– И все же я сомневаюсь, что смогу орудовать таким исполином.
– Это же кусочек звезды, – улыбнулся волшебник. – Посмотрите на небо, мой господин. Звезды, должно быть, огромны, но ведь они не падают с небосклона. Этот меч намного легче, чем вам может показаться. Пожалуй, вашей природной силы будет достаточно.
Константин сморщился. Он не любил, когда упоминали о некоторых из его секретов.
– Нечего стыдиться дара богов. Это может их обидеть.
– Я не стыжусь, – грозно парировал правитель.
– Что ж, тогда, думаю, мы можем приступить к делу.
С этими словами волшебник поднялся на ноги и взмахом руки убрал кресла. Константину повезло, что он не зевал и поднялся чуть раньше мага, а то мог бы сейчас очутиться не в самом достойном положении.
Жестом Гийом попросил императора покинуть пентаграмму, и тот незамедлительно подчинился. Волшебник, убедившись, что обычный смертный находится на почтенном расстоянии, с кряхтением сел на корточки и приложил руки к чертежу. Минул удар сердца, и все плато заискрилось черными молниями и вспышками, режущими глаза. Искры, вылетавшие из линий, устремлялись к лежавшему в центре мечу. Они словно впитывались в него, оставляя после себя темные точки. На лбу старшего советника выступила испарина.
– Дядя, – впервые за долгое время Константин назвал так этого стойкого человека, – передай родителям, что я позабочусь о подданных. И… что я их люблю.
– Хорошо, – кивнул старик и на миг тепло, по-домашнему улыбнулся. – Ты вырос достойным этого трона.
В следующее мгновение волшебник исчез, а из пентаграммы устремился поток черных молний. Они единым потоком неустанно били по огромному мечу, который дрожал от их ударов. Константин прикрыл рукой глаза, отвернувшись к стене. Через несколько минут все закончилось.
Император, отряхнув камзол от пыли и пепла, подошел к Крушителю. Того было почти не узнать. Вместо белого материала, похожего на отколовшийся кусочек заходящей луны, теперь на камнях лежало нечто. Нечто цвета самой мрачной ночи, которая окутывает землю в тот час, когда, по преданию, просыпаются низшие твари бездны и выходят на охоту за гуляющими девками и юношами.
Константин нагнулся и схватился обеими руками за рукоять. Вздулись мышцы на предплечьях, затрещала ткань наряда, разрываемая вскатившимися буграми плоти. Натянулись канатами жилы, из глотки вырвался судорожный выдох… и одним слитным движением Константин оторвал Крушителя от земли.
В тот же миг правитель ощутил, как по его телу заструилась энергия, небывалая сила. Сила, которая может разрезать весенний ручей, отрубить лоскут от ветра и рассечь мрак. Это была мощь, порожденная черным мифрилом. И Константин, вскинув оружие на плечо, ушел. Ушел, не зная, что сила, закаленная в собственной крови, не сравнима с той, которую подарили чужие смерти.
Тим Ройс
Старик покинул каморку, оставив меня наедине с видением. Именно эту женщину, сколь ни примитивно подобное определение, не имеющее права относиться к этому чуду, я замечал несколько раз, случайно бросив неосторожный взгляд в сторону ложи.
Она была так невозможно прекрасна, что реальность вокруг словно выцветала. Не существовало слов, чтобы описать черты ее лица, какие не могли быть созданы природой, до того идеальными они казались.
Чуть прозрачные одежды, опутавшие до дрожи безупречный стан, будоражили воображение самыми откровенными сценами. Аромат нежных духов с легкой примесью бадьяна пьянил не хуже самого терпкого вина, поданного на самом шумном и веселом празднике.
Красавица была сравнима лишь с воображаемой нимфой, воспеваемой музой или дивным наваждением, посланным каким-то ушлым магом. Здесь, конечно, магов нет, но я все же поспешил проверить, не является ли она очередной "тренировкой". Одно лишь прикосновение к бархатной, нежной, загорелой коже породило вспышку разнообразных чувств, что убедило меня в реальности сошедшей на землю мечты.
