- Отвратительное сравнение. Вернемся в Коршен, продай Силенцию, он охоч до таких вывертов. - Бездарность придворного поэта графа Лаварро давно вошла в присловье. - Ладно, давай проверим, ничего мы здесь не забыли?
Пряча сверток Теренция под плащ, она обвела взглядом полутемную комнату. Глаза ее остановились на мертвеце. Странное ощущение, что она не может уйти - просто так. Как будто нужно сделать еще что-то… Но что?!
Не обращая внимания на спутника, который, досадуя на женскую медлительность, призывал ее поторапливаться, Палома вернулась к трупу и вновь опустилась перед ним на колени. Что же она могла пропустить?
- Слушай, а плащ ты проверила? - внезапно спохватился Конан.
Верно. Плащ юноша подложил под голову, вместо подушки. Она и не заметила! Ругая себя за невнимательность, Палома встряхнула накидку, и была вознаграждена… свернутый лист пергамента покатился по полу.
Нагнувшись, киммериец подобрал послание. Спрятал к себе.
Все?
И лишь теперь - только теперь! - наемница обратила внимание на кинжал, которым был убит несчастный Теренций.
Еще не веря собственным глазам, извлекла оружие из раны, вертя его в руках, чтобы свет упал на рукоять…
- Ну, что там еще?! - Северянин навис над ней. Она отмахнулась.
- Отойди, мешаешь!
Наконец, увидев все, что хотела, она направилась к двери, по пути нетерпеливо окликая своего спутника:
- Что ты там застрял? Ждешь пока городская стража появится? Давай, шевелись!
Конан поперхнулся ругательством.
Лишь оказавшись на конюшне, где, как и обещал хозяин, их уже ждали оседланные лошади, Палома сжалилась над сгорающим от любопытства северянином. Опасаясь, помимо прочего, и за собственную жизнь: ей показалось, что если она станет и дальше играть в молчанку, он тумаками выбьет из нее признание.
- Этот кинжал… - замолчав, она огляделась по сторонам - не подслушивает ли кто.
- Да скажешь ты наконец, в чем дело?!
- Там птица на рукояти. Не просто для украшения. Я видела такие в Торе. Это символ Ордена Черного Кречета!
* * *
Полдень в Бельверусе. По утрам осень уже чувствуется, деревья зябнут под ее дыханием, но днем в сад возвращается лето. Громада королевского дворца за спиной, такая мрачная в другое время, сейчас кажется янтарно-прозрачной, словно вот-вот растает, медовой лужицей растечется под лучами солнца.
Посыпанные желтым песком дорожки золотыми ручейками разбегаются от поляны, стремясь поскорее добраться до самых дальних окраин сада. Они уносят влюбленные пары, стайки хохочущих придворных дам, стражников в доспехах, сверкающих на солнце, точно ожившие медные статуи.
На поляне пусто. Человек, сидящий на вздыбленном корне древнего вяза - его, по легенде, посадил сам Брагорас Первый, дав начало королевскому саду, - неподвижен, как само дерево, к стволу которого он прислонился спиной. Его черный наряд почти сливается с потемневшей корой.
Но вот вдалеке слышится детский смех - словно ручеек бежит, стремится, приближается… Человек оживает. Точнее, движутся только его руки. Они достают из кармана какой-то небольшой предмет. Деревянную игрушку. Два соединенных кружка; на стержне между ними намотана топкая бечева. Если резко бросить вперед - веревка разматывается… а затем неумолимо притягивает игрушку обратно. Деревяшка ложится в ладонь человека, тычется доверчивым щенком. Он делает новый бросок - теперь с замысловатой петлей в конце полета. И все повторяется.
Дети замирают на краю дорожки, толкают друг дружку локтями, не решаясь переступить границу поляны.
- Смотри, смотри, он опять здесь!
- Что это такое?
- Вот так штуковина!
- И как у него это получается?!
- Смотри!..
- Смотри…
Не обращая на ребятню никакого внимания, мужчина вновь отпускает игрушку. Подскакивая, она бежит по дорожке, насколько хватает бечевы - и возвращается. Всегда возвращается.
Пять пар округлившихся глазенок смотрят на это чудо.
Наконец самый смелый делает шаг вперед. Ему лет семь на вид. Белокурый, в аккуратном бархатном костюмчике, с крохотным мечом в золоченых ножнах. Маленькая рука тянется повелительно.
- Дай!
Человек безмолвно протягивает игрушку.
Ребенок бросает. Деревяшка беспомощно падает на землю. Остальные дети хихикают. Голосок - капризный, но требовательный:
- Как ты это делаешь? Покажи!
Человек пожимает плечами…
* * *
На привале, который путники сделали лишь ближе к вечеру - убедившись, что достаточно удалились от негостеприимного Церваля, - Палома была сумрачна и печальна. Приняв из рук киммерийца кружку с вином, половину пролила в костер, что-то тихо шепча при этом.
