– Всё сделаю, – просипела внезапно пересохшим горлом барыня. – Когда приступим?
– Завтра с утра.
А барыню от нетерпения уже крупная дрожь бьёт. Воистину – услышал Господь её молитвы и просьбы. Сначала мужчину просила, пусть не мужа, а управляющего хозяйством. Чтобы не вороватый да толковый. Найти такого трудно. И вдруг нате вам! Появился Никита. И ведь случайно вышло, из-за сломанного колеса. Господь свёл, хорошо – подвезла его. А если бы голос свыше не услышала, мимо проехала? Потом о здравии молиться стала. О возвращении молодости не мечтала, здоровой быть бы, всё же года изрядные. И снова помощь, от кого не думала. Боярыня всю ночь не спала, извелась. В голову разные мысли приходили. Да и как им не быть? Жизненный опыт, житейская осторожность сказывались, что с возрастом приходят. Даже уж вовсе крамольная мысль закралась, а тот ли Никита человек, за которого он себя выдаёт? Что она о нём знает? Начала припоминать. А ничего! Где жил, чем на жизнь зарабатывал? Даже обругала себя – дура старая! Приблизила человека, а прошлое его – тёмное пятно. Не колдун ли, чернокнижник? Опоит зельем, добьётся своего и исчезнет. Себя же опровергла. А чего он добьётся? Денег у неё нет, соблазнит? Не столь она хороша, соседские помещики не заглядываются. И всё же? Никита молод, а умён, рачителен, рассудителен не по годам. Зрелые, с сединами, мужики его слушают рот раскрыв. А кто поверил, никто не прогадал, не пожалел. Зашевелилась деревня, ровно с приходом Никиты новую жизнь в неё вдохнули.
Решила – надо попробовать, хуже не будет. В зеркало, единственное на даче, внимательно себя оглядела, вроде каждую складку или морщинку запомнить хотела. Отныне зеркало – не предмет разочарования, показывающий все её недостатки, а верный друг, который покажет возвращение молодости и красоты. В том, что всё должно получиться, она уверилась. Кто не верит в лучшее?
За завтраком поглядывала на Никиту с любопытством и интересом. В тарелке вяло ковырялась, аппетит пропал. А уж когда после застолья Никита к себе в комнату пригласил, едва не впереди него побежала.
Никита тоже в предшествующую ночь уснуть не мог. Антип честно рассказал, что опробовал эликсир только на собаке. А какую дозу человеку давать? Как долго курс? Если результаты будут, прекращать приём или дозу уменьшить? Сплошь вопросы без ответов. Решил начинать с малого. Как в медицине говорят – не навреди! Не врач он, но постулат знал.
В комнате склянку достал, кружку, в которую воды плеснул на донце. Потом притёртую пробку открыл. Барыня за ним широко открытыми глазами смотрела. Никита всего одну каплю в кружку капнул. Размешал ложкой, барыне протянул.
– Выпей.
Барыня перекрестилась.
– Господи, помоги!
Понюхала, пахнет приятно, на отраву не похоже. Выдохнула и выпила залпом. Тут же за край стола ухватилась.
– Ой, что-то голова кругом пошла.
Никита под локоток подхватил, усадил на постель. Ему самому интересно было понаблюдать, как эликсир подействует. Помнил он, как в подвале у Антипа только понюхал, и у него голова закружилась. Барыня быстро в себя пришла.
– И всё?
– Нет, матушка Анна Петровна! Каждый день под моим присмотром зелье принимать будешь.
– А как долго?
– Пока сама не остановишь. Ты же в маленькую девочку превратиться не хочешь?
