"Места, указанные в билетах?", - мысленно хмыкнул Тим. - "Никаких табличек с номерами здесь не наблюдается. Как, впрочем, и кресел, к которым означенные таблички и должны были бы крепиться. Вдоль бортов оборудованы широкие деревянные скамейки, а все вещи свалены посередине салона, в одну общую кучу. А два юных бородатеньких геолога, и вовсе, восседают на брезентовых раскладных стульчиках. Комфорт неземной, мать его комфортную…".
Они даже не успели толком устроиться, а двигатель уже надсадно загудел, вертолётные лопасти начали активно вращаться, и уже через пару-тройку минут Ми-8ПА, болезненно вздрогнув, уверенно оторвался от земли…
Сам полёт Тиму не понравился. Во-первых, пикник питерских буровиков продолжался: сизые клубы табачного дыма, пьяный галдёж, чавканье, "солёные" бородатые анекдоты, сплошной мат-перемат, жаркие карточные ссоры и громкое пение под раздолбанную и толком ненастроенную гитару. Во-вторых, очень неудобно было наблюдать через иллюминаторы за местностью, над которой они пролетали: приходилось постоянно выворачивать шею, от чего последняя нещадно затекала.
Сперва вертолёт пролетал над лесами и лугами. Потом внизу обнаружилось жёлто-бурое нагорье, по краям которого располагались приземистые кратеры вулканов и чёрные скалистые горы, чьи вершины прятались в низких светло-серых облаках. Где-то примерно через час на месте скучного нагорья возникла обширная речная долина.
- Искомая река Камчатка, - объявил Сан Саныч. - Теперь - до самых Ключей - пойдём над её руслом, игнорируя, естественно, все эти многочисленные и изысканные петли…
Река упрямо извивалась, изгибалась и усиленно петляла. Изредка на её берегах возникали населённые пункты.
- Елизово, - время от времени скупо комментировал Дунаев. - Мильково… Майский… Козырёвск…
К исходу третьего часа полёта старенький Ми-8ПА заметно устал: начал, время от времени, значимо подрагивать, а также резко, без предупреждений, "нырять" в разные стороны и вниз. Самочувствие питерских гуляк заметно ухудшилось: все легкомысленные разговоры стихли, а им на смену пришло глухое покашливание, сопровождавшееся дружным болезненным оханьем.
В какой-то момент даже терпеливый Клык не выдержал и несколько раз подряд жалобно взвизгнул, мол: - "Совершенно дурацкий и непотребный вид транспорта! Болтает и болтает. Того и гляди, стошнит… Опа, опять рухнули в очередную воздушную яму. Мать его… Как же блевать хочется. Прямо-таки неудержимо… А ещё и не видно ничего толком… Братец, надо будет по прилёту - в обязательном порядке - разжиться дельным мотодельтапланом. Ну, очень надо… Как, вообще, можно беспроблемно жить-существовать без надёжного и комфортабельного мотодельтаплана? Или, допустим, гидромотодельтаплана? А?".
- Никак нельзя, - согласился с псом Тим. - Попробуем разжиться. Обещаю. Точка.
- Подлетаем к Ключам, - любезно предупредил Сан Саныч. - Ухватись, Брут, покрепче. Одной ладонью за скамейку, а другой - вон за ту кожаную петлю, свисающую с потолка…
Предупреждение оказалось своевременным - вертолёт, резко накренившись по отношению к линии горизонта, заложил широченную дугу.
- Гав-в-в! - неуклюже повалившись на бок, от души возмутился Клык, мол: - "Что творите, сукины дети? Уроды грёбаные и недоделанные. Фокусники хреновы, а не дисциплинированные российские пилоты. Из-за вас, гнид пьяненьких, спиной ударился о ножку скамьи. Уточняю, о железную и ребристую ножку. Так вас всех и растак. Оптом и в розницу. И в хвост, и в гриву…".
За иллюминаторами дружно замелькали местные пейзажи: извилистая речная долина, множество крохотных озёр, ярко-зелёные ковры лесов и лугов, поселковые дома и домишки, тёмно-коричневые горы и, конечно же, величественные вулканы.
