В имении работы закипели. Кто огородами не занят, лес валит, пилит деревья на брёвна по десять аршин, шкурит на месте. Другие камни на полях и неудобьях выискивают, на телегах и тачках свозят к указанному Никитой месту для фундамента. Место выбрал он удачно, на небольшом возвышении на берегу Нерли. До дома барыни рукой подать и дорогу, тракт Смоленский, видно. Отходы от брёвен Никита велел не жечь и не рубить попусту тонкие хлысты, где верхушки, вполне на строительство торговых лавок при дороге пойдут. Но это на следующий год, для тех, у кого дела хорошо пойдут. Всегда вперёд заглядывать надо. Никита не подозревал о наличии у себя организаторских способностей. А вот припёрло – и проявились.
В комнате вечером Никита деньги пересчитал в узелке. Четыре рубля и несколько копеек.
Барыня видела, что он свои деньги отдал, но после схода ему не вернула. Либо жадна, либо у неё их нет, а скорее всего решила – раз это его затея, пусть риски, в том числе финансовые, на себя берёт. Теперь только терпения надо набраться. Чувство тревожное, начал он, но исполнение от селян зависит, как и его положение при Анне Петровне. Получится удачно – он упрочится, другие селяне потянутся, а прогорит с треском – и он никто, прожектёр, с позором уйти придётся, иначе авторитета у селян и барыни не будет, пустобрёх.
Следующий день просидел в комнате, выходил только на завтрак и ужин. А утром третьего дня не выдержал, пошёл по имению. С удивлением и радостью увидел, что народ, из тех, кто согласился на его авантюру, зашевелился. На берегу Тимофей вбил кол в землю, к нему сеть одним концом привязал, а за второй держал сам, заходя в воду.
– А лодка? – спросил Никита.
– Завтра будет, уже задаток дал. Не новая, так днище просмолю, ещё послужит, крепкая.
– С лодкой сподручнее.
– Оно понятно, так зачем день терять? Я уже ведро наловил. Половину жене отнёс, пусть уху сварит, а половину Матрёне отдал, для пирогов.
О, времени даром селяне не теряли, это вселяло надежду. К холму подъехала телега, муж с женой выгрузили камни. Хорошо бы до осени, до слякоти, успеть фундамент заложить. Только вопрос – из чего раствор для кладки делать? На извести? Её купить надо, дорого обойдётся. На глине? Опасался, что не прочно. А с кем посоветоваться, если в деревне таких специалистов нет?
Другим днём в монастырь отправился, к монахам, объяснил ситуацию.
– А велика ли церковь будет, да из чего стены?
– Часовенка деревянная, душ-то в имении всего сто сорок.
– Тогда не мудри. Площадку разровняй, где стены стоять будут, на штык лопаты углуби, положи крупные камни и всё. Главное, чтобы брёвна на земле не лежали, воду из неё тянуть будут, нижние венцы сгниют. Росли бы у нас лиственница либо дуб, другое дело. Они от воды только крепче становятся. Поставить часовню – благое дело для верующих, мы настоятелю монастыря скажем. Архимандрит Иона одобрит, а то и советника пришлёт. Свели бы тебя с ним, да в отъезде он, в Твери.
Но возвратился в Губино Никита окрылённый. Есть выход. Брёвна скоро подвезут, камней ещё подвода нужна, можно строить. На Руси каждый мужик, у которого руки из нужного места растут, топор держать умел. Многие для себя избы сами ставили. Обычно собирались все мужики с улицы либо деревни, за день– два избу ставили, поскольку работа тяжёлая, особенно с верхними венцами. Одному или двоим бревно вверх не поднять. А уж крышу хозяин сам ладил.
Но часовня – не изба, ставить нужно по православным канонам – в каком месте алтарь, где вход. Через две недели у холма повозка остановилась, спрыгнул с неё послушник. Никита к нему поспешил.
– День добрый!
– И тебя пусть Господь хранит. Здесь, что ли, часовня будет?
– Здесь.
– Место хорошее, удачно выбрали. Со всех сторон видна будет и сухо, не подмокнет, река всё же близко. Какие размеры?
– Стена – одно бревно в пять аршин.
