С этого Собора начался взлёт христианства, которое с каждым годом всё больше отдалялось от своих иудейских корней, а следовательно, и истинного учения Христа, и тогда возникло такое понятие, как "синкретизм". Кстати, надо пояснить, что сие такое. Синкретизм – это соединение и взаимопроникновение разных религиозных культов в единое целое. Одно изменение повлекло за собой другое, и понеслось. В христианство стали вливаться привлекательные и понятные простым людям мистерии. Египетские – об Озирисе и Изиде, персидские – о Митре и греческие – о Великой Матери Богов, Богородице. Одновременно с этим произошла трансформация учения великого эллинского философа Плотина о трёх великих ипостасях, и появилась святая Троица, которой изначально не было. Затем, по примеру наиболее популярных языческих культов, в массы двинули символизм в виде поклонения статуям, распятиям и иконам. А более или менее регулярно проходившие Соборы исправно вводили новшества, которые могли быть полезны химерическому христианскому культу. Сын человеческий (как сам себя называл Христос из Галилеи) был объявлен богом. Потом было признано, что женщина всё же имеет душу, хотя и с оговоркой, что она по-прежнему сосуд греха и так далее. Христианство кипело и бурлило. Оно спорило и двигалось только вперёд. Священнослужители приходили в новые страны с проповедями о мире и спасении души, а когда получали в свои руки власть и могли влиять на царей, императоров, князей, графов и прочих баронов, натравливали властителей на тех, кто выступал против новой веры, за которой была только пустота.
То же самое происходило на Руси. Языческий князь Владимир Святославич взобрался на вершину властной пирамиды, провёл реформу родной веры и самым главным богом русичей объявил Перуна. Это сразу же поколебало духовный баланс в стране, и единство волхвов было нарушено. После чего Владимир быстро сменил веру, и началось одно из самых кровавых событий в истории нашей страны – Крещение Руси. Тысячи и тысячи людей погибали в боях с дружинами Крестителя, и многие покидали родину, а потом уходили в глухомань. Но в конце концов с христианством произошло то же самое, что и везде. Русская церковь трансформировалась и начала впитывать в себя славянское язычество. Перун стал Ильёй Пророком, Велеса обозначили как святой Власий, образы Макоши и Лады слились с Богородицей, а большинство исконно славянских праздников приурочили к языческим. Вот такой синкретизм в действии, который дополнялся низким качеством обучения священнослужителей и их ересями. Один соль под алтарь кладёт, а потом ею людей лечит и древние наговоры шепчет. Другие тайно капища посещают, кладут требы родным богам и христиане лишь по виду. Третьи молодожёнов вокруг калинова куста водят. А четвёртые по сути своей – натуральные сектанты или сатанисты, толкующие святые писания, как им заблагорассудится. И от всего этого в голове священнослужителей муть, а в душе прихожан – хаос. Однако альтернативы нет, ибо всех наиболее значимых волхвов перебили и на языческих капищах были поставлены храмы Христовы, а человеку вера нужна, хоть и в Христа, главное, чтобы проповедовалось добро. Вот и идут славяне на поклон чужим богам, коих многие уже считают своими.
Таков расклад на середину двенадцатого века по религии на Руси, который дополняется тем, что русские епископы и низовые священнослужители не желают подчиняться Константинополю. И в этот момент рядом с митрополитом Климентом появляюсь я, может, не самый хитрый человек на земле, но понимающий, что предопределения нет, и всё ещё можно изменить. Каким образом? А таким, что русские епископы, подобно апостолам Петру и Павлу, должны отринуть иудейские ценности, сломать систему, найти опору в народе и доказать своё право на верховенство не силой оружия, а силой убеждения. Эту мысль я аккуратно и очень осторожно, дабы не вспугнуть, доводил до Климента, и вскоре он стал считать, что это именно его мысль.
