Навязчивый страшок, который поселился в моей душе во время прогулки в пустоши, грозил перерасти в настоящую панику. Я завертел головой: пусто, кругом - пусто. Глаз начал подмечать тревожные детали: там - небрежно брошенный в пыль инструмент, здесь - неплотно запертые двери мастерской.
А потом я увидел братьев: они бежали друг за другом по тропе, ведущей на западный склон Отца. Не теряя ни секунды, я кинулся следом. Сердце мое болезненно пульсировало, а в ушах стоял ноющий писк, будто в моей несчастной больной голове поселилась туча марсианской мошкары.
Что-то стряслось, когда я был в пустошах. Что-то ужасное.
…Братья остановились на скальной террасе на середине подъема к вершине. Я уже понимал, в чем дело, и мне хотелось рвать на себе волосы и кричать диким ором. Монахи обступили мертвое тело: у нас была очередная потеря. И на сей раз это был не несчастный случай, на сей раз это было убийство.
Брат Станислав отправился на западный склон, чтобы очистить от пыли солнечные панели. Это была, что называется, ежедневная рутина: несложная, монотонная работа, отбирающая несколько часов времени. Единственным приятным моментом в ней была возможность любоваться суровой красотой Terra Innocentiae с высоты.
Время, отведенное на регламентные работы с солнечными панелями, прошло. Професс Габриель заметил, что выработка электроэнергии продолжает падать, и отправил разобраться, в чем дело, Маттео и Аллоизия.
Братья, едва начав подъем, смекнули, что произошло непоправимое, и позвали остальных. Солнечные батареи, распложенные по две-три на каменных уступах, были сдвинуты, одна вообще лежала фотоэлементами вниз. На стойках темнели пятна крови.
Когда брат Станислав чистил панели верхнего ряда, кто-то подошел к нему и ударил в горло чем-то острым. Станислав умер не сразу, он цеплялся за жизнь, как мог. Рана не позволяла ему кричать, он пытался добраться до лагеря. Он шел вниз по склону, хватаясь за панели, но на каком-то этапе потеря крови и болевой шок сделали свое дело. Станислав упал с одного уступа, со второго, перевернул батарею, пытаясь подняться… и отдал Богу душу.
Братья почти сразу нашли орудие убийства. Им оказался тепличный кол вроде тех, к которым я подвязывал помидорушки. Его острие было дополнительно заточено.
- Это твое, Помидор? - Яков сунул мне под нос испачканный кровью Станислава предмет.
- Да… То есть - нет… - Я растерялся, потому что такие колья были "напечатаны" "Голиафом" только для нужд оранжереи, и все они на данный момент находились при деле… Впрочем - нет. Толстуху Эстер я фиксировал к каркасу, один неиспользуемый кол стоял в углу тамбура вместе с лопатами, тяпками и граблями. Он настолько мне примелькался, что я давно его не замечал. Я даже не мог сказать наверняка, - до сих пор ли он там.
- Где ты был, Помидор? - строго спросил Яков.
Я часто-часто заморгал.
- В предгорьях. Собирал образцы. - Я поглядел на братьев и пояснил: - Сегодня моя очередь работать в поле.
- Тогда, Куст, почему ты не в поле? - продолжал давить Яков. - И кто сможет подтвердить, что ты действительно находился в пустошах, а не прятался где-нибудь здесь за скалами?
Меня покоробило это неприкрытое недоверие. В качестве доказательства я предъявил контейнер с мотыльком.
- Подтвердить может, наверное, только он… - Чешуекрылое заметалось в прозрачной коробочке. - Я поймал его в дюнах. Думал, ты обрадуешься…
Яков зачем-то ударил меня по запястью. От неожиданности я выронил контейнер, крышка соскользнула, и мотылек выбрался на волю. Стоило ему расправить крылья, как его подхватило ветром и сдуло с уступа. Я проводил взглядом трепетное пятнышко, которое стремительно отдалялось от хребта. Пятнышко превратилось в точку и слилось с фоном.
- Яков… - укоризненно протянул руководитель миссии.
- Монсеньор, мне не хочется об этом говорить, но нужно принимать во внимание, что за случившееся в ответе кто-то из своих, - обратился к профессу Аллоизий. - Кто-то подошел к Станиславу на близкое расстояние и нанес удар. Станислав не ожидал подвоха. Орудие убийства было легко спрятать под рясой.
