- Фай, это все никудышные теории, - снова заговорил Ли. - Но я не утверждаю, что ты не права. Может, и права, а самолёты - это просто совпадение, а радио можно объяснить сотней причин. Но что меня пугает до смерти, так это то, что только одна теория охватывает все факты разом, и почти безупречно. Помнишь наш разговор тем утром в Аду? Что День поминовения - идеальный момент для нападения?
Фай молча кивнула, по её лицу покатились слёзы. Мы все снова заплакали, даже Ли, хотя он и продолжал при этом говорить:
- Может быть, рассказы моей мамы заставили меня подумать об этом раньше, чем вас. И как уже говорила Робин, если мы ошибаемся... - Он с трудом произносил слова, его лицо искривилось, как от инсульта. - Если мы ошибаемся, то можешь потом смеяться как угодно долго и громко. Но пока что, пока что давайте считать, что это правда. Будем считать, что на страну напали. И я думаю, это может быть война.
7
Было ужасно тяжело дожидаться темноты. Мы смотрели в окна, то и дело повторяя: "Ладно, уже достаточно темно, идемте!" - но кто-нибудь тут же возражал: "Нет, погодите, ещё слишком светло!"
В том-то и проблема летнего времени: дневной свет слишком долго не угасает. Но мы решили действовать наверняка и держались этого решения.
Луна взошла поздно тоненьким полумесяцем, так что, когда мы наконец решили выйти, было и вправду достаточно темно. У нас была пара фонарей, которые сумел отыскать Гомер, но мы договорились не включать их без крайней необходимости. Мы уложили Милли на одеяло в кухне в доме Гомера. Она была слишком слаба, чтобы много ходить. Мы прошли по дороге примерно полтора километра, потом пересекли последний загон Янносов, чтобы сократить путь к дорожке, которая вела к дому Кевина. Я шла рядом с Гомером, но мы почти не разговаривали, и тут я вдруг вспомнила, что не спросила его о его собаках.
- У нас их только две осталось, - ответил он, - и их там не было. Не знаю, куда они могли убежать. Кажется, папа что-то говорил о том, что их нужно отвезти к ветеринару. У обеих жуткая экзема. Но не помню, точно ли он это говорил, или мне просто вообразилось.
Когда мы вышли на дорожку, Кевин припустил бегом. Оставалось ещё около двух километров, но мы, не обменявшись ни словом, побежали следом за ним. Кевин парень крупный, к бегу он совсем не приспособлен, так что он топал, как конь-тяжеловоз, но мы впервые не сумели его догнать. Кроме Робин.
Через какое-то время их стало не видно, но я слышала в темноте тяжёлое дыхание Кевина. Когда мы оказались ближе к дому, Ли крикнул:
- Кевин, ты там поосторожнее!
Но Кевин не ответил.
Я бы сказала, что он обошёл нас минуты на две или три, то есть они с Робин. Но смысла в том не было. Его дом выглядел точно так же, как дом Гомера и мой. Три мёртвые собаки на цепях, мёртвый какаду в клетке на веранде, два мёртвых ягнёнка на ступенях веранды. Но любимая комнатная собачка Кевина, породы корги, была заперта в доме с горой еды и миской воды, стоявшей в прачечной. Она была жива, но выбрала в качестве туалета одну из спален, так что в доме изрядно воняло. Собачка пришла в восторг, увидев Кевина. Когда мы вошли, она всё ещё облизывала его лицо, жалобно скуля, подпрыгивала, даже описалась от возбуждения.
Корри с мрачным лицом прошла мимо меня с мокрой тряпкой и кучей ветоши. Я давно заметила, что, когда Корри обуревает волнение, она начинает уборку. Очень полезная привычка.