- Щенка этого что ли поминаешь? - Варвар посмотрел на нее с легким презрением, какое ему всегда внушала женская чувствительность. - И дался же он тебе?! Видит Митра - я только взглянул на него и сразу понял: не жилец… Если уж хочешь так высоко нос задирать, должен уметь и меч в руках держать, чтобы отбиться от тех, кто захочет этот нос подрезать! А у нашего петушка, кроме гонора, ничего за душой не было…
- Не скажи. Ты самого главного-то и не разглядел.
Это задело северянина не на шутку.
- О чем ты, скажи на милость?
- Да о том, что парень-то он был неплохой. Книжник, ты верно подметил, и в обычной жизни, наверняка, тихий и скромный - мухи не обидит.
- Чего же он тогда перед нами выставлялся?
- Не перед нами. То есть - не лично в нас дело. Просто у него была некая миссия. Кто-то поручил ему дело необычайной важности. Пареньку показалось - он взлетел в какие-то заоблачные сферы, вот и раздулся от гордости. Я заметила, как он то и дело косился на свой сундук. Посмотрит украдкой - и тут же плечи расправит, зубы стиснет, ну просто сам Эрмеиальд Отважный перед гирканской ордой… Так что и уважения он требовал не к себе лично - а к своему поручению. К тому, что он вез с собой. К тем людям, кто ему это доверил…
- И что же это было? Ты смотрела сверток?
- Разумеется. - Кожаную оболочку Палома срезала, едва они выехали за городские ворота. Тогда же прочитала и письмо, найденное в плаще Теренция. Вот только что это ей дало? - На, полюбуйся.
На пергамент Конан едва взглянул; хотя наемнице было известно, что ее спутник учен грамоте, однако читать он явно не слишком любил. Ладно, Паломе не составляло труда пересказать ему послание.
- Там, как видишь, нет имени адресата. И, вообще, никаких подробностей. Просто какой-то Марцелий рекомендует отрока Теренция вниманию некоего сиятельного месьора… Упомянут также скромный дар, что отрок везет с собой, но все туманно, намеками… потому он, должно быть, и хранил письмо на виду, оно явно ни для кого не представляет интереса.
- Плевать. Ты главное давай. Сверток, что я у него из сундучка выудил.
Что ж, пусть позабавится. Может, грубая мужская сила преуспеет там, где спасовал женский ум?
Плоская коробочка размером чуть поболе ладони и толщиной в два пальца была закрыта наглухо. Хуже того, не было ни щелки, ни намека на петли или замок - хоть что-то, что помогло бы ее открыть.
Поверхность, идеально гладкая, тоже не несла никаких зацепок. Ни рисунка, ни вырезанного узора, ни надписей…
- Слушай! - Конан, повертев странный предмет и так, и эдак, наконец сдался. - Похоже, это обычная деревяшка. Не знаю, конечно, на кой она парню понадобилась, но, согласись…
Наемница упрямо покачала головой.
- Если мы не способны разгадать секрет, это еще не значит, что секрета не существует. Потряси ларец - и прислушайся.
С выражением недовольства и сомнения варвар повиновался… и брови его поползли вверх.
- Там что-то шуршит! Или гремит… не пойму. В общем, что-то там есть внутри!
- Об этом я тебе и толкую.
- Так может - рубануть разок мечом, и дело с концом?! - Глаза его загорелись охотничьим азартом. Благословенная натура, искренне уверенная в том, что доброму клинку под силу решить любые проблемы!..
- Давай подождем пока, - осторожно возразила Палома, от греха забирая у своего спутника таинственную вещицу. - Сдается мне, здесь без магии не обошлось, тогда на ларец вполне могли наложить чары уничтожения. Если коробку попытаются открыть силой, содержимое просто сгорит, или еще что-нибудь…
- Может и так, - неохотно согласился Конан, провожая смурным взглядом деревянную шкатулку, которую Палома убрала на самое дно своего мешка. - Слыхал я о таких заклятьях… Придется что ли к колдунам идти?
Девушка пожала плечами. Она была уверена, что в Вертрауэне найдутся мастера и такого рода, но заранее говорить об этом не хотелось. Доберемся до Бельверуса - посмотрим!
* * *
Столица Немедии встретила путников проливным дождем; узкие улочки древнего города сделались почти непроходимыми; редкие прохожие, проклиная все на свете, крались под самыми стенами домов, вжимаясь в каменную кладку, когда проезжающий всадник или экипаж норовили окатить их грязной водой из лужи.
