Очертание тьмы - Малицкий Сергей Вацлавович 26 стр.


– Вот и славно, – закашлялся Крафти. – Калаф, поторопись с огнем! А теперь так…

Он медленно опустил деревяшку на пол в ладони от рисунка и начал придвигать ее. Вот одно острие коснулось палки, впилось в кровавое пятно, второе, третье, и в то же мгновение Крафти выдохнул, прошептал какое-то заклинание и начал вращать палку. И рисунок стал распускаться. Он словно наматывался на отшлифованную тысячами прикосновений рукоять. Наматывался и как будто полнил ее, оживлял, поил ядом. В миг, когда рисунок полностью оказался в дереве, рукоять уже извивалась, как отходящая от зимней спячки змея.

– Калаф!.. – прохрипел Крафти. – Помогите мне!

Юайс шагнул к старику, подхватил его под мышки, поставил на ноги. Взмокший Калаф громыхнул жаровней, на которой истлевали какие-то храмовые свитки. А старик снова выкрикнул непонятные слова и опустил в пламя то, во что обратилась палка. Огненные кольца вспухли, изогнулись и опали.

– Все, – торжественно прошептал Крафти. – Здесь все. Куда дальше?

– Стража! – закричал Буил, вышибая ногой дверь. – Все дозоры ко мне!

– Зачем ему серебряные перчатки? – спросила Гаота, когда она, Юайс и Глума вновь оказались во дворе Храма. Вечерело. Солнце уже садилось, но на площади, которая была видна через арку, горели факелы, и маляры продолжали готовить забавы к празднику.

– Колдовство это вроде яда, – заметил Юайс. – Надо иметь хоть какую-то защиту.

– Но ведь она… зыбка? – удивилась Гаота.

– Это да, – согласился Юайс. – Толку от нее немного. Но порой и крохотная толика оказывается нужна. Не пробовала хватать горячий котелок с костра голой рукой? Нет? Тряпицей прихватываешь? А ведь тоже защита-то зыбкая. Еще что заметила?

– Он произносил какую-то галиматью… – пробормотала Гаота. – Не то чтобы я знала все заклинания, но это не было заклинанием. Он просто придуривался… как шут.

– Не слишком смешной шут, – улыбнулась Глума. – Но милый.

– Да, – кивнул Юайс. – Именно что бессмыслица. Но старика можно понять. Те, кто приходил к нему со своими нуждами, нуждались в представлении, и он его обеспечивал. Не удивлюсь, если узнаю, что он еще рассыпа́л огненный порошок и чудил с зеркалами.

– Но ведь не любой может так снять эту порчу? – спросила Гаота.

– Не любой, – согласился Юайс. – Я бы смог, но сделал бы это иначе. Глума смогла бы, хотя ей пришлось бы нелегко. Ты смогла бы, если бы была чуть постарше. Даже наш судья Клокс сделал бы то же самое, дай ему в руки палку и объясни все. Но это не проходит даром. Самое меньшее, что я могу пообещать какому-нибудь юному стражнику, осмелившемуся взять в руки такую деревяшку, что у него горлом пойдет кровь. Но, судя по всему, Крафти когда-то был неплохим колдуном.

– Значит, и теперь есть, – кивнула Глума, подводя лошадей. – Почему мы не торопимся в трактир? Ты думаешь, они справятся с этим Корпом без нас? Он может оказаться опасным!

– Его уже нет на месте, – проговорил Юайс, садясь в седло. – Я это понял в тот миг, когда Крафти коснулся цветка. Во всяком случае, он предупрежден. Тот, кто оставил эту пакость, уже знает о ее снятии… Не медлите, нынешней ночью, да и следующей нам вряд ли удастся отдохнуть. У них уже семь трупов!

– Кто седьмой? – насторожилась Глума.

– Ну, – Юайс развел руками, – надеюсь, он еще не труп, но этот Корп пускал кровь Дойтену.

– Он мог пускать кровь половине города! – воскликнула Глума.

– Несомненно, – согласился Юайс. – Но у Дойтена есть нечто общее с остальными жертвами. Его прикусил имни. Не убил, но нарушил его плоть. Уж во всяком случае, повлиял на его кровь.

