Это был дозор Лунного острова. Я наблюдал за ними вполглаза, опасаясь повернуть голову. Десятница. Зеркальный доспех, кольчуга, на ногах штаны, как у мужчин, которые ездят на лошадях, - кожаные шаровары; длинный, тяжелый, слабо изогнутый меч; лук. Их здесь учат быть солдатами с детства. В бою с мужчиной такие равны. Не с нашими, конечно. Двое в хороших чешуйчатых кольчугах, с топорами и баграми. О! Мужчины, оказывается. Кольчуги, да, хорошие, дорогие: в Пангдаме за одну такую дали бы сорок серебряных монет, в Империи делают не хуже, но двадцать пять монет выложили бы. Наш кто-нибудь купил бы за пять монет для смеха, да и кинул бы за борт при людях. Для нашего быстрого боя такие игрушки ни к чему. Только помеха. Эту, десятницу, чему-то учили, как идет, как идет, какая у нее походка! С любой ноги может мадарра, а захочет - поворот назад или удар лекинов, а если знает, то и еще кое-что. Ишь, как зыркает! Два ходячих мяса с топорами и баграми загораживают ее от стрел, сами того не зная... Четвертый не из этих мест, не островной. Кожаный колпак у него, длинный плащ, маленький круглый щит, лук, глаза вытянуты в две маленькие недобрые щели. Кривоногий, но очень, очень быстрый. Пожалуй, изо всех он - самый опасный. Явно наемник, из полночного народа степняков-маг’гьяр. Они там все очень быстрые, почти как мы. Этот - настоящий. И лук у него тоже настоящий, и повешен как надо. Привет вам, придонные братья, сегодня вам все-таки достанется моя душа, этот не сумеет не заметить меня... Как они не любят давать оружие собственным мужчинам! Пусть наемник, пусть варвар, пусть чужак, но он придет и уйдет, а свои - вот они, тут. И как им, наверное, жутко приучать мужчин к железу. Как к собственному горлу. Ну и пятая. Их жрица. Точно из сна: вся в зеркальном, аж глазу моему, здоровому, больно. Говорили, они все тут поголовно красавицы. Прекрасные, говорили. Блестят, говорили. Как гадюки на солнце. Ан нет. Толстая низкорослая тварь, бровей отсюда не видно... Выщипала? Белесые? Аххаш Маггот! Какая разница. Она уродлива. Короткие ручонки, открытые до плеч, неуклюжие ножонки, и этакая власть над людьми! Ненавижу. Серебристая одежда на ней кое-где натянута чуть не до звона, кое-где вся в складках. Тяжелый толстый серебряный браслет буквально впился в жирную лапу. В лапе блестящая какая-то тряпка, похоже на маску. На ногах какие-то колоды... Боги! Зачем им нормальные башмаки, зачем им сандалии как у нормальных людей?! Они же хотят показать: нам не нужно ничего такого, что облегчало бы жизнь, мы выше жизни, мы грязи не касаемся... Тварь с трудом передвигалась, утопая в песке едва ли не по щиколотку.
Остановились недалеко от меня. Десятница отправила мясо с баграми побегать по бережку, отыскивая... что? Да понятно что - лазутчика, который, быть может, высажен пиратским кораблем. То есть вольным. Это для них - пиратским. Не зря же у берега маячила бирема. Ищут, наверное, повсюду. Твари. Убью. Кого? Кого из двух?
Маг’гьяр сейчас ко мне спиной. Пока что не видит меня. Если его лопатки поймают мой нож, эта магическая стерва достанет меня жезлом. Да и потом... не хочу я его убивать. Его кровь вроде моей: течет нелениво. Убью жрицу, из лука меня подстрелит десятница. Не желаю принимать смерть от женской руки. Вольные братья будут хохотать надо мной в раю на дне морском или в аду под самым морским дном. "Ты! - скажут, - ты! Смеешь называть себя воином? Поди прочь!" Я кину нож в зеркальную, а потом камень в десятницу. Есть тут подходящий камень... Она замешкается, не успеет вовремя добраться до лука. Тогда наемник убьет меня. Он - успеет. Да, так. Это достойная смерть.
