* * *
На этот раз мне досталось - впрочем, вновь на удивление мало. Я этим воспользовался на полную. При желании удивительно много можно сделать просто руками и ногами… Не знаю, что произошло с Элмаром - нас всё-таки растащили в стороны - но, мне кажется, и он получил массу удовольствия. К сожалению, не удалось завладеть хоть каким-нибудь оружием. И вот теперь я вновь валялся в этом проклятом сарае…
…Шаги негров разбудили меня раньше, чем они вошли сами - трое. За их спинами в проёме двери вставало солнце, я на миг увидел рощу на берегу вялого, сонного потока и какую-то глиняную стену. В следующую секунду негры сомкнулись вокруг меня, двое рывками выкрутили руки, а третий затянул на глазах повязку, непроницаемо закрыв свет.
Я не сопротивлялся, собираясь внутренне для того, что меня ожидало (в том, что не будет ничего хорошего - я был уверен, тем более, что меня опять-таки не били и вели осторожно). Земля под ногами была сухой и тёплой, я ощутил дыхание и жар толпы, услышал сдержанный шум голосом - голосов негров.
Потом меня куда-то столкнули - в яму, неожиданно и резко. Я выставил вперёд руки, готовясь к падению… но оно оказалось коротким, и земля больно ударила по ладоням, как всегда бывает, если ты приготовился упасть с высоты, а оказалось, что она невелика.
Я вскочил, одновременно сорвав повязку.
Меньше всего я ожидал увидеть то, что увидел.
Я находился в круглой яме, похожей на конфетную коробку из глины, обожжённой до твёрдости камня - даже цвет у неё был красновато-кирпичный. На верхнем краю ямы - по всему периметру, на высоте примерно двух метров - стояли негры. Они уже почти не болтали, переговаривались заинтересованно, а смотрели с откровенным любопытством. Губастые рты скалились, блестели подпиленные зубы и лезвия наклоненных ассегаев.
Кроме меня в яме - шагов тридцати в диаметре - никого не было.
Я облизнул высохшие губы, не переставая оглядываться. Чувство опасности не просто сигнализировало - оно вопило в голос…
Опасность появилась сзади, но я успел повернуться ещё до того, как она стала реальной. Над краем ямы, среди раздавшихся в стороны негров, выдвинулся решётчатый край клетки. Я услышал сиплый… звук, скажем так, похожий на стон, но стон не больного человека, а… а опасного сумасшедшего. Точнее подумать я и не успел.
На окаменелую глину бесшумно и от этого ещё более страшно соскочил зверь. Очевидно, его выпихнули силой, и он упал, но, как и все кошки, упал на лапы. Не глядя на меня, поднял голову, осмотрел верхний край ямы, ощетиненный ассегаями. И неспешно развернулся ко мне.
Я был один. Я был ближе. Я был без оружия.
Я не знал, что это за зверюга. Олег Фирсов определил бы, а я видел только, что это странно короткий - метра полтора - но очень высокий - почти столько же в холке! - невероятно широкогрудый хищник с мощными, чуть кривоватыми передними лапами, короткими задними (от чего он весь казался каким-то перекошенным) и куцым хвостом, резко подёргивающимся вправо-влево. На длинной, сильной шее сидела неудобно-прямоугольная голова с маленькими круглыми ушами и длинными - в две ладони - клыками, медленно выдвигавшимися сейчас из кожаных "чехлов" на подбородке. Жёлтые немигающие глаза светились нерассуждающей холодной злобой.
Я увидел, как на загривке зверя жёстко поднимается щетина шерсти. Тихое, страшно рычание заклокотало в горле рыжешёрстной твари.
"Саблезубый тигр, - спокойно подумал я. - Так. Меня что, тащили в эту даль, чтобы тупо затравить тигром в паршивой яме?"
Мне стало тоскливо. Тоска сжала горло; тигр двинулся вперёд. Я невольно попятился. Сколько он весит? Килограмм триста? Наверное, меньше, но ненамного… Собьёт прыжком с ног, закогтит и тут же раздавит голову пастью. Не очень долго… Бегать от него по яме? Смешно, негры уписаются…
Нет, не побегу, решил я. Но вновь попятился - тело бунтовало. Припадая на широко расставленные передние лапы, тигр двигался ко мне, клокоча горлом. Его клыки обнажились польностью…
За моей спиной что-то зазвенело - упругим, знакомым звонов. Словно в момент смертельной опасности окликнул друг. Я не оглянулся.