Впрочем, как бы ни была прекрасна незнакомка, в тот момент она представлялась мне серой и обыденной, будто случайная встречная в центре города. Линия ее губ не заставляла трепетать в предвкушении сладостного поцелуя, мерно вздымающиеся груди не манили, тонкую шею не хотелось покрывать сотнями тысяч поцелуев, а изящная талия никоим образом не восхищала.
– Вы что-то хотели? – спросил я, подпоясываясь ремнем для ножен.
Нимфа словно проплыла по воздуху и коснулась изящными пальчиками моей руки, заставляя ее замереть над так и не застегнутой пряжкой.
Она подалась чуть вперед, поднимаясь на цыпочки, и жарко зашептала в ухо, вызывая судорожное сглатывание:
– Я слышала, ты так и не попросил себе женщин и вина.
Ее голос, хотя она просто шептала, казался мне райской мелодией, обволакивающей слух, как сладкой патокой. Впрочем, он таким не только казался, он таким и был.
– Вы все верно слышали, – пробубнил я, все же застегивая пряжку.
– Такому воину никак нельзя без женщины, – проговорила красавица, скидывая с плеч первый из шелковых платков. – Отгони тяжкие мысли, у нас есть лишь один день и одна ночь.
Не поймите меня неправильно, я все же мужчина, поэтому, даже зажмурившись, не смог бы противостоять жгучему вожделению. Впрочем, я был еще и опытным наемником, считавшим себя достаточно битым жизнью, чтобы ощущать своей паранойей подставу даже там, где ее и быть не могло.
Моя посетительница, несомненно, прекрасна, как ни одна из женщин, она – сама мечта, воплощение любого, даже небывало дерзкого желания, и тем не менее…
– Ты прекрасна, спору нет. Но живет без всякой славы, средь зеленыя дубравы, у семи богатырей та, что все ж тебя милей, – процитировал я.
Вольный перевод с русского на териальский получился так себе, рифма окончательно заплутала в местоимениях и мудреных окончаниях. Впрочем, смысл сохранился.
– Что ты хочешь этим сказать, халасит?
– Женщины, – покачал я головой, чувствуя, как тело хладеет, а теснота в штанах уступает место дрожи в руках. Близится решающая схватка, и я должен тренироваться, а не наслаждаться отменным видом на не менее отменное тело. – Был воином, стал халаситом. Позвольте пройти?
С этими словами я двинулся к двери, но не тут-то было. Нимфа, уподобившись гарпии, буквально набросилась меня, пытаясь дотянуться коралловыми губами до моего рта. Уклониться было одновременно легко и небывало сложно. Искушение просто невероятной силы!
– Простите, но меня ждут, – сказал я, а потом, немного подумав, добавил: – Надеюсь.
С этими словами я вышел в коридор, захлопнув за собой дверь и подперев ее стулом. Этой прелестнице определенно надо остыть, хотя в такую жару это весьма сложно. Сделав всего два шага, я с досадой хлопнул себя по лбу, понимая, что жалеть о своем поступке буду как минимум вечность. Возможно, даже чуточку дольше.
За поворотом, ведущим к плацу, меня ждал старший малас. Судя по его лицу, он не удивился, встретив меня здесь. Тренер стоял, опираясь на свою то ли трость, то ли палку, которая была слишком странной, чтобы не привлекать внимания. Вообще скорее всего это посох, но порой мне казалось, что он вовсе не деревянный, а словно металлический.
Старик посмотрел на меня невидящими глазами и покачал головой.
– Ты сделал большую ошибку, – прокаркал он.
– И вы туда же, – вздохнул я. – Конечно, сделал.
Малас немного постоял, а потом направился к плацу, жестом приглашая следовать за ним. Мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Так или иначе, я тоже шел на тренировочную площадку, и нам было по пути.
– Я не про то, о чем ты подумал. Эгния приходит ко всем халаситам, желающим стать воинами Термуна.
Немного сбившись с шага, я поперхнулся и с недоверием посмотрел на спутника:
– Арена открывается раз в двадцать лет… Это сколько же ей зим?
– Больше, чем ты можешь себе представить.