Да, следует окончательно избавиться от иудейских обрядов. Да, необходимо остановить гонения язычников и разрешить им жить среди христиан. Да, именно в слиянии родной славянской веры и христианства спасение людей. И хотя пока это только мысли, я знал, что со временем митрополит Климент сможет её развить, ибо церковь получит с этого немало бонусов. Во-первых, язычников не надо будет выискивать по лесам, так как они окажутся на виду. Во-вторых, отмена гонений на волхвов заставит священнослужителей более ответственно подходить к своим обязанностям, ибо они должны стать конкурентноспособными. В-третьих, это вызовет окончательный разрыв русских христиан с Константинополем, и все дары, которые отсылаются ромеям, останутся на Руси, следовательно, церковь получит серьёзный доход. В-четвёртых, имя митрополита Климента может войти в историю наравне с великими апостолами, которые отсекли себя от иудейства, а он отсечёт Русскую церковь от иноземного влияния. В-пятых, есть реальная возможность взять язычников под свой контроль и без пролития крови влить их как составную часть в свой культ, как это не раз делалось при сыновьях Владимира Крестителя, когда на местах создавались промежуточные химеры, вроде культа Лады-Богородицы и Христа-Велеса. И в-шестых, реформа поможет очистить церковь от сатанистов и выявить скрытых двоеверов.
Это всё плюсы. Но были и минусы, среди которых самые главные – возможный раскол церкви и внутренняя борьба в культе. Так что торопиться не стоило. Что такое два месяца, которые я провёл в Киеве? Пшик! Реформы готовятся десятилетиями, а изменения могут длиться веками. Поэтому я митрополита не торопил, да и не стояло передо мной такой задачи, изменить всё нахрапом за один год. Есть разговоры, споры с интересным и учёным человеком, думы о будущем и примеры из далёкого прошлого. С этого всё начинается, ведь нельзя по мановению волшебной палочки переделать сотни тысяч людей. Поэтому требуется долгосрочная программа и чёткое понимание того, как и что надо делать. Но кое-что стало складываться, причём Климент и я будущее Руси видели по-разному. И если в своих мечтах митрополит представлял, что в итоге Русская церковь возвысится и сможет через таких людей, как Вадим Сокол (адекватных и умных), распространить своё влияние на Венедию, то я видел всё иначе. Митрополит и епископы, которые его поддерживают, могут решиться на реформу Церкви, и если они сделают это, то совершат ошибку славянских язычников, которые пустили христиан в свои города. Потому что родноверы уже не уйдут, и теперь не носители креста пойдут в атаку, а волхвы, ибо их поддержит народ и Аркона, уж об этом я позабочусь.
Впрочем, это всё будет потом, а в настоящий момент расклады очень зыбкие, а рядом постоянно крутятся шпионы ромеев и католиков да соглядатаи великого князя. Это не даёт расслабиться, и мне это даже нравится. Ведовской сутью я чувствую, что кольцо врагов сжимается, и вот-вот они попытаются меня убить. И сегодня вечером, вернувшись из Святой Софии на постоялый двор, я вызвал к себе Хорояра, Поято Ратмировича, одного из его дружинников варяга Бравлина, коему вскоре предстояло возглавить нарождающуюся разведслужбу, и Торарина.
Воины вошли в мою комнатку, и Поято, улыбаясь, спросил:
– Как прошла очередная встреча с митрополитом?
– Как обычно, – тоже улыбнулся я. – Он уговаривал меня принять христианство, а я рассказывал ему сказку, как вся Русь замечательно заживёт, если будет разрешено двоеверие и поклонение родовым богам. Присаживайтесь. Поговорим.
Мои доверенные лица расселись на лавке и табуретах, и Хорояр сказал:
– Разведчики доложили, что рядом с нашим постоялым двором кучкуются какие-то подозрительные люди. Пока их десятка два, но к ним подходят новые. По виду лесные разбойники.
