Старая няня погибла весьма странным образом. Одна из служанок видела, как старуха внезапно вскрикнула, подняла руки над головой - и тотчас она оказалась объятой пламенем. Приблизительно то же самое рассказывали и о мальчике, доставленном в гарем несколько дней назад. Вероятно, и в остальных случаях пожар начался именно с тех самых людей, которые не выжили: их тела загорелись сами собой.
- Разрази меня гром, если я понимаю, что это означает, - заключил свое повествование Саламар.
- Мне кажется, я понял, - кивнул Конан. От его опьянения словно бы не осталось и следа, хотя всего полчаса назад киммериец был изрядно навеселе. - Ты выяснил больше, чем я рассчитывал.
- Помнишь, мы говорили, что важно понять - есть ли между погибшими нечто общее, - сказал Саламар. Он сделал большой глоток из кувшина, со вздохом обтер рот и продолжил: - Так вот, все они были из разных мест. Вряд ли когда-нибудь встречались в самом Аграпуре. Единственное, что их связывает, - одинаковый и весьма жуткий способ умереть. По-твоему, здесь действует какая-то магия?
- А сам ты как думаешь?
- Думаю, да. Магия. Древняя и весьма могущественная. Магия огня.
- Это не то, что ты имеешь в виду, - сказал Конан задумчиво. - Совершенно не то. Пожалуй, я расскажу тебе, потому что ты отныне - надежный человек.
- Почему это я вдруг стал надежным человеком? - возмутился Саламар.
- Что тебе не нравится? - вопросом на вопрос ответил Конан.
- До сих пор ты считал меня дурачком, которому нельзя поручить и самой малости. Ты наставлял меня так, словно я - глупый ребенок, ты растолковывал для меня очевидные вещи. И вдруг заявляешь, будто я…
- Положим, ты с тех пор сильно изменился, - сказал Конан. - Тебя устраивает подобное объяснение?
Саламар махнул рукой.
- Боюсь, я никогда не успею за ходом твоей мысли. Слишком уж неожиданные повороты она делает. Так что поговорим лучше о другом. Что ты хотел мне сообщить? Мне, такому новому и надежному?
- Магия магии рознь, - сказал Конан с важным видом.
Саламар покраснел и поперхнулся.
- Ты издеваешься надо мной? - прошептал он.
- Я только начал поучение. Перестань наконец считать меня своим врагом! Я ведь могу и рассердиться.
- Я тоже.
Конан покачал головой.
- Я только хотел сказать, что бывают маги, которые только тем и занимаются, что изменяют мир по собственному усмотрению. Им наплевать, если кто-нибудь при этом пострадает. Охота такому магу, к примеру, искупаться в жаркий день - он попросту берет и переносит озеро поближе к своему порогу, А то, что какие-нибудь рыбаки лишаются улова, что при этом перемещении гибнет рыба или, скажем, тонет какой-то незадачливый купальщик, - до этого ему и дела нет.
- Ну, я понял, понял. Таких магов ты ненавидишь и убиваешь везде, где только до них до бираешься.
- Именно. Стрела, выпущенная луком твоих уст, угодила прямо в центр мишени моих помыслов, - сказал Конан и сделал замысловатый жест, который, по его представлению, должен был имитировать "придворные манеры". - Но есть ведь и другая магия. Магия чудесных существ. Положим, единорог. Я никогда, правда, не видел единорогов и ни одного не убил, но все же… Или дриады. Дриад я видел и тоже ни одной не убил.
- Немного однообразно, но в целом доходчиво, - сказал Саламар. Было заметно, что он опьянел и сделался смелее; трезвый Саламар не решился бы разговаривать со вспыльчивым киммерийцем подобным тоном.
- Эти существа не призывают магию себе в помощь, - продолжал Конан. - Они просто являются таковыми, каковыми являются. Они не стараются изменить свою природу, они лишь следуют своей природе… Это ясно?
- Да. Неясно лишь одно: о каком волшебном существе мы говорим с тобой сейчас.
- Ты проницателен. Говорю же, ты изменился - стал лучше. Поздравляю. - Киммериец фыркнул с совершенно серьезным видом. - Я имею в виду феникса.
