Пейзаж вокруг их процессии менялся день ото дня. Холмы стали выше, а земля из выжженной пыли превратилась в плодородную почву. Многочисленные мелкие речушки сливались и потоки, несшие свои воды вниз по долинам. Повсюду зеленела трава, кусты, попадались и деревья. Ни рыбы, ни птицы не обитали в этих местах, по крайней мере путникам они не встретились, зато долины и луга кишели сусликами, грызунами, жабами, черепахами и разными насекомыми. Частенько всем, даже рабам, доставалось на ужин мясо подстреленных из луков зверей. И хотя зачастую трудно было определить, на кого больше походила добыча - на кролика, сурка или водяную крысу, никто не возражал против наличия в рационе свежего, ароматного мяса.
Росшие в этой местности растения тоже достаточно странными: ветви привычных деревьев и кустарников изгибались самым причудливым образом, подставляя солнцу невиданных размеров листья. Самые невероятные формы принимали кактусы. Тулбар заметил, как перед некоторыми них Куманос опускался на колени и читал молитвы.
Во всяком случае, дорога в этих местах, где было много воды, растительной и даже мясной пищи, была намного легче, чем в пустыне. Ущелья становились все уже, все выше вставали склоны гор, но обильные потоки все еще сбегали по их склонам.
Их питали, как оказалось, горячие ключи. Древняя тропа, по которой двигался отряд, проходила мимо одного из таких источников - узкой щели в склоне горы, наподобие оскаленной желтозубой пасти. К ее губам примыкал горячий бассейн с зеленоватой водой, покрытой бурой пеной. Ручей, стекавший по камням от бассейна, на каждом уступе выбрасывал в воздух струйку пара. Как показалось Тулбару, все растения, облепившие источник, шевелили листьями даже без малейшего намека на дуновение ветра.
Однако вода оказалась неплохой на вкус, что облегчало отряду дальнейший путь.
Наконец они добрались до древних рудников, расположенных в более безжизненном, мрачном месте у самого подножия хребта. Похоже, первые рудокопы появились здесь за много веков до того, хотя выработанная порода не напоминала Тулбару ни об одном известном ему драгоценном металле или камне. Сами шахты были закупорены огромными глыбами камня и символически залиты воском и опечатаны магическими печатями. После торжественной молитвы и снятия восковых печатей потребовались усилия всех рабов, чтобы, впрягшись в веревки, сдвинуть эти глыбы и освободить вход в шахты.
Один из гигантских камней, выкатившись из горловины шахты, прокатился дальше вниз по склону, задавив по пути двух рабочих. Куманос обратил на это происшествие не больше внимания, чем на мелкие неурядицы, постоянно возникавшие во время экспедиции. Правда, один из его помощников исполнил ритуал прощания с душами погибших.
Всего шахт было три. Входы в них разделялись несколькими сотнями шагов вдоль склона. После вскрытия был произведен их беглый осмотр, выяснилось, что лишь ближайшие к выходу крепежные бревна были источены личинками огромных пауков, шарахнувшихся во все стороны при первых лучах света. В глубине все подпорки и балки оказались сухими и прочными, что существенно облегчило работу экспедиции, так как в долине было мало подходящих деревьев.
Впервые попав в шахту, рабочие сделали странное открытие: по мере продвижения вглубь горы дневной свет постепенно становился слабее, но на смену ему вместо темноты приходило зеленоватое свечение, шедшее прямо из самой скалы. Ярче всего сверкали свежеотколотые куски руды. Это было зловещее зрелище - мерцающие зеленым огнем камни, теплые на ощупь, постепенно становившиеся обычными серыми обломками по мере приближения к выходу.
Этот природный источник света позволил рудокопам отказаться от коптящих и ненадежных масляных ламп. В первый же день началась работа. Мужчины орудовали кирками и лопатами в забоях, а женщины выносили корзины с рудой на поверхность. Руда шла толстыми жилами, и требовалось лишь слегка обкопать ее от окружающей породы. Кое-где в природных трещинах и пустотах рабочие обнаруживали прозрачные зеленоватые кристаллы, не терявшие своего цвета при попадании на открытый воздух.
Даже приблизительный подсчет показывал, что судя по затратам, король Анаксимандр рассчитывал накопать здесь металл необычайной ценности. Этот факт в сочетании со сравнительной легкостью копания ставил перед Тулбаром вопрос: почему тогда эти рудники не были выработаны много столетий назад? Например, что мешало тем же жителям Шартоума выкопать эту руду для себя? Частичный ответ гирканец нашел в предположении, что обогащение этой руды и выплавка металла, видимо, достаточно сложны и жители государств пустыни, типа Шартоума, просто были не в состоянии осуществить эти процессы.