- Следы… - протянул слабым голосом професс, правой рукой он сжимал нагрудный крест.
- На этой высоте ветер сглаживает все следы… но оставшиеся принадлежат только братьям, - сказал экзорцист, покачивая головой.
Во взгляде Габриеля читалась такая боль, что я едва не потерял сознание. Думаю, если бы Аллоизий заявил, что во всем виноват демон из ада, то професс вздохнул бы с облегчением.
- Нужно сличить следы! - горячо проговорил Яков. - Нужно сделать на "Голиафе"… как это называется? Дактилоскопический порошок! И снять с орудия убийства отпечатки пальцев!
- Но кто займется всем этим? Кто сможет? - спросил, сжав курчавую бороду в кулаке, Маттео.
- У меня есть микроскоп! - заявил Яков. - Я могу!
- Ты - не криминалист и не судмедэксперт, - мягко напомнил ему професс.
Яков попытался возразить, и тогда голос професса стал жестче и громче:
- Среди нас нет ни сыщиков, ни судей, ни палачей. Я уверен, что среди нас нет и убийцы. Господь просто не допустил бы такого.
Все молча глядели на професса. Никогда еще, наверное, наша вера не подвергалась столь серьезному испытанию, как в те секунды. Никогда еще авторитет руководителя миссии не оказывался под большим сомнением.
- Брат Станислав был богословом и клириком, а это значит, что потерю понес не только наш орден, потерю понесла Церковь. Да как вы смеете, стоя у не успевшего остыть тела, разводить суету и бросаться никчемными обвинениями! Чего вы взъелись на брата вашего Франциска?.. - Глаза професса сверкнули, он закашлялся, а потом договорил, с мукой шевеля поалевшими губами: - Мы похороним Станислава как можно скорее! Никаких игр в детективов! Мы здесь для научной работы, строительства храма и развития общины!
Несколько секунд тянулась пауза, заполненная лишь отрывистым присвистом ветра.
- Нужно уведомить Папскую жандармерию, - пробурчал Аллоизий.
- Разумеется, брат, я отправлю генералу самый подробный доклад, - ответил сквозь зубы професс. - Уведомлять жандармерию или нет - решат в главной курии. Ну! - Он поглядел на нас исподлобья. - Кто поможет мне нести тело Станислава?
- И еще - нужно присматривать друг за другом. - Аллоизий приподнял покойника за плечо; голова погибшего схоласта запрокинулась, на всеобщем обозрении оказалась похожая на кратер рана. - Не прихоти ради, а в целях общей безопасности.
Братья двинулись вниз. Я же остался на уступе: уселся на краю и какое-то время просто смотрел на размытые пылевой дымкой пустоши. Я раскачивался из стороны в сторону, обхватив себя руками, и что-то тихонько ныл под нос. В голове не было мыслей, только горячечный туман и желание спать. Затем ступор стал понемногу отпускать. Я поднялся, окинул взглядом солнечные батареи, засучил рукава рясы и принялся за работу. Нужно было поправить положение панелей и очистить фотоэлементы от грязи. Для нормальной жизни община нуждалась в электричестве.
…Очередное погребение походило на фрагмент зацикленного кошмарного сна. Ощущение реальности происходящего исчезало подчистую. Иногда я терялся, мне казалось, что до сих пор продолжаются похороны брата Михаила.
- Вот и Станислав ушел… - сказал Маттео Жану Батисту, и они обнялись, преисполненные скорбью. Я приник к крепкому плечу Маттео и дал волю слезам. А нас троих в свою очередь обнял Яков. Мы были семьей, потерявшей за короткое время двух близких людей.
Далее последовали тревожные открытия и происшествия.
Тот лишний кол, который хранился при входе в оранжерею, действительно исчез. Взять его мог только кто-то из своих… чтобы превратить в орудие убийства. В голове не укладывалось, что такое вообще возможно. Я несколько раз проклял себя за то, что вообще заказал "печать" этих штуковин, ведь мог же обойтись без них. Безмозглый я Овощ!