Я уже знал, что это. И продолжал отступать, но уже осознанно, пока не ощутил ступнёй холодную сталь.
Не глядя, одним движением, я подсунул ногу под лезвие и бросил оружие в правую руку.
Это был хиршфенгер - точно такой же, каким фехтовал против меня Андерс Бользен на мысе Малея в мае 88-го. Два года назад.
"Ну вот и всё, - весело подумал я. - Теперь я умру в любом случае, но умру в бою. Кончился плен… Неужели эти идиоты и правда думают, что я отдам оружие, если убью тигра?!"
Я посмотрел на верх ямы и громко сказал:
- Хотите, чтобы я вас поразвлёк? Сейчас развлеку, не беспокойтесь…
Я покрутил палаш, отключившись от "зрителей". Тигр медлил. Он увидел сталь в моей руке и не спешил нападать, потому что знал, что это такое.
И было в его глазах что-то от глаз Марюса… или Нории-Мясника… Что-то жестокое, но человеческое, чего не было в глазах наблюдавших за нами негров.
Я усмехнулся и отдал салют тигру.
Андрей Белянин
"Варвары!" В хрип переходит крик.
Фыркает кровь из груди часового.
Всадник к растрепанной гриве приник,
Вслед ему грохот тяжелого слова…
Варвары! Вздрогнул седой Ватикан.
Тяжесть мечей и задумчивых взглядов…
Боли не знают, не чувствуют ран,
Не понимают, что значит преграда.
Город ли, крепость, гора ли, скала…
Что бы ни стало - едино разрушат!
И византийских церквей купола
Молят спасти христианские души.
Но и сам Бог что-то бледен с лица…
Страх как комок обнажившихся нервов…
И под доспехами дрогнут сердца
Старых и опытных легионеров.
Хмурое небо знаменья творит,
Тучи в движении пепельно-пенном.
Варвары! Посуху плыли ладьи
К окаменевшим от ужаса стенам.
Быль или небыль о предках гласит…
Ждет лишь потомков пытливого взгляда,
Словно Олега порубанный щит
На неприступных вратах Цареграда…
…Тигр всё-таки бросился первым - не прыгнул, а именно бросился, взмахнув лапой, на которой выросли разом четыре страшных, чуть изогнутых трёхгранных когтя. Я рванулся в сторону, прыжком спас ноги от второй лапы и тут же, приземлившись, вновь прыгнул - ещё дальше в сторону, потому что страшные клыки сверкнули у моего паха. Почти тут же я выпадом раскроил тигру нос, и кровь закапала с его клыков - его же кровь. Шарахнувшись вбок, он фыркнул и замотал головой. Я метнулся вперёд, но удар оказался неудачным - тигр очень быстро развернулся, и хиршфенгер вместо того, чтобы перерубить ему крестец, рассёк залившуюся алым рыжую шкуру. Тигр отплатил мне тут же. Он всего лишь зацепил меня когтем - по левому бедру снаружи - и кровь хлынула на глину, расплываясь чёрными пятнами. Следующий удар лапы выпустил бы мне кишки, но я отскочил и удачно рубанул по этой самой лапе - остриё ударилось в кость, и саблезуб, поджав лапу, захрипел от злости и боли.
Тогда я рванулся вперёд, держа хиршфенгер обеими руками для укола. Лезвие вошло точно под левую лапу.
Тигр дёрнулся, отшвыривая меня прочь. Я прокатился по глине, ссаживая локти, колени и ладони, вскочил…
Тигр умирал. Разинув пасть, он выплёвывал кровь, одновременно когтями пытаясь достать палаш, сидящий под лапой. Потом - закашлялся, выгнул спину… и рухнул на бок. Скребнул задними лапами.
Всё. Кровь ещё продолжала течь из настии, но уже просто вялым ручейком.