Кроме того, наверняка эти рудники были объявлены своего рода монопольной собственностью монархов Сарка. Эту монополию поддерживали магические проклятия, заклинания, а также военная угроза. Таким образом, рудники становились наследуемым складом сокровищ саркадийских правителей. Какую-то роль здесь играла и мистика. Например, руда из всех трех тоннелей ничем не отличалась друг от друга. Но под страхом смерти Куманос запретил смешивать разные руды. Руда упаковывалась в заплечные корзины с крышками разных цветов - черными, красными и желтыми. Малейшая небрежность и любая попытка воровства карались немедленной смертью.
Старший жрец Куманос произвел на Тулбара впечатление холодного, жесткого лидера. Со своими помощниками - двумя младшими жрецами он говорил на гортанном, жестком саркадийском наречии. Эти двое, хоть и старались во всем следовать своему повелителю, проявляли нормальные человеческие черты и слабости: они были сердиты и довольны, злились на рабочих, а подчас, видя хорошую работу, явно выражали свою симпатию. Куманос же, напротив, делал все абсолютно бесстрастно, будь то молитва или исполнение во всех деталях какого-либо другого ритуала. Единственный из всех саркадийцев, владеющим диалектом шартоумских бедуинов, он очень редко говорил с рабами и ни разу не обратился к ним всем, чтобы пообещать награду или дать какую-то надежду. Мотивы, заставившие его войти в эту экспедицию, были предметом постоянных размышлений Тулбара.
Еще большее внимание всех привлек к себе Куманос, когда среди рабов стали распространяться разные болезни. Сначала тела многих из них покрывались какими-то язвочками и струпьями. Малейшие ранки не поддавались лечению. Никто не мог понять, в чем дело. Работа была вполне терпимой, питание - более чем сносным. Воды было в избытке даже для мытья. Тулбара и Хеклу эти неприятности до поры до времени миновали, а вот измучившиеся шартоумцы несколько раз посылали делегатов к Куманосу с просьбой о помощи.
Помощи не последовало, хотя и предложить было действительно нечего. Куманос объяснил это укусами пауков, водившихся в шахтах. То же объяснение он дал и когда более тяжелые болезни стали валить с ног одного рабочего за другим.
Тулбар вспомнил все это и вздрогнул. Ну ничего, теперь всему этому скоро конец. Восточный палатки осветился серебристым лунным светом. Этого было достаточно, чтобы пройти между спящими, не поднимая шума. Хекла наверняка уже готов, прижимает к себе мешок с добычей - зелеными кристаллами, - результатом долгой практики в различном воровстве. Тулбар тихо поднялся и направился к постели друга.
Перешагнув одного за другим двенадцать спящих, он остановился. В палатке не было слышно ни звука, кроме дыхания спящих и храпа. Опасаться особо было нечего: рабы так выматывались за день, что вряд ли проснулись бы от легкого шороха шагов. Часовые наверняка тоже спят, привыкнув у к покорности своих подопечных. Тулбар сделал последний шаг и нагнулся над циновкой, на которой спал Хекла.
Приятель, похоже, не слышал его приближения. Хекла лежал, натянув на голову верблюжье одеяло. На него это было не похоже. Может быть, маленький воришка заболел? Аккуратно, чтобы не напугать друга, Тулбар положил руку ему на плечо. Что-то заставило его заволноваться, и гирканец, приподняв угол одеяла, заглянул под него.
Свет!.. От неожиданности и со страху гирканец дернул одеяло на себя и отбросил его.
Камни - кристаллы, выкраденные им в шахте и отданные Хекле на хранение, - ярко светились в темноте. Они прожгли насквозь все тряпки и мешки, в которые были завернуты. Но они прожгли и нечто другое. В самом центре изумрудного сияния тело Хеклы было выжжено вплоть до костей. Клочья паленого мяса свисали с краев раны. Отвратительный запах горелой плоти поплыл по палатке, жжение камней заставило Тулбара отдернуть руку.
Его кашель и изумрудное сверкание разбудили остальных. Они сгрудились вокруг полусожженного скелета, одни молясь, другие - со стонами отчаяния. Чуть позже появились стражники, загнавшие всех рабов в один угол, а затем вытащившие наружу полусожженные останки и ворованные камни-убийцы.
