– А не заняться ли тебе благотворительностью, Анатолий Сергеевич? – не ответил на вопрос Яков и пристально посмотрел на соседа. – А? Стать защитником обездоленных. Всё равно ведь всё потеряешь.
– Ты хто такой? – повторил вопрос мужчина в пиджаке и поднял свой непонимающий мутный взор на Яшку. – Откуда меня знаешь?
– Знаем. У нас на тебя вообще большие планы, – улыбнулся Яков. – Нет, тебя, определенно, ждут дела!
– Какие дела?
Неотложные, – Яков наклонился и пристально посмотрел в глаза предпринимателю. – Тебя юрист ждёт уже два часа.
Мужчина в пиджаке долго смотрел на него мутным взглядом, затем встрепенулся и замотал головой, пытаясь выгнать из нее хмель:
– Ох, блин! Точно!
Он сунул под стопку тысячную купюру и быстро, рисуя зигзаги, вышел из бара, а Яков подсел к Василию и обнял его одной рукой, словно старого приятеля. Затем он откинулся и начал вертеться на стуле, демонстрируя себя.
– А? Смотри! Ну, как? Уважил, ай уважил! Смотри – чувствует! – нещадно щипал свои кисти рук Яков.
Он окинул счастливым взором бар, сделал глубокий вдох, затем обнюхал пустую стопку и от удовольствия даже закрыл глаза.
– Водка, – с блаженством прошептал он и позвал бармена. – Целовальник, подай ещё чарку и капустки неси!
– Капусты нет, – равнодушно ответил бармен. Он налил водки и поставил свежее блюдце с лимонами. – Лимоны есть.
– Хе, лимоны, ну давай, – глаза Якова заблестели.
Он выпил, занюхал рукавом и лишь затем откусил лимон.
– У, кислый, зараза, – крякнул он, сморщился, но улыбнулся и затолкал всю дольку в рот. – Как эту дрянь едят?
Наблюдать за Яковом было увлекательно: ему нравилось всё, всё привлекало, всё вызывало восторг – и приятное и неприятное – он был доволен одним фактом своего Бытия. Афанасьев всё делал с жадностью: нюхал, пил, ел, смотрел, прикасался.
– Вот спасибо, – уже в который раз поблагодарил он священника, крепко взял его руками за плечи и с безмерной признательностью окунул свой взгляд в глаза отца Василия. – Век этого тебе не забуду. Ну да вот и моя доля.
Он распахнул пиджак, под которым оказалась заткнутая за пояс черная папка, довольно толстая.
– У меня уже все готово. Это копии заявлений, которые я в патентный комитет снес. Потому и задержался. Смотреть будешь?
– Зачем? Все равно я в этом ничего не смыслю.
Василий отвечал без удовольствия, он опять вспомнил, что уже сегодня попадет в Ад и ощутил от этой мысли ужас. Страх и томление торопили его закончить всё поскорее.
– А и то верно, – ухмыльнулся Яков, но затем с серьезным видом уверил, продолжая рыться в бумагах. – Ты не беспокойся, у нас все по-честному, я уж тебя не подведу. Да и зачем мне это? Я матери своей не так благодарен, как тебе за второе рождение. А, вот, нашел.
Он протянул несколько листов бумаги, на которых размашистым почерком были перечислены технологии, которыми откупался Яков. Василий окинул взглядом первый, но не технологии занимали сейчас его ум, напротив, подобное оттягивание момента смерти даже раздражало его.
– Ну, как, доволен? – спросил Яков.
– Доволен.
– Принимаешь?
– Принимаю. Давай быстрее.
– В Ад торопишься? – догадался Яков и ухмыльнулся. – Не торопись, право, ничего там хорошего нет. Впрочем, мы уже закончили. Можешь идти.
– Куда?
– А куда хошь.
Василий растерянно встал и вышел из бара. Посмотрел по сторонам, прислушался к себе – самочувствие было нормальным, даже и не скажешь, что смерть близка. А, может быть, его собьёт автомобиль? Или молния? Или он еще поживет несколько дней, месяцев? Ведь Яков не говорил, что смерть наступит здесь и сейчас. Неопределенность – что может быть хуже? "Нужно подальше уйти от этого места, – подумал Василий. – Незачем, чтобы священника видели возле питейного заведения".