- Насколько я знаю, феникс - чудесная птица, которая раз в пятьсот лет сгорает…
Конан остановил своего собеседника, подняв палец.
- Она не просто сгорает - она вспыхивает сама по себе. Огонь исходит из ее сердцевины. А затем на том месте, где все произошло, появляется яйцо нового феникса.
- Замечательный, хотя и несколько хлопотный способ размножаться, - сказал Саламар. - Я знаю другой способ. И предпочитаю именно его.
- Время размножаться еще не поспело, - назидательным тоном произнес Конан. - Сперва займемся фениксом. Сдается мне, здесь все не так просто.
- Погоди, - остановил его Саламар. - Сдается мне, все не так просто и с тобой. Откуда ты знал, что встретишь в Аграпуре феникса?
- Думаешь, я здесь неспроста?
- Думаю, да, - кивнул Саламар. - Ты вообще не тот, кем кажешься.
Конан захохотал.
- Ну-ка расскажи мне! Открой свои мысли!
- Выглядишь ты простачком-варваром, громилой с огромным мечом; однако это лишь видимость. Твои цели, твои планы, твои побуждения - все это скрыто. Тебе известно очень многое. Ты умеешь пользоваться своими знаниями - редкое умение: большинство людей либо знает нечто, либо в состоянии нечто сделать; сочетание знания и умения встречается редко.
- Кром! Да я просто живое божество, если тебя послушать.
- Просто не вполне обычный человек, не скромничай, - сказал Саламар. - Если ты предпочтешь не рассказывать, откуда тебе известно про феникса и почему ты очутился в Аграпуре практически одновременно с возгоранием волшебной птицы, - что ж, я пойму. Но сдается мне, у тебя имелись некие причины оказаться здесь, поблизости от странных пожаров.
- Если ты будешь помогать мне и дальше… - начал Конан.
- Нужно же чем-то наполнить бесполезные дни моей жизни! - ответил Саламар.
- В таком случае, слушай…
* * *
В одном из кварталов Аграпура есть странное место: это сад, где нет ни одной постройки. Кому принадлежит сад - неизвестно; он выглядит запущенным, и никто не дерзает входить туда. Колючие кусты разрослись, переплели ветвями все пространство между деревьями. И это не обычные колючки: они впиваются в тело неосторожного человека, поддавшегося любопытству, и срывают целые лоскуты кожи, так что бедняга не знает, каким богам молиться, чтобы унести ноги.
Деревья стоят там голые, без листьев и цветов. На земле, у корней деревьев, растут лишь ядовитые травы, к которым лучше не прикасаться: одного листика бывает довольно, чтобы живое существо упало мертвым, истекая кровавой пеной.
Никто не знает, кому принадлежит этот сад. Никто не задает вопросов касательно него, а ограду предпочитают обходить стороной. И все же нашелся человек, любознательность которого взяла верх над осторожностью. Перебравшись через ограду, он ловко спрыгнул вниз. Человек этот был весьма осторожен и заранее выбрал себе для приземления место, где кустарник рос не столь густо; к тому же он надел кожаные штаны и плотную куртку, так что ядовитые шипы не прикоснулись бы к его телу. Он ожидал чего угодно, только не того, что его встретило…
В мгновение ока все переменилось. Жуткие заросли, где нет места ни для чего живого, каким выглядел участок, если смотреть с улицы, находясь по ту сторону ограды, превратился в ухоженный сад. Повсюду цвели крупные цветы: они свисали гроздьями с ветвей, нежно-розовые, нежно-голубые, филолетовые, белые, они поднимались на гибких стеблях из земли, прикосновение их лепестков было нежным и прохладным.
Деревья, покрытые зеленой листвой, расступались, открывая дорожки, посыпанные желтым песком. Везде на маленьких лужайках, разбросанных по всему саду, стояли причудливые беседки; имелось несколько маленьких прудов, где резвились красные рыбки с пышными хвостами.
И, что самое интересное, внутри ограды сад казался огромным, в то время как снаружи он занимал весьма небольшое пространство.