– Это сделала девчонка! – напомнила Глума.

– Да, – кивнул Юайс. – Но разве просто так твои егеря таятся сейчас в засадах? Вероятность того, что зверь и девчонка в родстве, – велика.

– Я тебе не говорила об этом! – удивилась Глума.

– Поспешим, – усмехнулся Юайс. – Смотрите на небо. Месяц обратился в тонкий серп. Следующая ночь будет безлунной. У нас осталось мало времени. Ночь, день и, может быть, еще одна ночь. Нужно переговорить с Дойтеном и Клоксом и определиться, что мы будем делать.

– Разве ты еще не определился? – улыбнулась Глума и, подмигнув Гаоте, которая сидела на лошади с таким видом, как будто сию секунду должна обнажить меч и броситься на врага, направила лошадь к арке.

Троица лишь немногим позже дозора стражников добралась до трактира Транка, но Буил, который встретился им у входа, их не обрадовал.

– Нет вашего Корпа, – буркнул он недовольно. – Или я схожу с ума, или что-то здесь нечисто. Трактирщик его видел. Служки его видели и даже относили к нему в комнату еду, он отказался спускаться. И еда эта начата. А лекаря нет. Хотя по лестнице он не топал и, значит, из комнаты не выходил! Так что разбирайтесь сами, а я, кажется, эту ночь проведу без сна. Мои ребятки уже разыскали с десяток таких цветочков и продолжают искать. Доложусь бургомистру – и за дело. Надеюсь, наш Крафти не надорвется.

– Он заколдовал Буила? – посмотрела на Юайса Глума, когда заскрипели ворота за умчавшимися стражниками.

– Не знаю, – подтолкнул Гаоту к входу в трактир Юайс. – Здесь чистое место. Удивительно чистое. Конечно, такой колдун, как Нэмхэйд, может его нарушить, но вряд ли Корп так силен. Я бы почувствовал это сразу. Здесь он может колдовать только на самого себя. Но что это за колдовство, я не могу понять… Идем…

В обеденном зале трактира вновь было пустынно, только увалень Амадан, хихикая, возился с ведром и тряпкой, размазывая грязь по полу. Из кухни доносились сытные запахи, и Гаота почувствовала, что она не отказалась бы не только от какой-то вкусной еды, а уже и от любой, лишь бы та не была чересчур противной. Привлеченные шагами постояльцев, из кухни выглянули сразу три головы – Кача, Брога и Иски, и вскоре эта шустрая трехголовость усердно накрывала на стол, не утруждая себя вопросами, что попросят на ужин гости: верно, имела на этот счет какое-то собственное мнение. Амадан бросил ведро и убежал во двор, а Юайс поймал за локоть Иску, улыбнулся конопатой девчонке, к удивлению и даже некоторой ревности Гаоты вытащил из висевшей на его боку сумки завернутые в тонкую тряпицу четыре леденца и вручил их трактирной старательнице с увещеванием поделиться с двоюродными братьями и убогим.

– Кто сейчас в трактире? – спросил он девчонку.

– Сейчас скажу, – сдвинула она брови, сунула три леденца за пояс, развернула оголовок четвертого и тут же облизала его розовым языком. – Значит, так, – на свободной руке начали загибаться пальцы, – в самом трактире – дед, он на кухне, потому что маме Тине нездоровится с утра, когда приходил какой-то страшный человек. Дядя Транк спит у себя, он в обед приложился к кувшинчику с пойлом, так что от него толку маловато. Он вообще говорит, что лучше всего было бы напиться и пить не переставая еще с недельку, пока все не закончится. Я, Кач и Брог здесь… Амадан побежал гладить осла. Егерей нету. Усатого травника нету. Палача Дойтена – нету. Судьи Клокса еще нету. Но вы трое, монашка и зеленый старик здесь. Но они тоже больные. На монашке лица не было, она руками по ограде перебирала, когда заходила в трактир. За час до вас вернулась. А зеленого старика… или не старика, не знаю уж, как с утра вместе с мамой Тиной приложило, так и всё. Он только в полдень до своей комнаты добрался. Но Кач бегал к нему. Спит. С утра еще Амадан до полудня хныкал, всех зацепило. А лекарь куда-то пропал. Брог вот только что принес поднос от него. Ничего не доел, как будто спешил куда. А как из трактира ушел, никто не видел. Всё?