– Квадратная, значит. И ещё придел для алтаря. По праздникам богослужения проводить надо, требы. Одним словом, паству окормлять. Чья задумка?
– Барыни Анны Петровны!
– Архимандрит Иона велел благодарность ей передать.
– А вон она сама идёт, скажи.
Приезд в имение постороннего человека редкость. Анна Петровна со двора приметила, поспешила. Послушник слова Ионы ей передал. Анна Петровна от удовольствия зарделась. Давно не слышала она добрых слов в свой адрес. Осознавала, что не её это заслуга, а Никиты, но послушника не остановила. Кто, в конце концов, владелец имения? Но уже в доме сказала Никите:
– Правильно задумал. У меня руки не доходили. И дёшево обойдётся. Камень и брёвна свои, плотники найдутся.
– Иконы покупать надо, в монастыре иконописная мастерская есть, я видел.
Видел мельком, зато запах киновари и масляных красок учуял. Да, собственно, и тайны в том никакой нет. В монастырях всегда иконы писали, продавали всем желающим. А для монахов и монастыря приработок.
Но с этого дня отношение Анны Петровны к Никите меняться стало в лучшую сторону. К удивлению Никиты, уже через неделю долги стали возвращать. Первым пришёл Тимофей, принёс алтын, или три копейки одной монетой, чрезвычайно гордый собой. Как же, лодку купил, просмолил, сеть забрасывал дважды в день, улов увеличился значительно.
– Барин, ты только алтын возвращённый запиши!
– При тебе сделаю. К тому же я не барин. Владелица дачи Анна Петровна.
– Так ты все дела вершишь, тогда, стало быть, тиун.
– Опять мимо. Тиун – сборщик налогов и хранитель собранного оброка.
– Тогда управляющий.
– Ладно, пусть так.
Никита на бумаге отминусовал алтын. А Тимофей не уходит, шапку бумазейную в руках мнёт.
– Что ещё?
– Семья вся в работе. Рыбу разделывает, солит, вялит. Освободил бы ты от огорода.
– Тогда так решим. Пока последний урожай с огорода не соберёшь, он за тобой. А по осени землю эту заберу.
– А кому отдашь?
– Тебе-то какой в том интерес?
– Сродственник у меня в Старице, человек свободный, разносчик сбитня на торгу. С утра до вечера на ногах, а денег едва хватает семью кормить.
– Ну? – не понял Никита.
– Я ему об тебе обсказал. Таки попробовать хочет.
– Во-первых, я его не знаю, вдруг любитель хмельного либо лентяй? Он прогорит, а мне перед барыней отвечать.
– Головой ручаюсь!
– И что он хочет? Второго рыбака мне не надо, думаешь, рыбы в Нерли неисчерпаемое ведро? Да и цену собьёт тебе.
– Не, он не рыбак, раньше шорником был, навык имеет.
– Так в чём загвоздка?
– Семья у человека, одних детей шесть душ, да бабка старая. Если переедет, где жить?
– Ага, брёвна потребны для избы, разрешение барыни и ссуда?
– Какого суда? – не понял Тимофей.
– Ссуда, это деньги, которые я тебе дал на подъём. Без них много ли ты смог бы?
– Ага, понял. Ты человек учёный, вон какие слова знаешь. Запомню. Так что мне сказать?
– Пусть подойдёт, поговорим.
А Тимофей не уходит.
– Что, ещё один родственник? – усмехнулся Никита.
– Не. Брёвна в лесу рубят для часовенки.
– Есть такое дело.
– Верхушки остаются. Их только в печь можно. Разреши забрать?
– Тебе для чего?
– От веток остругаю, жерди получатся. Из них навес при дороге сделаю. И сам не на солнцепёке, и рыбка не портится.
– Разумно, бери. Когда ты успеваешь рыбу ловить и торговать?
– Тяжело, – вздохнул Тимофей. – Когда сын помогает, когда супружница.
– Пойдём, посмотрим место на дороге. Надо с дальним прицелом. Ты навес поставишь, а другой – лавку. Место нужно. Глядишь – торговый ряд образуется.
– Зачем он мне?