Тулбар был схвачен как друг вора и соучастник. Его привели к Куманосу, который, против ожидания, встретил его без злости и раздражения.
- Тебе тяжело среди нас, - сказал жрец дрожащему вору. - Ты ведь не из шартоумцев. А теперь и друзей не осталось. Тяжесть ноши, возложенной Вотантой на твои плечи, чрезмерна. Я понимаю тебя и сочувствую.
Жрец снял с шеи свой амулет - обломок розового клинка, висевший на шнурке.
- Я могу помочь тебе, облегчить тяжесть испытаний, выпавших на твою долю.
Направив обломок ножа на Тулбара, Куманос подошел поближе…
Глава V
ВЫЗОВ ПРИ ЛУНЕ
Храмовые танцовщицы, покачиваясь в такт музыке, двигались хороводом у подножия статуи Единственной Истинной Богини Садиты. Ступая босыми ногами по мраморному с синими прожилками они держали безупречный круг. Каждая по очереди делала шаг вперед, к центру круга, и тип свой особый танец.
Дневная жара смягчалась глубокими тенями колоннады храмового портика. В глубине храма стояла главная святыня - скульптура высокой и стройной женщины-воина с копьем. Ее лицо было столь же бесстрастным, как забрало шлема. В центре танцовщицы обступили небольшой бассейн. За статуей виднелась покрытая изящной резьбой массивна деревянная дверь, ведущая во внутренние покои храма. В другом конце портика стоял большой стол, заваленный фруктами, сыром и лепешками - угощением для любого, пришедшего лицезреть священный танец и вознести хвалу богине.
Конан стоял неподалеку от стола, прислонившись к стене, прикрытой бархатной занавесью. Киммериец старался держаться чуть позади остальных прихожан. Хотя официально храм провозглашался открытым для любого, он не был уверен, что граждане Оджары с удовольствием увидят в своем святилище чужеземца. А лишних скандалов ему не хотелось. Храмовые воины несли свою службу, охраняя входы и выходы. Внутри храма собрались представители высшего общества города, никогда не появлявшиеся в караванном квартале. Все присутствующие были увлечены зрелищем танца. Поэтому никто, кроме Конана не заметил, как чья-то ладонь легла на его руку, не требовательно или повелительно, а скорее нежно и просительно.
- Я вижу, ты скинул с себя облачение воина и пришел сюда в приличной одежде, - произнесла женщина.
- А ты, девочка, я вижу, не прикладывалась сегодня к нарцинту… Кром! - вырвалось у Конана.
Он с первых же слов вспомнил голос девушки из караван-сарая. Но женщина, стоявшая рядом с ним, - она выглядела совсем по-другому.
- А, так, значит, это правда, - собрался с духом Конан, - ты не Инара, а принцесса Аф… Афри…
- Африандра, - помогла ему вспомнить девушка. - А что привело тебя сюда, Конан-чужеземец? Неужели ты решил принести клятву верности Единственной Истинной Богине?
Киммериец не торопился с ответом, внимательно и разглядывая оказавшуюся так близко от него принцессу, так не похожую на девушку с вуалью за угловым столиком караван-сарая. Вместо темного платья на ней была голубая туника, вышитая золотой нитью и перехваченная на плече и у колен золотыми заколками. Каштановые волосы были подняты в высокую прическу, украшенную бутонами синих цветов. Обнаженные предплечья перехватывались золотыми браслетами, золоченые же ремешки сандалий поднимались по икрам. Она стояла просто, но с достоинством, подобающим принцессе или королеве, сжимая ладонью руку Конана в ожидании ответа.
- Я пришел, чтобы посмотреть, как впервые танцует в храме одна из знакомых девушек, танцевавшая раньше в караван-сарае, - пробурчал он наконец, кивая на танцующих жриц. - Ты наверняка ее тоже знаешь. Это Шарла.
Конан настороженно огляделся, но, похоже, никто и вправду не обращал на его беседу с принцессой внимания - настолько псе были поглощены танцем.
- Боюсь, я не настолько близко с ней знакома, как ты. - Наблюдая за танцовщицами из-за плеча Конана, принцесса озорно улыбнулась: - Не волнуйся, ее примут в жрицы первой ступени. Сначала всегда так. А затем - все зависит только от ее веры и усердия. - Принцесса помолчала. - Недавно я увидела ее в одеяниях жрицы высокого ранги и рассказала ей об этом.
- Ну, тогда хорошо, - кивнул Конан, и помолчав, решился на нескромный вопрос: - А жрицы Садиты не обязательно должны быть… э-э… девушками?