Мы провели ещё одно короткое совещание. Похоже, и проблем, и вариантов действия было множество. Робин высказала отличную идею насчёт велосипедов - они движутся быстро и бесшумно, то есть представляют собой идеальный транспорт. У Кевина было два младших брата, так что мы тут же вывели из сарая три велосипеда. Гомер спросил, знаем ли мы кого-нибудь, кто не собирался на ярмарку, - он сообразил, что если мы найдём человека, оставшегося в тот день дома, это могло бы разрешить всю загадку. Ли сказал, что его родители вряд ли туда отправились; братья и сёстры - да, но не родители. Кевин заявил, что возьмёт свою собачку Флип с собой. Он и подумать не мог о том, чтобы снова оставить её одну после того, что ей уже пришлось вынести.
Это была серьёзная проблема. Мы все сочувствовали собачонке, которую как будто привязали к ногам Кевина коротким поводком, но мы уже начинали всё больше и больше думать о собственной безопасности. Но наконец согласились взять собачку к Корри, а там уже окончательно решить, в зависимости от того, что найдём в её доме.
- Но, Кевин, - предупредил Ли, - возможно, нам придётся сделать неприятный выбор.
Кевин лишь кивнул в ответ. Он понимал.
Робин, додумавшаяся до велосипедов, в итоге почти всю дорогу до дома Корри пробежала трусцой. Мы ведь могли сесть на велосипеды только по двое, и она тут же заявила, что нуждается в тренировке. Гомер ехал с Кевином, а тот держал на руках Флип. Маленькая корги всю дорогу в экстазе любви и благодарности облизывала его лицо. Наверное, эго выглядело бы забавно, если бы у нас ещё оставались силы для смеха.
Картина, которая навсегда запомнилась мне в доме Корри, была такой: Корри стоит одна посреди гостиной, заливаясь слезами. Потом вернулся Кевин, проверявший спальни; увидев её, он быстро подошёл и крепко обнял. Они просто стояли так несколько минут. Я прониклась к Кевину большим уважением за это.
По настоянию Робин мы согласились кое-как перекусить, прежде чем приступать к дальнейшим действиям. Она весь вечер была такой логичной и продолжала мыслить логично, несмотря на то что теперь мы должны были отправиться к ней домой. Поэтому они с Гомером смастерили сэндвичи из чёрствого хлеба и салями, а ещё нарвали салата и помидоров в знаменитом огороде миссис Маккензи. Мы приготовили чай и кофе, используя просроченное молоко и маленькую походную плитку на твёрдом топливе. Трудно было протолкнуть еду в пересохшее горло, но мы старались, пока каждый не съел хотя бы один сэндвич, и это действительно прибавило нам энергии и бодрости.
Во время еды мы решили, что теперь отправимся к Робин, но все прекрасно понимали, что нас ждёт целый букет новых проблем. Здесь, в родных краях, где жило большинство из нас, где воздух был чист, а загоны просторны и пусты, мы могли передвигаться вполне уверенно. Какая-либо опасность казалась здесь маловероятной. Мы знали, что если и возникнут трудности, если и появится опасность, так это в городе.
Робин подробно рассказала для тех, кто там не бывал, как именно расположен её дом и где именно он находится по отношению к Виррави. Мы рассчитали, что будет безопаснее отправиться по Коучман-лейн, которая на самом деле представляла собой просто грязную дорогу вдоль нескольких десятков акров, застроенных домами, включая дом Робин. С холма за этим домом мы могли осмотреть город, и, возможно, это что-то бы нам пояснило.
Пора было отправляться в путь. Корри ждала меня у выхода. Я зашла в их туалетную комнату. Я забыла, что у Маккензи не было магистрального водопровода, и для подачи воды в дом использовалось электричество. Так что мне пришлось выйти из ванной комнаты и отправиться в огород, наполнить водой ведро и потом вернуться обратно, чтобы оставить всё в порядке. Корри уже проявляла нетерпение, но я задержала её и ещё на несколько секунд. Я шла по коридору мимо телефона и вдруг заметила сообщение в факсе.
- Корри, - позвала я, - хочешь взглянуть на это? - Я протянула ей лист, добавив, пока она шла ко мне: - Может быть, это старое, но заранее ведь не скажешь.
