Ее мысли вернулись к Пармениону, и она забралась в постель, укрывшись тонким одеялом из белого льна. Ночь была теплой и душной, лишь редкое дуновение ветерка долетало сюда сквозь открытое окно. В поисках убежища сна, Дерая представила Пармениона таким, каким он был давно, годы назад - несчастным юношей, гонимым своими сверстниками, который нашел любовь в укромных холмах Олимпии. Миг за мигом она вспоминала их блаженные пять дней, проведенные вместе, останавливая воспоминания незадолго до того злосчастного утра, когда ее отец выволок ее из этого дома и с позором отправил обратно в Спарту. Медленно, плавно, она перешла в другой сон, в котором странные существа - полулюди-полукони - скакали через лесную чащу, а дриады, прекрасные и чарующие, сидели у брызжущего водопада. Здесь был покой. Здесь было блаженство.
Но сон продолжался, и она увидела марширующее войско, осажденные города, тысячи трупов. Воины были облачены в черные плащи и доспехи, несли круглые щиты с нарисованным на них солнцем.
В центре этих полчищ ехал всадник в черном, украшенном золотом нагруднике. Он был привлекательной наружности, с черной бородой, и она пристально всмотрелась внего. Но что-то в нем было странным, иным. Подлетев к нему ближе, она увидела, что один его глаз был золотым, видимо, выплавлен из золота, и она ощутила черное прикосновение его сущности, взметающейся, словно лед и пламя, чтобы замораживать и сжигать.
Отпрянув, она попыталась улететь, чтобы обрести покой зачарованного леса, по которому вышагивали кентавры. Но она не успела сбежать, и новое видение пронеслось перед ее взором.
Она увидела дворец, мрачный и полный теней, и ребенка, плачущего в маленькой комнате. К нему подошел Царь. Дерая пыталась закрыть глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать этой сцены. Чтобы не вникать. Мужчина приблизился к плачущему мальчику, и в руке его был длинный, волнообразный кинжал.
"Отец, прошу!" - умолял ребенок.
Дерая закричала, когда нож вонзился в грудь ребенка.
Картина расплылась, и Дерая увидела, как Царь уходит из комнаты, с выпачканнымикровью ртом и бородой.
"Теперь я бессмертен?" - спрашивает он бритоголового жреца, ожидающего снаружи.
Жрец кланяется, его скрытые под капюшоном глаза избегают царского взгляда. "Ты добавил, быть может, лет двадцать к своей жизни, повелитель. Но это был не Золотой Ребенок."
"Так найди мне его!" - рычит Царь, и кровь брызжет с его губ прямо на белое одеяние жреца.
Незримые цепи, приковавшие Дераю к этой картине, исчезли, и Целительница улетела, проснувшись в своей темной комнате.
- Видела? - спросил Аристотель вкрадчивым тоном.
- Так это твоих рук дело, - ответила она, привстала и взяла чашу с водой со стола рядом с кроватью.
- Я перенес тебя туда, - согласился он, - но увиденное тобой было реально. У Хаоса есть много воплощений, Дерая, во множестве миров. Ты видела, что в Греции уже есть Царь-Демон.
- Зачем ты показал это мне? С какой целью?
Аристотель встал и подошел к окну, глядя на посеребренное луною море. - Ты узнала Царя?
- Конечно.
- Он убил всех своих детей в поисках бессмертия. Теперь он ищет легендарного ребенка, Искандера.
- Какое отношение это имеет ко мне? Говори короче, маг, ибо я устала.
- Волшебство мира, который ты видела, исчезает, кентавры и другие прекрасные существа умирают вместе с ним. Они верят, что придет дитя, Золотой Ребенок, и спасет их всех. Царь ищет этого золотого ребенка, веря, что съев его сердце станет бессмертным. Возможно он прав, - Аристотель пожал плечами. - Существует многоспособов продлить жизнь. Как бы там ни было, суть не в том. Его жрецы могут создавать маленькие врата между мирами, и теперь разыскивают этого особенного мальчика. Они полагают, что нашли его.
- Александр? - прошептала Дерая. - Они заберут Александра?
- Попытаются.