Наконец, вертолёт приземлился.
- Попрошу на выход, господа, граждане и товарищи! - насмешливым басом объявил пилот. - Вещички попрошу не забывать. Включая, понятное дело, пустые банки и бутылки, целлофановые пакеты из-под чипсов, а также промасленные газеты, в которые были завёрнуты бутерброды с ливерной колбасой и жареные куриные окорочка. И про окурки, мать вашу развратную, не забывайте…
Они, подхватив багаж, покинули усталый вертолёт и по гравийному лётному полю отошли метров на семьдесят-восемьдесят в сторону.
- Гав-в, - негромко попросил Клык.
- Предлагаешь слегка передохнуть и вволю подышать свежим камчатским воздухом? - избавляясь от рюкзака и баулов, понятливо улыбнулся Тим. - Мол, лапы совсем не слушаются и ушастая голова слегка кружится? Не вопрос, дружище, дыши… Саныч, ты как? Сильно торопишься?
- Не очень. Можно и перекурить. Лишним не будет…
Остальные же пассажиры, не останавливаясь, направились к полосатому шлагбауму, за которым располагались встречающие. И не просто - "не останавливаясь", а ещё и распевая при этом в двенадцать лужёных глоток одну широко-известную в геологической среде (по словам Сан Саныча), песенку:
Наш фрегат давно уже на рейде.
Спорит он с прибрежною волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…
Сорок тысяч бед - за нами следом,
Бродят - словно верная охрана.
Плюньте, кто на дно пойдёт последним,
В пенистую морду океана.
Плюньте, кто на дно пойдёт последним,
В пенистую морду океана…
Эх, хозяйка, что же ты, хозяйка?
Выпей с нами. Мы сегодня платим.
Отчего же вечером, хозяйка,
На тебе - особенное платье?
Отчего же вечером, хозяйка,
На тебе - особенное платье?
Не смотри - так больно и тревожно!
Не буди в душе моей усталость.
Это совершенно невозможно,
Даже - до рассвета - не останусь…
Это совершенно невозможно,
Даже - до рассвета - не останусь…
Смит-Вессон, калибра тридцать восемь,
Верный, до последней перестрелки.
Если мы о чём-нибудь и просим,
Это чтоб подохнуть не у стенки.
Если мы о чём-нибудь и просим,
Это чтоб подохнуть не у стенки…
Прозвучало - эхо, эхо, эхо…
Эй вы, чайки-дурочки, не плачьте!
Это - задыхается от смеха
Море, обнимающее мачты…
Это - задыхается от смеха
Море, обнимающее мачты…
Наш фрегат давно уже на рейде.
Спорит он с прибрежною волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…
Бодрая и симпатичная песенка, ожидаемо утонув во взаимных приветственных воплях, стихла.
- Вон тот УАЗик - мой, - невозмутимо указал дымящейся сигаретой Дунаев. - И вас, ребятки, до Серёгиного дома могу подбросить. Вы же в прежнем жилье Томаса остановитесь?
- Ага, там. Подкинешь - спасибо скажем, - улыбнулся Тим. - Кстати, а когда ты собираешься выезжать на Безымянное месторождение?
- Послезавтра, в районе пополудни. Если хочешь, то и тебя с псом прихвачу на броню. Непосредственно на месте и ознакомитесь со строительством нашей дороги. Проконтролируете, так сказать, не откладывая в долгий ящик. Потом - на попутном транспорте - и в посёлок вас вернём… Так как, договорились?
- Замётано, не вопрос… Саныч, а что случилось с Ключами?
- В каком смысле?
- В самом прямом. Когда вертолёт перед посадкой заложил полукруг, я в иллюминатор пялился. Чётко было видно, что часть посёлка заброшена - сплошные полуразрушенные крыши и характерные почерневшие развалины. Словно бы бомбёжка была совсем недавно.