Он осторожно, не потревожив, обошел стайку голубей, мирно пасшихся недалеко от бара, и пошел, сначала бесцельно – лишь бы подальше уйти от кабака – а затем ноги сами понесли его в семинарию.
Вдруг он остановился. Резкая боль стремительно растеклась по левой руке от локтя до плеча, одновременно с ней занемела в тупой боли левая часть шеи, боль отдавала в нижнюю челюсть и зубы. Боль нарастала, и уже через несколько секунд Василий ощутил, что теряет всякую чувствительность, но при этом не падает, а даже поднимается. Он взглянул под ноги и увидел… Себя! Да! Он лежал там, на тротуаре, в некрасивой позе, скрючившись, поджав руки, к нему подошла женщина и заглянула ему в лицо, определяя: пьяный он или просто человеку стало плохо. А та легкая полупрозрачная оболочка, которая сейчас думала и смотрела, продолжала возноситься с необычайной легкостью.
Глава XI
Василий возносился, пред ним раскрылось яркое окно из светящихся облаков. В этот момент он ощущал совершенную ясность и легкость, никакие проблемы, никакие вопросы уже не волновали его, и даже самой мысли об Аде, мучившей его только что, не было и в помине. Он наслаждался этим воистину божественным покоем и определенностью, и, наверное, не было в его жизни момента, равного этому абсолютному, полному счастью.
Он плавно влетел в окно и направился к свету, окруженный несравненной тишиной и красотой облаков. Он уже видел конец этого тоннеля, и свет лился с такой силой, что все сливалось в этом сиянии, как вдруг… Словно лист, уносимый ветром, его стремительно потянуло вниз. Светящееся окно быстро стянулось в крохотную звёздочку, и мрак окутал всё вокруг. Василий обернулся и увидел внизу что-то кишащее, словно огромная куча червей, и чем ближе он приближался к ней, тем отчетливее становилось, что это были не черви, а копошащиеся люди, толкавшиеся, старавшиеся выбраться на поверхность, топившие друг друга в этом хаосе душ.
Василий со всего маху грохнулся в эту кучу, и, если бы у него были кости, он бы их переломал все до единой. Куча просела под ним, и раздался вой десятков душ. Покинув тело, Василий, однако, не был полностью бестелесным, вернее сказать, все привычные земные ощущения были с ним, он почувствовал дикую боль, ощутил прикосновения других душ, но все эти ощущения были какими-то приглушенными, смазанными, словно во сне.
Он мгновенно начал опускаться вниз. Окружающие брыкались, толкались, пинали его в бока, в голову и каждый норовил вырваться на поверхность, оттолкнувшись от него посильнее. Василий тоже начал выбираться на поверхность, ибо чем глубже он погружался, тем сильнее ощущал тяжесть и давление, тем яростнее были толчки, укусы, тем ближе к его уху слышались пронзительные крики. Он начал свой трудный путь наверх, который был труден еще тем, что каждое движение его было осторожным, аккуратным, и если он и цеплялся за чью-то руку или ногу, то делал это как можно легче, чтобы доставить минимум неудобств окружающим. И, несмотря на это, у него получалось!
Он уже приближался к поверхности, уже наверху. Среди мельтешащих рук и ног изредка виднелись проблески той далекой звезды. Легче стали его движения. Но в этот момент чьи-то лапы впились своими когтями в его ноги и с силой потянули обратно вниз. Василий проносился среди душ, только прикрываясь руками от их локтей и слыша море проклятий в свой адрес. Неожиданно когтистые лапы резко свернули в сторону и выдернули его из этой кучи откуда-то сбоку.