Осенив себя священными знамениями – и христианским земным крестом, и звездой Ангадора, я обратился ко всем богам, благодаря их за то, что в минуту опасности позволили мне сохранить рассудок.
– На моей памяти ты лишь второй, кто посмел ей отказать.
– А первым был Элиот?
– Смышлен. Это черта хорошего бойца. Да, первым был Элиот.
Я даже опешил:
– Но если вы тогда были ребенком, а сейчас… сейчас…
– Похож на трухлявый пень? – с кряхтением, отдаленно напоминающим смех, подсказал малас.
– Это не то, что я имел в виду, – задумался я. – Но – да. Как же она тогда сохранила свою красоту?
Старец замер и уставился в открытое окно, через которое были видны бескрайние небесные просторы. Так мы и стояли: старик смотрел, а я все ждал его ответа. Ветер играл с пылью, заставляя ее танцевать перед нами, а со стороны плаца доносились звуки чьей-то тренировки.
– У всех есть своя цена, – наконец обмолвился малас. – Даже у Темного Жнеца.
Я промолчал. Мне стоило сосредоточиться на предстоящем бое, а вовсе не на очередных, безусловно, глубоких и мудрых мыслях этого странного существа.
– Мне всегда было любопытно, – продолжил спутник, когда мы возобновили шаг, – что может побудить отказаться от олицетворения мечты.
– Очень просто, – пожал я плечами. – Я мог отказать, и я отказал. Я просто сделал то, на что были способны лишь двое землян и не способны тысячи териальцев.
– Она отомстит, – резонно заметил старик. – Страшно отомстит.
– Как и любая брошенная или неудовлетворенная женщина, – философски заметил я. – Но сейчас меня волнует лишь следующий бой.
Старик хмыкнул и взмахом руки открыл дверь, позволяя мне пройти к плацу.
– Да, хороший боец, – бросил он мне в спину и поспешил удалиться, оставляя меня в обществе сабель и еще двух гладиаторов.
Поприветствовав своих товарищей по плацу кивком головы, я поспешил на свое место. Во всяком случае так его называл я, потому как сложно считать своим кусок стены, который весьма удачно навис над пропастью, где простирается лишь облачная долина и больше ничего нет.
Сегодня я наконец-то собирался погрузиться в тренировку, о которой намеками рассказывал Добряк. Когда-то давно, сидя у костра, он спросил у меня, что важнее – следить за движением меча противника или за движениями его рук. Тогда я ответил, что следить за руками важнее. Добряк, усмехнувшись, огрел меня прутиком из-под шашлыка и сообщил, что важнее всего – дышать. Будьте уверены, я с гордостью заявил, что даже младенец умеет дышать. На что мне сказали, что я вообще ничего не умею и пора бы уже начать ночную практику.
Сейчас я уверен, что старый сумасшедший маньяк был прав. Я не умел дышать.
Немного постояв, я вновь ощутил, как воздух превращается в батут. Для меня это уже родное чувство. Легонько спружинив ногами, я, как по ступеням, не заметным глазу обычного человека, взлетел на стену. Отложив в сторону сабли и усевшись, скрестив ноги по-турецки, прикрыл глаза, втягивая воздух полной грудью.
Двое других бойцов сейчас изнуряли себя выматывающими тренировками. Они растягивали связки, нагружали мышцы бессчетным количеством взмахов оружием, приседали, бегали, поднимали и опускали тяжести, отрабатывали финты и приемы, я же лишь дышал. Дышал свободно, полно и легко.
Почти три месяца адских, нечеловеческих занятий научили меня лишь одному – никогда не забывать дышать. Когда мы корчевали столбы из песка, наши спины и ноги стали сильнее, чем у любого, кто носит ростовой тяжелый доспех. Когда сотни раз отжимались и подтягивались, наши руки и грудь стали жестче, чем у акробатов в балагане Алиата. Когда сражались с тенью и отражением самих себя, наше чувство боя превзошло даже волчье. Так к чему же тренировать свое тело сейчас, когда с ним могут сравниться лишь тела тех, кто прошел через те же испытания?
