– Выходит, господин барон, этот взрыв оказался сюрпризом не только для вайхов? Мы посадили человека вон в той россыпи камней, единственной задачей которого было дернуть за веревочку, когда враги окажутся над зарядом. Ничего сложного – порох, пистолет и привязанная к нему веревка. Согласитесь, неплохо сработало.
Спору нет, очень неплохо и очень вовремя. По всей видимости, заложили бомбу, когда я соизволил поспать после обеда.
– И сколько же их было? – спросил я у графа, имея в виду количество вайхов.
– Не меньше тысячи, никак не меньше. И это нападение оплачено золотом – понимаете, барон? Вайхи получили золото за то, чтобы не стало ни Сентокса, ни Ингарда… – Граф не стал продолжать тему, но и без того все было понятно.
Фер Стянуа продолжил свой объезд, а я тронул коня в сторону воронки, все еще питая надежду отыскать Шлона живым. Но мы не нашли его тела. Да и немудрено, в том месте было такое ужасное месиво из человеческих и лошадиных трупов, что даже мне стало нехорошо.
Я старался оставаться невозмутимым, хотя давалось это очень нелегко. Тщетно, все наши поиски не дали никакого результата, – правда, Нектор утверждал, что одна из мертвых лошадей принадлежит его другу.
Наши общие потери составили около трети убитыми и ранеными. Больше всех досталось, конечно, кирасирам, что неудивительно. Анри Дьюбен получил ранение в плечо и был отправлен вместе с остальными ранеными в Ингард. Попытка отыскать Шлона среди тех, кого увезли в город, тоже не увенчалась успехом. Шлон исчез бесследно, – вероятно, так и попадают в списки пропавших без вести.
Мы простояли в заслоне еще сутки, ожидая повторной атаки вайхов. Разведка, посланная на поиски степняков, вернувшись, доложила, что вайхи ушли в свои степи. И тогда все мы свернули лагерь и поехали в Ингард, где нас ждал настоящий праздник.
Благодарные жители устроили нам замечательный прием, плавно перешедший в массовое гуляние с музыкой, песнями, плясками и бочонками вина, открытыми для всех желающих его употребить.
Мы с Анри праздновали в здании городской ратуши, куда получили приглашение вместе с офицерами. Было очень весело, вино лилось рекой, призывные женские взгляды обещали нам, героям и защитникам, то, что вайхи рассчитывали взять силой. Забыв о своих царапинах и ранах, мы всей душой окунулись в этот праздник. Я весело общался с двумя хорошенькими девицами, когда ко мне с рукой, висящей на перевязи, подошел Анри Дьюбен.
– Артуа, – сказал он, – вы нанесете мне смертельное оскорбление, если не заглянете в мой дом по дороге в столицу. Тем более что стоит он как раз близ дороги. Обещайте же оказать мне эту честь, и при этом обещайте немедленно.
Я согласился сразу – отчего же нет? В конце концов, мне самому будет очень приятно побывать у Дьюбена в гостях. Дальше лилось вино, произносились тосты и здравицы, играла музыка, под которую кружили в танцах пары, звучали обещания городского главы подарить всем героям золотое оружие и сделать нас почетными гражданами Ингарда, снова вино…
Проснувшись, я обнаружил себя лежащим на спине в совершенно незнакомой комнате на постели в обнимку сразу с двумя молоденькими обнаженными дамами. Они прижимались ко мне с обеих сторон, сложив на меня стройные ножки и изящные ручки. Я скосил глаза направо, затем налево. Так и есть, брюнетка и блондинка. Все как в моих давних и тайных мечтах – в постели с двумя девчонками, обязательно одна черненькая, а другая светлая. Я судорожно попытался вспомнить подробности ночи, но ничего, кроме смутных отрывков, не припоминалось.
Вот я целую девушку с темными волосами, кажется ее зовут Моника. Стоп, Моника – это блондинка, а брюнетку зовут… Как же ее зовут? Лана. А может, наоборот?
