- Ты называешь это неприятностью? - Карлик затряс бородой и застучал кулаком по деревянной крышке стойки. - Неприятность! - Он задрал голову к потолку и воззвал к низкой закопченной балке: - Взгляните, о боги, на этого киммерийского варвара! Взгляните на его подлость и коварство! Как он себя ведет с теми, кто слабее? Что он себе позволяет, когда видит, что ты мал и не в силах дать ему должный отпор? А? - Карлик гневно уставился прямо в лицо забавляющегося варвара. - Неприятность… Ну да, конечно. Сперва он приходит ко мне в таверну. Хорошо. Он отказывается платить. Ладно, и такое случается. Мы ведь цивилизованные люди, даже те из нас, кто на самом деле варвар… Мы умеем разбираться в проблемах. И понимать. И даже ждать с оплатой. Что ты мне говорил, Конан? - Карлик сделал неожиданное резкое движение и вцепился Конану в волосы. - Что ты обещал? "Как только подвернется подходящее дело, я тебе заплачу…" Ну - и что, спрашивается, ему подвернулось?
- Я ведь не говорил, что буду убивать его где-нибудь в темном переулке, - сказал Конан. - Место действия никак не оговаривалось.
- Конечно! Ну, разумеется! Все кругом дураки, кроме нашего великого Конана! - Карлик теперь обращался к Саламару, хотя при другом положении дел - и это было слишком очевидно, - вообще едва бы обратил на гирканца внимание. - И я дурак, и ты дурак, и наш великий правитель тоже полный дурак. Итак, Конан получает работу. Убрать одного из дворцовых евнухов. А, морщишься? - Карлик напустился на Саламара, грозя ему кулаками издали и беснуясь на своей стойке. Его короткие ноги так и стучали о дерево. - Ну, и напрасно ты морщишься! Евнухи бывают двух сортов. Первые - изнеженные женственные толстяки, которые сидят по гаремам и занимаются там разной грязноватой липкой пакостью: следят за наложницами, удовлетворяют по мере сил их желания, воруют сладости… Эти неприятны, но не опасны. Вторые - целеустремленные негодяи. Евнухов с доброй душой не существует, это закон. Но если евнух не разжирел, не обрюзг и не погряз в делах гарема, то это - опаснейший из людей! У него нет детей, нет жены - он весь сосредоточен на своем деле. К примеру, овладеть магией. Евнух, овладевший магией, - это… это… Ужас что такое! Или там устроить дворцовый переворот в пользу какого-нибудь принца. Тоже неприятно. Так вот, Конан подрядился убрать именно такого евнуха. Фаворит одной из жен, которая, в свою очередь, мать одного из принцев… Я понятно рассказываю?
- Более или менее, - ответил Саламар.
- Так более или менее? - взъелся карлик.
- Более.
Это слово, непонятно почему, разозлило карлика еще сильнее, и он разразился проклятиями. Некоторое время он так и сыпал бранными словами, а после опять вернулся к повествованию. Только обращал он свои речи отныне не к Конану и не к Саламару - явно недостойным его высочайшего внимания, - а исключительно потолочной балке.
- И вот Конан являтеся в мою таверну. Хорошо. Туда же приходит наш евнух. Очень злой.
Получил таинственную записку, явно составленную наемным писцом на рынке, потому что киммерийские варвары не умеют писать - во всяком случае, не теми буквами, которые призваны переносить на листы смысл слов, произнесенных в Аграпуре… Я понятно выражаюсь?
Потолочная балка послушно безмолвствовала. Конан и его спутник - тоже.
- Итак, все собрались здесь. Бум, шмяк! Море крови! У евнуха перерезано горло, Конан дерется с десятком солдат из охраны проклятого царедворца. Столы разрублены алебардами, везде лужи крови, ранено пять посетителей - это по самому гуманному счету… Никаких денег, естественно, не хватит, чтобы возместить мне ущерб. А на следующий день приходит начальник городской стражи. "Так и так, вчера здесь произошла настоящая баталия, убит важный царедворец и еще куча народу погибла. Ты должен знать того, кто это сделал, потому что, как утверждают люди, ты несколько раз называл его по имени и обращался к нему как к давнему знакомому". Ага! Именно так все и было. И что, я должен был идти на пытки и смерть ради человека, который разгромил мою таверну? Да ни за что на свете! Они бы все равно дознались… А Конан все равно бы освободился…
- В таком случае, поставь нам с другом выпить, - сказал Конан, когда карлик остановился и перевел дыхание.