- Нет. Невинность не является требованием для вступления в касту жриц. Ведь жрицы не отказываются от общения с мужчинами. Наоборот, любовь жрицы - это частица божественной любви, получаемой смертным мужчиной.
Африандра привстала на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть танцовщиц.
- Шарла отлично танцует, но эта ее манера вилять бедрами! Понятно, что ей долго приходилось танцевать в тавернах. Ничего, мама отучит ее, когда начнет заниматься с молодыми жрицами.
- Мама? Королева? - переспросил Конан, оглядываясь.
- Моя мать - еще и Верховная жрица Садиты, да будет тебе известно! - Африандра кивнула в сторону солидной матроны, стоявшей рядом с музыкантами и руководившей танцем. - В традициях Оджары - свадьба короля и высшего иерарха храма. Этот пост всегда занимает женщина.
Конан нахмурился, внимательно следя за подобной статуе женщиной.
- А втягивать честных чужеземцев в опасные игры - тоже в традициях Оджары? Ведь, связавшись с тобой, я пересекаюсь не только со светской, но и с религиозной властью. Да, ничего себе Инара - крестьянская дочка…
Да, так получилось. И я тем более благодарна тебе за помощь. Если бы стало известно, что принцесса Оджары такая авантюристка, скандал не удержался бы в дворцовом квартале… Я знаю, что, говоря с тобой, могу быть уверена в сохранности секрета, если, конечно, это все еще секрет. Ты, похоже, не очень-то удивился, встретив меня здесь. Наверняка город уже полон слухов.
- Я слышал, как об этом говорил один из храмовых воинов. Но даже они не принимают этого всерьез. - Конан говорил едва ли не шепотом, не желая привлекать ничьего внимания к себе и своей собеседнице.
- Прекрасно. А то ведь моим похождениям конец, стоит Занусу узнать об этом.
- Этот твой Занус, похоже, приставлен к тебе охранником. По мне, так он просто самоуверенный пустомеля.
- Он не просто охранник. Родители пообещали ему мою руку.
- Что? - Конану даже не удалось скрыть своего удивления. - Ты утверждаешь, что король Семиархос и королева Регула доверят свою дочь и город этому чванливому болвану?
- Я же сказала, что это традиция. Кровь королевской династии обновляется в каждом поколении. Следят за этим церковные иерархи. У моих родителей нет наследника-мужчины. Значит, мне суждено выйти замуж за старшего офицера, лучшего воина из жрецов храма.
- А настоящая власть перейдет к тебе или к нему?
- Его будут называть королем… - Африандра тряхнула головой. - Но я должна всем доказать, что могу править сама. Мать и отец не понимают меня, но они поддержат мои стремления. Хотя в истории нашего города не так уж много примеров управления женщинами. С помощью Садиты я надеюсь сохранить власть нашей семьи.
- А твой дар предсказательницы? - прервал ее Конан. - Что ты видишь, глядя на Зануса?
- Я никогда не видела его, находясь под действием нарцинта. Тогда в караван-сарае я избегала останавливать свой взгляд на нем: боялась, что он узнает меня.
- А он хоть любит тебя? - спросил Конан.
Африандра пожала плечами:
- Ты же видел Зануса. Может ли он любить кого-нибудь, кроме себя самого?
Неожиданно ее ладонь, долго неподвижно лежавшая на его локте, ласково погладила предплечье киммерийца.
- Конан, мне нужно с тобой поговорить. Давай увидимся… сегодня ночью! Ты знаешь двор с западной стороны дворца? Он граничит с внешней стеной. Ну тот, с фонтаном… - Ее голос стал хриплым, интонации - требовательными и одновременно умоляющими. - Конан, приходи, когда взойдет луна. Я буду тебя ждать, честное слово.
Бросив осторожный взгляд вокруг, киммериец подозрительно прищурил глаза:
- Ты хочешь, чтобы я принес тебе стаканчик-другой твоего любимого нарцинта? Ну уж нет, в посыльные не нанимался…
- Да нет же, глупый! Принеси лишь себя. Если мне захочется вновь увидеть тебя в доспехах, я сама принесу шлем и наколенники… Ну, это же шутка, не обижайся. Понимаешь, там я смогу свободно говорить о многом, что беспокоит меня.
Ее рука скользнула по его плечу, обняла киммерийца за шею и в следующий миг губы принцессы встретились в поцелуе с губами чужеземца.
- Придешь? Правда?