Господи, ну почему так случилось, за что ты меня так наказываешь? Хотя Создатель здесь ни при чем, пить надо меньше, только и всего. От моего горестного вздоха девушки проснулись и сразу защебетали. Они совершенно не выглядели разочарованными, а я продолжал мучить себя вопросами: было у меня с ними хоть что-нибудь или нет? С именами проще – одна зайка, и другая тоже зайка. С этим я справлюсь, не впервые. А вот как осторожно узнать об остальном? Набраться наглости и спросить напрямик? Можно ведь и обидеть девушек, а они такие симпатичные, такие лапочки.
Наконец я решился и заявил:
– Зайки, представляете мой ужас, я совсем ничего не помню. Я вас ничем не обидел? Если так, я не переживу, вы такие милые, такие красотулечки…
Светленькая спросила:
– Артуа, ты действительно ничего не помнишь?
Я отрицательно покачал головой: к сожалению, ничего.
– Совсем-совсем ничего?
– Да. Совсем ничего. – И опять горестно вздохнул.
– Да, Артуа, ты настоящий герой. Так умотать двух девушек, что они чуть не сбежали, и ничего не помнить…
Я внимательно посмотрел в глаза обеим, но не заметил ни тени насмешки.
– Девушки, красавицы, – взмолился я, – расскажите, пожалуйста. Ну ничегошеньки не помню, честное слово. Мне в бою по голове досталось, – наверное, из-за этого, – нашел я выход, вспомнив про свою царапину. Кстати, Ворону нужно до земли поклониться за конский волос в шляпе – нашел ее Прошка, с тульей, разрубленной чуть ли не пополам, и пластины не помогли.
Девчонки наперебой начали повествовать о событиях прошедшего вечера. О том, как мы знакомились, я еще что-то мог вспомнить. А вот потом…
– Сначала подошел Анри, твой друг, и начал рассказывать, какой ты герой, – говорила брюнетка, которую, как оказалось, звали Лоника. – А ты, Артуа, посоветовал Анри купить седло полегче, потому что ему часто приходится носить его на себе…
Вот же черт, надо будет не забыть извиниться перед Коллайном.
– Анри не обиделся на меня?
– Нет, он только рассмеялся и сказал, что при случае отыграется. – Это уже Мона, блондинка.
– Потом подошел другой Анри, с перевязанным плечом, и тоже стал говорить, что ты герой, – продолжила рассказ Лоника.
– А я?
– А ты ответил, что все герои. Но самый большой герой тот, кто сможет прямо сейчас не отрываясь выпить большую бутылку игристого прямо из горлышка.
– А что он?
– Он тоже рассмеялся и сказал, что заранее признаёт свое поражение. Тогда ты сам взял и выпил всю бутылку. А мы стояли и хлопали, пока ты ее пил.
Да, алкаш – он и в Империи алкаш.
– Потом ты взял гитару и начал петь красивые песни. Сначала такую, что все военные подпевали тебе. Там еще слова есть, чтобы не спешили хоронить.
Да уж, куда мне без этого.
– Потом ты сказал, что должен рассказать нам с Лоникой страшную тайну, но только в укромном месте, и мы пришли сюда.
Какую еще страшную тайну, кто бы мне ее доверил?
– Ты рассказал нам с Моной, что вайхи напали из-за нас, когда узнали, что в Ингарде живут две самые красивые девушки Империи, а ты проезжал мимо и не смог удержаться, чтобы не помочь.
Ну это на меня похоже, я и трезвым часто занимаюсь тем, что вешаю лапшу на женские ушки.
– А что было потом, зайки вы мои милые?
Девушки немного засмущались, но Лоника все же ответила:
– Потом мы играли, втроем.
Вот как, значит, играли. А я-то надеялся… Я обвел взглядом комнату, ища карты, шахматы или кости какие-нибудь…
– Во что же мы играли, рыбки?
– В миссионеров, в амазонок и еще… – Мона припомнила незнакомое слово: – В "догги стайл".
Значит, все было, было! А я совсем ничего не помню. Лицо у меня, видимо, так сморщилось, что Лоника испуганно спросила:
– Арти, у тебя голова болит? Сейчас вино принесу.
Девушка в чем была, а была она абсолютно ни в чем, метнулась к столу, мелькнув такой славной попкой, что я сморщился еще больше. А талия такая тонкая – ее же можно пальцами обхватить!