- Что ж, - хозяин таверны пожал плечами, - так всегда и заканчивается.
Он ловко спрыгнул на пол и принялся колдовать над огромной бочкой с краном. Спустя короткое время карлик, киммериец и незадачливый Саламар уже сидели втроем за столом и пили неплохое кисловатое вино.
- Ах, - вздохнул Конан, прикочив единым махом огромную кружку, - после тюрьмы и пожара это - то, что надо!
- Не нравятся мне эти пожары, - заметил Тульпис, обтирая губы.
Конан хмыкнул.
- Они вообще мало кому нравятся… Кроме мародеров и людей, решивших сбежать из тюрьмы. Сообщи какие-нибудь подробности, а то донас новости доходили такими урывками, что и пересказывать-то неудобно.
- Ты уже знаешь, - начал Тульпис, - что загорелось сразу два дворца.
- Приблизительно.
- Не приблизительно, а ровнехонько два дворца! - рассердился Тульпис. - Причем случилось это в один и тот же час. Практически одновременно. Все попытки погасить пламя ни к чему не привели. Сгорело дотла. Мародеры ушли ни с чем - ничего ценного не сохранилось.
Сплошной пепел.
- Но ведь так не бывает! - не выдержал Саламар. - Каким бы сильным ни случился пожар, всегда останется что-нибудь, что спасется от огня. Драгоценные камни или прочная мебель. Иной раз даже книги, если у них достаточно твердые переплеты.
- Тем не менее, - стоял на своем карлик. - Сгорело дотла! Дотла! На второй пожар я даже не пошел, нечего время терять…
Конан оглушительно захохотал и хлопнул карлика по плечу так, что тот едва не упал со скамьи.
- А люди? - спросил Саламар. - Люди тоже сгорели?
- Нет, - карлик покачал головой. - Они стояли вокруг и шумно причитали. Можно было полюбоваться на женщин, кому это интересно. На тех, которые обычно ходят, закутанные до самых глаз в покрывало, точно стигийские мумии, или путешествуют в носилках за задернутыми занавесками. Ну, я говорю о тех, кому нечем заняться, кроме как таращить глаза на чужих наложниц. Лично у меня полным-полно дел…
- Вряд ли нашего друга Тульписа могли бы заинтересовать женщины без бороды, могучей мускулатуры, да еще такие, что ростом выше трех локтей! - расхохотался Конан.
Тульпис зашипел и некоторое время не мог промолвить ни слова; когда же он обрел наконец дар речи, то произнес только:
- Не смей называть меня своим другом, проклятый верзила!
Конан пожал плечами.
- Если тебе больше нравится считать себя моим врагом - пожалуйста.
- Весь мир состоит из моих врагов, - сообщил Тульпис. - Любая громадина есть сущая гадина, и все вы - враги для маленького человечка, ибо только о том и помышляете, как бы доставить ему побольше неприятностей.
- Не стану тебя разочаровывать, - начал было Конан, но Тульпис завизжал: "Не смей!" таким пронзительным голосом, что Саламар невольно схватился за уши, а Конан сморщился.
- Довольно, - сказал он. - Поговорим серьезно. Итак, ты утверждаешь, мой добрый Тульпис, что загорелось два дворца одновременно, что пропали все находившиеся во дворце вещи, но люди не пострадали?
- Сомнительно, - сказал Тульпис.
- Что именно? - осведомился Конан.
- Сомнительно… - повторил Тульпис. И на долго замолчал, рассматривая вино в своей кружке. Конан не торопил его. Наконец карлик произнес: - Видишь ли, в обоих случаях погибло по одному человеку. В первом дворце это была старая няня господина, которая жила на покое. Во втором - мальчишка евнух, которого недавно купили где-то в Иранистане.