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить. – Выглянув в узкое окошко, которое выходило во внутренний двор, я кивнул и, прислонившись к стене, продолжил: – Короче, други мои, предчувствие у меня недоброе, так что готовьтесь. Думаю, сегодня нас придут убивать.
Соратники нахмурились, и вновь заговорил Поято:
– Выход в город запретить?
– Нет. Пусть всё будет, как всегда, иначе спугнём убийц.
– А если они не нападут?
– Значит, меня постараются достать завтра в городе.
– Так, может, тебе временно не покидать постоялый двор?
– Не получится. Чтобы добиться поставленной цели, надо много двигаться. Да и не переживаю я за себя. Выстою.
– А вот это зря, Вадим. – Прусс покачал головой. – Паладины и ромеи противники серьёзные. Опять же, от стрелы уйти сложно. Выстрелит какой-нибудь наёмный душегуб из подворотни – и всё, мы лишимся вождя, и планы станут прахом.
– Ничего. У меня охрана есть, да и разведка прикрывает.
– Ладно, как скажешь. – Поято слегка поморщился, а я спросил у него:
– Какие новости в городе? Не слышно, когда великий князь вернётся?
– Об этом пусть Бравлин скажет, он новостями занимается.
Варяг Бравлин Осока, невысокий и чрезвычайно вёрткий боец, который в Северной войне показал себя как превосходный лазутчик, слегка кивнул и заговорил:
– Великий князь о возвращении армии в Киев пока не думает, так говорят его ближние люди. Но сам он скоро вернётся, ибо дела Изяслава не очень хороши. Святополк Мстиславич с новгородцами не смог дойти до Суздаля. Сначала его передовой отряд понёс большие потери, а затем в войско прибыл епископ Нифонт, который убедил ратников, что война – дело плохое, и северяне повернули домой. С этим всё ясно: епископ на стороне ромеев. Поэтому поддерживает Долгорукого, так что охвата противника с севера и юга у Изяслава не получилось. Кроме того, союзник великого князя рязанский владетель Ростислав Ярославич был разбит войсками Гюрги и бежал в степь, где нашёл приют в дружественной орде Ельтукове. А родственники Долгорукого из заорельских половцев перешли Ворсклу и Псёл, осадили переяславскую крепость Воин и угрожают стойбищам чёрных клобуков. Так что Изяславу Мстиславичу придётся либо разделить свои силы на две части, чтобы удержать за собой степных союзников, либо вернуться обратно.
– Ещё новости есть?
– Ничего серьёзного.
– А Берладник где? Почему я его нигде не вижу?
– Он встретил семью, которая из Чернигова прибыла, и сейчас на великокняжеском дворе.
– А что ромеи?
– У них всё как обычно. Шебуршатся по-тихому, но сами за нами не наблюдают. Они всё чужими руками делают, через киевлян. И ещё, мне кажется, что у ромеев имеется подземный ход с их постоялого двора. Мы его ищем, но пока ничего не обнаружили.
– Паладинов не заметили?
– Нет. Мы местных людей расспросили, так они говорят, что были латинские рыцари. Но незадолго до нашего прибытия в Киев они исчезли.
– Понятно. – Я вновь кинул взгляд в окно, отметил, что смеркается, и махнул рукой: – С утра ещё поговорим. Будьте готовы к нападению, так что спите вполглаза. Воинов предупредите, но осторожно, чтобы лишней беготни не было.
Соратники ответили, что всё будет исполнено, и я остался один. Хотел поужинать, а потом посидеть над книгами. Но нет, настроение не то, устал, и потому я стянул с себя верхнюю одежду, упал на широкую лавку и провалился в спокойный сон.