Василий оказался в воздухе, он летел вверх ногами в гнетущем полумраке, словно в очень пасмурную погоду. Сзади вертикально возвышалась кишащая душами стена, и не было видно конца у этой стены – ни наверху, ни справа, ни слева. Стена стояла и не разваливалась, хотя ничто её не удерживало. Десятки импов кружили вдоль неё, периодически ныряли и выныривали уже в других местах, держа в лапах одну, а то и две извивающиеся фигуры. Отлетев недалеко, они бросали свою добычу вниз и продолжали свое рыскание вдоль стены. Упавшие же души вставали и брели прочь, постепенно сливаясь в единый поток.
Василия нес такой же имп, но бросать не спешил, а усиленно махал своими мелкими крылышками и раскачивался в воздухе то вниз, то вверх. Вскоре показалось место, куда направлялись все души – это была очень широкая неспешная река, с черными как смола водами. Только сейчас имп разжал свои лапы, и Василий с большой высоты шлепнулся вниз, подняв огромное облако пепла, покрывавшего землю.
У самого берега поток людей останавливался, и люди молча стояли, вглядываясь в темные воды Стикса, пытаясь увидеть противоположный берег. С того берега, где суждено было оказаться каждому из стоявших здесь, слабо доносились крики, и от края до края пылало ужасное зарево, усиливаемое окружавшим его мраком. Все вокруг были подавлены и в напряженном молчании ожидали чего-то. Однако стоило Василию подойти к этой огромной очереди, чтобы влиться в неё, его принялись бранить и отгонять назад. Удивительно, но даже здесь никому не хотелось, чтобы кто-то попал в Пекло без очереди. Василий медленно отходил все дальше и дальше, и везде его гнали.
Наконец, в водах Стикса показалась маленькая точка. Души зашевелились и с тревогой стали наблюдать, как эта точка, легко скользя по поверхности, увеличивалась в размерах.
Вскоре к берегу причалил чёлн, из которого сошла сутулая худая фигура старика в темно-серых бесформенных одеяниях, свисавших до самой земли. Голову его слегка прикрывал капюшон, из-под которого сурово глядело такое же серое морщинистое лицо с горящими глазами. Все это обличье дополнялось ярким пятном – белоснежной бородой до самой груди, и в этой сплошной серости и мраке казалось, что борода светится.
Кормчий скользнул взглядом по душам и поманил пальцем Василия. Поманил именно его! Василий был далеко от берега, но ни у кого не возникло ни малейшего сомнения, что человек в балахоне зовет именно священника. Все стали коситься на него и отстраняться, словно боялись, что Василий утащит их с собой в лодку. Священник чувствовал эти взгляды, и особую неловкость доставляла ему мысль, что все ждут именно его. Он направился к старику быстрым шагом, затем ходьба стала чередоваться с короткими перебежками, и, наконец, он полностью перешел на бег трусцой.
Харон молча указал пальцем Василию место на корме, и когда тот забрался в лодку, веслом начал загонять души в чёлн. Также молча. Души скулили, плакали, жались друг к другу, но безропотно слушались.
Когда лодка наполнилась, Харон взмахнул веслом, и чёлн так же легко и быстро поплыл в юдоль печали. Кормчий грёб редко, но лодка стремительно летела по воде, оставляя на глади слабые расходящиеся волны.
Чем ближе чёлн приближался к зареву, тем большее недоумение оно вызывало у всех пассажиров. Ни языков пламени, ни раскаленных сковородок, ни кипящей серы – ничего этого на противоположном берегу не было и в помине. Постепенно все отчетливее различались золотые дворцы с колоннадами, портиками, изысканные по архитектуре и богато украшенные резьбой. Освещаемые множеством светильников они создавали иллюзию огня. О, если бы те души знали, что их ждет на этом берегу, то с каким бы радостным, а не тоскливым томлением они ожидали чёлн Харона!
Лодка пристала к причалу, и старик вновь махнул душам веслом. Но это было лишнее: пассажиры сами прыгали на сушу, не веря своему счастью. В выражениях их лиц были перемешаны восторг и изумление. Невероятный ужас, резко сменившись на невероятную радость, породил шторм эмоций, и эти эмоции выражались не только в лицах, они выплескивались в нелепом поведении. Души шли, как дети, растопырив руки, и вертели головой, прыгали на месте, затем вдруг начинали бежать, садились на корточки, снова поднимались и шли, вертя головами на 360 градусов, то плача, то истерично смеясь. А "ветераны" Ада приветствовали новичков насмешками, как это обычно бывает между ветеранами и новичками.