Я подскочил к нему и, наступив ногой на ещё тёплый, ещё живой бок, вырвал оружие. На миг кровь хлынула из пасти сильней, но и только.
- Цирк кончился, - пробормотал я, ладонью затирая рану от когтя, - начинается театр драмы… Ну, что притихли? - поинтересовался я уже у негров и громко. - Кто заберёт у мня палаш?
Кажется, никому не хотелось этого делать, никто и не стремился. Но и растерянными они не выглядели.
Странно .
Снова какое-то движения я уловил за спиной. Слона они сюда решили спустить, что ли?
Но это была всего лишь удобная приставная лестница, по которой спускался…
…Я даже заморгал. В окружении того, что было рядом, фигура, с пыхтением сползавшая про лестнице, выглядела комичной и нелепой. Я продолжал моргать. Этот персонаж, ничуть не напоминавший негра, очень походил на короля Дуляриса из любимого мной фильма "Полёт в страну чудовищ" - какое-то полосатое балахонистое одеяние, длинный вислый нос, вывернутые губы, маленькие глазки… Только Дулярис был высоким и тощим, а этот - низеньким и толстым. Даже на расстоянии я ощущал противный запах пота.
- Ффухх… - сказал толстяк, промокая лоб рукавом. Не негр… кто такой? Сейчас я сам походил на зверя, не понимающего, чего ожидать от нового существа. - Ну хватит, я тебя беру, - махнул рукой толстяк, безбоязненно чапая ко мне. - Бросай палаш.
Меня поразило даже не то, что он говорит по-русски. Куда более странным был беззаботный тон, которым он требовал от меня бросить оружие.
Я усмехнулся и послал палаш по дуге - ему в правое плечо, чтобы отвалить весь верх жирного тела - с головой и левыми плечом и рукой - как краюху хлеба.
Мне показалось, будто я всем телом врезался в обтянутую резиной стальную дверь. И, проваливаясь в темноту, я ещё успел заметить гаснущим сознанием совершенно странную , невозможную здесь вещь.
Пояс. Пояс, который был почти скрыт складками одеяния толстяка.
Пояс из квадратных, металлически-зеркальных секций на гибкой основе.
* * *
Мозги тоже можно перегрузить.
Этот толстенький типчик, кто бы он ни был, мог не трудиться заковывать меня в хитро соединённые вместе ручные и ножные кандалы - блестящие, похожие на какие-то злые игрушки. Во-первых, когда я пришёл в себя, у меня страшно ломило позвоночник. А во-вторых, я лежал в открытом кузове приземистого автомобиля-пикапа, нёсшегося по очень хорошей асфальтовой дороге в окружении деревьев красивого парка. Именно парка, не леса. Иногда навстречу проскакивали такие же автомобили. За деревьями мелькали фигуры в широких одеждах, слышались звуки веселья, музыка. Я отключился. Не потерял сознания, а просто перестал воспринимать окружающее, тупо глядя перед собой. Мне стало глубоко наплевать на происходящее. В какие-то несколько минут рухнула картина мира, которую я тщательно и непротиворечиво выстраивал больше трёх лет. Если бы автомобиль сейчас въехал на территорию, скажем, Трафальгарской Площади, как с фотки в учебнике - я бы и не ворохнулся. Обрывки мыслей-догадок о происходящем лениво странствовали в голове, особо не напрягая парализованный мозг.
Автомобиль остановился. Я услышал несколько голосов - в том числе и голос "Дуляриса" - которые перекрикивали друг друга, что-то талдычили на совершенно непонятном визгливом языке. Интонация была весёлой, словно встретились старые друзья. Я всё ещё плохо соображал; над краем кузова появилась по пояс женская фигура. Смуглая брюнетка лет тридцати рассматривала меня сверху вниз странными глазами (я не знал слова "похотливые", поэтому не понял их выражения). Она, пожалуй, была бы красивой… но что-то мешало. Чего-то не хватало. Не во внешности - может быть, именно в этих глазах?