Конан (разумеется, он и был тем самым бесстрашным человеком, что не побоялся забраться в жуткий сад) осторожно двинулся по дорожке и скоро увидел дворец с яркими витыми башнями и просторными витражными окнами по всему фасаду.
Навстречу ему вышла женщина. Киммериец остановился, рассматривая ее с возрастающим удивлением. Сказать, что она была прекрасна, - значит, не дать и малейшего представления о ее внешности. Она была небольшого роста, черноволосая, очень хрупкая на вид. Ее узкое лицо постоянно менялось: по нему как будто пробегали то свет, то тени. Ее румянец был золотистый, не розовый, а бледность, которая приходила ему на смену спустя всего лишь минуту, - выглядела серебристой, точно запорошенное пеплом зеркало.
Одежда женщины представляла собой длинное просторное платье из красных птичьих перьев.
Конан остановился в нескольких шагах от нее.
- Кто ты? - спросила она тихим, грудным голосом.
Конан молча рассматривал ее.
Она вскрикнула, и в ее голосе зазвенела медь:
- Кто ты такой?
- Меня зовут Конан, - ответил варвар и замолчал, полагая, что сказал все необходимое для знакомства.
Женщина глубоко вздохнула.
- Прошло уже более ста лет с тех пор, как смертный человек решался войти в мой сад…
- В таком случае, уместно ли будет спросить тебя - кто ты такая? - заговорил киммериец.
Женщина побледнела, а затем на ее лицо вернулось золото румянца: она как будто смотрела в огонь.
- Я Бронвэг, возлюбленная Феникса. Мы играем в вопросы и ответы?
- Возможно, - сказал Конан.
- Хорошо, - кивнула Бронвэг. - В таком случае, теперь мой черед спрашивать. Зачем ты забрался сюда?
- Об этом месте говорили в таверне, где я сидел. Мне захотелось посмотреть, что здесь такого происходит. Я ответил на твой вопрос?
- Не трать свое право на вопрос ради такого пустяка…
- Хорошо, спрошу о другом. Где твой возлюбленный, Феникс?
- Он покинул меня.
- Почему?
- Не нарушай правил, сейчас мой черед спрашивать, - оборвала его Бронвэг. - Итак, Конан, где твоя родина?
- Я из Киммерии, моя родная страна находится далеко на севере, и там много высоких гор, а ледник царапает небеса.
- О! - проговорила Бронвэг. - Должно быть, там красиво.
- Везде, где я побывал, встречается красота, а я обошел почти всю Хайборию, - сказал Конан. - Итак, где твой возлюбленный?
- Я не знаю… - И вдруг она заплакала. - Больше ста лет назад я потеряла его, Конан! Он ушел, и я не могу найти его, потому что магия нашей любви держит меня взаперти в моем саду.
- Не самое худшее место для жизни, можешь мне поверить, красавица, - утешил ее варвар. - Я побывал за пределами твоего сада и могу уверенно сказать, что почти везде гораздо хуже. Здесь нет ни пьяных рож, ни глупых правителей, ни развратных колдуний - разве что ты сама такова, в чем я сомневаюсь, - ни демонов, ни воров, ни грубых стражников, ни…
- Довольно! - вскрикнула Бронвэг. - Твои слова причиняют мне боль. Я и не думала о том, как ужасно живут люди за оградой моего сада.
- Знаешь, Бронвэг, если задуматься, то все не так уж и ужасно, - признал Конан. - Разнообразие и все такое. Скучать не приходится. Но здесь в любом случае изумительно красиво. И если у тебя нет недостатка в еде и питье…
- У меня ни в чем нет недостатка, даже в обществе, - сказала Бронвэг. - Я разговариваю с птицами и рыбами, в моем саду живут змеи с женскими головами - они любят поболтать и попеть со мной на закате…
Конан не любил змей, даже таких, у которых были женские головы, однако говорить об этом прекрасной Бронвэг не счел нужным: в конце концов, у хозяйки зачарованного сада собственные представления о том, что для нее лучше.