Все, с сегодняшнего дня ни единой капли, вот только сейчас промочу мигом пересохшее горло. Лоника вернулась с бокалом вина, поднеся мне его к самому рту. Но я узрел нечто значительно более привлекательное и впился долгим поцелуем в милые розовые губки. В награду я получил полбокала вина, пролившегося мне на голову, а Мона сказала:
– Артуа, я тоже так хочу…
Спустя минут сорок мы лежали точно так же, как в тот момент, когда я проснулся.
"Артуа, да ты настоящий герой, – думал я. – Надо было давно бросить курить. Или это корешки до сих пор действуют? Обязательно узнаю у Коллайна – ничего он необычного у себя не заметил? Наверняка Анри не скучал этой ночью в одиночестве. Только осторожненько нужно, осторожненько", – вспомнил я "босс ор боссен".
А может, воздух такой в Ингарде? Тогда стоит остаться здесь жить. Славный городок, и девочки очень славные. Я по очереди поцеловал чуть ли не мурлыкающих заек.
А что, могу себе позволить, и люди ко мне здесь хорошо относиться будут.
Куплю большой дом, сад разведу, хозяйство, хрюшек всяких. Опять же парное молоко, можно коммерцией заняться. И от людей почет и уважение. Как говорится, лучше синица в руке, чем дятел в заднице.
И надолго тебе хватит терпения? – спросил я сам себя. На неделю, на месяц, на два?
Заканчивай дурить, пара месяцев – и со скуки сдохнешь. Тоже мне, фермер де Койн. Прощайся и дуй к парням, время к обеду.
Я оделся, очень вежливо и нежно попрощался с нечаянными подружками, клятвенно уверив их, что обязательно навещу в следующий раз, когда окажусь в Ингарде. Потом совсем уж было собрался покинуть гостеприимный дом, но вдруг оглядел Лонику и Мону новым взглядом. Что за симпатичные мордашки, что за славные фигурки у этих девушек, залюбовался я, стоя уже у самой двери, и в душу закралось сомнение: не слишком ли я тороплюсь покинуть их? Когда еще в следующий раз мне будет так хорошо… Словом, прощание затянулось еще на час.
Глава 21
Милана
На постоялом дворе, называющемся лаконично и загадочно "Ку-ку", где остановились наши люди, к моему приходу собрались уже все. Стол в отдельной обеденной комнате, которую они заняли, ломился от яств и напитков. Хозяин двора помимо заказа расщедрился по поводу произошедших событий, выкатив на стол столь разнообразную снедь и выпивку.
Поприветствовав всех присутствующих, я уселся во главу стола.
– Шлона поминаем, ваша милость, – сообщил мне Прошка.
Да уж, такого парня потеряли. Мне очень нравился Шлон, балагур и весельчак, не унывающий в любых ситуациях и всегда готовый подставить надежное плечо. Да и поваром, чего там говорить, он был отменным. Прекрасное настроение, с которым я сюда пришел, сразу упало до минусовой отметки.
Я спросил у Прошки, осталось ли что-нибудь в заветной посудине. Утвердительно кивнув, Проухв вытащил из баулов, сложенных в углу комнаты, мой походный стакан из серебра, верно служивший мне почти два года, и бутыль, в которой плескалась искомая жидкость. Последовала привычная уже процедура смешивания содержимого бутыли и воды до нужной консистенции, после чего Проухв разлил всем присутствующим в подставленные емкости полученный продукт. Свой стакан я налил сам, прямо из бутыли, наполнив его до краев.
Встав на ноги и дождавшись тишины, я немного помолчал, после чего произнес: "Пусть земля ему будет пухом", хотел еще что-то добавить, но махнул рукой, плеснул немного самогонки на пол и выпил залпом. Чтобы сразу пробрало, чтобы отпустила щемящая тоска и горечь утраты. Потом сел, прислушиваясь к ощущениям.
Прошка мгновенно придвинул ко мне блюдо, доверху наполненное дичью и овощами. Когда огонь в желудке немного угас, я налил повторно и снова выпил. Народ, неотрывно наблюдавший за моими манипуляциями, тихо обменялся впечатлениями. Ворон даже уважительно крякнул, а у Прошки и вовсе отвисла челюсть.