– Э, ошибаешься. Остановится человек, в дороге оголодавшийся, за пирожком к Матрёне подойдёт. А из соседнего навеса копчёной рыбкой так пахнёт, что удержаться сил никаких нет. Купит. Разве тебе копеечка лишняя?
– Ты не торговал ли раньше? Опыт чувствуется.
А ещё через три дня Матрёна пришла, две деньги вернула. Немного, но начало положено. И её деньги на бумаге из долга вычел. Матрёна сопит обиженно.
– Тимохе жерди брать дозволил, а я как же?
– Так он сам попросил, от тебя просьбы не слышал.
– У него навес будет, с прилавком, как в городе. А я вроде нищенки на подаянии.
– А осилишь? Мужская рука нужна.
– Сын сделает, ему уже тринадцать.
Это сейчас тринадцать – ещё ребёнок неразумный. В пятнадцать юношей в дружины брали, новиками, обучали ратному бою. А девушки в эти лета вполне замуж выходить могли.
– Завтра приходи, я с Тимофеем место при тракте выбирать пойду. И для тебя место присмотрим.
– Славно-то как! Буду!
В том, что придёт, Никита не сомневался. Матрёна вдова, сидеть ей не за кем, детей поднимать надо. Жизнь заставила деятельной быть. Никита таких уважал.
С утра на тракт пошли. Ближняя обочина на землях Анны Петровны, а противоположная уже боярину Сыромятникову принадлежит. Нашли место неплохое, с тракта съезд к имению, рядом место подходящее, аршин сто длиной и пять шириной. И лавку поставить можно, и возку или подводе остановиться, не мешая проезду других.
– Тимофей, ставишь здесь, первым будешь. В длину шесть-семь шагов. Матрёна, ты по соседству.
– Он же мне рыбой все пирожки провоняет! Дальше хочу.
– Места хватает, не ссорьтесь. Но строго в одну линию. Тимофей, верёвку натянешь, чтобы ровненько. Во всём порядок нужен.
– Это верно.
На следующий день у крыльца Никиту незнакомый мужчина поджидал.
– Доброго здоровьичка! – поклонился он.
– Родственник Тимофея?
– Он самый. Шорником хочу быть при имении.
Шорник – профессия востребованная. Для лошадей, основной тягловой силы, сбрую делает, хомуты, сёдла. В имении такого не было, селяне на торг в Старицу ездили.
– Опыт-то есть? Сладишь?
– Раньше-то получалось.
– А что в Старице ремесло не завёл?
– Дык избы-то своей нет, угол снимаю. Всё, что выручил на сбитне и медовухе, на еду уходит и хозяину за крышу над головой.
– Избу ставить хочешь?
– За тем и пришёл.
– Условия знаешь?
– Десятину с прибыли барыне, ещё столько на церковь.
– Не забудь, каждое десятое бревно также отдаёшь. Пилишь, возишь, избу ставишь сам. Если изделия свои продавать будешь – место у тракта выделю.
Шорник, именем Парфён, только кивал. Никита с ним в деревню прошёл.
– Избу вот здесь ставить дозволяю, запомнил?
Парфён помялся, Никита сразу понял, о чём шорник просить будет.
– Деньги для начала дам, но только после того, как избу увижу.
Никита всё же человека незнакомого опасался. Дай ему рубль, а он на свой сбитень пустит. Хоть и ручался за него Тимофей, но всё это слова. Случись неприятность, чем Тимофей рассчитываться будет? Свой селянин – другое дело. Изба здесь, семья, да и соседи его знают – не лентяй ли и пустобрёх.
Неделю шорник с семьёй да ещё одним мужиком, родственником, лес валили, на лошади волокушей таскали. А потом венец за венцом избу поднимать стали. Никита почти каждый день инспектировал, убедился – трудолюбив Парфён. Солнце встало, и он на ногах, и так до заката.
Через две седмицы избу закончил. Крышу деревянными плашками накрыл. В ряду старых, покосившихся избёнок его изба хоромами показалась. К Никите пришёл.
– Готова изба. Завтра семью перевозить буду.
– Славно. Сколько тебе на обзаведение ремеслом надо?
– В рубль уложиться должен.
Никита долг на бумаге записал, деньги отдал.