- Бомбёжка, говоришь? - загрустил Дунаев. - Пожалуй, что и так. Это хвалёная рыночная экономика объявила Ключам беспощадную войну, причём, без правил и милосердия. Ну, и разбомбила - своими реформами неуклюжими - всё на хрен… Рассказываю. В начале восемнадцатого века здесь размещался крупный казачий острог - "Нижнекамчатск". Но в далёком 1731-ом году полыхнул (из-за непомерно-высокой ясачной пошлины), бунт камчадалов, и острог был сожжён дотла. Вот, на его развалинах потом и заложили Ключи. И население посёлка долгие-долгие годы неуклонно росло. А в 1992-ом году, когда оно перевалило за одиннадцать тысяч, Ключам даже был присвоен статус - "города". Тогда здесь производство было поставлено на широкую ногу, а самым крупным предприятием являлся леспромхоз, на котором заготовляли-обрабатывали древесину ели и лиственницы. Перерабатывающий завод работал в три смены, а львиная доля произведённых пиломатериалов экспортировалась в Японию. А ещё при Ключах был организован крепкий совхоз, собиравший по осени приличные урожаи картофеля, турнепса, моркови, свеклы и капусты. Да и совхозное стадо было, отнюдь, немаленьким… Пришли Времена смутно-мутные, и всё это накрылось медным тазом. Совхозные поля заросли напрочь, леса теперь заготовляется в разы меньше, люди, не находя достойной работы, либо уезжают на Большую Землю, либо переквалифицируются в браконьеры. Диалектика - штука упрямая и безжалостная… В 2004-ом году Ключи опять стали - "посёлком". А сейчас здесь проживает от силы пять тысяч человек, и то, включая военных, обслуживающих полигон "Кура". Поэтому и заброшенных домов так много… Ну, перекурили?
- Перекурили, - подтвердил Тим.
- Душу я тебе излил?
- Частично, скорее всего.
- Ладно, демагог брутальный, хватаем вещички и шагаем к машине…
Геологический УАЗик, вволю поколесив по посёлку, остановился возле отдельно-стоящего рубленого дома под шиферной крышей.
- Десантируемся, доблестные сотрудники ЮНЕСКО, - скомандовал Сан Саныч. - И я тоже, пожалуй, вылезу: помогу вам вещички выгрузить, перекурю… Вот они, ваши здешние Пенаты. Любуйтесь.
Дом, сложенный из толстенных гладких брёвен, смотрелся очень солидно.
- Впечатляет, - одобрил Тим. - На века выстроено. Из лиственницы. И всякие ставни-наличники, покрытые искусной резьбой, присутствую. Русская классика, короче говоря.
- Это точно. Да и всё прочее заслуживает уважения. Журавль-колодец. Хлев. Сеновал. Птичник. Крольчатник. Парники. Теплицы. Огород. Сад. Кузница. Мастерская. Погреб. Два гаража. Сарай для дров. Ещё один - непонятного назначения. Банька. Всё в полном порядке. И забор новёхонький. И участок большой, около сорока пяти соток. За домом, в дальнем конце подворья, и с десяток пчелиных ульев имеется. А за забором - грибной лес. Чуть дальше - старица Камчатки с причалом и лодкой.
- По-взрослому всё.
- Ещё бы, - горделиво напыжился Дунаев. - Серёга - мужик ужасно-хозяйственный. В батю покойного пошёл. Давно уже предлагаю ему возглавить хозяйственную службу нашего треста. И оклад более чем приличный. Премии и бонусы всякие. Не хочет. Мол, свобода дороже. Чудак-человек.
- А Серёга - он кто? - уточнил Тим.
- Мужик, понятное дело, - хохотнул Сан Саныч. - Настоящий. Штучный товар. Теперь таких уже не выпускают… Познакомишься. Поговоришь. Глядишь, и споётесь… Всё, Брут, давай свою лапу брутальную… Э-э-э, поосторожней только жми, молодчик здоровенный. Мне ещё рано записываться в инвалиды… Клык, не хворай. Встречаемся послезавтра, в одиннадцать сорок пять, на поселковой площади возле магазина. Пока, ребятушки…
УАЗик, бодро похрюкивая, укатил.
- Бух! Эх! - раздалось со стороны хозяйственных пристроек. - Бух! Эх!
- Пошли знакомиться с хозяином, - Тим забросил за спину рюкзак и подхватил баулы. - Посмотрим, что это за Серёга такой.