Барыня помотала головой. Лечение оказалось совсем не противным. Поможет – хорошо, а нет, так она не теряет ничего. Немного разочарованная, барыня удалилась к себе. Никита склянку спрятал, оделся. Пожалуй, надо в Старицу на торг днями съездить, тулуп овчинный и тёплую шапку купить. Вышел во двор, а там светло от выпавшего снега. Воздух чистый, морозный, снег под сапогами похрустывает, как мочёная антоновка. Хорошо-то как! И вдруг мысль – а зачем он всё это делает? Деревней занимается, барыней. Ведь знает из истории, что после смерти ненавистного Годунова в России Смутное время наступит. И ждать не так долго осталось – семнадцать лет. А за великой Смутой нагрянут поляки. Основная масса по Смоленскому тракту на Москву пойдёт, но часть и на Тверь двинется, другие города. Что тогда с деревнями, дачей, людьми будет? Успокоил себя тем, что дачу в шестьсот десятом году, до Смуты, продать выгодно можно будет, увезти людей и барыню подальше, в Пермь, Вятку, Архангельск, куда поляки добраться не успеют. Это при условии, что жив к тому времени будет, не достанут его в Губино сатрапы Годунова, в чём полной уверенности не было. А ещё подспудно надежда была. Проснётся он утром, да не в комнате на даче, а у себя дома, в своём времени. Но день шёл за днём, а ничто в плане возвращения не менялось. Руку на сердце положа, хотелось по большим улицам пройтись, зайти к друзьям. Небось потеряли уже его. А ещё хотелось пельменей, которые любил.
Вспомнив о них, прошёл в поварскую.
– Мясо найдётся?
– В деревне свинью забили, добрый кусок принесли.
– А мука есть ли?
– Целый мешок. Пшеничная, крупитчатая.
Никита поразмыслил. Как фарш сделать, коли мясорубки нет? Спросил кухарку:
– Два фунта мяса можешь ли ножом на мелкие куски порезать?
– Как скажешь, Никита. Нешто трудно? А дальше чего?
– Я подскажу.
Никита в свою комнату прошёл, верхнюю одежду скинул. В поварской руки вымыл. Кухарка ножом орудовала ловко. Потом под приглядом Никиты тесто замесила, раскатала скалкой. Никита ножом на квадратики порезал. Раньше он стаканом кругляшки выдавливал, а сейчас приспосабливаться надо. Лук мелко порезали, в фарш добавили, соли пару щедрых щепоток.
– Чёрный перец найдётся?
– А разве другой бывает?
Хм, о красном или душистом не знают. Никита пельмени лепить стал. Кухарка посмотрела – дело не хитрое, помогать стала. Вода в котле закипела, он туда всю стряпню сбросил. Конечно, не пельмени получились, нечто похожее. Вроде кавказские народы не мясорубку используют, а ножами мелко мясо рубят. Сам поварёшкой помешивать стал. Кухарка спросила.
– Суп будет?
– Нет. Пельмени называются.
Когда он посчитал, что пельмени готовы, вытащил, разложил по тарелкам. Две порции побольше оставил для себя и барыни, поменьше – кухарке.
– Пробуй!
А сам тарелки с пельменями в трапезную принёс. Пока остывали, к барыне прошёл.
– Анна Петровна, кушать подано. Блюдо новое, сам делал.
– Неужто?
– К мясу женщину подпускать нельзя.
– Кого?
– Ну, бабу. Блюдо испортит.
Не было ещё слова такого – женщина. Баба, это когда народ простой, сударыня – это о белой кости. Ещё можно девица, коли молодая, либо супружница, если замужняя.
Барыня осторожно попробовала. Понравилось. Она тарелку умяла, не отставая от Никиты.
– Как называется стряпня?
– Пельмени.
– Хм, в первый раз слышу, как и пробую. Где видел?
– В Архангельском крае, – соврал Никита.
Пельмени на Русь позже пришли, в сибирских походах наши подглядели у местных.
– Не была, – посожалела боярыня.
– Мир велик, и чудес в нём много, – сказал Никита.
– Много ли повидал? Рассказал бы чего.
Никита коротенько рассказал о Персии. Сам там не был, но читал. О крепостях, ярких одеждах, дворцах говорил. Барыня слушала открыв рот. Анна Петровна поойкала, повосхищалась, а потом спросила Никиту:
– Ты из наших будешь?