- А прочие?..
- Прочие спаслись, как и было сказано.
- Что же объединяло старушку няню и мальчика-евнуха? - продолжал расспрашивать киммериец.
Тульпис закричал:
- С тобой вечно чувствуешь себя так, точно попал в застенок к начальнику стражи, чтоб его солнцем спалило! Что ты меня допрашиваешь? Что ты мучаешь меня? Ну возьми, возьми на кухне крюки и ножи и подвесь меня над огнем!. Давай, издевайся! Для тебя же не существует ничего священного, коль скоро ты собственного трактирщика и собутыльника так терзаешь!
Конан смотрел на Тульписа так, словно прикидывал: не стоит ли принять совет карлика буквально. Затем проговорил, очень медленно, взвешивая каждое слово, как будто были эти слова золотыми монетами, и киммерийцу предстояло расплачиваться ими за некий товар:
- Если мы найдем между ними общее, то поймем причину.
- Причину чего? Философ! - фыркнул карлик.
- Причину беспорядков, - невозмутимо произнес Конан.
Саламар унылым тоном протянул:
- Лично я считаю, что причина мне известна… И чем дальше, тем хуже все происходит.
Конан бесцеремонно закрыл ему рот своей широченной ладонью.
- Что ты рот человеку затыкаешь? - спросил карлик, с подозрением глядя на Конана.
- Он надоел мне, - объяснил киммериец. - Твердит про свой глупый амулет, который сам же и проглотил…
- Человек, проглотивший амулет? - Карлик изумленно уставился на Саламара. Гнев закипал в маленьком человечке с новой силой.
Следует отметить, что гневался Тульпис почти непрерывно, но сила его негодования оставалась приблизительно на одном и том же уровне; зато он знал множество оттенков дурного настроения и мастерски ими пользовался. Он играл на ярости столь же искусно, сколь хорошо обученные музыканты играют на флейте или арфе.
- Я не люблю людей, глотающих амулеты! - сказал карлик и скрестил на груди руки. - В них есть что-то нездоровое.
Конан хмыкнул и налил себе еще вина.
- Я бы не стал связывать проглоченный амулет и сгоревшие в Аграпуре дома, - сообщил киммериец.
- А кто их связывает, - проворчал карлик, - они не ковры, чтобы их связывать…
Допив вино, Конан бесцеремонно объявил:
- Мы останемся здесь на ночлег. Вероятно, проведем у тебя несколько дней. Нас разыскивает городская стража, так что попрошу тебя, Тульпис, убедительно попрошу - не болтай о том, что нас видел. Иначе в следующий раз я не буду столь снисходителен к твоим слабостям. Человечек ты маленький, а слабости у тебя большие, и, боюсь, рано или поздно они причинят тебе не приятности размером со слона.
* * *
Если Саламар рассчитывал на спокойную жизнь в таверне у Тульписа, вдали от шума и беспокойств, охвативших Аграпур в эти дни, то он сильно ошибся.
После прекрасно проведенной ночи, которую гирканец проспал в настоящей кровати, укрываясь настоящим одеялом и с подушкой, набитой свежим сеном, под головой, Саламар был вынужден вернуться к трудностям и невзгодам.
Началось все, естественно, с Конана. Неутомимый киммериец был на ногах с рассветом и вскоре растолкал Саламара.
- У тебя много дел, - сказал Конан, неприятно усмехаясь.
- У меня? - Саламар сел, сонно потирая глаза. - Для чего ты разбудил меня? Что тебе от меня нужно?
- Я спас тебя из тюрьмы, - напомнил киммериец. - Если бы не я, ты сейчас уже сгорел бы заживо. Или дожидался бы палача, который отрубит тебе руку. Воровать - и то толком не умеешь!
- Я же говорил, что я неудачник, и все мое невезение - от этого предм… кх. - х! - Саламар закашлялся, не желая раздражать могучего варвара.