- Бух! Эх! Бух! Эх…
Тим, поставив баулы на землю, аккуратно отогнул ветви какого-то неизвестного ему дерева и заглянул за полутораметровый забор.
Возле длинного досчатого сарая чернобородый, плечистый и голый по пояс мужик колол дрова. Умело так колол, со вкусом. Ставил на толстенный кедровый кряж берёзовое полено, высоко заносил над головой тяжёлый топор-колун и, слегка приседая, резко опускал руки вниз.
- Бух! - и полено разлеталось на две половинки.
- Эх! - с полусекундным опозданием выдыхал чернобородый, после чего водружал на кряж очередное полено.
- Здорово, хозяин! - минут через семь-восемь, когда мужик, пристроив топор к горке уже наколотых дров, решил немного передохнуть, поздоровался Тим. - Может, помощь нужна?
- Никак, лёгкий иностранный акцент присутствует? - обернувшись на голос, вопросом на вопрос ответил чернобородый. - Ты, наверное, Брут? Прибыл в Ключи на место инспектора Грина? Наслышан. Мне про тебя Томас все уши прожужжал… А я - Сергей Пугачёв. Он же - "Серёга". Он же - "Пугач"… Подходи к калитке. Сейчас отомкну запор.
С тихим шорохом повернулся ключ в замке, и солидная калитка, оббитая широкими полосами чёрного металла и являвшаяся составной частью крепких двухстворчатых ворот, распахнулась.
- Проходи, Брут, - пригласил Пугач, но тут же насторожился: - Ты, никак, с псом? Тогда погоди немного. Не так всё и просто. Хотя… Чистокровный хаски? Ну-ну… Найда! - обернулся в сторону дома. - Ко мне!
Вскоре рядом с его ногами появилась собака.
"Лайка?", - засомневался Тим. - "Может быть, только какая-то нетипичная. Белая, с редкими бисквитными пятнами. Очень… э-э-э, компактная, ладная, лохматая и "шерстяная". Голова клиновидная и мощная. Угольно-чёрный аккуратный нос. Углы рта слегка загибаются, образуя некое подобие ехидной улыбки. Глаза тёмно-коричневые, глубоко посаженные, широко расставленные, немного раскосые, миндалевидной формы. Хвост пышный, гордо закинутый на спину. А, вот, уши какие-то маленькие и слегка закруглённые на концах…".
- Найда, она самоедка, - охотно пояснил Сергей. - Два с половиной года назад купил щенком у старого чукчи, на северном плато Корякского нагорья. Она ещё девушка у меня. И поэтому на всех кобелей рычит и бросается. А на твоего…
- На Клыка.
- А на твоего Клыка - нет. Только добродушно и загадочно щурится. Может, что и получится. Путное, я имею в виду. Например, здоровые и породистые щенки.
- Гав-в-в-в, - почтительно помотав головой, высказался Клык, мол: - "Какая симпатичная и трепетная синьорина. Сражён наповал. Имею самые честные и серьёзные намерения. Готов доказать на деле и всё такое прочее…".
Найда, молча, развернулась на сто восемьдесят градусов и, кокетливо помахивая белоснежным хвостом, затрусила к дому.
- Заходите, гости дорогие, - понимающе усмехнулся Пугач. - Будьте как дома…
"Кстати, а он здорово похож на легендарного Емельяна Пугачёва", - шагая по узкой гравийной дорожке, машинально отметил Тим. - "По крайней мере, на портрет Пугачёва, виденный мной когда-то в школьном учебнике по истории. А ещё Серёга очень жилистый и мускулистый. И ростом будет повыше меня. Наверное, крепкий боец. С таким справиться - куда как непросто… Возраст? Под тридцать, скорее всего. Мой ровесник, то бишь…".
По короткой скрипучей лесенке они поднялись на крыльцо и через просторные сени, стены которых были плотно завешаны берёзовыми вениками и духовитыми пучками сушёных трав, прошли в дом.