– Покажи его комнату, – отпустил девчонку Юайс и с тревогой посмотрел на Глуму и Гаоту. – Пошли.

– Я знаю, где его комната, – сказала Глума. – Она через одну от моей.

– Там незаперто, – пожала плечами Иска. – И вещей никаких нет. Как будто он и не жил там.

Они стояли перед тяжелой дверью уже через минуту. Юайс дал знак Глуме отойти, а Гаоте – спрятаться за его спину, вытянул из ножен меч и начертил что-то на двери. Заключенный в окружность косой крест вспыхнул бледным пламенем и ушел в полотно двери.

– Почему ты не преподаешь колдовство? – восхитилась Гаота.

– Потому что я не колдун, – ответил Юайс и потянул на себя дверь.

Небольшая комнатушка была пуста. На столе чуть коптила лампа. Тюфяк на лежаке был свернут. Платяной шкаф с распахнутыми дверцами тоже зиял пустотой. В жестяном тазу подрагивала вода. В окно заглядывал месяц.

– Вот, – показал на едва заметные светящиеся полосы и пятна на полу Юайс.

– Что это? – не поняла Гаота.

– Следы, – ответила Глума. – Так… Это сапоги стражников. Это следы мальчишки, который забирал еду. А это…

– Он был здесь, – глухо произнес Юайс. – Стоял в углу за столом. Если и колдовал, то на самого себя. Но его никто не увидел. Возможно, он был еще во дворе, когда мы спешивались с лошадей.

– Что это за колдовство? – спросила Гаота.

– Я не колдун, – повторил Юайс и добавил, направляясь к выходу из комнаты: – Но, похоже, мне придется им стать.

Они только собрались вновь сесть за стол, как дверь открылась и в трактир ввалился мокрый и уставший Дойтен. Он увидел Юайса, Глуму, Гаоту, с облегчением выдохнул, тут же скривился, словно от боли, и вымолвил:

– Клокс убит. Мы с Басом принесли его. Он во дворе. Выловили в реке. У него вырвана глотка. И надрезана рука. Он – седьмой.

– Восьмой, – побледнел Юайс. – Глума. Давай сигнал егерям. Нечего больше караулить. Сегодня зверя не будет.

Глума кивнула, вытащила из‑за пояса короткую трубку и вышла из трактира. Через несколько секунд с улицы донеслось низкое, но громкое уханье ночной птицы.

Глава 20

Тьюв

– Кем она была? – спросил Дойтен, когда они вместе с Басом вновь закрыли гроб, опустили его в могилу, засыпали ее, заровняли и водрузили на место камень с колесом.

– Имни, – проговорил Бас, внимательно рассматривая стрелу.

– Оборотнем? – не понял Дойтен. – И во что же она обернулась? В волка или орла? Или не могла выбрать между одним и другим?

– Имни – не обязательно оборотень, – заметил Бас. – Точно так же, как и не обязательно человек. Даже на время. Мало того, я почти все знаю об имни, но говоря "почти", имею в виду, что не знаю всего.

– Я слышал кое-что об имни, – кивнул Дойтен. – Можешь мне не верить, но я даже сиживал в книгохранилище Тимпала. Конечно, я не защитник, но усмиритель тоже не должен быть тупоголовым стрелком или громилой. Имни были созданы Дайредом. Дайред – обезумевший бог мира, который был с нашим миром, с Тэламом, словно сросшийся близнец. Его уже нет, но дети Дайреда, ведь это он создал имни, здесь. Проникли и осели.

– Ты так думаешь? – удивился Бас.

– Как я могу думать, если я пересказываю то, что прочитал? – не понял Дойтен. – Я могу только верить или не верить. Или сомневаться в том, что узнал из свитков. Я не настолько начитан, чтобы отличать вранье от правды с одного взгляда. Мне всегда казалось приятнее посидеть с кубком пива или вина, чем над каким-нибудь свитком, тем более написанным на староарданском, а то и еще на каком языке. Но то, что не только имни пришли в Талэм, но и мои предки, я знаю.