Корри взяла лист, прочитала. Пока её глаза бежали со строчки на строчку, рот Корри медленно открывался, а лицо как будто вытянулось и осунулось от потрясения. Она уставилась на меня огромными глазами, потом сунула сообщение мне в руку и стояла, дрожа с головы до ног, пока я читала.
А я смотрела на слова, написанные мистером Маккензи:
Корри, я сейчас в офисе секретариата ярмарки. Что-то происходит. Люди говорят, что это военные манёвры, но я всё равно это отправлю, а потом, вернувшись домой, разорву в клочья, чтобы никто не узнал, каким дураком я был. Но, Корри, если ты это получишь, беги в буш. Будь как можно осторожнее. И не выходи оттуда, пока не убедишься, что это безопасно. Я тебя очень люблю. Папа.
Последние двадцать слов были жирно подчёркнуты, от слова "буш" и до конца.
Мы мгновение-другое смотрели друг на друга, потом внезапно обнялись. Мы немного поплакали, а после выбежали наружу, чтобы показать сообщение остальным.
Должно быть, в тот день я выплакала все свои слёзы, потому что больше уже ни разу не плакала.
Выйдя из дома Маккензи, мы стали продвигаться с большой осторожностью. Впервые мы вели себя как в военное время, точно солдаты или партизаны.
- Раньше я всегда смеялась над предосторожностями папы, - сказала Корри. - И над тем, что он постоянно носит с собой компас и спиртовой уровень. Но у него был девиз: "Время, потраченное на разведку, потрачено не зря". Может, и нам стоит ему следовать.
У нас теперь был ещё один велосипед, велосипед Корри, так что мы двигались так, чтобы, как нам казалось, сохранять равновесие между скоростью и безопасностью. Мы наметили для себя ориентиры - первым стала Христова церковь, - и первая пара, Робин и Ли, должна была доехать до неё и там остановиться. Если там ничего опасного, они должны были поднять чайное полотенце над дорогой, в двухстах метрах перед церковью. Следующая пара должна очутиться там через пять минут после Робин и Ли, а последняя тройка - ещё через пять минут. Мы решили соблюдать полное молчание, а собачку Флип оставили в доме Маккензи. От страха мы научились думать.
В результате путешествие к дому Робин прошло без приключений. Мы двигались медленно, но без происшествий. Мы нашли дом Робин в таком же состоянии, как и остальные дома, - пустым, дурнопахнущим и уже затянутым паутиной. Это заставило меня задуматься о том, как быстро могут развалиться дома, если в них не будет людей, чтобы за всем присматривать. Но дома ведь всегда казались такими крепкими, такими неизменными. Мама часто цитировала какое-то стихотворение: "Взгляни на труды мои, огромные и бесполезные". Ничего другого я не запомнила, но лишь теперь впервые начала понимать смысл этих строк.
Было половина второго ночи. Мы поднялись на холм за домом Робин и стали смотреть на Виррави. И вдруг я почувствовала себя ужасно уставшей. Город был погружен во тьму, ни один фонарь на улицах не горел. Но, должно быть, где-то всё же имелось электричество, потому что на выставочной площади горели яркие огни - прожекторы, которыми освещалась беговая дорожка, - и ещё пара зданий в центре города также была освещена.
Мы сидели на склоне и тихонько обсуждали свои дальнейшие действия. Ясно, что мы должны попробовать добраться до домов Фай и Ли. Не потому, что мы ожидали кого-то там найти, а просто потому, что пятеро из нас видели свои дома, видели их пустоту, получив шанс всё осознать, поэтому вполне справедливо, что и у оставшихся двоих имелось такое же право.
С территории ярмарки медленно выехал какой-то грузовик и направился к одному из освещённых зданий, думаю, на Баркер-стрит. Мы замолчали, наблюдая за ним. Это был первый признак человеческой жизни, который мы увидели после появления самолётов.
А потом Гомер сделал предложение, которое никому не понравилось:
- Мне кажется, нам следует разделиться.
Все шёпотом выразили протест, если это можно так назвать.