Конан снизошел к его стараниям не раздражать собеседника и сделал вид, будто не расслышал последнего слова, утонувшего в приступе неистового кашля. Дождавшись, чтобы гирканец успокоился, варвар продолжал:
- Итак, дружище, во г что мне удалось вытрясти из нашего хозяина. Во время каждого из пожаров сгорело по одному человеку. И это, думается мне, неспроста.
- Мы это вчера обсуждали, - зевнул Саламар. - Боги, Конан! Когда ты успокоишься? Я так устал!..
- Ты сидел в тюрьме и ровным счетом ни чем не занимался, - напомнил ему киммериец.
Саламар взвыл:
- Конан! Ты - варвар и убийца!
- Не смею отрицать очевидного. - Конан вздохнул.
- В тюрьме я, позволь заметить, не отдыхал - как ты изволишь выражаться, - а страдал. Это занятие отняло у меня уйму сил. Конан! Пожалей меня!
- Нет уж, - отрезал киммериец. - Ты будешь делать то, что я велю. А велю я тебе следующее. Ты должен обойти все пожарища и поговорить там с людьми. Потолкуй о том, о сем. Расспроси их о разных деталях. Я хочу, чтобы ты узнал как можно больше о погибших. Мы обязаны выяснить, какая существовала между ними связь. От этого многое зависит…
- Я сделаю все, что ты потребуешь, Конан, - заверил Саламар, видя, что спорить с варваром бесполезно. - Ты только корми меня вовремя и объясняй, ради всех благодетельных божеств Хайбории, зачем тебе нужно разбираться в аграпурских пожарах. Ты ведь не метишь на место главного тушителя пожаров в Аграпуре?
Конан сморщился.
- Здесь творится колдовство, я это чую, - сказал киммериец. - Я ненавижу колдунов. У меня от них мороз по коже. Они причиняют бедствия людям… и преследуют меня. И для того, чтобы колдуны начали меня преследовать, мне, заметь, не пришлось ничего глотать, - просто я убил пару-другую этих негодяев, вот они и видят во мне угрозу. Кстати, правильно делают… Такого объяснения тебе достаточно?
- Ну, я ведь понимаю, что всей правды ты мне не скажешь, - обреченно махнул рукой Саламар.
- Правильно понимаешь.
- Хорошо… - Гирканец вздохнул. - Но почему я? Почему ты сам не можешь пойти?
- У меня запоминающаяся внешность, а стражники нас уже разыскивают, - сказал Конан невозмутимо и не без удовольствия отметил, что его собеседник позеленел от страха. - Тебя же они не узнают.
- Я тоже выделяюсь в толпе, - сказал гирканец.
- Ты переоденешься женщиной, вот и обманешь всех.
- Я… не могу. Я все-таки воин. Как мне переодеваться женщиной, Конан! Ты хочешь, чтобы я совсем перестал уважать себя?
- Если я тебя не уважаю, то и тебе подобный подвиг под силу… Какой ты воин? - безжалостно сказал Конан. - Ты вор, и к тому же неудачливый. Сам ведь рассказывал, что изучал жизнь и привычки продажных женщин. Тогда тебе это понадобилось для того, чтобы втереться в доверие к бедной разбогатевшей шлюхе. Теперь воспользуйся своими знаниями ради того, чтобы спасти свою шкуру.
- А я не могу спасти мою шкуру попросту убравшись из Аграпура? - с безнадежной надеждой спросил Саламар и глянул на Конана просительно.
- Нет, - сказал Конан и потрогал большой кинжал, висевший у него на поясе.
* * *
Женская одежда, как выяснилось, вовсе не стесняла Саламара. Собственно, не существовало такой уж непроходимой границей между женской одеждой и мужской, во всяком случае, для гирканца: туника - чуть длиннее, покрывало - чуть более просторное. Не возникло особенных трудностей и с тем, чтобы изображать женскую походку. Нужно было семенить, опустив голову - большего и не требовалось. Молодое смуглое лицо, видневшееся из-под покрывала, большие темные глаза, наполовину скрытые черной тканью, - все это превращало Саламара в "истинную женщину".