- И удалят его из нашего мира? Ведь это желанный результат?
Аристотель поднял брови. - Думаешь, можно желать, чтобы сердце другого ребенка было вырезано из груди?
- Не могу сказать, что ты нравишься мне, - прошептала Дерая. - Ты делаешь это не ради Истока, и даже не ради победы над Хаосом.
- Нет, - согласился он. - Только ради самого себя. Моя собственная жизнь под угрозой. Ты мне поможешь?
- Я подумаю, - ответила она. - А теперь оставь меня в покое.
Пелла, Македония, лето
Александр поднял руку и стал смотреть, как птица с голубым и серым оперением чирикает в низко свисающих кипарисовых ветвях. Крохотное создание нахохлило перья и склонило голову на бок, кланяясь золотоволосому ребенку.
- Иди ко мне, - прошептал мальчик. Птичка проскакала по ветке, затем взмыла в воздух, пролетев над самой головой ребенка. Александр ожидал, неподвижный как статуя, сосредоточенный до предела. С закрытыми глазами он мог представить себе полет птицы дальше за садовую стену, поворот обратно ко дворцу и ниже, еще ближе к вытянутой руке. Дважды зяблик стремительно пролетал над ним, но на третий раз его маленькие коготки уцепились за его указательный палец. Александр открыл глаза и сверху вниз посмотрел на существо. - Так мы теперь друзья? - спросил он дружелюбным тоном. Птица еще раз склонила голову, и Александр почувствовал ее напряжение и страх. Он медленно поднес свою левую руку, чтобы погладить зяблика по спинке.
Вдруг он ощутил всплеск убийственной силы, поднявшийся внутри, и его пульс участился, а рука задрожала. Отдернув руку, он стал громко считать вслух. Но досчитав до семи, он почувствовал волну смерти, бегущую вдоль руки.
- Лети! - крикнул он. Зяблик взмыл вверх.
Александр осел на траву, жажда смерти исчезла так же мгновенно, как появилась. - Я не сдамся, - прошептал он. - Я доживу до десяти лет - и потом до двадцати. И однажды я остановлю это навсегда.
Никогда, послышался голос сердца. Ты никогда меня не победишь. Ты мой. Сейчас и навеки.
Александр потряс головой и встал, отгоняя голос, глубже и глубже внутрь себя. Солнце начинало клониться к далеким горам, и мальчик перешел в прохладную тень западной стены. Отсюда ему было видно стражников у ворот, их яркую броню, бронзовые шлемы, сверкающие как золото. Высокие мужчины с суровыми глазами, гордые, злые оттого, что остались в тылу, тогда как Царь отправился на битву.
Стражи вытянулись по стойке смирно, вертикально выставив копья остриями вверх. Мальчик загорелся любопытством, видя, как часовые приветствуют кого-то за воротами. Александр побежал по дорожке.
- Парменион! - крикнул он, распугивая высоким голосом птиц в ветвях. - Парменион!
***
Военачальник ответил на приветствие и вошел в сад, улыбнувшись, едва увидел четырехлетнего малыша, который бежал к нему с распростертыми руками. Спартанец опустился на колено, и мальчик бросился в его объятия.
- Мы победили, ведь правда, Парменион? Мы сокрушили фокейцев!
- Совершенно верно, мой принц. Осторожно, не поцарапайся о мои латы. - Расцепив руки мальчика у себя на шее, Парменион отстегнул кожаные ремни на нащечниках шлема, снял его и положил на траву. Александр сел рядом со шлемом, запустив пальцы в белый гребень из конского волоса.
- Отец дрался как лев. Я знаю, я видел. Он атаковал фланг противника, и три лошади были убиты под ним. А потом он отрубил голову супостату, Ономарху.
- Да, все это он совершил. Но он сам всё тебе расскажет, когда приедет.
- Нет, - тихо сказал Александр, покачав головой. - Он не станет рассказывать. Он редко со мной разговаривает. Он не любит меня. Потому что я убиваю всё живое.
Парменион протянул руку, прижал к себе мальчика и потрепал его по голове. - Он тебя любит, Александр, поверь мне. Но, если тебе так интересно, я расскажу о сражении.