- Нам нужно уйти от города до рассвета, - продолжил Гомер. - Как можно дальше от города. А времени у нас мало. Но пробираться по улицам нелегко, быстро это сделать не получится. Мы уже устали, и одно это нас задержит, не говоря уж о том, что мы должны быть предельно осторожны. А два человека могут двигаться незаметнее, чем семеро. И наконец, по правде говоря, если там есть какие-то солдаты и кто-то попадётся... ну, опять же, лучше двое, чем все сразу. Да, мне неприятно об этом говорить, но если на свободе пятеро, а заперты где-то двое, то это всё же лучше, чем семеро под замком и никого на свободе. Вы все знаете, что считать я умею.
Пока Гомер говорил, мы сидели, закрыв рот. Мы понимали, что он прав - ну, может быть, не в части математического дара...
- И что ты предлагаешь? - спросил Кевин.
- Пойдём я и Фай. Мне всегда хотелось заглянуть в один из тех богатых домов на холме. Вот и подвернулся шанс. - Фай устало ткнула его кулаком, и Гомер ничего не имел против. - Может быть, Робин и Ли пойдут к дому Ли, как вы думаете? А вы трое постарайтесь рассмотреть ярмарочную площадь. Все эти огни... может, там их база? Или они там держат людей?
Мы наконец переварили его предложение.
- Да, так будет лучше всего, - кивнула Робин. - А как насчёт того, что не у всех есть тёмная одежда? Может, им вернуться домой и найти что-нибудь подходящее? А потом встретимся здесь, на холме, ну, скажем, в три часа?
- А если кто-нибудь пропадёт? - тихо спросила Фай.
Мысль была ужасной. После долгого молчания Фай сама ответила на свой вопрос:
- Тогда подождём ещё полчаса, если кто-то не вернётся? А потом поспешим отсюда, но вернёмся завтра вечером... то есть уже сегодня вечером. И если вы окажетесь тем, кто опоздал, вы должны будете здесь затаиться на весь день.
- Да, - согласился Гомер. - Это годится.
Кевину, Корри и мне не нужна была одежда темнее, так что мы были готовы отправиться. Мы немного постояли, обнимаясь и желая друг другу удачи. Оглянувшись через минуту, я их уже не увидела. Мы пошли вниз по склону к Уорригл-стрит, пролезли сквозь живую изгородь перед домом Матерсов и дальше стали красться вдоль дороги, держась как можно ближе к деревьям. Кевин шёл впереди. Я лишь надеялась, что он не наступит на что-нибудь скользкое и ползучее. Не время было визжать с перепуга.
Хотя ярмарочная площадь находилась на самом краю города, край этот был с другой стороны по отношению к нам, так что путь предстоял неблизкий. Но мы продвигались достаточно быстро, потому что шли вдалеке от больших улиц. В Виррави не так уж много крупных улиц, но... Я радовалась уже тому, что мы просто движемся, - это и поддерживало во мне рассудок. Трудно одновременно идти, наблюдать и помалкивать. Иногда я всё же издавала какие-то звуки, двое других при этом сразу оглядывались и сердито смотрели на меня. Я пожимала плечами, разводила руками, закатывала глаза. Я всё ещё не осознавала, что это может быть вопросом жизни и смерти, что это самые серьёзные обстоятельства, в каких я когда-либо оказывалась. То есть, конечно, я это знала - просто не в силах была помнить об этом ежесекундно. Мой ум оказался не настолько дисциплинированным. Да и Кевин с Корри вели себя не так тихо, как им казалось.
И ещё трудности создавала темнота. Мы то спотыкались о какие-то камни, то наступали на сухую палку, то время от времени даже налетали на бак для мусора.
Добравшись до Рейскорс-роуд, мы почувствовали себя немного увереннее, потому что домов здесь было немного. Проходя мимо дома миссис Александер, я даже на мгновение остановилась, чтобы понюхать большие старые розы, росшие вдоль живой изгороди. Мне очень нравился сад миссис Александер. Каждый год на Рождество она устраивала здесь вечеринку. Всего несколько недель прошло с того дня, когда я стояла под одной из её яблонь, держа тарелку с бисквитами и объясняя Стивену, что не хочу больше с ним встречаться. Теперь казалось, будто с тех пор прошло лет пять. Мне было трудно начать этот разговор, а Стив выглядел таким милым, что от этого было ещё труднее. Может, он нарочно так держался? Или я просто циник?