Жрица вышагивала по песку, отыскивая какие-то неведомые следы. Моя кровь! Она приведет прямо ко мне... Но нет, прилив, оказывается, подбирался прямо к моей голове, полной снов. Добрый друг, прилив, слуга Милькара-иля, ты все смыл! Первая пойманная мною рыба - тебе. Не гневайся, если я уйду в придонную Бездну, не выполнив обещанного, верь, когда б не это, я даровал бы тебе рыбу...
Маг’гьяр беседовал с десятницей, его гортанные выкрики мешались с ее тягомотиной. Внимание обоих было отвлечено. Гадина из песка, кажется, добралась до моей десны. Жрица тревожно озиралась, что-то явно не нравилось ей. Мужчинам в кольчугах она велела еще раз пробежаться. Один из них... помесь черепахи и дерьма... чуть не напылил мне в единственное зрячее око. Но ничего не заметил. Должно быть, я очень хорошее бревно. Мою кору уже полюбили грызть.
У них там началась перебранка. Кажется, жрица желала прочесать здесь все в третий, в четвертый раз, а десятница почтительно дерзила ей... Степняк, отворотясь, презрительно усмехался. Я затаил дыхание. Должно быть, зеркальной не нравилось на морском берегу. Должно быть, она запыхалась ходить по песчаным волнам. Должно быть, Нергаш все еще держал надо мною свою руку. Вышло так, что одолела десятница. Видно, их военные не очень ладят с их магами. Наверное, она наговорила: вот, мол, выполнили задачу, надо возвращаться, нечего, мол, напрасно терять время.
Словом, рыбья моча. И ничего другого. Наши бы давно нашли меня да вспороли брюхо. А эти пошли-пошли, довольны, сделали дело. Уходят! Надо же, уходят! С тридцати шагов не заметили!
Может, мне выпало счастливое число? Нас было семеро: пять дозорных, я и тварь, до сих пор не отпустившая меня.
Нет. Не так. Маг’гьяр пошевелил пальцами у себя за спиной. Я знал этот язык от брата. Брат научил меня разбираться в языках... "Ты-не-друг. Но-мы-не-враги. Живи-и- забудь!"
Настоящий.
Когда они отошли достаточно далеко, я, особенно не разглядывая, вмиг раздавил пакость, пытавшуюся причинить мне боль все это время. Что там у тебя? Жало? Такое длинное? Какая разница...
Серебряная хроника Глава 2. Невеста мертвеца
Если кто-то спросит, зачем вообще мне понадобилось проникать на тайную мистерию в Древнейшем Храме, я рассмеюсь ему в лицо и скажу: "Исключительно от скуки". И это будет правдой, ибо лгать ниже моего достоинства - но лишь малой частью правды...
Двадцать два года назад наследник дома Исфарра совершал ритуальное паломничество к нам на Лунный остров - на историческую родину, так сказать. Разумеется, моления в Доме Лоама и Серенн никак не могли целиком заполнить его время, и для плотских радостей ему выделили красивейшую из знатных девушек Хитема, столицы острова. Вот в результате этих радостей я и появилась на свет.
Маменьку свою после этого я видела раз пять или шесть. Без сомнения, флиртовать с мужчинами или носиться на белой кобыле по морскому берегу не в пример интереснее, чем менять пеленки орущему дитяте. Говорят, ее не было даже на моем наречении имени... С самого рождения меня скинули на руки няне, женщине по имени Ситан - она-то и была мне матерью, если вообще есть на этом свете какая- то женщина, которую мне было бы не зазорно обозначить этим словом.
Папенька же вспомнил обо мне, когда мне исполнилось полтора года - как раз тогда, когда сам стал королем после скоропостижной смерти своего отца и моего дедули. Вскоре после этого был заключен договор о дружбе и границе с Наалем, царем Имлана, и я, за неимением другого потомства женского полу, превратилась в товар. Меня торжественно доставили на континент и обручили с семилетним сыном царя. Этот факт и определил всю мою последующую жизнь.