Конан, во всяком случае, остался доволен. "Тебя никто не узнает, даже если будет приглядываться, - заверял своего приятеля варвар. - Только будь осторожен: одинокая женщина легко попадает в неприятности. Держись как служанка знатной госпожи, которую отправили с поручением разузнать новости. Не вздумай изображать из себя важную даму! Похитят - не успеешь и глазом моргнуть. А похитители женщин, как правило, не слишком церемонятся. И когда тебя разденут, то обмана не простят. Нет ничего хуже разочарованного насильника. Их фантазии бывают порой изощренно жестоки".
Саламар оборвал наставления киммерийца: - Довольно! Ничего не желаю больше слушать, ни о похитителях, ни о дамах, ни о насильниках! Время от времени мне думается, что ты нарочно надо мною издеваешься. Конан пожал плечами.
- Я всего лишь даю тебе советы. И, поскольку людям свойственно упрямство, трачу время на объяснения - для чего надлежит следовать моим советам буквально. Заодно объясняю последствия…
Саламар махнул рукой и ушел, путаясь в покрывалах.
Конан возвратился к столу и вытащил еще один кувшин с вином, похищенный у хозяина маленькой таверны: тот спал прямо на столе, забравшись на столешницу и свернувшись в клубок между пустыми кувшинами, объедками, об- глоданными костями и плошками, где еще оставалось немного от вчерашней трапезы.
Саламар появился в таверне только под вечер. Конан встретил его приветственным взмахом руки, в которой была зажата гусиная ножка.
- Я оставил тебе самое вкусное, - вместо приветствия пьяным голосом произнес варвар. - Крылышко.
- О. - язвительно произнес Саламар.
- С куском грудки.
- Должно быть, это очень маленький кусок, - заметил Саламар, выпутываясь из своих покрывал.
Конан сделал широкий жест, приглашая его к столу.
- Для тебя - в самый раз. Наш хозяин ушел к себе. Сказал, что не может наблюдать за тем, как я ем и пью. По его словам, каждый мой ужин обходится ему в целое состояние, а две-три полноценных дневных трапезы киммерийца способны разорить любого карлика, особенно скупого и склочного. Ну, это он так говорит. В любом случае, его здесь нет. Ушел страдать в одиночестве. Вероятно, так и зачахнет без нашего дружеского пригляда.
Саламар, в длинной и широкой женской тунике, но без покрывала, бросился к столу, схватил оставленный Конаном кусок печеного гуся и жадно принялся рвать мясо с костей.
- Целый день брожу голодный, - сообщил он с набитым ртом.
- Ты мог бы зайти в какую-нибудь таверну и перекусить, - предложил Конан.
Саламар глянул на него со злым прищуром.
- Не ты ли предупреждал, что одинокая женщина часто попадает в неприятности? Как ты думаешь, подходящее ли место для таковой харчевня?
- Смотря для какой женщины.
- Для такой женщины, как я.
- О! - Конан фыркнул. - Разумеется, ты прав. Молодец, что не забыл моих дружеских советов. Но ты мог ведь купить какой-нибудь пирожок на улице.
- Я не знаю, как во всех этих штуках есть, - зло сказал Саламар. - Покрывало закутывает почти все лицо. Отодвинуть покрывало и явить миру жующий рот? Или сунуть жирную булочку прямо под покрывала и чавкать там, будучи сокрытой от мира? Понимаешь ли, для меня этот вопрос так и остался нерешенным. Я пытался подглядывать за другими женщинами, но ни одна из них, как на грех, не покупала ничего у уличных разносчиков.
- Да, - молвил Конан, - проблема оказалась серьезней, чем я предполагал. Пожалуй, стащу для тебя еще пару лепешек.
- Сделай одолжение.
- И рубленого чеснока.
- Он, должно быть, несвежий, - поморщился Саламар.
- Да нет, я сам его только что нарубил, - сказал Конан. - Мечом. Получилось не очень мелко, зато он совершенно свежий.
- И с шелухой, - добавил Саламар вполголоса.
Результаты его похода вполне удовлетворили
Конана. Пожары действительно вызвали в городе множество пересудов, и среди бесполезных и досужих толков один слух держался устойчивее всех прочих, и его-то принес своему товарищу Саламар.