат пророчества о времени Рождества Богомладенца.
- Да? - удивился Харузин. - Даниил - это который во львином рву? У нас на уроке истории в школе, помню, рассказывали забавную вещь про него. Будто он ел рыбу накануне или чистил рыбу для остальных рабов, а львы терпеть не могут запах тухлой рыбьей крови, вот они его и не тронули…
Лавр высоко поднял одну бровь, но никак не прокомментировал услышанное.
Вместо этого он сказал:
- У Даниила есть пророчество. Он говорит, что после того, как вавилоняне дозволят восстановить разрушенные ими иерусалимские стены, должно пройти семь седмин и шестьдесят две седмины - и тогда появится Христос Владыка. А после - по истечение шестидесяти двух седмин - предан будет смерти Христос, и город потом разрушится, и на месте Храма будет мерзость запустения.
- Как ты все это помнишь? - изумился Сергей.
- Я не все помню, - посмеиваясь, отозвался Лавр. - А только кое-что, но это очень важно. У нас ведь читают Писание постоянно. Слушай внимательно - и ты будешь помнить.
- В церкви трудно бывает слушать, - сказал Харузин. - Читают плохо, бубнят под нос, слова произносят странно. Почерки у переписчиков жуткие, что ли?
- Может быть, - сказал Лавр. - Да ты сам читай. Ты ведь книги разбирать умеешь. Все со временем и опытом приходит.
- Ладно, - вздохнул Харузин. - Давай дальше о комете. Волхвы знали пророчества и поглядывали на Восток в поисках нужного знака.
- Именно, - кивнул Лавр. - Вероятно, было совпадение нескольких звезд.
- Это называется "парад планет", кажется, - не слишком уверенно сказал Эльвэнильдо. - Такое бывает.
- Бог послал им знак. Он предупредил тех, кто умеет слышать и видеть, о знаке, о том, где этот знак появится и каким он будет. Бог даже назвал сроки. Поэтому для мудрых волхвов не составило большого труда понять, о чем говорит им Бог.
- Здорово, - вздохнул Эльвэнильдо. - Тебя послушать, все очень просто.
- Все действительно просто, - согласился Лавр. - Астрология тут в любом случае не при чем. Волхвы пришли поклониться Христу не потому, что пользовались магическими познаниями, а потому, что Сам Господь открыл это им тем путем, который посчитал наилучшим для их спасения. Небо и звезды - такое творение рук Божиих, которое видно всем. Поэтому в определенных случаях Богом посредством их даются знамения, возвещающие важные события в грядущей судьбе человечества. Вспомни, что было во время крестных мук Спасителя!
- Сделалась тьма по всей земле, - пробормотал Харузин. "Вспомни"! Это "вспомни", обращенное к нему, не обозначало "вспомни, что читалось в книге на прошлую Пасху", вовсе нет! Оно означало: "Вспомни, как на прошлую Пасху мы с тобой присутствовали при крестных муках Спасителя!". Харузина пробирало до костей при одной только мысли о том, что это происходит на самом деле, что они не притворяются и не устраивают "театр для самих себя", как назвала однажды религию одна знакомая барышня.
- Померкло солнце, - кивнул Лавр. - Вот видишь? Людям возвещалось, что человеческими руками убит Тот, Который пришел спасти род человеческий, возвестить и открыть путь в Царство Небесное. Произошла временная победа тьмы, совершилось дело беззакония, и в знак этого земля покрылась тьмой. Умер Христос - Солнце Правды, и померкло обычное наше земное солнце - источник материальной жизни. И при кончине века будут знамения в солнце, луне и звездах.
- Об этом в церкви не читают, - сказал Харузин почти укоризненно. - Кстати, почему?
- Книга Апокалипсис не читается на службах, - сказал Лавр, - потому что она о будущем. Потому что некоторые умники могут соблазниться и начать ее толковать, а толковать эту книгу - дело опасное и Под силу только духовно многоопытным людям.
- Бог с ним, с Апокалипсисом, - тряхнул головой Харузин. - Я все-таки хочу спросить тебя о комете.
- А что меня спрашивать? - Лавр беспечно хмыкнул. - Я не волхв, я не умею читать знаки небесные.
- Все-таки может так статься, что сия планида предупреждает нас о грядущей беде? - гнул свое Харузин, а сам про себя думал: "Просто "Муми-тролль и комета", чудная детская сказка! Самое время зарыться в пещеру и заложить отверстие камнем. И отсидеться там."
- Ты помнишь что-нибудь о бедствиях 1561 года? - спросил Флор, становясь более серьезным. - Напрягись! Что у вас говорили?
- Понимаешь, Флор Олсуфьич, - медленно проговорил Харузин, - вот какая ситуация… Новгороду грозит очень большая беда, и беда эта связана с тем, что у царя Иоанна сильно испортится характер.