– Однако твои предки не были созданы Дайредом? – спросил Бас.

– С чего бы это? – не понял Дойтен. – Они же были просто людьми! Их создал творец. Так говорят, во всяком случае.

– Вот! – вздохнул Бас. – Просто людьми. Думаешь, просто имни не бывает?

Дойтен покосился на могилу, скорчил гримасу.

– Знаешь, приятель, час назад я еще мог согласиться, а теперь…

– Тем более что тебе в руку вцепилось что-то особенное? – спросил Бас.

– Ну, – почесал подбородок Дойтен. – Не скажу, что я так уж вглядывался, да и длилось это дело секунды…

– Прикинь сам, – посоветовал Бас. – Есть множество имни. Еще больше тех, кто несет в себе какую-то долю их крови, но не является имни. Уверяю тебя, эта доля может оказаться и в тебе. Но это как меч. Если у тебя железа лишь на нож, ты никак не выкуешь из этого железа меч. В лучшем случае у тебя получится маленький кинжал. Но так или иначе, есть множество имни, которые отличаются от обычных людей тем, что могут что-то, чего не могут люди.

– Вот это плохо, – заметил Дойтен. – Отсюда раздоры, недоверие, страх.

– Не отсюда, – не согласился Бас. – Ладно, мы же не на проповеди, да и времени маловато, но кое-что я тебе объясню. Скажем так… потому что испытываю доверие к твоему защитнику. И потому что ты не убил ту девчонку.

– Вот уж спасибо благородному Юайсу, – хмыкнул Дойтен. – Одарил-таки меня доверием.

– Отчасти, – кивнул Бас. – Так вот, есть множество имни, из которых способны обращаться в кого-то отличного от человека далеко не все. Но уж обращаясь, некоторые из них поражают воображение – они могут быть и птицами, и гадами, и зверями. Более того, иногда они не только наследуют способности, но и смешивают их и порой производят нечто чудовищное на первый взгляд и прекрасное – на всякий прочий.

– А по мне, так все это безумие, – пожал плечами Дойтен. – Поэтому и Дайред, создавший это, безумен.

– Это чудо, – понизил голос Бас. – Да, безумие, потом что непостижимо умом, но и чудо. Но Дайред тут ни при чем. Потому что он не мог создать имни. Если бы он мог их создать, он бы мог создавать и людей. Да, Дайред бог, но не творец. Только творец мог бы создать что-то. Ни Дайред, ни бог Талэма не способны создавать что-то. Они могут лишь сохранять или уничтожать.

– Не понимаю тогда, – крякнул Дойтен. – Какой же смысл….

– У тебя бронзовая пряжка на ремне, – заметил Бас. – Бронза состоит из меди и олова. Медная пряжка давно бы уже позеленела. Оловянная – смялась. Бронзовая тебе служит и будет служить. Имни – это бронза. Иногда – сталь.

– Вот как? – протянул Дойтен. – Значит, этот Дайред не творец руд, а кузнец их? Хорошо. Люди – олово. А что тогда медь? Или наоборот?

– Это загадка… – прошептал Бас. – Может быть, та, которую нельзя разгадать. Те, кто обдумывал ее, не пришли к единому мнению. Некоторые считают, что имни – такой же плод терпеливого отбора и скрещивания, как боевые кони или сторожевые псы. Но это не значит, что Дайред брал человека и, к примеру, волка и смешивал их, чтобы пополнить свое войско человековолком, который будет сильнее, быстрее и опаснее и того и другого. Нет. Он делал сильного человека, добавляя ему что-то неведомое, потому что никакое колдовство не в силах сделать из человека зверя, тем более мгновенно, а Дайред добился этого. По сути, имни-оборотень – свидетельство его силы. И я не знаю, что в этой смеси – медь. Может быть, даже нечисть, вроде той, что стонет ночами над рекой. Но результат – бронза. Но есть и другие, те, кто копается в древних манускриптах. Те, кто проникает в суть вещей по-своему. Они говорят иное. Они говорят, что Дайред не создавал имни. Он мог что-то подправить, мог отобрать нужное, мог уничтожить не нужное ему. Мог отравить, соблазнить, очаровать. Но не мог создать. Они говорят, что Дайред захватил тот мир, откуда пришли твои предки, Дойтен, так же, как пытается захватить этот. Он терпелив и настойчив. А еще он умеет пожирать, убивать и лгать. Поэтому число его слуг всегда велико. А имни… Они могли прийти в тот мир вместе с Дайредом. Может быть, в неведомом нам мире их способность менять свою суть подобна способности зеркала отражать то, что встает перед ним?