- Я всё знаю о сражении. Правда. Но отцу стоит побеспокоиться о защите шеи. С одним слепым глазом, ему следует вертеть головой больше, чем необходимо здоровому воину, а это открывает для удара жилы на шее. Ему надо сделать воротник, из кожи и бронзы.
Парменион кивнул. - Ты очень умен. Пойдем, зайдем внутрь. Я хочу пить с дороги, а солнце очень жаркое.
- Ты прокатишь меня на плечах? Можно?
Спартанец быстро встал и поднял принца за руки, высоко подбрасывая. Мальчик заверещал от радости, разместившись на загривке военачальника. Парменион поднял шлем и пошел ко дворцу. Стражники еще раз отсалютовали ему, няньки принца склонились в низком поклоне, пропуская их мимо. - Я прямо как Царь, - воскликнул Александр. - Я выше любого из людей!
Олимпиада вышла в сад, в сопровождении служанок. Спартанец глубоко вздохнул, увидев ее. С ее густыми кудрями рыжих волос и зелеными глазами она так напоминала Дераю, которую он любил много лет назад. Царица была одета в платье из азиатского шелка цвета морской волны, удерживаемое на плече золотой брошью в форме солнца с лучами. Она звонко засмеялась, увидев спартанского генерала с его ношей. Парменион поклонился, Александр завопил, боясь свалиться.
- Приветствую, госпожа. Я принес тебе твоего сына.
Олимпиада подошла, поцеловала Пармениона в щеку. - Ты всегда желанный гость здесь, - проговорила она. Обернувшись к служанкам, она велела принести вина и фруктов для гостя и жестом пригласила его войти в свои покои. Повсюду были шелковые занавески, постели с парчовыми подушками и уютные кресла, а стены были расписаны сценами из поэм Гомера. Парменион снял с плеч Александра и опустил его на кровать, но мальчик выкарабкался и взялся за руку военачальника.
- Смотри, мама. Я могу держать Пармениона за руку. Тебе ведь не больно, Парменион?
- Не больно, - ответил он.
- Он спас отцу жизнь. Он возглавил контратаку против фокейской конницы. Им ни за что не удалось бы перехитрить тебя, ведь так, Парменион?
- Так, - согласился спартанец.
Две служанки сняли с Пармениона нагрудник, а третья принесла кубок вина, разбавленного прохладной водой. Еще одна девушка вошла с подносом фруктов, который она поставила перед ним, затем поклонилась и выбежала из комнаты.
Парменион дождался, пока все слуги уйдут, и поднял свой кубок, обращаясь к Царице. - Твоя красота с каждым годом все совершеннее, - произнес он.
Она кивнула. - Прекрасный комплимент, однако поговорим о более важных материях. Ты впал в немилость Филиппа?
- Царь говорит, что нет, - ответил он.
- Но это не ответ.
- Нет.
- Он тебе завидует, - тихонько сказал Александр.
Глаза Царицы расширились от неожиданности. - Тебе не следует говорить о вещах, которые не понимаешь, - укорила она. - Ты слишком мал, чтобы знать, что думает Царь. - Александр поймал ее взгляд, но ничего не сказал, и Царица вновь обернулась к генералу. - Ты ведь не покинешь нас?
Парменион покачал головой. - Куда мне идти, госпожа? Здесь моя семья. Я проведу осень в своем имении; Мотак говорит, там накопилось немало дел.
- Как там Федра? Ты ее видел? - спросила Олимпиада, сохраняя бесстрастный голос.
Парменион пожал плечами. - Пока нет. Когда видел ее в последний раз, была в порядке. Рождение Гектора было тяжелым, и она болела какое-то время.
- А остальные мальчики?
Парменион улыбнулся. - Филота все время бедокурит, но мать балует его, ни в чем не отказывая. Никки более спокойный; ему всего два, но он повсюду ходит за Филотой. Любит он его.
- Федре крупно повезло, - сказала Олимпиада. - Она должна быть очень счастлива.
Парменион допил свое разбавленное вино и встал. - Надо ехать домой, - сказал он.
- Нет! Нет! - запротестовал Александр. - Ты обещал мне рассказать про сражение.