Я подумала о том, где сейчас Стив, и миссис Александер, и Матерсы, и мама с папой, и все остальные... Неужели на нас действительно кто-то напал, кто-то вторгся в нашу страну? Я даже вообразить не могла, как все себя чувствовали, как реагировали... Наверное, были чудовищно ошеломлены, до онемения. И кто-то наверняка пытался сопротивляться. Кое-кто из наших друзей не принадлежал к тем людям, что станут просто сидеть и смотреть, если толпа солдат явится сюда, чтобы захватить их земли и дома. Например, мистер Джордж. К нему в прошлом году явился строительный инспектор, чтобы сообщить, что мистер Джордж не может увеличивать свой сарай для стрижки овец, а мистер Джордж ответил тем, что швырнул в него покрышку. Да и папа тоже весьма упрям. Мне оставалось только надеяться, что они будут вести себя рассудительно и до насилия дело не дойдёт.
Я шла вперёд, думая о маме и папе. На нашу жизнь всегда очень мало влиял внешний мир. Конечно, мы смотрели новости по телевизору и переживали, когда нам показывали сцены войны, голода или наводнений. И время от времени я даже пыталась представить себя на месте тех людей, но не могла. Воображение тоже имеет свои пределы. Единственное, что на нас влияло из внешнего мира, так это цены на овечью шерсть и на скот. Где-нибудь за много тысяч километров от нас, на другом континенте, две какие-нибудь страны могли подписать некое соглашение, а нам из-за этого пришлось бы через год уволить одного из рабочих.
Но, несмотря на нашу изоляцию, на нашу совсем не светскую жизнь, мне нравилось быть деревенским жителем. Другие дети дождаться не могли того, когда они вырвутся в город. Как только заканчивались занятия в школе, они уже мчались на автобусную станцию с битком набитыми рюкзаками. Им хотелось очутиться в шумной толпе, пойти в заведения быстрого питания, в огромные торговые центры. Им хотелось наполнить свои вены адреналином. Мне тоже нравилось всё это, но в небольшом количестве. Я знала, что в будущем мне захочется проводить в городе больше времени. Но я знала и то, что мне гораздо больше нравится другое, а именно родной дом, пусть даже мне пришлось бы половину жизни заниматься ремонтом тракторных моторов, или вытаскивать овец, застрявших в какой-нибудь колючей изгороди, или получать солидные удары копытом от коровы, если я вдруг окажусь между ней и телёнком.
В тот момент я ещё не могла до конца понять и оценить, что же происходит. Удивляться этому не приходится. Мы ведь почти ничего не знали. У нас были только намёки, догадки, подозрения. Например, я вообще не могла всерьёз рассматривать ту возможность, что мама и папа - или кто-либо ещё - по-настоящему пострадали или убиты. Я хочу сказать, рассудок мне говорил, что подобное является естественным следствием вторжений, сражений, войн, - но логика пока что сидела где-то в дальнем уголке ума. А воображение сидело совсем в другом углу, и я не позволяла им объединиться. Наверное, такое вообще трудно постичь - что твои родители когда-нибудь умрут. Это всё равно что размышлять о собственной смерти.
Чувства мои также существовали отдельно, в своей части мозга. И в то время, когда мы шли по городу, я изо всех сил старалась не выпустить их наружу.
Но я позволила себе предположить, что моих родителей где-то держат против их воли. Я даже представила их: папа разочарован и сердит, даже взбешён, как бык в загоне, и отказывается принять происшедшее, отказывается принять чью-то власть. Он наверняка даже не понимает, что вообще происходит, почему явились чужие люди. Он не примет ни их языка, ни их идей, ни их культуры. Но я, даже пребывая в ужасе и потрясении, всё равно хотела понять, хотела найти ответы на все вопросы.