Поскольку росла я болезненной и к тому же не была даже хорошенькой, вскоре было решено вернуть меня на Лунный остров, где климат мягче, и забрать во дворец лишь к двенадцати годам. Военному делу меня учить даже не пробовали, да я и не казалась пригодной для него. Так, показали основные приемы самообороны длинным кинжалом... В шесть лет Ситан отвела меня к своему двоюродному дяде Салуру, хранителю хитемской библиотеки, и тот за какой-то год выучил меня чтению, письму и счету. После этого меня учили только танцам, хорошим манерам и немного верховой езде - в самом деле, зачем живому товару какое-то другое образование?
Хотя нет - наложницу все-таки учат большему, чтобы поднять ее цену в глазах покупателя. Моя же цена была раз и навсегда определена кровью, текущей в моих жилах.
В остальном я была вольна заниматься чем угодно. Ограничений было только два - не играть с детьми низкого происхождения и не касаться храмовых тайн. Ну, храмовые тайны в те годы интересовали меня очень мало, а вот что до игр с детьми... Не знаю, как так получилось, но среди тех детей, что считались достойными меня, не было ни одной девочки моих лет - либо на четыре года старше, либо на пять лет моложе, а в промежутке - лишь шестеро мальчишек и я.
Назвать наши отношения хотя бы приятельскими было весьма непросто. Всех их готовили к государственной службе, и они отчаянно завидовали моей свободе - в самые жаркие часы, когда я плескалась в море или собирала цветы в прибрежных рощах, они были обязаны сидеть в школе и зубрить математику, историю и законодательство. Зато уж после уроков они отыгрывались на мне. Девочки растут быстрее мальчиков, но все равно отбиваться одной от шестерых - никому не пожелаю. Однако куда страшнее синяков и ссадин были насмешки, на которые я совершенно не умела отвечать. Особенно бесили меня утверждения, что мой будущий муж обязательно будет бить меня и что в Имлане все едят собак, а значит, и мне придется.
На их уроки я поначалу начала ходить из чистого упрямства, с единственной целью доказать этим маленьким мерзавцам, что ничуть не глупее их. Их учитель, Орин, не препятствовал мне - не в его власти было запрещать что-то принцессе крови. Но очень быстро то, что рассказывал Орин, сделалось интересно мне само по себе. Я пожелала знать больше, и это желание снова привело меня в библиотеку старого Салура...
Однако моя тяга к знаниям лишь возвела новый непреодолимый барьер между мной и мальчишками. Если раньше они время от времени все же принимали меня в свои игры, то теперь... Как-то незаметно я сделалась у Орина первой ученицей, и этого мне простить уже никак не могли. А с другой стороны, я и сама преисполнилась величайшего презрения к своим соученикам. С огромным интересом прочитав три книги о правлении королевы Маллах, я не могла понять тех, кому не под силу запомнить даже даты ее войн с Имланом. С легкостью решая запутанные задачки на вычисление площади земельного участка, не желала подсказывать тем, кто и в устном-то счете постоянно путался. А тут еще и Орин, не зная, чем расшевелить нерадивых учеников, взялся постоянно ставить меня им в пример...
Годам к одиннадцати я и сама оставила всякие попытки сдружиться со сверстниками. Зато полюбила сидеть у Салура в библиотеке, возясь со старыми книгами и беседуя обо всем на свете. До моего предполагаемого отъезда в столицу оставалось три луны, когда пришло известие, что мой жених, имланский царевич, погиб в бою со степными варварами.
Отныне все цвета, которых не бывает ночью, стали запретны для меня. Только белая, серая или черная одежда, только белые цветы в венках, а в украшениях - только серебро и слоновая кость, жемчуг и опалы, алмаз и хрусталь, обсидиан и черный агат... И ни один мужчина на свете не посмел бы соединить над алтарем руки с той, чей жених умер до свадьбы.
Разумеется, когда пришел срок, никто и не подумал присылать за мной. Кому нужна лишняя фигура в хитросплетениях дворцовых интриг? А кроме того, у папеньки-короля давно уже имелись законные дочери от законной супруги.