Около кабины продолжали разговаривать и смеяться. Женщина движением больших пальцев спустила с плеч просторное платье, обнажив большие груди, в соски которых были продеты золотые кольца, украшенные зелёными и алыми искорками драгоценных камней. Большим пальцем правой массируя то один, то другой сосок, она перегнулась через борт кузова и, левой рукой взяв мой член, наклонилась к нему, несколько раз провела языком… В этот момент её окликнули. Женщина резко распрямилась, ответила. Подошёл "Дулярис", и женщина, указывая на меня, начала горячо его уговаривать, то и дело повторяя: "Абди!" Абди… арабы?! Похожи… "Дулярис"-Абди отмахивался, потом просто гаркнул на неё и ушёл; завёлся мотор. Женщина, фыркнув и не трудясь подтянуть платье, танцующей походкой пошла прочь, к обочине. Машина тронулась, и мимо меня проплыла чудовищная картина, которую я увидел во всех подробностях. Среди деревьев, на красивых скамьях и столах, шёл пир-оргия. Там было много этих… смуглых, мужчин и женщин, полуголых и вовсе голых, евших, пивших и смеявшихся. Но их я почти не различил. Зато различил и запомнил белую девочку лет четырнадцати - одетая в один золотой ошейник, она стояла на коленях перед мочащимся её в лицо вислопузым толстяком лет пятидесяти; светлые волосы потемнели от… от… И тут же, на столе, среди разбросанных объедков, был разложен мальчишка - кажется, помладше. Четыре женщины держали его за руки и ноги, а пятая ритмично опускалась и поднималась на его вздутом члене, натуго перетянутом лентой…
…- Вот мы и приехали, - сказал по-русски Абди, появляясь сбоку кузова. И. прежде чем потерять сознание от того же мягкого удара, я увидел за его спиной переплетенье улиц, домов и стен.
Город…
…Я пришёл в себя от того, что меня били по щекам и, ничего не понимая, уставился в нависшее надо мною лицо Абди. Он улыбался, потом рывком за волосы приподнял меня и, дыша в ухо чем-то отвратным, сказал - по-прежнему по-русски:
- Я хочу тебе кое-что показать, Кое-что очень интересное, - и вывернул мою голову в сторону.
Мы были в улице, стиснутой с обеих сторон глухими серо-жёлто-белыми стенами - у меня мгновенной ассоциацией мелькнули кадры из фильмов о разных там басмачах и кишлаках. На улице было безлюдно, только сидел прямо посреди неё, возясь в пыли, невероятно грязный и обросший голый парень лет пятнадцати. Он негромко гудел на одной ноте.
- Видишь? - Абди потянул меня за волосы. - Это Дурак. Он тут уже двенадцать лет. Когда его привезли сюда, он был непослушным. Очень непослушным. Пытался бежать. Вёл себя, как будт овсё ещё человек, а не раб. Не хотел подчиняться, как положено… Тогда его хозяин кое-что с ним сделал. Простенькое, но эффективное. Теперь он вообще ничего не хочет - вот так ходит, играет с песочком и гудит. Уже двенадцать лет. Не правда ли - поучительно и интересно? - он сжал мои волосы ещё сильнее.
- Мамочка… - невольно вырвалось у меня, и я ощутил (первый раз в жизни!) резкий позыв к непроизвольному мочеиспусканию, если так можно выразиться. Короче, я чуть не обоссался. А думал-то, что всё самое страшное уже видел и испытал…
- Запомни это, - Абди потрепал меня свободной рукой по щеке. - Запомни - и жизнь твоя станет куда приятней. А сейчас отправимся дальше, мы ведь уже почти приехали. Придётся тебе ещё полежать тихонько, отдохнуть. А там мы прибудем на твоё новое место проживания.
Я не уследил, что он сделал с поясом - странным поясом ! - потому что всё тот же мягко-беспощадный удар хватил меня наповал.
* * *
Вот я и оказался в Городе Света.
Впрочем, я немного не так представлял себе это прибытие. А сам город замкнулся для меня в один-единственный колодец дворика - пять на пять, большие ворота с засовом из кованой бронзы, навес в углу, как для собаки…
Только это не для собаки, а для… меня .
Для четырнадцатилетнего сторожевого мальчишки.
Когда я пришёл в себя, всё уже было кончено, двор пуст, а на шее я ощутил холодный металл. Ощущение было таким страшным, что мне показалось, будто ошейник душит меня, как живые ледяные пальцы, и я вцепился в него обеими руками, хватая воздух открытым ртом.