У Паломы не было своего дома в Бельверусе: содержать что-то приличное выходило слишком накладно, а селиться в трущобах она не желала. Да и не так уж много времени она проводила в городе, бесконечные разъезды давно сделались частью ее жизни. Однако хозяйка "Спящего единорога", постоялого двора в квартале виноделов, всегда готова была сдать девушке комнату, а в ее отсутствие за небольшую плату хранила скудные пожитки гостьи…
Конану место это пришлось по душе - в особенности огромное количество винных лавочек поблизости.
- Вот откуда ты так разбираешься в вине! - расхохотался он, когда они подъезжали к постоялому двору. - Редкий талант для женщины!
На самом деле, это была память от отца - у того был знатный погреб, и он беспрестанно пополнял его лучшими сортами со всей Хайбории; по осени из самых дальних концов Немедии к нему съезжались знакомые, дабы отведать каких-нибудь новых редкостей… Но она не стала вдаваться в объяснения.
- Здесь чисто, отличная кухня и очень тихо, - заметила она, вводя своего спутника в обеденный зал "Единорога". - По крайней мере, так было прежде, потому просьба не устраивать дебошей и не портить мою репутацию…
С показным смирением гигант-киммериец кивнул, но, судя по озорному огоньку, блеснувшему в синих глазах, едва ли он намеревался сдержать слово. Придется присматривать за ним, со вздохом сказала себе Палома. Опыт их стоянок в пути заставил ее свыкнуться с любовью северянина к кутежам…
Лиланда, хозяйка заведения, едва завидев гостей, бросилась девушке на шею, при этом с любопытством косясь на ее товарища.
Хрупкая, крохотная женщина, она отнюдь не производила впечатление особы, способной справиться с таким непростым делом, как содержание постоялого двора. Сколько знала ее Палома, она не уставала этому поражаться: под детской, кукольной внешностью скрывалась несгибаемая воля и стальной характер.
Еще довольно молодая, Лиланда уже пять лет как похоронила мужа и решительно отвергала притязания многочисленных ухажеров, горевших желанием помочь очаровательной вдовушке управлять заведением. Она предпочитала быть сама себе хозяйкой и в открытую заявляла об этом - что в суровой патриархальной Немедии требовало от женщины немалого мужества. Впрочем, это отнюдь не мешало ей интересоваться мужчинами. По крайней мере, суровый спутник Паломы сразу пришелся ей по сердцу. Выразительно стрельнув глазами, она безмолвно задала той вопрос - и получила такой же молчаливый ответ: "путь свободен". Наемница отнюдь не собиралась претендовать на то, чтобы единолично завладеть вниманием киммерийца. К тому же она рассчитывала, что будет очень занята в ближайшие дни - так уж пусть лучше варвар находится под надежным присмотром!
Обрадованная, Лиланда тут же принялась хлопотать вокруг Конана, предлагая ему перекусить и освежиться с дороги, осыпая тысячей вопросов о том, как прошло их путешествие, и впервые ли он в Бельверусе, и не нуждается ли в помощи - так что даже избалованный женским вниманием северянин почувствовал себя польщенным.
Хозяйка отвела им две соседние комнаты - причем, как с улыбкой отметила Палома, собственные покои Лиланды находились через стену от киммерийца. Вот и славно… Сославшись на усталость, она удалилась к себе, пообещав, что спустится к ужину и попросив нагреть для нее воды в купальне.
Ей необходимо было побыть в одиночестве, собраться с мыслями перед свиданием с Рингой.
* * *
Человек в королевском саду по-прежнему, словно па троне, восседает на корне вяза. Каждый день его можно найти здесь. Он молод, у него кинжально-острое лицо, темные волосы зачесаны назад и перехвачены в хвост, - прическа, каких в столице уже лет двадцать не носят. Губы и глаза, бесцветные, почти не выделяются на фоне бледной кожи, отчего все лицо кажется словно вмороженным в лед.
Он по-прежнему играет с фаруком. Бросок - и деревяшка, описав причудливую петлю, возвращается в ладонь. Еще бросок - человек приотпускает веревку, и игрушка мячиком скачет по земле… чтобы в конце концов опять найти руку хозяина. Человек смотрит на фарук едва ли не с нежностью.
Заслышав дробный топоток, он, как обычно, не поднимает головы, всецело поглощенный своим занятием. Дети приходят ежедневно… Но сегодня есть одно отличие. Следом за крохотными башмачками с серебряными пряжками печатают шаг мужские сапоги. Тонкая алая кожа, узкие черные каблуки.
Человек неспешно прячет игрушку под плащ, поворачивает голову, начинает подниматься с места… Но пронзительный голосок останавливает его:
- Нет! Не убирай! Я нарочно папу привел - покажи ему, как ты это делаешь!..