- Но я тоскую по моему возлюбленному! - продолжала она. И, искоса глянув на Конана, добавила: - Скажи, ты не встречал его в городе?
- Нет, - Конан покачал головой.
Во всяком случае, эта женщина его не домогалась. Если и имелось что-то, что Конан ненавидел, пожалуй, даже больше, чем колдунов и демонов, так это чародейки, которым непременно хотелось затащить киммерийца в постель, а после использовать в собственных целях, как правило - отвратительных.
Но Бронвэг, похоже, думала только о Фениксе.
- Как же вышло, что он оставил тебя? - спросил Конан.
Слезы медленно потекли по ее лицу, но, добравшись до середины щеки, они закипали и испарялись.
- Он улетел… Он сказал мне, что должен наполнить мир красотой и светом… Мои подруги-змеи разыскивали его повсюду. Они сказали мне ужасную вещь! Он принял облик человека и наполнил мир своими потомками. Он изменил мне!
- Если ты готова его простить, то он, думается мне, возвратится в твои объятия, - попробовал утешить Бронвэг ее собеседник-варвар.
- Я простила его, уже давно простила. То, что он сделал, было преступлением не по отношению ко мне, но по отношению к нему самому! Как ты не понимаешь? Прежде все было так просто. Он сжигал сам себя на волшебном костре и затем возрождался вновь: мне оставалось лишь ухаживать за золотым яйцом, которое обнаруживалось на пепелище, а затем ждать, пока вырастет птенец. Я видела, как он начинает узнавать меня, как он вспоминает о том, что я была ему и матерью, и возлюбленной, как он мужает… И затем наступал чудесный миг нашей свадьбы - мы возобновляли брак, и наступали столетия блаженства!
Но, уйдя от меня и связав себя с земными женщинами, он растратил естество Феникса. Его потомки - каждый из них - несет в себе несколько капель волшебной крови; однако каким образом произойдет возрождение Феникса на сей раз? Как это будет возможно? Они должны собраться в одном месте, они должны сгореть в один и тот же день, чтобы высвободилась чистая энергия чудесной птицы и возникло новое яйцо, зародыш новой жизни Феникса…
- Может быть, это уже происходит сейчас, - сказал Конан.
Бронвэг склонила голову набок.
- Что ты имеешь в виду?
- Мы ведь не знаем, как выглядят потомки Феникса, - пояснил Конан. - Не исключено, что судьба привела их в Аграпур, и скоро начнутся события, предшествующие появлению золотого яйца.
- Это было бы слишком прекрасно… - Бронвэг вздохнула, и еще несколько слезинок вскипело на ее золотых щеках. - Я боюсь, - призналась она. - Я чувствую приближение этого времени и испытываю сильный страх. Кто будет ухаживать за яйцом, кто убережет птенца, пока тот беспомощен?
- Ну, вряд ли я возьму на себя эту роль, - усмехнулся варвар. - Все-таки я не птичница, знаешь ли. Я воин.
- О, я сразу поняла, что ты воин! - похвасталась Бронвэг с какой-то совершенно детской гордостью. - Я научилась распознавать воинов. У них всегда есть оружие, у них гордый блистающий взор, и они могучи, горды…
- И еще у них, как правило, отвратительный характер, они раздражительны, вспыльчивы, пьяницы и драчуны, - добавил Конан. И поспешно улыбнулся своей собеседнице, чтобы та не успела испугаться: - Я не таков, Бронвэг. Думаю, не которую утонченность и даже изысканность мне добавляет то обстоятельство, что изредка я промышляю не грабежами, а воровством и обманом. Это очень оттачивает манеры, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Судя по выражению прекрасного лица Бронвэг, она не поняла ни слова из сказанного варваром. Конан вернулся к прежней теме:
- Если ты обещаешь хорошенько вознаградить меня, то я попытаюсь отыскать золотое яйцо с маленьким Фениксом внутри и принесу его тебе.
Глаза Бронвэг заискрились.
- То, что ты говоришь, является верхом моих мечтаний! Но неужели ты сумеешь сделать это?
Конан пожал плечами.
- Почему бы и нет? Не существует невозможного, особенно за деньги.