Я обернулся. Цепь от ошейника уходила в стену за навесом, под которым стояли две миски. От белёных стен пекло жаром, солнце стояло прямо над головой.
Вторую - внутреннюю - дверь украшал сложный резной рисунок.
Я ещё раз огляделся и застонал - раньше, чем сумел себя сдержать, застонал от тоски и ужаса. Мне было страшно сейчас - так, как не было страшно, когда мне собирались отрубить голову. Потому что смерть - это миг. А мне-то предстояло жить . Жить в этом душном четырёхугольнике. Жить долго. Может быть - вечно.
Ноги у меня подкосились, и я сел в пыль голой задницей - кстати, оказалось, что я и правда ещё голый, и сейчас меня это добавочно беспокоило. Мне вспомнился тот норвежец, который умер у нас в плену - просто потому, что не мог быть не свободным - и на миг мне подумалось, что и я могу вот так умереть.
Нет. Умирать мне было нельзя. Нельзя, надо было выбраться отсюда. Любой ценой и когда угодно, но выбраться, а для этого надо было жить и не распускаться…
…Цепь позволяла обойти весь дворик - при максимальном натяжении я как раз упирался физиономией в угол по диагонали от "своего". На меня снова накатила тоска. Странно. Я с удивлением понял, что ощущал себя лучше, когда валялся в сарае на Кавказе. Тогда я был пленным, воином, потерявшим свободу в бою. Сейчас я был рабом. Четырнадцатилетним мальчиком, которого лишили свободы - и которому весь его предыдущий опыт не подсказывал ни единого выхода.
"Ибо неволе предпочитают все они смерть," - вспомнил я сказанные о наших предках-славянах слова византийского историка Захари Ритора. И опять подумал - а что, если?… Ребята позаботятся о Танюшке… Сейчас разбегусь, и…
Я был уверен, что у меня хватит воли раскроить себе череп о стену. У того меня не хватило бы, а сейчас - хватит.
Нет, решил я. Я буду жить и выберусь, даже если отсюда ещё никто и никогда не выбирался. Я буду первым.
Я вернулся под навес. У самого угла обнаружилась прикрытая деревянной крышкой яма - глубокая. Туалет… Очень мило, по крайней мере, не придётся гадить, где попало. Ещё бы рулон туалетной бумаги, но она и в Союзе дефицит, в конце концов.
Миски были глиняные, неглазурованные, но явно серийные. В одной оказалась вода - не холодная, но чистая. В другой - с верхом обрезков жареного мяса. Пахло от них одуряющее вкусно - со специями, с перцем, как я любил и как уже давным-давно не ел. Объедки с хозяйского стола - со стола этого носатого губастого пузана.
Ну и чёрт с ним.
Я съел мясо (и правда - очень вкусное), выпил половину воды и улёгся на подстилку. Наверное, задремал - даже точно задремал, потому что вдруг оказалось, что передо мной на корточках сидит мальчишка на год-два младше меня.
Он сидел, сложив руки на поднятых к подбородку коленях - загорелый и тоже голый, как и я. Таких ребят я видел там на картинках в книжках про Древнюю Грецию, да и здесь на Балканах - тоже: тугая копна золотисто-рыжих кудрей, брови вразлёт над большими серыми глазами, высокий прямой нос, чёткие губы… Он смотрел неожиданно весело, только вот что-то странное было в… в нём во всём. Я не мог понять - что, поэтому просто сел, меряя мальчишку взглядом.
- Ты грек? - спросил я, подбирая слова. Мальчишка кивнул своими кудрями:
- Я знаю русский, - сказал он почти без акцента. - Я был вместе с вашими. В самом начале, до того, как попал сюда. Я принёс тебе пить.
Он кивнул на миску - снова полную воды.
- Спасибо, - ответил я, продолжая пытаться понять, что с ним не так. - Меня зовут Олег.
- Кристо, - преставился мальчишка. - Я буду тебе приносить есть и пить. И немного говорить с тобой, когда хозяина нет дома.
- Хозяин… - я помедлил. - Чем он занимается-то?