Василий тоже собрался вылезти, но Харон остановил его:
– Тебе дальше.
Старик снова взмахнул веслом, и челн взмыл в воздух, направляясь вглубь Преисподней. Сказать, что Ад был хорош, значит, не сказать ничего – он был потрясающим! Он казался самим Совершенством и был им в глазах его раскрепощенных обитателей, которые в этих многочисленных невообразимых дворцах предавались столь же невообразимому веселью, игрищам, объеданию и сладострастию. Не знающие ни сна, ни усталости, ни нужды, их пребывание здесь превратилось в вечный праздник. Освобожденные от общественной морали и физических ограничений они позволяли себе всё, на что хватало их фантазии.
– Это Ад? – спросил Харона Василий, но тот промолчал и лишь ехидно улыбнулся.
Челн продолжал лететь над бескрайними просторами Ада, но чем дальше они отдалялись от берега, тем сильнее чувствовалась нервозность и агрессивность этого мира. Прошло, наверное, дня два по земному времени, прежде чем изменения, происходившие внизу, постепенно стали очевидными. На улицах появились банды, нападавшие на души и схлестывающиеся в кровавом бое друг с другом. Их борьба была такой же крайне жестокой, каким "крайним" было здесь всё. Пока это были единичные случаи, но лица душ уже не были беззаботно веселы, а скорее наполнены злобным весельем. Наибольшее удовольствие им доставляла теперь забава заставлять других страдать; хохот стал громким и грубым; таким же резким и грубым стало и само общение. Уже чаще на лицах проступало бешенство, зверство с горящими глазами, и чем дальше они отдалялись, тем ярче проявлялись эти признаки. Люди словно мстили друг другу за те внутренние страдания, которые жгли их глубоко в душе. Чаще встречались "неприкаянные" души, которые просто слонялись из стороны в сторону с лицами, выражавшими безмерную грусть и томление от безделья. Чаще слышны стали брань, споры, всё больше люди предъявляли друг другу претензии, и всё регулярнее становились драки. Но в целом жизнь продолжала оставаться задорной и разгульной.
– Кто эти люди? – спросил Василий.
– Те же, – ответил Харон скрипучим голосом. – Чем больше прибывает новых душ, тем дальше вглубь переселяются те, кто оказался здесь раньше.
Они продолжали путь, а Ад продолжал свое преображение. Дворцы встречались реже, все чаще проступала необработанная скальная порода, светильники стали редкостью, и они уже не создавали того ослепительного света, что был на прибрежных землях. Вместе с мраком росли напряжение и злоба людей. Уже давно не встречались довольные радостные лица. Все с отупением предавались какой-то одной страсти, бессмысленной и беспощадной: кто-то без меры и удовольствия жадно поглощал пищу, кто-то дрался, не разбирая, на кого нападает. Или вдруг появлялся небольшой кружок игроков, участники которого молча бросали кости или карты, и кучка золотых слитков в центре бессмысленно перемещалась от одного игрока к другому.
– Они думали, что будут наслаждаться своими страстями вечно, – со злорадством проскрипел Харон. – Но со временем им надоедает все. У них остаются только пустота и злоба.
Прошло много времени: дня три, а, может, и неделя – время без Солнца угадать можно было лишь примерно, – и челн оказался в стране, не имевшей ничего общего с золотым прибрежным Адом. Среди острых скал и камней бесновались тысячи и тысячи душ, обезумевших в своей ярости. В жестокой битве они перемешивались в сплошную свалку. Хрупкая девушка хватала огромный камень и ударяла им своего врага с такой силой, что череп его деформировался, и изо рта фонтаном била кровь. Но через секунду голова, будто резиновая, восстанавливала свои прежние очертания, и враг, преисполненный яростью, ревел медведем, и из его кипящей утробы вырывались языки пламени, обжигая всех вокруг. Усталость и сон стали бы для них спасением, но мертвым они были недоступны, и грешники вгрызались друг в друга, вырывая зубами куски плоти, ломая руки, ноги, пальцы, но все их раны тут же заживлялись.