- Деньги? Но что такое деньги? Я могу дать тебе драгоценных камней и золота, все, что ты захочешь. Выберешь сам.
- А, - сказал Конан, - ну тогда можешь на меня рассчитывать…
* * *
Часть этой истории Конан рассказал Саламару - самое основное.
- Так, по-твоему, все эти сгоревшие люди были потомками Феникса? - переспросил удивленный гирканец.
- Именно. Иного объяснения всем этим возгораниям быть не может. Теперь ты понимаешь, что я…
- Я понимаю, - медленно начал Саламар, - что ты заставил меня переодеться женщиной и отправил собирать для тебя сведения, в которых сам ты не нуждался! Ты ведь и без моей разведки прекрасно все знал, не так ли?
- Может быть, - невозмутимо отозвался Конан, - но я ведь должен был во всем окончательно убедиться. Общее между всеми погибшими одно: они были потомками Феникса. Кстати, это обстоятельство проясняет и наше с тобой чудесное спасение из огня пожара в тюрьме. Помнишь, когда мы бежали сквозь пламя, нас даже не обожгло?
- Кого как, - проворчал Саламар, но в глубине души он не мог не признать правоту киммерийца. Поведение огня еще тогда показалось Саламару не вполне естественным. Бежавшие узники находились прямо посреди пожара и все-таки практически не пострадали. И то же самое касалось и стражников.
- Погиб только старик, который сидел с нами в подземелье, - добавил Конан. - Помнишь, он отказался уйти?
- Но ведь его тело не загорелось.
- Откуда нам знать? Вероятно, там был еще один Феникс… а старик вспыхнул потом.
- Ну, разве что… - нехотя кивнул Саламар.
- У меня есть еще одно предположение, - сказал Конан. - Возможно, старик и есть Феникс… В таком случае, он загорится последним.
- А у меня есть вывод из всего, что ты мне наговорил, - Саламар вздохнул. - Если все в твоей истории сойдется, то золотое яйцо мы обнаружим на том самом месте, где находилась сгоревшая тюрьма. Так что имеет смысл поспешить, покуда искомое не выкопали из-под пепла другие, более расторопные люди. Когда имеешь дело с мародерами, ни за что поручиться нельзя. Такая уж это публика.
Конан сказал:
- А ты не дурак.
И задумался.
Пока киммериец размышлял, Саламар покончил наконец со своим куском гусятины и снова налил себе вина.
- Но как мы отправимся туда? - спросил Конан. - Нас ведь ищут. Забыл?
- Такое забыть непросто, - вздохнул Саламар. - Я даже готов снова переодеться женщиной, лишь бы не попасть в руки к аграпурской страже. Как вспомню, к чему меня приговорили… бр-р! Мороз по коже дерет.
- Да, однорукому воровать неловко, - признал Конан.
- Самое обидное заключается в том, что я на сей раз ничего не украл! - с горечью произнес Саламар. - Я утащил только тот амулет, который…
- Да, да, помню. Можешь не повторять. Но утащить золотое яйцо просто необходимо. Я обещал Бронвэг, да и вообще… Как представлю себе, что какой-нибудь пройдоха завладеет этим предметом, а после, когда на свет появится Феникс, будет содержать волшебную птицу у себя в клетке…
- Скорее, продаст ее какому-нибудь богатею, - вставил Саламар.
- Да, а тот посадит ее в клетку, - упрямо стоял на своем Конан. - В любом случае, это неприятно. Птица должна летать в поднебесье. Не для того сгорели все потомки Феникса, чтобы их возрожденный предок протомился пятьсот лет за решеткой.
- Может быть, это научит его не бросать возлюбленную ради сомнительного удовольствия "повидать мир", - сказал Саламар.
- Ну, мало ли какие поступки совершают люди ради сомнительных удовольствий, - заметил Конан.
В конце концов они решили, что на пепелище тюрьмы пойдет карлик Тульпис, а Конан отправится с ним в образе чернокожего слуги. Киммериец разделся до пояса, вымазался сажей и пошел будить Тульписа, который почивал сном праведника в своих комнатах.