А через год новая беда обрушилась на меня. Умерла Ситан. Утром с искаженным болью лицом схватилась за правый бок - а к следующему утру уже лежала, с головой укрытая покрывалом цвета охры, и я сквозь тонкую ткань ощущала, как неотвратимо уходит тепло из сложенных рук. Салур сказал мне, что это воспалился некий особый отросток в кишках, даже показал его в анатомическом атласе. И прибавил, что врачи на континенте уже давно научились вырезать его и тем спасать человека, да только поди найди такого врача на нашем Лунном острове!..
Прах его побери, этот остров! Только одни слова - ах, древнейшая провинция королевства, ах, колыбель нашего народа, ах, Дом Лоама и Серенн, единственное место, где они восстают в своих истинных обликах! А убери всю эту мишуру, и останется то, что есть, - давно не чиненные стены цитадели Хитема, чахлые поля, наглые козы на каменистых склонах и запах помоев из канав. Дыра дырой, да простят меня великие боги...
Тогда, после смерти Ситан, я и поняла окончательно, что отныне до меня нет дела абсолютно никому, кроме разве что Салура. Все вокруг было для чего-то предназначено - все, кроме меня. И в то же время не было никого, кто имел бы право что-то указывать принцессе из дома Исфарра. Я была совершенно свободна - и никак не могла придумать, на что же потратить эту свободу.
Я уже давно не была ни слабой, ни болезненной, а к четырнадцати годам неожиданно осознала, что становлюсь красивой. Те самые мои соученики, что раньше смеялись над моими выпирающими ключицами и кидали репьи в косу, теперь останавливали на мне маслянистый взгляд и выдавливали из себя неуклюжие комплименты. Само собой, мое презрение к ним от этого только усилилось. Я в равной степени ненавидела их потные руки и говорить с ними было можно в лучшем случае о лошадях. Их интересовало мое тело, но никак не мой внутренний мир. Они называли меня холодной лягушкой - я только зло усмехалась и отвечала, что нет холодных женщин, а есть мужчины, не способные зажечь огонь...
Приблизительно тогда же Салур посвятил меня в свое тайное увлечение: уже много лет он собирал старые магические рукописи и сам постигал основные принципы искусства магии. Я присоединилась к нему с огромным воодушевлением, ибо это давало моему существованию хоть какой-то смысл.
Разумеется, сила самого Салура, несмотря на все его знания, была не так уж велика - будь иначе, сидеть бы ему не в хитемских библиотекарях, а где-нибудь получше. Что же до моих собственных способностей, то Салур утверждал, что к женщине настоящая магическая сила приходит лишь после близости с мужчиной.
Какое-то время я находилась в раздумьях: силы хотелось, но одна мысль о близости с кем-то из моих сверстников вызывала у меня омерзение. Но тут в нашем затхлом Хитеме появилось новое лицо - Кайсар, столичный инспектор по особым поручениям. Никогда не могла понять, в чем заключались эти его особые поручения, а главное, когда он занимался своей инспекцией - ухаживание сразу за всеми привлекательными дамами вряд ли оставляло ему хоть какое-то время. Само собой, я тоже не избегла его внимания - мне уже было шестнадцать, и я получила право появляться в обществе.
Кайсар был старше меня ровно в два раза, довольно красив, и я решила, что увеличить свою силу с его помощью будет несколько менее противно, чем с чьей-то еще. Против моего ожидания, это оказалось даже весьма приятно, и я не отказалась лечь с ним и в другой, и в третий раз...
Вряд ли он хоть самую малость любил меня - просто ему льстило быть любовником принцессы крови, пусть даже такой странной, как я. Конечно, красивые слова он отмеривал мне, как торговец дорогой шелк - локтями. Но я отдавала себе отчет, что это мы в провинции к такому не привыкли, а там, на континенте, все это даже меньше, чем вежливость, - так, простой ритуал перед тем, как переплести четыре ноги.