Да чего уж там – вся хитрость в том, чтобы набрать как можно больше воздуха в легкие, подождать, пока утихнет огонь в желудке, и только потом уже выдохнуть. В прошлой жизни мне однажды пришлось по ошибке спирт спиртом запить – и не умер, а здесь всего-то градусов семьдесят.
Тогда, на Северных Курилах, перепутал я стаканы, с виду совершенно одинаковые, и пришлось мне пить второй, тоже со спиртом, чтобы не потерять лицо перед особами женского пола. Ребячество, конечно, да годков мне было тогда не более двадцати.
Выдохнув, я основательно взялся за мясо, на пустой желудок пить такими дозами чревато. В голове зашумело, все окружающие стали близкими и родными. И все равно Шлона жалко: как же так, столько вместе прошли, – и на тебе, прямо на глазах. Ребята тоже выпили, загремели приборами, поглядывая на меня. Но мне уже достаточно, дальше сами.
Я уже собрался идти спать, когда за дверью послышался хорошо знакомый голос, дверь со стуком отворилась, и в комнату ввалился Шлон собственной персоной.
Он был грязный, как будто только что из-под земли, помятый, с растрепанной шевелюрой и разорванной до пупа рубахой, но с висящей на боку саблей и при двух пистолетах. Мы все застыли как истуканы в разнообразных позах. Объединяло нас лишь то, что у всех были открыты рты и выпучены глаза.
Шлон сам застыл на мгновение, потом повел носом, уловив едва слышный запах самогонки.
– А что это вы все здесь делаете? – спросил он хриплым голосом.
– Тебя поминаем, – ответил Нектор, как мне показалось, слегка испуганно.
Шлон снова принюхался и спросил:
– Мне с вами можно?
– А ты точно живой? – ответил Пелай вопросом на вопрос с сомнением в голосе.
– Точно, – ответил Шлон и яростно поскреб грудь, обводя взглядом стол.
Мы хохотали так, что мне пришлось уцепиться обеими руками за край столешницы, чтобы не сползти на пол. Некоторым удержаться не удалось, и из-под стола тоже слышался смех.
Прийти на собственные поминки и попроситься за стол – из нашей компании на это способен только Шлон, кто же еще.
На шум заглянул испуганный хозяин таверны, посмотрел на нас и скрылся, наверняка сделав о нас не самые лестные выводы. Я же почувствовал, что катастрофически пьянею: алкоголь воздействовал на меня все сильнее и сильнее. Не слишком уверенно утвердившись на ногах, я обратился к нашей потере, успевшей выпить и усиленно закусывающей запеченной в тесте уткой.
– Ты, – я обличительно ткнул в него пальцем, – негодяй, законченный негодяй и подлец. И потому… – Тут стало ясно, что скоро язык перестанет мне подчиняться, и я решил закругляться с речью: – И потому… – Шлон сидел, замерев, с куском мяса, торчащим изо рта. – И потому… дай я тебя обниму, брат! – Пошатываясь, мне удалось добраться до него, ни разу не упав, и обнять и похлопать по спине.
– Прошка, отведи меня в комнату, где есть мягкая постель и где нет никого – слышишь, совсем никого, ни в постели, ни даже рядом. Мне нужно подумать, что делать дальше с этим типом. Пока я склоняюсь к мнению, что его нужно закопать там же, откуда он вылез.
Уже в дверях, опираясь на руку Проухва, я бросил взгляд на Шлона, который продолжал сидеть в полном недоумении. Нектор, находящийся рядом, задумчиво смотрел на него, поглаживая крепкий кулак.
Из Ингарда мы выехали через сутки, ранним утром, посвятив предыдущий день отдыху и подготовке к дальнейшему пути домой. Вместе с нами в сопровождении нескольких человек ехал Анри Дьюбен, получивший отпуск по ранению. Ранение, полученное Дьюбеном, было не столько тяжелым, сколько болезненным, и он активно принимал участие в нашем разговоре с Коллайном, время от времени морщась и осторожно потирая плечо, потревоженное тряской.