О нет, я не тратил драгоценные песчинки времени на бесполезные упражнения. Я только дышал. В данную минуту, когда я сижу на стене, чувствуя перед собой дрожание ветра, это легко. Но когда обливаешься потом, когда кровь заливает глаза, а мышцы сводит через каждое мгновение, дыхание превращается в пытку. И поэтому важно не забывать делать вдохи и выдохи.
Когда вражеский клинок настигнет меня, я должен буду дышать. Когда судьба обрушит на меня все свои тяготы и беды, я должен буду дышать. Когда сама бездна распахнет свою пасть и изрыгнет тварей и демонов, я должен буду дышать. Я никогда не должен забывать дышать, ведь в дыхании – жизнь. Пока я дышу, я жив.
Так я сидел на стене, наслаждаясь опустившимся покоем и шепотом ветра, который рассказывал мне самые невероятные и невозможные истории о землях, которых попросту нет. Вокруг суетились служащие, гвардейцы, гладиаторы, а я сидел, слушая ветер. День, три, девять… я не знаю, сколько так провел. Но, уверяю вас, за это время, когда бездна вглядывалась в меня, а я смотрел лишь за линию горизонта, бывший наемник научился куда большему, чем мог обучиться, таская тяжести. Он научился дышать.
Алиат, дворец визиря
В комнате, где неподвижно лежал северянин, сжимающий клинки, было тихо. Тихо и пусто. Лишь изредка, когда этого нельзя было даже заметить, колыхался шелк, занавесивший высокие окна. В эти редкие моменты, будь в комнате хоть кто-то, он бы увидел, как в саду колышется тень.
Она то дрожала на ветру, незримо будоража спящие цветы, то устремлялась в бешеный полет, заканчивающийся рассеченным надвое листком. Тень маленького человечка, вернее, почти человечка, не замирала ни на минуту, она всегда находилась в движении. Удар, выпад, снова удар, и вот очередной лепесток падает на землю, пронзенный простеньким кинжалом, больше похожим на походный нож. И пусть это было незамысловатое орудие, тень очень дорожила им, ценя его больше, чем легендарные клинки, развешенные по стенам во дворце визиря.
Шелк дрогнул в очередной раз, но тень исчезла. Она, словно ужик, юркнула в помещение и уселась на стул рядом с кроватью, где лежал северянин. Стул уже давно и бесповоротно пропах ароматом женских духов, а именно лавандой. Впрочем, маленькую тень это не смущало.
– Сегодня они снова придут, – прошептала она, доверительно склонившись к уху лежащего мужчины. – Но Ахефи их обязательно прогонит. Ахефи может, он уже трижды их прогонял. Но они все приходят, а Ахефи никто не верит, потому что они умные, они никому не показываются.
Тень откинулась на спинку стула и повернулась к окну, выставив перед собой свое грозное оружие.
– Ахефи готов к битве. Ведь только Ахефи может победить Тима Ройса, так ему пообещал сам Тим Ройс.
И они пришли. Но у этих бесплотных, грозных теней, словно отбрасываемых оскаленными монстрами, не было шанса устоять перед тенью маленького "почти человечка", грозность и отвага которого не уместились бы даже в теле великана.
Тим Ройс
В комнате, где когда-то находились чуть больше полсотни человек, осталось лишь трое. Один из них – грозный гладиатор, редко открывающий рот, но при этом владеющий водой на таком уровне, что начинаешь сомневаться в безвредности этой стихии. Второй – чуточку депрессивный юноша лет двадцати пяти. Он орудовал булавой, крутя ее, словно вентилятор – лопастями. Под его властью находилась земля, и упаси вас светлые боги усомниться в способностях этого человека. Третьим, как несложно догадаться, был я.
Мы сидели на скамейках чуть поодаль друг от друга, но не сказать, что между нами лежала пропасть. Сколь бы ни был ты тренирован, довольно сложно спокойно воспринимать человека, который вскоре либо убьет тебя, либо будет убит тобой. Это даже не неловкость, а чувство сожаления.