Он был моим любовником целый год - ровно в три раза дольше, чем было отпущено времени на его инспекцию. Потом из столицы пришло какое-то строгое письмо, и Кайсар спешно и в большом волнении отбыл, пообещав мне писать. Конечно же, обещания он не сдержал - на континенте полным-полно женщин ничем не хуже меня, по крайней мере в качестве любовниц. Во всяком случае, в одном отношении польза от него была несомненной - моя магическая сила и впрямь резко возросла, так что уже в восемнадцать я сравнялась в возможностях с Салуром, а в девятнадцать - обогнала его.
Другого постоянного любовника я так и не завела. Тело просило своего, и я ложилась то с тем, то с другим, но все, что они со мной ни делали, укладывалось в два слова: "возится" и "старается". После холодноватой изощренности Кайсара это было просто смешно. Да и вообще из всех людей, которых я знала, единственным достойным уважения был Салур - хотя бы потому, что оставался единственным, кто ценил во мне мозги, а не кровь Исфарра и не длину ног и косы.
К двадцати годам жить сделалось совсем незачем, и даже магия больше не была спасением от скуки - я почувствовала, что подбираюсь к своему пределу. Возможно, за пределами Хитема я могла бы найти книгу или человека, которые дали бы мне больше, и я уже начала всерьез задумываться о путешествии на континент, но тут случилась эта безобразная попойка, после которой я улеглась с одной из зеркальных.
Собственно говоря, это был день рождения Зарека, моего братца по матери, с которым я не поддерживаю почти никаких отношений. Но праздник совершеннолетия - это святое, тут даже я не посмела увильнуть от приглашения. В числе гостей оказалась также Тмисс, одна из младших жриц Древнейшего Храма и по совместительству двоюродная сестра Зарека с отцовской стороны.
Вообще-то я почти не пью, но тут Зарек все подливал мне да подливал, и я не заметила, как упилась до синих морских ежей. Ну а Тмисс, поскольку в храме с этим строго, пришла в это блаженное состояние еще раньше и без посторонней помощи. А придя, сделалась очень беспокойна - уронила в окно вазу с гиацинтами, кого-то из гостей обозвала козлом недоеным, еще кому-то надела на голову горшок с крабовым соусом, а потом уселась в нишу для воскурений (предварительно переправив курильницу вслед за вазой) и заявила, что раз тем, кто носит зеркальные одежды, и глядеть-то на мужчин возбраняется, то ей вот прямо сейчас нужна женщина!.. Не знаю, как бы я отнеслась к этому, будь я трезвой, но тогда мне почему-то взбрело на ум, что стоит попробовать, хотя бы потому, что прежде я ни разу этого не делала...
Тмисс, как выяснилось, тоже - но выяснилось это уже потом, в оплетенной розами беседке, куда мы сбежали от гостей. Собственно, вся наша "нежнейшая из Любовей" заключалась в том, что зеркальная долго учила меня фигурам храмового танца, потом вынула из моих волос заколки и долго гладила черные пряди, восхищаясь их длиной. (Коса у меня действительно на зависть всем - длиной ниже спины и к тому же черная как ночь.) Потом Тмисс улеглась на моховой пол беседки, велела мне лечь рядом, обняла меня и почти тут же уснула, оглушенная выпитым. Я некоторое время полежала так рядом с ней, а затем, убедившись, что сон зеркальной крепок, высвободилась из ее объятий и побрела спать к себе, благо рассвет был уже недалек.
Не стоило бы так подробно останавливаться на этом постыдном эпизоде, но именно он повернул мои мысли в сторону того, что доселе не входило в круг моих интересов - в сторону Храма и зеркальных жриц.
Я никогда не была слишком религиозна и призывала имена Ула-Лоама и Улу-Серенн просто так, к слову, но теперь всерьез задумалась о богах своего народа. Что я вообще о них знала? То, что они дети Луны, брат и сестра и одновременно муж и жена, и то, что у них есть три основные ипостаси: изначальная, когда они выползли из моря в виде двух огромных змей, повседневная, когда они являются людям в обличье, подобном людскому, и, наконец, Истинная, которую они могут принять лишь в нашем Древнейшем Храме - непостижимая для простых смертных. Считалось, что Истинную ипостась дозволено лицезреть только зеркальным жрицам...