Глава II
На назначенную встречу Ринга не пришла. Разглядывая человека, что уселся напротив нее в условленный час, в таверне "Энгер-рыбак", Палома пыталась вспомнить, где же она могла его видеть, но тщетно. Слишком уж незапоминающаяся внешность оказалась у того, кто назвал себя Марициусом. Лет сорок пять на вид, с залысинами, носом-луковкой и отвисшей нижней губой - ни дать, ни взять мастеровой из предместий, а уж никак не помощник грозного начальника тайной службы Немедийского королевства.
Госпожа Ринга изволила отбыть из города по делам службы, пояснил он наемнице. И поспешил уточнить, что вполне полномочен выслушать ее доклад.
Месьор Марициус не нравился ей. Своим самоуверенным видом, тем, как нагло, по-хозяйски уселся, отодвинув в сторону ее кружку, как смотрел на нее, точно гадая, кто она такая и почему он вынужден терять с ней время… Но больше всего Палому выводила из себя подспудная нотка тревожности, которую она ощущала в этом человеке всякий раз, когда смотрела ему в глаза. Нервозность эта не имела отношения к ней лично, и он старательно ее скрывал - однако наемница была слишком опытна, чтобы упустить даже неочевидные признаки. То, как подрагивают у собеседника крылья носа, как он кривит губы, прежде чем заговорить, как мелко перетирает пальцами, словно стряхивая налипшую муку… все это говорило ей больше, чем слова.
…В этот час - а было время шестого колокола - в "Рыбаке" было довольно многолюдно, но в отличие от развеселой вечерней толпы, любопытной и жадной до развлечений, полуденные посетители мало интересовались тем, что творится вокруг.
Они забегали сюда наскоро перекусить, прежде чем вернуться в свои лавки, меняльные конторы или мастерские, и глотали пищу жадно, торопливо, не поднимая глаз от миски.
Чтобы не выделяться, Палома заказала себе вина и тушеных овощей с рыбой - они с Рингой всегда делали так, - но Марициус лишь брезгливо повел носом, тщательно вытирая платком стол, прежде чем поставить на него локти, и раздраженным жестом прогнал парнишку, который тут же подскочил к гостю с дощечкой для заказов.
Митра, что за странного типа мне прислали! - только и могла подивиться наемница. Однако это, увы, не повод, чтобы не дать ему полный отчет о поездке.
- Итак, вы были в Коринфии, - начал ее собеседник.
- Да, в Коршене. Вам известно, зачем меня посылали туда?
Столь явно выраженное недоверие, казалось, ничуть не задело Марициуса. Он лишь как-то странно задергал губами, словно собирался сплюнуть, но в последний момент вспомнил, что сидит в помещении.
- Прекрасно известно. Убрать с дороги барона Скавро. Я сам передал госпоже Ринге это поручение, выбор посланца был оставлен на ее усмотрение. Некоторым… особам не нравилось, что барон зачастил в южные края. В этом усматривали нежелательные… кхм-м… возможности…
Можно сказать и так. Покосившись из-под ресниц на обеденный зал и убедившись, что никто по-прежнему не проявляет интереса к их разговору, Палома отозвалась:
- Он готовил заговор для Черного Кречета. Подкупал ключевые фигуры в обороне города, чтобы облегчить захват графства войсками Ордена. Мне удалось найти список заговорщиков, ими займутся… надежные люди. - Ей не хотелось упоминать имя Грациана.
Выпуклые глаза Марициуса затянулись тонкими веками-перепонками. Он принялся выстукивать на столешнице какой-то затейливый ритм.
- Кречет хотел посадить на трон кого-то из своих, или…
- Или. У нынешнего графа коршенского пятеро родных детей и еще пасынок. Официально наследник до сих пор не провозглашен, и я уверена, что кто-то из шестерых принял участие в заговоре, чтобы воссесть на трон. По-видимому, власть, даже полученная из рук немедийцев и ограниченная их волей, показалась подлому изменнику предпочтительнее мук неизвестности.
- Судя по вашей горячности, вы приняли это дело близко к сердцу…
Совершенно невинное замечание - но почему у Паломы возникло впечатление, что ей было предложено испытание… и она только что с позором провалилась?! Ринга - где же ты?.. С вызовом она взглянула на собеседника.
- Да, это так. На то были причины. Поступая к вам на службу, я не давала клятвы отказаться от личной жизни!
Она тут же пожалела о своей откровенности. Многие не раз говорили ей, что дерзкие выходки ее погубят. Сейчас был именно такой случай.
Она одним глотком допила вино.
- У вас есть ко мне еще вопросы, месьор? Тот словно и не заметил, что ей не терпится уйти. Сидел себе молча, с преувеличенной тщательностью разглаживая складочку на рукаве. Наконец соизволил подать голос:
- Разумеется, есть. Имя предателя?
- Мне оно неведомо. Я как раз хотела посоветоваться, сумеет ли тайная служба выяснить его здесь? Собственными возможностями.