Между нами не звучало ни слова вот уже две, а может, и три недели. Каждый был погружен в свои мысли. Мечник спокойно втирал белый порошок в ладони. Юноша, зависнув, на автомате щелкал заклепкой доспеха, то закрепляя ее, то вновь расстегивая. Я же свистел. Вернее, пытался насвистеть хоть какую-нибудь мелодию.
– Эй! – вскрикнул мой сосед. Что удивительно, это был вовсе не обладатель булавы. – Может, уже прекратишь свистеть?
– У тебя проблемы с этим?
– Нет, это у тебя проблемы – попросту отсутствует слух.
– А ты прямо музыкант, – хмыкнул я, но свистеть все же перестал.
И тут произошло то, чего я никак не мог ожидать. Вечно молчащий суровый мужик вдруг запел. Я не знал эту песню, но в ней говорилось о веселой девчонке и не менее веселом пареньке, которые решили приятно провести время после праздника Полета. Не то чтобы это был памятник музыкальной культуры Териала, но голос гладиатора звучал завораживающе. С легкой хрипотцой, глубокий, низкий. Такому не хватает только вспышек огня на заднем фоне, гитары, кожаного прикида с цепями и звучного имени. Добавь эти простые ингредиенты – и получится рокер века.
– Не знал, что ты умеешь петь, – покачал я головой.
– Видимо, распределяющие маласы тоже этого не знали, – с легкой грустью усмехнулся боец.
– Ты хочешь сказать…
– Да, – кивнул он, складывая руки на коленях. – Перед распределением я хотел стать певцом, но маласы не увидели во мне дара и отправили в цех к бойцам, к которым, по их словам, у меня наибольшее тяготение.
– А ты не пробовал…
– Спеть им? – хмыкнул мечник. – Это не земля, это Териал. У меня не было шанса.
Мы с юношей выпали в осадок и еще долго смотрели на человека, которого все это время принимали совсем не за того, кем он являлся на самом деле.
– Жалеешь? – спросил парнишка.
Мечник замолчал, и я уже решил, что он впал в свое привычное состояние, но вскоре понял, что ошибся.
– Не знаю, – пожал он плечами, скрипя своим плотным кожаным доспехом. – Наверное, нет. В конце концов на все воля Термуна.
– На все воля Термуна, – согласно вздохнул юноша.
– А по мне, так это неправильно, – возразил я. – Нельзя кому бы то ни было позволять решать за себя свою же судьбу. Ни человеку, ни богу, ни вашему Термуну.
Мечник сощурился и положил руку на гарду:
– Опасные слова говоришь, землянин.
Я лишь улыбнулся и уставился в потолок, откидываясь на скамейке:
– Знаете, я когда-то хотел попасть сюда, к вам. Давно… хотя нет, не так уж давно это было – пару лет назад. По услышанной мной легенде, здесь жили свободные люди. Последние свободные люди на Ангадоре. Но вот я на Териале уже почти пятый сезон, а свободы так и не увидел. Иллюзию – возможно, но не свободу.
– И не увидишь. Свобода – это сказка для глупых и наивных мальчишек.
– Неправда! – воскликнул юноша, подчиняющий землю. – Уверен, что на бескрайних просторах земли можно быть свободным! Вот бы мне туда попасть…
Мы с мечником переглянулись, а потом засмеялись. В голос, до колик в животе. Происходящее было настолько пропитано ядовитой иронией, что сложно оказалось не засмеяться. Хотя бы над самими собой.
– Это почти так же смешно, – утирал слезы мечник, – как тот случай в начале тренировок. Помните?
– А-а-а, – протянул я. – Это ты про копейщика?
– Ну да, – кивнул гладиатор. – Помните, как Зэки, поскользнувшись, чуть не лишил Самена самого дорого?
– Ага, – засмеялся юноша. – Кажется, их крики были слышны даже в бездне!
– А помните, как Левейс на завтраке пытался приударить за служанкой? – напомнил я.
– И в итоге она приударила его миской.
– Разбрызгав эту жижу по лицам окружающих, – закончил я.
– Вот-вот, еще! – подключился парнишка. – Помните, когда старший малас заставил Корбина бегать сотню кругов за то, что тот попытался протащить в жилые помещения мясо?