– А жёнка у тебя что умеет?
– Платки пуховые вязать, только в имении я коз не видел.
– Встанешь на ноги, сам купишь.
В полдень следующего дня по дороге мимо имения в деревню телега проехала со скарбом. На задке дети малые сидят, за телегой старшие дети с мамашей идут. Никите приятно. Больше работников – больше доход. А деньги потихоньку капали. За первый месяц Тимофей половину долга отдал, а Матрёна четверть. Деревенские, как увидели, что переселенец избу справную поставил, гурьбой к Никите.
– Мы тоже избы хотим!
– А чего же раньше не ладили?
– Барин, что помер-то, лес пилить не давал.
Никита людей уже узнал, кто на что способен.
– Тебе, тебе и тебе дозволяю. Ладить избы будете в ряд, по соседству с избой Парфёна.
– А мы как же? – обиделись другие.
– Трудом заслужить надо. Вот ты, Герасим, после огорода чем занимаешься?
– Дык отдыхаю.
– Знаю я, как отдыхаешь. Кости с другими бросаешь, а изба покосилась, скоро завалится.
Кости, это когда бросают очищенные и вываренные до белизны мелкие кости животных, обычно на интерес. Слава богу, карты игральные до деревни ещё не дошли, а в городе, в кабаках, поигрывали.
И закипело строительство. Каждому хочется избу красивой сделать. На крыше конёк резной, расписной, такие же наличники на окнах. В старых избах полы земляные были, а в новых уже деревянные, на городской манер. Ожила деревня, дух соперничества появился. За первыми мелкими торговцами – рыбаком и пекарем – следили. Смотрели, а у них дела медленно и трудно, а в гору идут. А уж когда Тимофей всей деревне объявил, что с долгом рассчитался и избу новую ставить будет, пошли к Никите, по одному-два.
Никита решил по весне оставить всего два огорода, на прокорм селянам и барыне со слугами. Огороды – не чета современным, по сто шагов, а то и более в длину, да в ширину – тридцать-сорок. Такой ещё поди обработай. А остальную пахотную землю отдать под лён и коноплю. Рискованно, но без риска не вырваться из нужды. Селянам помочь надо. Беда в том, что земли тощие и у каждого деревенского небольшой клочок земли, да и то не свой. А если не свой, то большого энтузиазма нет, не заинтересованы люди в конечном результате. Кто хорошо работал и кто спустя рукава, одинаково по весне голодали. Заинтересовать надо, пусть вкалывают, но и получают прибыль, жизнь улучшают. Свой интерес, он всегда у человека на первом месте. Иногда задавался вопросом. Зачем лично ему это надо? Он не специалист сельского хозяйства, допустит ошибку – засмеют, а Анна Петровна выгонит. Прожектёр! Но пока удавалось. Упорен Никита был, в науке без этого никуда. А ещё мысль была. Никто не знает, когда умрёт, поэтому каждый день надо прожить с полной отдачей, а не лёжа с банкой пива перед телевизором.
Погода начинала портиться, по утрам прохладно стало. Селяне убирали в закрома всё, что осталось на огородах. Большую часть свозили в амбары барыни, часть себе на прокорм. Барыне налог отдавать надо, часть себе и прислуге оставить, оставшееся – на продажу.
Тимофей, а следом Матрёна ссуду вернули. А в сентябре, как зарядили дожди, с обозом явился тиун, сборщик налогов. В Твери наместник царский правил как гражданская власть, а военная была в руках воеводы, царского назначенца. За налогами следили, за недоимку могли часть земли отобрать или ценное, на продажу, например лошадей, возок барский.
Но выкрутились. Часть налога овощами забрали, два рубля Никита своих отдал, надеясь вернуть на деятельности инициативных селян. А потом зарядили дожди, развезло дороги. По тракту ездить почти перестали, и торговля затихла. Матрёна к Никите, в слезах вся.
– Что делать-то? Кому пироги продавать? Только на ноги подниматься стала, дитяткам обновки купила.
Оно понятно, пирожки, расстегаи и прочую выпечку надо продавать свежей, в идеале – горячей. Никита поразмышлял.
– Пряники печатные делать можешь?