Больше стало и тех, кто сидел у подножий скал, попеременно рыдая и смеясь, или же тупо смотрел в одну точку. Их взгляд не выражал ничего, они никак не реагировали на окружающих, и когда кто-то налетал на них и жестоко избивал, они не предпринимали ничего, чтобы прекратить это.
Челн легко и равнодушно пролетал над ними, устремляясь к возвышавшейся вдали горной цепи. Цепь кольцом окружала Центр Ада и расступалась только в одном месте – там, куда и направлялись Харон со священником. По дну этого ущелья растекалась лава, а вверху кипели черные тучи. Когда челн полетел над этой дьявольской пропастью, раскаленные потоки воздуха, восходящие от лавы, начали раскачивать его так, что Василию пришлось присесть и вцепиться руками в борта. Харон же стоял как прежде, не обращая внимания на качку, и все также изредка взмахивал в воздухе веслом.
Они миновали хребет, и за ним открылась широкая долина, заполненная демонами и чертями всех мастей. В центре долины стоял огромный черный трон с высокой спинкой и подлокотниками, украшенными черепами. На троне восседал огромный ангел в белых сияющих одеждах. Лицом он был прекрасен, но оно выражало усталость и равнодушие и оттого казалось суровым. Ангел сидел, впившись пальцами в подлокотники, и глядел перед собой.
Харон молча высадил Василия перед троном. Ангел лениво взглянул на священника и кисло ухмыльнулся.
– Все же Яшка Каин улизнул. Ну и чёрт с ним, – сказал он, и демоническое окружение дружно засмеялось. – Так, значит, ты и есть тот Василий?
– Да, но кто Вы?
– Еще не догадался? – ангел снова кисло ухмыльнулся. – Я – Дьявол, твой Хозяин на ближайшую вечность.
Черти снова захохотали, прыгая вокруг Василия и пугая его вилами и баграми.
– Дьявол? – изумился Василий.
– Ах да, вам удобнее представлять меня уродливым рогатым чудовищем, – он расправил крылья за спиной и вмиг превратился в огромную отвратительную темно-красную тварь с перепончатыми крыльями, зубастой пастью и огромными толстыми рогами. Василий отпрянул от неожиданности и ужаса, а нечисть вновь разразилась хохотом и запрыгала. Дьявол сложил свои крылья и принял прежний вид.
– Но ведь я, – продолжил он, – тоже ангел, пусть и падший. И я лучший из всех Его творений, хоть Он меня и оскорбил.
– Оскорбил? Бог? – промямлил Василий, все еще не отошедший от пережитого зрелища.
– Да. Я старался для Него, – со злостью в голосе и взгляде сказал Дьявол. – Я проделал бóльшую работу, когда Он решил сотворить Мир, и надеялся, что получу на него особые права. А Он вместо этого отлучил меня от Вселенной. Более того, Он поставил меня наравне с архангелами! Меня! Лучшего из ангелов!
Дьявол откинулся на спинку и заговорил громко, словно хотел, чтобы слова его донеслись до Небес:
– Но я верну себе всё, что мне причитается! Я заполучу этот мир! – он протянул руку вверх и сжал кулак, словно хотел схватить ускользнувшую от него Землю. – И я заберу души людей!
– Зачем они тебе?
– Он отнял у меня самое дорогое – я сделаю то же самое!
– Но разве это возможно?
– Я даю людям всё, что они пожелают, и, в конце концов, они отвернутся от Него.
– Посмотри за границы своих гор, разве это делает их счастливыми?
– Их счастье меня не волнует, – сурово парировал Хозяин и добавил уставшим тоном. – . А теперь пошел прочь, ты меня утомил.
Дьявол разочарованно откинулся назад и углубился в свои невеселые думы, а Василия подхватили под руки и с улюлюканьем и хохотом вынесли в Ад.