- Это наша с тобой общая горница, - пояснил Сергей. - Кухня-столовая-гостиная, по-вашему. Вон та дверь ведут на твою половину: две комнаты и кладовка. А эта, соответственно, в мою. Туалет, извини, на улице. Биотуалетом я только зимой пользуюсь. Кстати, рядом с колодцем деревянный столб вкопан в землю. На нём - умывальник…
Горница была достаточно просторной, и главной её достопримечательностью являлась большая русская печь-красавица - с многочисленными дверками-заслонками и широкими полатями, застеленными пышной медвежьей шкурой. А уже рядом с печью, почтительно обступив её с трёх сторон, размещалось и всё остальное: кухня с мойкой и высоким двухкамерным холодильником, посудные и книжные шкафы, просторный обеденный стол и элегантные стулья с резными спинками, антикварные массивные комоды и приземистые сундуки самого почтенного вида. А ещё в этом помещении было очень много полосатых домотканых ковриков-половичков - и на полу, и на комодах, и на сундуках.
- Уютно здесь у тебя, - одобрил Тим. - И пахнет хорошо - полевым разнотравьем, колодезной водой и свежей выпечкой.
- Ничего удивительного. И хлеб вчера выпекал в печи. И полы - колодезной водой - мыл.
- А вон на стене, рядом с шестиструнной гитарой, портрет висит, на котором изображены мужчина и женщина. Лица у них хорошие. Светлые-светлые такие… Кто это?
- Мои покойные родители, - слегка нахмурился Пугач. - Они утонули несколько лет тому назад. Рыбачили по последнему льду в лагуне Маламваям. Ловили корюшку, навагу и камбалу. Матушке морской рыбы захотелось. Мол, речная и озёрная приелись слегка… С Тихого океана неожиданно тайфун налетел, и весь лёд за полчаса поломал. Тогда больше двадцати человек утонуло. Почти все, кто был на льду лагуны… Портрет? Отца маманя рисовала. А батя - её…
- Извини.
- Ничего… А что там с инспектором Грином? Улетел в свой прекрасный Париж на встречу с любимой девушкой?
- Нет, не улетел.
- Почему?
- Убили Томаса.
- Как? Кто? Когда?
Тим подробно рассказал о недавних печальных событиях. То есть, в меру подробно, не упоминая, естественно, о неизвестном судьбоносном открытии покойного, а также о спящем биче, слежке и неудавшемся нападении на автомобильной стоянке возле аэропорта.
- Жалко Томаса, занятный был чувак, - загрустил Серёга. - Помянуть его надо. Как и полагается по русскому обычаю… Давай, Брут, дуй на свою половину. Вещички раскладывай. Переодевайся. А я пока на стол соберу. Минут через пятнадцать-двадцать подгребай.
Тим обустроился, методично разложил вещи по полочкам высокого одёжного шкафа, разделся до трусов, сходил к колодцу-журавлю, вволю пообливался холодной чистейшей водой, тщательно обтёрся толстым махровым полотенцем, облачился в шорты, футболку и шлёпки-вьетнамки, после чего вернулся в горницу.
- Присаживайся, - предложил Пугач. - Держи чарку. В ней медовуха. То бишь, самогон, настоянный на меду. Всё своё. И мёд. И самогон. Сам гнал.
- У меня тоже всякий алкоголь имеется: водка, коньяк, виски. Достать?
- Не надо. Предпочитаю естественные напитки. Да и мешать не люблю… Ну, помянем, не чокаясь. Пусть земля Томасу будет пухом. Родная канадская земля, понятное дело.
- Пусть будет - пухом, - поддержал Тим.
Они выпили.
- Ох, и крепка, зараза! - зажмурив глаза, выдохнул Серёга. - Пожалуй, это я переборщил - с четвёртой перегонкой. И трёх было бы вполне достаточно… Да ты закусывай, Брут. Закусывай… Вот, рыбка - вяленая и копчёная. Ветчина свиная. Холодец сборный. Крольчатина. Помидоры и огурчики. Папоротник маринованный. Холодная вчерашняя пицца с кабачками и баклажанами. Грибочки солёные. Морошка и княженика. Всё, как и полагается, своё…
После третьей чарки Тим подошёл к открытому окну и позвал:
- Клык! Ты где? Отзовись!