Вот только я оказался прав, и предчувствия меня не обманули. Ночка выдалась беспокойной, и после полуночи я проснулся, потому что во дворе шёл бой. Рядом был враг, сильный и очень опасный, и от него шла эмоция хищного зверя, кажется волка. Он шёл ко мне и знал, где меня искать, и был не один, рядом находились паладины, которые пока не вмешивались в рубку. Волосы на голове слегка шевельнулись, ладонь перехватила рукоять клинка, а в голове мелькнула мысль, что наконец-то реальная схватка, а то всё разговоры да интриги. Надоело. Не люблю этого, и серьёзный бой поможет мне развеяться.
Глава 10
Киев. Лето 1148 от Р. Х.
Седрик фон Зальх посмотрел на протопопа Исаака Комита, неестественно худого пожилого брюнета в мирской одежде – перетянутой ремнём длинной рубахе и славянских штанах, и, слегка поморщившись, спросил:
– Значит, нападение на венедов произойдёт сегодня ночью?
– Да, – подтвердил Исаак. – А вы против?
– Деньги разбойникам и душегубам платите вы. – Зальх пожал плечами. – Значит, именно вы решаете, когда они должны отработать своё серебро. А я пока рядом постою, и если у ваших хвалёных наёмников ничего не выйдет, то Вадимом Соколом займёмся мы. Кстати, хотелось бы узнать: почему вы хотите убрать его именно сейчас.
– Этот варяг снюхался с незаконным киевским митрополитом Климентом, и есть признаки того, что Смолятич прислушивается к его мнению.
– Ясно. Мои паладины тоже имеют желание вскрыть череп Вадима Сокола. Но мы уступим честь прикончить этого беспокойного венеда вам. Разумеется, если вам это удастся.
– Странно, что вы до сих пор сами на него не напали. – Тонкие губы ромея скривились.
– Нам торопиться некуда. Впрочем, разговор не о нас. – Рыцарь увёл разговор в сторону. – Зачем вы меня позвали?
– Я хочу, чтобы вы, Зальх, проконсультировали меня по предстоящему делу и проконтролировали нападение наёмников на венедов. А то я человек не военный, поэтому, возможно, что-то упускаю.
– Ха! – усмехнулся рыцарь. – С вами рядом спафарий Вран, и я слышал, что он весьма опытный воин, который хорошо проявил себя в стычках с антиохийскими крестоносцами и мусульманами. Вот пусть он этим и занимается.
Протопоп тяжко вздохнул:
– Молодой спафарий считает, что это ниже его достоинства. Да и вообще, в последнее время поведение этого молодого человека вызывает у меня серьёзные опасения.
– Не поделитесь ими?
– Это не тайна, так что можно и рассказать. – Исаак оглядел небольшую комнату, которую он занимал на постоялом дворе восточных имперцев, сел за стол, снизу вверх взглянул на Зальха и спросил рыцаря: – Вы продолжаете изучать язык местных варваров?
– Конечно, – кивнул Седрик.
– А вы знаете, что такое Вран на языке славян?
– Кажется, ворон.
– Верно. Так что первый вывод можете сделать самостоятельно.
Зальх удивлённо приподнял правую бровь:
– Спафарий Андроник Вран – русич?
– Точнее, его прапрадедушка, который поселился в империи и породнился со старыми римскими родами, был русичем, так что славянской крови в Андронике немного. Однако здесь, в Киеве, она даёт о себе знать.
– Ну и при чём здесь это?
– Может, и ни при чём. Только спафарий всё больше отдаляется от посольских дел и начинает забывать, зачем его сюда прислали. Вран почти всё время находится при великокняжеском дворе, общается с местными дружинниками, половина из которых по крови варяги, крутит любовь с барышнями из свиты великой княгини и внушает себе, что живёт по законам рыцарской чести и доблести. По этой причине я ему не доверяю.
– Думаете, он предупредит венедов, ибо посчитает ваш поступок бесчестным?
– Не напрямую, ибо он незнаком с Соколом, а через киевлян. Это возможно.
– Плохо, что вы не можете доверять спафарию.
– Да.
– А если его отослать обратно в Константинополь?