Професс Габриель подготовил отчет о происшествии. Но отправить его не удалось: на вершине Сына, где находилась антенна дальнего действия, вспыхнул короткий, но очень яркий фейерверк, а затем во всем лагере отключилось электричество. Энергосистему перезапустили, професс и Томаш помчались выяснять, что стряслось. Вернулись злые и удрученные: антенна была мертва, сгорело все, что только могло, - электросиловой привод, система наведения, опорно-поворотное устройство… оплавился даже сам рефрактор. Ущерб был невосполним. Габриель и Томаш без особой убежденности предположили, что причина аварии - в обрыве заземления и статическом электричестве. Дальше - хуже. Выяснилось, что нескольких секунд перенапряжения в сети до срабатывания защиты хватило, чтобы вышла из строя и приемопередающая аппаратура на "Святом Тибальде".
Таким образом, призрачный мост, соединяющий нас с Землей, рухнул, и община нежданно-негаданно оказалась в полной изоляции.
- Временно, - сказал нам Томаш голосом смертельно уставшего человека. - Я посмотрю, что можно починить. В конце концов, это всего лишь радио…
Нам пришлось удовлетвориться этим туманным обещанием, поскольку ничего другого не оставалось. После совместной молитвы мы разошлись по отсекам-кельям, но вряд ли кому-то в ту ночь удалось сомкнуть глаза.
Затем не стало Жана Батиста.
Насколько мы поняли, он встал раньше всех и сразу же отправился на стройку: оценить, что сделано, и прикинуть фронт работы на день, за ним водилась такая привычка. Жан Батист, по-видимому, упал с незавершенной апсиды на насыпанный булыжником черновой пол храма и разбил голову.
- Семь негритят дрова рубили вместе, зарубил один себя, и осталось шесть их, - процитировал Яков, натягивая на руки латексные перчатки. Он стоял у тела погибшего, его глаза были полны слез и злости.
Я с ужасом глядел на месиво из костей и плоти, в которое превратилась голова Жана Батиста.
- Как он так смог разбиться? Как же он так?.. Вдребезги! - Из-за спазма в горле я едва-едва мог говорить.
Яков оценивающе поглядел на меня.
- Даже полный овощ вроде тебя смекает, что и в этом случае дело нечисто. - Яков поднял взгляд на апсиду и призадумался. - Если бы Жан Батист сорвался с такой высоты… Да при здешней гравитации… Уверен, он бы даже палец на ноге не сломал. Отделался бы легким испугом, и все дела. Нет, Помидор. Ему злонамеренно расколотили голову. Как? Это я и собираюсь выяснить.
По движению воздуха и надсадному кашлю я понял, что в храм вошли остальные.
- Неужели это никогда не закончится? - простонал Маттео.
- Закончится, - возразил Томаш. - Закончится, когда закончимся мы сами.
- Снова погребение… - обреченно констатировал Габриель.
- Не сегодня! - неожиданно возразил Яков. - На этот раз я собираюсь обследовать тело брата… Произвести вскрытие: все как полагается. И не подходите ближе! - Он выставил руку, отгораживаясь от нас. - Вы можете уничтожить улики!
- Ты с ума сошел, Яков! - воскликнул Габриель. - Я, по-моему, уже говорил, что мы не станем воображать из себя сыщиков! Эта клоунада оскорбительна! Так мы ни к чему не придем!
Но сегодня Яков был непреклонен. Чаша его терпения переполнилась.
- При всем уважении, монсеньор, я буду делать то, что должен! - бросил он в ответ. - Вы можете остановить меня силой! Или пожаловаться в Ватикан!
Это было прямое неповиновение. Я еще ни разу не слышал, чтобы в таком тоне говорили с человеком, на чьем пальце блестит епископский перстень. Габриель встал между Яковом и нами, развел руками и спросил сурово:
- Здесь есть тот, кто в ответе за смерть Жана Батиста? Именем Господа нашего Иисуса Христа призываю выйти и раскаяться!
Мы молчали. Яков, глядя на нас из-за плеча професса, упер кулаки в бока. Професс перешел к поименному опросу:
- Аллоизий, ты в ответе за смерть Жана Батиста?
- Нет, монсеньор. Господь тому свидетель, - ответил экзорцист.
- Томаш, ты?
- Никак нет, монсеньор.
- Франциск?
- Нет, монсеньор.
- Маттео?