– Так что же выходит? – не понял Дойтен. – Они все-таки слуги или жертвы Проклятого?

– И то и другое, – вздохнул Бас. – Так же, как и любой из нас. Но они заслуживают светлого неба над головой не меньше, чем ты, усмиритель.

– А кто же ты среди имни? – спросил Дойтен.

– Я… – поправил усы Бас. – Считай, что я пастух.

– Пастух, – сдвинул брови Дойтен и тоже расправил кончики усов. – Так ты… из Скотного Двора?

– Ты слишком начитан для усмирителя, – удивился Бас. – Предположим, что ты этого не говорил.

– Да мне наплевать, – махнул рукой Дойтен. – Все, что я знаю, так это то, что Скотный Двор сберегает имни, но не служит Дайреду. Больше ничего. Надеюсь, ты не собираешься спасать этого зверя, что рвет глотки людям в Граброке?

– Его уже не спасти, – проговорил Бас. – Хотя он интересен, но судьба его трагична. Видишь эту стрелу?

– Ну? – не понял Дойтен. – Обычная диргская стрела. Выпущена из самострела. Сколько она пролежала в гробу? Десять лет?

– И не заржавела, – заметил Бас. – Диргская стрела уже давно бы покрылась ржавчиной, как коростой. Вот видишь, на древке вязь? Это не диргские письмена. Это наговор против имни.

– И что ты хочешь сказать? – не понял Дойтен.

– Во-первых, – Бас поднял лопату, – нам пора идти, уже вечереет, а до развязки этой истории вряд ли осталось больше полутора суток. Во-вторых, если кто-то начинает игру, которая длится больше десяти лет, этот "кто-то" очень опасен. Очень. А уж если учесть Гар…

– Подожди, – застегнул пояс Дойтен. – Я всего лишь хотел узнать, правда ли, что сын этого Линкса и этой… Ив может оказаться кем-то вроде Ойчи, которая тяпнула меня за руку. То есть особенным имни, который интересен для тех, кто устраивает в Граброке эту мерзость. А ты хочешь сказать, что мерзость началась еще десять лет назад?

– Раньше, – сказал Бас. – Тысячелетия назад. Точно такая же стрела едва не сразила вашего защитника. Но самострел для диргских стрел я видел пока только у герцога Диуса. Он охотится с ним. Но у него простые стрелы, и не так тверда рука. Они опережают нас, Дойтен. Не на один шаг, а на много шагов и на много лет.

– Тогда что ты здесь делаешь? – не понял Дойтен. – Остановить явление ведь нельзя?

– Я не знаток в явлениях, – заметил Бас. – Но малых целей обычно достигаю. Для нас каждый имни – словно золотой слиток. Тем более особенный. И не только потому, что нас мало. Если он попадет в руки тех, кто выпускает вот такие стрелы, из него сделают не просто убийцу, а нечто ужасное. Это недопустимо. Я должен спасти или мальчишку, или девчонку. Склоняюсь к девчонке. Мальчишку, думаю, твой защитник не упустит, хотя ему придется нелегко. Его спутница тоже требует внимания, я не смог проглядеть, но допускаю, что она интереснее и Мора, и Ойчи. Так что помогай Юайсу. Береги ее. Она дороже всего Граброка. А я займусь Ойчей.

Сказал и зашагал между могил, готовясь забросить лопату внутрь часовни.

– А как же просто люди? – спросил Дойтен ему в спину. – Да, есть этот Мор, есть Ойча. Да и наша Гаота – не промах. Но что с людьми? В Граброке тоже будет кровопролитие?

– А вот это зависит уже не от меня, – остановился Бас. – Возьми стрелу. Отдашь ее защитнику и все расскажешь. Хорошо?

– Да уж не надорвусь, – буркнул Дойтен.

Назад Дальше