В хвосте колонны ехал Шлон, стараясь лишний раз не попадаться мне на глаза. Еще вчера я узнал подробности его пропажи практически на двое суток. Если говорить кратко, копье степняка попало в стык между задней и передней половинками кирасы, слегка оцарапав ему правый бок. А вот лошадь его погибла, упав на скаку и придавив хозяина. К тому же уже на земле Шлон получил удар по голове, лишивший его сознания.
Придя в себя, Шлон выбрался из-под коня, а поскольку битва уже закончилась, побрел к укреплениям. По дороге он встретил знакомого горожанина, с которым познакомился, когда ездил в город за припасами. К чести местных жителей надо сказать, что нам помогали около тридцати человек, прибывших из Ингарда, вооруженных кто чем.
Близкие по духу, Шлон и его знакомый принялись праздновать победу и все никак не могли остановиться. Наконец проснувшись между капустных грядок, Шлон вспомнил про остальных и быстро нашел нас благодаря нашей популярности…
К исходу четвертого дня пути мой маленький отряд достиг Сверендера, лежащего уже на Имперском тракте, родного города графа Анри Дьюбена. Когда-то Сверендер являлся центром Сверенского графства, но и после деления Империи дедушкой нынешней императрицы на новые административные округа оставался одним из самых больших городов провинции Тосвер.
Город лежал в низине, у излучины крупной реки Сверен, которая и давала ему название.
Вообще-то у меня с этой местностью связаны многие воспоминания, по большей степени грустные, но в самом городе я никогда не был.
Мягко, но решительно отвергнув приглашение графа погостить в его доме, мы остановились на постоялом дворе, расположенном на восточной окраине Сверендера. Уходя, Дьюбен взял с нас клятву, что навестим его завтра вечером: он устраивал праздник по случаю дня рождения супруги. Граф еще из Кайденского ущелья отправил вперед посыльных, чтобы успокоить жену и дать ей время подготовиться к встрече.
На следующий день мы с Коллайном обежали местных портных, желая приобрести более или менее приличное платье, которого мы лишились, бросив при бегстве от вайхов, и к вечеру уже стояли на пороге дома графа.
Дом Дьюбенов был по-настоящему огромен и вместе с садом занимал почти целый городской квартал. Лакеи в праздничных ливреях предусмотрительно распахнули массивные двери, и мы с Анри оказались в огромной зале, ярко освещенной большими люстрами, где уже играла музыка и веселилась местная знать.
Граф Дьюбен, увидев нас, подхватил под руку стройную, тоненькую женщину с пышными волосами цвета спелой пшеницы и поспешил к нам. Чем ближе они подходили, тем больше холодело у меня в груди и чаще билось сердце.
– Дорогая, я рад представить моих друзей, барона Анри Коллайна и барона Артуа де Койна, спасшего меня от верной гибели в Кайденском ущелье. Господа, это моя обожаемая жена, графиня Милана Дьюбен.
Коллайн отвесил галантный поклон, дополнив его не менее галантным поцелуем руки графини и комплиментом по поводу ее внешности. Затем отошел чуть в сторону, уступая мне место.
– Дорогой, я неплохо знаю барона Артуа де Койна, которому тоже обязана жизнью, причем не один раз, – произнесла Милана, протягивая мне руку для поцелуя. Я коснулся губами изящных пальчиков графини, пробормотав при этом нечто, надеюсь, похожее на приветствие. Граф бросил на нас несколько удивленный взгляд.
– В таком случае я прошу вас, дорогая, познакомить баронов с нашим домом и остальными гостями. – И Дьюбен направился к группе только что вошедших офицеров, среди которых я узнал графа Мигуэля фер Стянуа.
Мы встретились с Миланой взглядами, и я увидел в ее глазах то, чего больше всего боялся увидеть, – она не забыла меня, совсем не забыла. Анри незаметно удалился, тонко прочувствовав момент, когда третий абсолютно лишний.
– Здравствуй, девочка, – сказал я, стараясь не выдать голосом чувства, что бушевали у меня внутри.
– Здравствуй, Артуа, – ответила Милана, и мне показалось, что голос ее дрогнул.
Мы стояли, глядя друг на друга, и мне стоило немалых сил удержаться, чтобы не прижать ее к себе, плюнув на все приличия и условности.