Никита напрягся. Такого вопроса он ожидал, но не хотел. С ответом помедлил. Врать не хотелось, а правду поведать не мог, уж слишком неправдоподобна. Барыня поняла его по-своему. При Годунове вперёд продвинулась его многочисленная родня. А некоторым, даже из старинных, уважаемых родов, пришлось уйти в тень, а то и сбежать из столицы. Полагали – на время, да только затянулось оно, кончилось великой Смутой. Хуже всего, в столице в тот момент не оказалось никого, способного организовать бояр и народ, дождались не нового правителя, а поляков, Лжедмитрия.
И приняла барыня Никиту за такого беглеца. И немудрено – грамотен. Сама видела, как писал он. Не многие писари из монахов в скорости письма с ним сравнятся. А это один из показателей, что не из простых людей Никита. Для образования учителя нужны, богатые дворянские семьи выписывали из-за границы, за деньги немалые. Дворянских отпрысков из бедных семей учили монахи. А посадские дети, если желание учиться большое было, шли в монастыри послушниками.
Так Никита не только писать зело зол, так и грамотен в ведении управления хозяйством. Послушник так не сможет, что он видит, кроме кельи монастырской. Стало быть, у отца уму-разуму Никита обучался, присматривался. И повадки благородные, дела честно ведёт, своими деньгами рискнул, не попытался у неё, женщины беззащитной, копеечку украсть, не то что рубль. А ещё – за собой смотрит. Правит бородку, ногти чистые, в баню часто ходит. И чем больше доводов Анна Петровна находила, тем сильнее убедила саму себя, что Никита кровей дворянских. Пройдёт время, опалу снимут, и тогда он откроется. И зачем пристала к человеку, в смущение ввела? Был бы нечестен, врал на голубом глазу.
– Прости, – поднялась с кресла барыня. – Не хотела в душу лезть.
– И ты прости, что не ответил. Не могу пока открыться, причина есть.
Но любопытство женское сильно. Спросила, не удержалась:
– Шурин царский Борис тому причина?
Никита кивнул. Он думал о своём, барыня о своём, но Годунов действительно причиной был. Барыня сразу успокоилась. Стало быть, не прост Никита, положиться во всём на него можно, поскольку для человека благородного происхождения честь не пустой звук.
По холодам работы на огородах прекратились. Никита дал неделю селянам отдохнуть, свои дела в порядок привести, потом мужчин определил на возведение часовни. Морозец лёгкий, градусов пять– шесть. По ощущениям, конечно. Уличных градусников не было ещё. Часовня невелика, за три дня сруб поставили, потом плашки дубовые тесать стали, крышу перекрыть. Медная крыша была бы красивее и долговечнее, но стоила дорого.
Каждый день начинался с того, что Никита эликсир давал барыне. Через месяц сам стал замечать различия. В первую очередь разгладились морщинки у глаз, так называемые "гусиные лапки", потом у уголков рта, на лбу. Как-то незаметно пропала седина. Не много её было, отдельные волосики, не пряди. Но исчезли же. Затем голос меняться стал, звонкость, живость появилась, без возрастной низкозти звуков. Никита все изменения старательно записывал, даты ставил. Потому как относился к действию эликсира, как к эксперименту, причём редкому, необычному. Сначала наблюдение, потом какие-то выводы делать можно. Конечно, эксперимент неубедительный, потому как на одном испытуемом проводится. Для чистоты эксперимента он должен быть повторяем в десятках, а то и сотнях случаев. Плохо, что Никита не знает дозы. Одна капля – это много или мало? Вполне может статься, что доза мизерная. Но и переборщить страшно. Анна Петровна ничего плохого ему не сделала, и проводить над ней эксперименты – кощунство. Добрая, жалостливая, но при этом не ума палата и знания мизерные. Но это в сравнении с людьми его времени.
Вечерние посиделки с барыней незаметно вошли в традицию. После ужина сидели в комнате Никиты, и он рассказывал ей, что знал о чужих краях. Понятно – с поправкой на время, на XVI век. Хоть Анна Петровна в возрасте была, а впитывала знания как губка. Ей бы в молодости образование хорошее дать, но увы.
Изменения во внешности барыни стала замечать дворовая прислуга. Кухарка Авдотья сказала портомойке Василисе.