- Обещания всегда нужно выполнять, - сказала Царица.
- Да, нужно, - согласился генерал. - Итак, спрашивай, юный принц.
- Каковы потери Македонии в бою?
Вытянув руку, Парменион погладил золотые волосы ребенка. - Твои вопросы летят, как стрелы, точно в цель, Александр. Мы потеряли немногим более трех сотен, около двухсот человек были тяжело ранены.
- Нам нужно больше хирургов, - сказал мальчик. - Погибших не должно быть больше, чем раненых.
- Большинство погибших - это ранние потери, - ответил ему спартанец. - Они до смерти истекли кровью на поле боя - до того как хирурги смогли их осмотреть. Но ты прав в том, что нам необходимо больше умелых врачевателей. Я скажу твоему отцу.
- Когда я стану Царем, у нас не будет таких потерь, - пообещал мальчик. - Ты станешь моим генералом, Парменион?
- Я тогда буду стар для этого, мой принц. Твой отец все еще молодой мужчина - и могучий воитель.
- Ну а я буду еще более могучим, - пообещал ребенок.
***
Встреча с Царицей и ее сыном всё еще занимала мысли Пармениона по дороге на север к его обширным владениям на Эматийской равнине. Мальчик, как все знали, был проклят, и Парменион одновременно со страхом и гордостью вспоминал бой за его душу в Долине Аида пять лет тому назад.
То было время чудес. Парменион, умирая от рака мозга, впал в кому - и очнулся в мире кошмара, сером, бездушном, исковерканном и бесплодном. Там ему повстречался маг, Аристотель, и вместе с умершей жрицей Тамис они попытались спасти душу еще не родившегося Александра.
Зачатому на мистическом острове Самофракии ребенку предназначалось стать человеческим воплощением Темного Бога, Кадмилоса, и принести в мир хаос и ужас. В Долине Проклятых была одержана маленькая победа. Душа ребенка не была уничтожена силой зла, но смешалась с нею, Свет и Тьма были здесь в непрерывной войне.
Бедный Александр, подумал Парменион. Чистое дитя, прекрасное и доброе, но в то же время - вместилище Духа Хаоса.
"Ты станешь моим генералом, Парменион?"
Пармениону так хотелось сказать "Да, мой принц, я поведу твои армии через весь мир."
Но что если Темный Бог победил? Что если добрый принц стал принцем демонов?
Сильный жеребец преодолел последний холм перед имением, и Парменион натянул поводья и остановился, глядя на свой дом. Белый камень большого дома сверкал на солнце, рощи кипарисов окружали его как часовые. Левее располагались дома поменьше для слуг и крестьян, а правее - конюшни, стойла и выгоны, служившие домом для боевых коней, которых разводил Парменион.
Генерал прикрыл глаза от солнца, осматривая землю вокруг большого дома. Там была Федра, она сидела у фонтана с Филотой и Никки, а маленького Гектора держала на руках. Сердце Пармениона успокоилось. Направив коня на восток, он спустился на равнину, обогнул большой дом и срезал к конюшням.
***
Мотак сидел в стогу, поглаживая длинную шею лошади, нашептывая ей успокаивающие слова. Она фыркала и пыталась встать. Мотак поднялся вместе с ней.
- Пока никакого движения, - сказал его помощник, Кроний, жилистый фессалиец, который стоял у яслей, ожидая, когда понадобится его помощь при рождении жеребенка.
- Хорошая девочка, - прошептал Мотак кобыле. - Ты справишься. Это же не первый, правда, Ларина? Ты уже родила трех прекрасных жеребцов. - Поглаживая лошадиную морду и шею, он пробежал руками по ее спине и подошел к фессалийцу.
У кобылы были схватки, и она находилась на грани изнурения. Старый фиванец знал, что такая задержка родов нетипична. Большинство кобыл жеребились быстро, не испытывая проблем.
В прошлом Ларина всегда приносила приплод быстро, и то были сильные жеребята. Но в этот раз ее покрыли фракийским конем, Титаном, огромным животным более семнадцати ладоней в холке.
Кобыла еще раз заржала и легла. Оттолкнув Крония, Мотак аккуратно просунул в нее руку, ладонью нащупав оболочку плода.