Никите почему-то пряники тульские на ум пришли. Дожди вечно идти не будут, пряники полежать могут.
– Это что?
Никита, как мог, объяснил.
– Резчика по дереву надо, на доске форму вырезать, желательно с рисунком. Тесто с начинкой. Можно с яблоками варёными. Сладкие получатся и лежат долго. Складывай в чистый ящик, а как распогодится – на дорогу.
Матрёна слушала внимательно.
– Формы закажу, а пряники делать погожу. Как подмораживать начнёт, поедут по тракту, завсегда так было.
Первые пряники на пробу Матрёна принесла через две седмицы.
– Ох, сколь тяжко они дались! То сгорят, то начинка вылезет. Зацени, барин.
Вечером с Анной Петровной сели пить сыто, отпробовали пряников. Начинка разная – с яблоками, крыжовником. Получилось вкусно. Никита сразу решил – надо лавку в Старице ставить на торгу. Выделить лошадь, подводу. Кроме пряников и другие изделия из имения возить можно – сёдла, хомуты, деревянные поделки. В городе в ненастье торговля побойчее.
Анна Петровна, пряников отведав, сказала:
– Вроде жизнь налаживаться начала. Я уж отчаялась, хотела дачу продать. Да много ли за неё выручишь? В городе хороший дом не купишь.
– С дачи доход пока небольшой, на следующий год лучше будет.
– Цыплят по осени считают, – ответила барыня. – Ты молодой, для тебя год не срок. Вот не знаю, что бы отдала, лишь бы десяток лет скинуть. Молодым-то как хорошо, не болит ничего. Ты, Никита, поймёшь это лет через двадцать.
А у Никиты в голове мысли вертятся про эликсир, что Антип создал. Почему бы не попробовать? Правда, на человеке Антип своё изобретение не пробовал. Собственно – оно и не его, в старинных книгах вычитал. Одно странно, читали эти фолианты другие алхимики, а сделал Антип. Или алхимики были одержимы получением золота, созданием философского камня, а на эликсир долголетия внимания не обращали? Без согласия Анны Петровны пробовать нельзя. Но и объяснить ей, что алхимик создал, невозможно. Женщина, что с неё взять? Разболтает приятельницам, слухи о некоем алхимике или его чудодейственном эликсире до верхов дойдут. Оказаться снова в застенках пыточных дел мастеров Никите никак не хотелось. У них там всю харизму по полу расплескать можно и жизнь на дыбе закончить. Видел он уже Годунова. Жёсткий и жадный мужик, для него жизнь человека – тьфу, как комара прихлопнуть.
Намекнул осторожно барыне.
– Анна Петровна. Послушай внимательно, но слово дай, что никому, ни одной живой душе не расскажешь.
О, как женщины любят чужие секреты! Хлебом не корми!
– Вот тебе крест в том!
Барыня перекрестилась на икону в красном углу.
– Есть у меня снадобье, состав у одного старца узнал. Мне он перед смертью поведал, – вдохновенно стал врать Никита.
Про старца в последнюю секунду придумал. Если барыня и болтнёт кому, старца искать не будут, якобы помер. Врать нехорошо, тем более барыня ему верит, в рот смотрит. Ни в чём он её раньше не подвёл.
– Я снадобье сделал, больших трудов стоило, поскольку из редких веществ создано.
– Не пойму я, о чём ты?
– Не досказал я, не перебивай, Анна Петровна, не то собьюсь.
– Молчу, молчу! – Барыня ладонь ко рту прижала.
– Так вот, – продолжил Никита. – Снадобье это молодость возвращает.
При этих словах барыня не сдержалась, вскрикнула. Глаза от удивления округлились, заблестели. Только в сказках молодость возвратить можно, то в чане с молоком искупавшись, то отведав молодильных яблок. О чём женщины жалкуют всегда, так это о появившихся морщинах, увядающей коже. Уже не так свежа и привлекательна, мужчины не провожают восхищёнными взглядами, скорее равнодушными. А тут ей управляющий на полном серьёзе такое предлагает. Вся обратилась в слух.
– Дорого ли твоё зелье?
– За-ради тебя без оплаты. Но только всё втайне держи и все мои указания выполняй.