– Не получится. У Андроника такие же полномочия, как и у меня, и именно он официальное лицо нашего посольства. Поэтому польза от него всё-таки есть. Ну и, кроме того, путь по Днепру опять перекрыт лукоморскими половцами.
– Ладно, – Зальх сел напротив протопопа, – оставим Врана в покое. Давайте обсудим предстоящее дело. Венеды ожидают нападения?
– Нет. Они ведут себя спокойно, и часть воинов Сокола, как обычно, ушла в город.
– Сколько при нём дружинников?
– Три десятка молодняка и полсотни бывалых вояк.
– Маловато. Но это и понятно. Часть на отдыхе или охраняет корабли, чёрные клобуки в Макотине, и Берладник со своими ветеранами сейчас семью устраивает. Но всё же взять венедов будет не просто. Какие силы вы против них собрали?
– Ударный кулак – это два наёмных отряда. Первый – из разбойников, которые при помощи надёжного священника проникли в Киев. Душегубов четыре десятка, и они ударят в лоб. Вторая группа состоит из мужчин степного рода Гэрэй. Они прибыли в столицу русичей, чтобы наняться в войско великого князя или в охрану каравана, но попали в неприятную ситуацию и оказались должны киевскому тысяцкому полсотни гривен. Я их долг выкупил, и теперь они служат мне. Не напрямую, конечно…
– И сколько степняков в отряде?
– Сорок пять воинов.
– А откуда они ударят?
– С тыла.
– Ха-ха! – рассмеялся паладин. – Венеды, даже если их застать врасплох, расколотят ваших наёмников без особого труда. Вы что, Исаак?! Как можно бросаться в эту авантюру?! Смех один.
Ромей был спокоен и, дождавшись, пока Зальх прекратит смеяться, сказал:
– Вы не дослушали меня, рыцарь.
– Хорошо. – Рукавом рубахи Седрик смахнул с глаз набежавшие слёзы и вновь посмотрел на Комита.
– Разбойники и степняки – расходный материал, они должны только отвлечь венедов. Основную работу, устранение Вадима Сокола, возьмут на себя приставленные к нашему посольству шпионы.
– И сколько людей вы пошлёте?
– Троих и ещё одного.
– Почему такой странный счёт?
– Потому что один из них стоит всех остальных, вместе взятых.
– Я его знаю?
– Нет. Он находился в Киеве ещё до нас, и первоначально планировалось нацелить его на другого человека.
– На великого князя?
Исаак Комит полуприкрыл глаза:
– Возможно.
– Как знаете, не хотите отвечать – не надо. Наёмникам известно, кто посылает их на убой?
– Нет.
– А как они должны уйти из города?
– Никак, потому что их перебьют.
– А почему вы не хотите убить Сокола в городе?
– Это вызовет ненужную шумиху, и подозрение наверняка сразу же падёт на нас. А если варяга убьют сегодня ночью, то всё будет выглядеть иначе. Воры и степняки сговорились, а потом решили ограбить богатого венеда, который пал в бою. После этого всех преступников, кто уцелеет, схватят городские стражники, а затем мерзавцев казнят, об этом мы позаботимся. А когда Изяслав Мстиславич вернётся в город, то не найдёт никаких концов.
– Ваша мысль ясна. Но что именно должны делать мои паладины?
– Пусть ваши рыцари дадут толчок степнякам и лесным разбойникам, а затем понаблюдают за ними со стороны. Разумеется, если вы одобряете мой план.
Ваш план, – Зальх усмехнулся, – по моему глубокому убеждению, дерьмо. Но другого нет, и вас не переубедить, а мои братья рыцари ничем не рискуют. Поэтому мы вам поможем, и я буду рядом с вами. А когда у вас ничего не выйдет, мы сами достанем Сокола, и я стану рассчитывать на вашу поддержку.
– Вот и ладно. – Протопоп кивнул на дверь: – Идёмте?
– Да, – поднялся паладин. – Смеркается. Пора.