- Осторожней, хозяин, - прошептал фессалиец. Мотак крякнул и обругал его, а тот усмехнулся и закачал головой.
- Да! Он выходит. Я чувствую его ноги.
- Передние или задние? - нервно спросил Кроний. Рождение задом наперед, как они оба знали, означало бы, что скорее всего жеребенок родится мертвым.
- Не могу сказать. Но они двигаются. Погоди! Чувствую голову. Зевс, она такая крупная. - Вытащив руку, Мотак встал и потянулся. Последние два года его спина постоянно деревенела, плечи ныли и хрустели. - Раздобудь немного смазки, Кроний. Не то, боюсь, жеребенок разорвет ее.
Фессалиец побежал к дому и вернулся через несколько минут с мехом животного жира, используемого в основном для покраски потолков, чтобы предотвратить трещины в кирпичах и развалы. Мотак взял мех и понюхал его.
- Не годится, - проворчал он. - Оно почти прогоркло. Возьми оливкового масла - да поторопись!
- Да, хозяин.
Он принес большой кувшин, в который Мотак погрузил свои руки, втер масло внутрь тела кобылы, вокруг головы и копыт жеребенка. Кобыла еще раз напряглась, и оболочка плода выдвинулась ближе.
- Вот так, Ларина, дорогая моя, - сказал Мотак. - А теперь еще чуть-чуть.
Двое мужчин ждали возле кобылы, пока не показалась плацента, бледная и полупрозрачная. Передние ноги жеребенка виднелись сквозь мембрану.
- Должен ли я помочь ей, хозяин? - спросил Кроний.
- Еще нет. Дай ей время; она уже опытная в этих делах.
Лошадь заржала, и плод вышел еще немного наружу - затем остановился. Яркая кровь залила мембрану, стекая на сено. Кобыла уже вся вспотела и мучилась от боли, когда Мотак подошел к яслям, схватил ноги жеребенка и потянул на себя. В любой момент мембрана могла разорваться, и было важно освободить голову жеребенка, иначе он задохнется. Мотак мягко потянул, а фессалиец переместился к голове кобылы и стал говорить с ней низким, мягким, обволакивающим голосом.
С конвульсивным рывком плод вышел и упал на сено. Мотак убрал мембрану, освободив жеребенку рот и ноздри, потом отер тело свежей соломой. Новорожденный был черным как смоль жеребенком, от родителя ему досталась белая звездочка во лбу. Он поднял головку и отчаянно ей затряс.
- Айя! - воскликнул Кроний. - У тебя сын, Ларина! Царский конь! Богатырских размеров! Я никогда не видел жеребенка крупнее.
Через несколько минут жеребенок попытался встать, и Мотак помог ему, подтолкнул к кобыле. Ларина, хоть и изнуренная, тоже встала, и после нескольких неудачных попыток новорожденный нашел сосок и стал питаться.
Мотак похлопал кобылу и вышел на солнце, вымыл ладони и руки в ведре с водой. Солнце было высоко, и он поднял свою упавшую шляпу и прикрыл чувствительную кожу своей лысой головы.
Он устал, но чувствовал мир со всем миром. Когда лошади жеребились, у него всегда поднималось настроение - чудо рождения, продолжение жизни.
Кроний подошел к нему. - Она потеряла очень много крови, хозяин. Кобыла может умереть.
Мотак посмотрел на коротышку, заметив его озабоченность. - Останься с ней. Если она и через два часа все еще будет истекать кровью, сходи разыщи меня. Я буду на западном выгоне.
- Да, хозяин, - ответил Кроний. Фессалиец бросил взор на холмы. - Смотри, хозяин, господин снова дома.
Посмотрев в указанном направлении, Мотак увидел всадника. Он все еще был слишком далеко, чтобы старый фиванец смог его опознать, но конь под ним был точно вторым скакуном Пармениона, буйный гнедой жеребец с белой мордой.
Мотак вздохнул и покачал головой. "Ты должен был в первую очередь зайти домой, Парменион," - грустно подумал он.
***
- Вот и новая победа Македонского Льва, - произнес Мотак, поднеся Пармениону кубок с вином.