– Ты глянь, как похорошела барыня, как появился в доме мужик, так прямо расцвела, как будто лет пять сбросила.
– А чего не хорошеть? Никита все заботы по даче на себя взял. И на работе она не надорвётся, тяжелее ложки не поднимает ничего.
– Не влюбилась ли?
– В её-то годы?
В ноябре снега навалило, в конце месяца морозы ударили. В доме тепло, уютно, выходить не хочется. Селяне уж месяц как сменили подводы на сани. На тракте, что недалеко от дачи от Торжка и Старицы к Смоленску идёт – затишье. На реках лёд встал, обозы по рекам потянулись. Хоть и извивается река причудливо, а всё же ехать сподручнее. Ни спусков, ни подъёмов нет, лёд гладкий, лошадь сани легко тянет. А кроме того, по реке к любому населённому пункту добраться можно. Издавна повелось – все деревни, сёла и города на берегах рек строились.
Кто из селян поделками торговал, не на тракте торговлей промышляли ноне, а на берегу. По морозу согреться хочется. А тут, пожалуйста, тёплые пирожки, горячий сбитень, а желающему – вязаные либо заячьи шапки, валенки. А ещё – вёдра или бадейки с овсом, лошадь подкормить. Если животина сыта, то тянет лучше и не мёрзнет.
Барыня на санях-розвальнях в Старицу съездила, как Никите сказала – знакомых повидать. Но и дело сделать, Дворянское собрание посетить, где насущные проблемы обсуждались – виды на урожай, налоги.
Вернулась довольная, лицо с мороза румяное. Обедать не стала, сразу к Никите. Новости уездные ему пересказала да не удержалась, похвасталась.
– Знакомые, все как один, похвалы делают. Как похорошела, помолодела. Твоя заслуга, Никита! Прямо отбою не было, интересовались – как получилось, чем пользовалась. Едва сдержалась о зелье не рассказать.
Ну да, Никита и селяне каждый день барыню видят, изменения не так в глаза бросаются. А в Старице у знакомых Анна Петровна месяца три не была, изменения во внешности в глаза бросились.
Эликсир продолжили принимать. Уровень его в склянке почти не понизился. Что такое капля в день? Но Никита решил ингредиенты неспешно искать.
Испросил разрешение сани взять и ездового Андрея, поехал на торг. Обошёл все прилавки. Покупай, чего душе угодно. Шубы, тулупы, одежду мужскую и женскую, украшения, еду и оружие, предметы для хозяйства – дубовые и сосновые бочки, навесы для дверей, топоры и косы. Глаза разбегались от разнообразия товаров. Но время шло, световой день зимой короток, а нужного Никите товара не было, отчаяние брать стало. Рано или поздно эликсир в склянке закончится. Что тогда? Уже решил в Губино возвращаться, как в ряду, где торговали травами лечебными, на старика наткнулся. Сед, морщинист, сидит спокойно. Другие торгаши товар свой нахваливают, а дед молчит.
– Есть ли у тебя масло каменное? – поинтересовался Никита.
Дед из-под густых бровей глянул. Взгляд неожиданно острый, оценивающий. И глаза не стариковские – выцветшие, а карие, молодые.
– А знаешь ли, вьюнош, что это такое?
Никита давно не юноша, так его уж лет пятнадцать никто не называл. Но по сравнению со стариком разница в возрасте в самом деле велика, полвека, не меньше.
– Не знал бы – не спрашивал.
– Вот этот горшочек.
Дед ткнул пальцем.
– Дозволь товар твой проверить?
Дед хмыкнул.
– Смотри, да лучше не найдёшь.
Никита горлышко развязал, куском кожи перевязанное. Понюхал, кончик пальца в жидкость опустил, лизнул. Оно самое.
– За сколь отдашь?
– Рубль серебром. Товар редкий, для понимающего человека.
Товар в самом деле редкий, специфический. Никита торговаться не стал, деньги отдал. Дед, не торопясь, с достоинством, в кошель на поясе монету убрал.
– Что-то лицо мне твоё не знакомо. Не Старицкий?