- Уже испортился - куда больше? - возразил Флор. - Уж и Адашева сослал, и от Сильвестра отделался, стал завистлив и к людям придирается.
- Это цветочки, - сказал Сергей. - Ягодки еще впереди, подожди десяток годков, он вам покажет Ивана Грозного!
Братья переглянулись.
- Ты уверен? - спросил Лавр.
- Более чем! Вы даже не представляете себе, что здесь будет твориться! Но весь вопрос в другом: когда?
- Когда? - хором спросили близнецы.
Харузин вцепился себе в волосы.
- Вот этого ни один из нас не может вспомнить! - в отчаянии воскликнул он.
* * *
Тем временем Ливония уже перестала даже мечтать о сохранении независимости; война на западе заканчивалась, и несколько хищников, из которых главнейшими были польский Сигизмунд, шведский Эрик и русский Иоанн, принялись терзать поверженное тело этой небольшой страны.
Молодой Эрик Ваза, человек резкий и самолюбивый, ввел войска в Ревель и одновременно с тем вступил в переговоры с Иоанном. Известное дело, самый докучливый неприятель - это ближайший сосед. Из русских земель таковым соседом был для Швеции Господин Великий Новгород. Поэтому Эрик Ваза предложил Иоанну заключить мирный договор и обменяться дружескими клятвами, однако напрямую, минуя новгородцев, которые прежде ведали русскими отношениями со Швецией.
- Еще чего! - возмутились московские бояре, присланные нарочно для этих переговоров в Ревель.
- Как желаете, - отвечали им шведы, нахально осклабясь прямо в лицо иоанновым посланцам. - А то наш государь Эрик может и передумать. У него много разных интересных предложений от других королей. Ну вот король Сигизмунд, к примеру, а с ним и датский Фридерик убеждают нашего славного Эрика объединиться и идти войной на Русь. Он пока размышляет, с каким из соседей заключить союз. Послы Сигизмунда и Фридерика - в нашей столице, ждут ответа. Эрик еще ничего им не обещал.
Это прозвучало прямой и недвусмысленной угрозой, и московские бояре разволновались.
- Как же без Новгорода? - раскудахтались они, и полы их дорогих шуб заколыхались. - В Швеции и до Эрика - будь он хоть десять раз славный молодой король! - бывало немало правителей. И все они так или иначе поддерживали добрые отношения с Новгородом.
- А Эрик - не хочет! - стояли на своем шведы.
…А Петр Первый еще не народился на свет! Даже династия Романовых еще пребывает в безвестности! Что делать! Как быть? Откуда "грозить мы станем шведу", если швед покамест сам угрожает нам?..
Стали московские бояре совещаться между собой. Густав Ваза, отец ныне здравствующего государя шведского, был мудрым человеком. Каков его отпрыск - неизвестно. И решили бояре: "Юнца - припугнуть!"
Известное дело, даже если собака, на тебя напавшая, - здоровенная да злющая, стоит только хорошенько заорать на нее да ногами затопать, и собака смутится. А более всего смущают пса летящие в него предметы. Сам-то зверь ничего метнуть в недруга не в силах, вот и изумляется, вот и считает человека за высшее существо, если тот внезапно издалека запустит в него камнем.
Аналогичным образом решили отнестись московские бояре и к молодому Эрику.
Собрались они опять в Ревельской ратуше, где все переговоры велись, заполонили собой просторный зал, на некоторых - по две шубы напялено, и все шубы дорогие, собольи, а то и из одних "собольих пупков"; ни одной беличьей или куньей среди них не было. И кафтаны дорогие, из фландрского сукна и венецианского бархата, и из бархата "рытого". И пуговицы на этих одеждах так и сверкали, золотые и серебряные, ценой даже дороже, нежели сами шубы.
Один только вид иоанновых посланцев был устрашающим, а как они закричали, как затопали на шведов!
- Легко начать злое дело, да трудно его исправить - так и передайте вашему королю, неразумному Эрику! Захотел наш царь Иоанн - и взял два царства, Ливонское и Казанское! И еще возьмет, если захочет! Или вы снова утвердите грамоту отца его, Густава Вазы, или еще не доедете до Стокгольма, а война уже запылает! Не скоро угаснет она на вашей земле, так и знайте.
Люди Эрика молчали, не столько слова слушали, к ним обращенные, сколько смотрели на говорящих и ловили интонации их голосов: не проскользнет ли неуверенная нотка, не мелькнет ли неявный знак того, что лгут бояре, что далеко не так уверены они в себе и своем государе, как пытаются здесь представить?
Но не было никакой фальши в их бесстрашных речах; тряслись мелкие переплеты на дряхлых окнах ревельской ратуши; казалось, даже вялые брюквы на небогатом рынке, что аккуратненько примостился на площади, подпрыгивают на прилавках, торопясь поскорее скрыться в корзинах ревельских домохозяек.
Шведы смутились.
И полетело им напоследок - чтобы помнили:
- Хочет союза с Данией и Литвой? Да на здоровье! Пусть он станет другом хоть всех царей и королей - это не устрашит русского царя!
И старый договор был подписан в прежнем виде.
Для Новгорода - очень хорошо.
Каких же бед ожидать, коли царь настроен так решительно и вместе с тем так милостиво по отношению к Новому Городу?
Шведы, конечно, продолжали чудить и досадовать. Едва дождались, чтобы к ним явились посланцы от Новгорода. На тех досаду сорвали по-своему. Принимали их в Стокгольме из рук вон плохо. А чаво? Договор подписан, можно не церемониться. Если победителей не судят, то и с побежденных взятки гладки.
Новгородцы, конечно, жаловались царю, но до Эрика далеко, а главное - все выходки молодого шведского владыки ни на что не влияли. Мирная грамота была подписана и скреплена печатью, чего больше. А что русским во время поста предложили мяса и отказались дать хлеба и овощей… Ну так что с них взять, с бедных лютеров, они ведь о Боге плохо понимают и потому все души их, как мухи, погибнут. Об этом только вздохнуть следует да пожалеть дураков.
Глава вторая. Царская женитьба
Ушла в Вечность Анастасия Романовна, добрая и кроткая супруга государя, мать двоих его сыновей-наследников. Оплакали ее, сложили о ней жалостные песни. В церквях поминали усопшую государыню так часто, что некоторые иноземцы, которые по долгу своей посольской службы, а то и из любопытства посещали русскую церковь, вообразили, будто Анастасию считают здесь святой, хотя на самом деле она никогда не была причтена к их лику. Да разве обязательно считаться святым! Одно известно: добрая царица - у Божьего престола, а большего людям знать и не требуется.
Иоанн замыслил новый брачный союз. Такой, чтобы усилил его державу.
Нахальные речи эриковых людей, которые вздумали угрожать России союзом между Швецией и Польшей, подвигли Иоанна искать себе супругу среди сестер короля Сигизмунда.
Начались долгие переговоры. Посланники отправились в Вильну и там застряли надолго. Сигизмунд, изворотливый и хитрый, представил обеих своих сестер, старшую и младшую. Избрана была младшая - "по красоте, здоровью и дородству", как было написано в отчете.
Отчет этот пропутешествовал в Россию вместе с нарочным, который ворвался в Москву в забрызганных грязью сапогах и тотчас метнулся отдавать письмо государю. Дело, очевидно, должно завершиться скоро и весьма успешно. Польская королевна сделается русской царицей, а Эрик Ваза пусть себе бесится у себя в Стокгольме и шлет бесполезные послания к английской рыжеволосой девственнице, Елизавете I, которая так успешно морочит ему голову.
И не было рядом попа Сильвестра, чтобы сказать Иоанну: "Лучше не злорадствуй - как бы самому не попасть в ту же яму".
Так и вышло. Сигизмунд не дал отказа. Он начал мямлить.
- Конечно, выдавать младшую сестру перед старшей - не дело…
Получив взятку, сказал иначе:
- Конечно, сестры мои согласны с таким поворотом событий, но вот нужно еще спросить покровителей их, короля венгерского и князя Брауншвейгского, и еще родственников, потому что приданое невесты, хранимое в польской казне, - ужасно дорогое, там и цепи золотые, и платья, и броши, и золото, и всего добра на сто тысяч червонных… Впрочем, никто из них не воспротивится этому браку. Разумеется, при условии, что царица останется в римском законе.
Последнее требование показалось чрезмерным, потому что невеста-католичка для русского государя была невозможна. Венчание на царство - глубоко религиозный обряд, и Иоанн был первым из русских царей, великих князей Московских, кто применил его к своей персоне. Царица должна быть греческого исповедания, иначе мистический брак между царской четой и страной окажется профанацией.
В конце концов, решили эту тему оставить на более позднее время, а покамест взяли портреты обеих сестер (вдруг самому царю больше глянется все-таки старшая!) и поехали в Москву.
Ездили взад-вперед и потратили кучу денег на нарочных, лошадей, почту. Сигизмунд был уверен в том, что родство с Иоанном Васильевичем будет для него совершенно бесполезным. Но сказать прямо "нет" означало вызвать бурю недовольства, поэтому он изобретал препятствия на ходу.
Кончилось тем, что он отправил к Иоанну своего маршалка, и тот вместо переговоров о сватовстве завел речи о том, что недурно было бы передать Сигизмунду кое-какие территории - по-родственному. А именно - Новгород, Псков и Смоленск.
После этого война в Ливонии возобновилась.