– Проездом, – соврал Никита.
Старик хмыкнул недоверчиво. Никита решил поинтересоваться.
– А живица есть?
– Есть.
Старик голос понизил.
– Ты не волхвуешь ли?
Вопрос в лоб. Церковь и государство волхвов преследовали, считалось – язычество.
– Есть маленько, – не стал врать Никита.
Старик быстро по сторонам посмотрел, не слышат ли соседи?
– Приходи в воскресенье ко мне. Я живу за Введенской церковью, третий дом от угла по правую руку. Алексея спросишь.
– Буду, – кивнул Никита. – За живицу сколько?
– Так бери.
– Благодарствую.
Никита горшочек с драгоценным приобретением в руки взял, прижал к груди. Через толпу покупателей пробился к выходу. Андрей заждался уже, вокруг саней ходил, ногами в валенках притоптывал.
– Замёрз уже. А покупки где же?
– Да вот они.
Андрей посмотрел, скривился. Стоило из-за двух маленьких горшочков весь день мёрзнуть? Чудит барин!
Глава 5
Волхв
По приезде, после ужина, Анна Петровна удивила.
– Можно к тебе? Показать кое-что хочу.
– Конечно.
В комнате барыня закатала рукав сарафана.
– Смотри, что видишь?
А ничего Никита не видел. Рука, и всё. Анна Петровна пальцем ткнула выше локтя.
– Здесь рубец был безобразный. Четыре года назад спускалась по крыльцу и упала, кожу рассекла. Повязку наложили, а рана гноиться начала. Из Старицы Андрей лекаря привёз. Тот мхом сушёным присыпал. Постепенно рана зажила, а шрам остался. А теперь исчез.
Никита озадачен был.
– Медленно рассосался?
– Куда там, в одночасье. Утром одевалась, он был. А в обед исчез, как и не было.
Никита подумал немного.
– Припомни, Анна Петровна, когда ты упала и поранилась?
– Нешто я день упомню? Четыре года прошло, даже с лишком. Лето было, это точно. Сарафан с коротким рукавом был, бирюзовый.
– А время дня какое?
– Обеденное, как сегодня.
Анна Петровна рукав одёрнула, вышла. Никита разделся, улёгся в постель. Происходило нечто, чему дать объяснение он не мог, но это пока. Анализировать стал. То, что организм омолаживается, – это невооружённым взглядом видно. Морщины почти ушли, кожа не сухая, эластичность приобрела, седина в волосах исчезла. За счёт чего, какие резервы организма задействованы? Исследовать бы досконально, с анализами, с применением аппаратуры. Может, только внешние изменения происходят, а внутри, в органах – ничего? Но он химик, а не врач, близко к разгадке действия эликсира приблизиться не смог. Но пытливый ум учёного искал разгадку. Провертелся в постели до утра, встал не выспавшийся, с тяжёлой головой, припухшими веками.
После завтрака спросил у барыни:
– Анна Петровна, прости за деликатный вопрос. На теле твоём ещё какие-нибудь отметины – шрамы, рубцы есть?
– На голени была глубокая царапина от гвоздя. Зажила, но длинный рубчик остался.
– Покажи.
Барыня зарделась. Как это? Чужому мужчине ногу показывать? Пусть и голень, но неприлично добропорядочной сударыне. Поразмыслив немного, решила – для дела. Юбку, что до пола, приподняла. Никита в рубец глазами впился.
– Когда это произошло?
– Годков десять, я ещё мужняя была.
Никита давность рубца запомнил, пока даже не зная зачем. Если рубец исчезнет внезапно, а не медленно рассосётся, – это повод для версии.
Эликсир Никита продолжал капать, а барыня пить. Получился ежедневный обязательный ритуал.
Через день Никита с позволения барыни в Старицу направился. Надо в монастырь заехать, несколько икон купить, а ещё договорился с настоятелем, чтобы священника прислал, освятить часовню. А уж после к старцу Алексею заехать можно. Полагал – ненадолго. Раз дед пригласил, значит, интерес имеет. И Никите дед нужен, поскольку редкие вещества имеет, может пригодиться.