Маттео закашлялся, сложился пополам. Затем выдавил, роняя слюну:
- Нет… Как можно?.. Нет…
- Я заверяю вас, что тоже не причастен к гибели нашего брата, - сказал Габриель, положа руку на сердце. - А может, это сделал ты, Яков?
Биолог фыркнул.
- Я сегодня был дежурным по камбузу. С корабля не отлучался, готовил еду, мыл посуду, драил палубу. Вы все можете это подтвердить. Я не убивал Жана Батиста.
- Тогда выходит, что его никто не убивал, - сказал професс. - По крайней мере - никто из братьев. Terra Innocentiae - это пустыня, в которой обитаем только мы и песчаная мошка. Чего же ты намерен добиться вскрытием, Яков? Установить причину смерти Жана Батиста? Я могу тебе назвать ее прямо сейчас: у него разбита голова…
- Монсеньор, мы гибнем как мухи, - ответил Яков. - Вряд ли Господь желает этого.
Габриель на миг задумался, почесал ладонь о неровную щетину на подбородке.
- Я умываю руки! - произнес он, затем круто развернулся и пошел быстрым шагом к выходу из храма.
- Я, пожалуй, займусь радиостанцией, - сказал Томаш и ушел следом за профессом.
- А мне… опять копать могилу?
Голос Маттео дрогнул. Но в целом мы все держались на удивление спокойно. Похоже, третий подряд визит смерти уже не ранил так больно, как предыдущие, хотя Жана Батиста мы любили не меньше, чем Михаила или Станислава. Волей-неволей наши души начали обрастать панцирем.
- Маттео, погоди пока, - отозвался Яков. - Ты поможешь мне перенести тело в мастерскую, я намерен временно использовать ее вместо прозекторской. Но только после того, как я здесь все осмотрю.
Маттео кивнул и присел на груду кирпичей.
- В таком случае я обследую стройплощадку снаружи, - высказался Аллоизий.
- Добро, брат! - ответил Яков, и экзорцист тут же вышел.
- А что делать мне? - Я опасался, что Яков заставит меня, как человека, не чуждого биологии, ассистировать ему во время вскрытия.
- А ты, Помидор, ступай в оранжерею, - распорядился Яков. - Займись своими обычными делами.
Перекрестившись, я поспешил покинуть недостроенный храм. Запах смерти преследовал меня до тех пор, пока его не перебил густой аромат тепличной земли и моих друзей - растений.
На пустыре неподалеку от могил Михаила и Станислава экзорцист отыскал обработанный гранитный блок из наших строительных запасов. Камень размером с кирпич был испачкан густой кровью. К почерневшим потекам прилипли длинные волосы Жана Батиста. Увы, но это было очередное орудие убийства.
Я принес на камбуз свежую зелень, ведерко с помидорушками и болгарским перцем и занялся приготовлением овощного рагу. Професс Габриель и Аллоизий в трапезной пили дрянной винный эрзац. Сквозь треск синтетического масла в мультиварке я слышал обрывки их разговора.
- Нет ни одного убедительного признака нечистой силы, - говорил Аллоизий. - Ни запаха серы, ни самопроизвольного движения предметов, электроприборы не включаются сами по себе. Свеча горит ровно, если нет сквозняка, огонь не потрескивает, не меняет цвет. Пыль… но на Марсе - повсюду пыль! Наличие пыли ни о чем не говорит…
Професс что-то сказал обиженным тоном. Экзорцист откашлялся и продолжил:
- Вы правы, монсеньор. Иных следов тоже нет. Но Жан Батист не мог сам расколотить себе голову, а затем, уже будучи мертвым, зашвырнуть кирпич на дальнюю сторону пустырей.
- У нас нет возможности установить видеонаблюдение в лагере! - сказал, повысив голос, професс. - Никто не предполагал, что оно может понадобиться!
- Вряд ли Яков продвинется в своем расследовании, - продолжил Аллоизий. - Нужно присматривать друг за другом. А еще - держать под рукой то, что можно было бы использовать как оружие.
Услышав последнюю фразу, я торопливо перекрестился.
- Оружие?! - протянул недовольным голосом професс, я же воочию представил его презрительную мину. - Но, позволь, какое? Тепличные колья? Лопаты? Кирки?
- Для начала сойдет, - вздохнул экзорцист.
К вечеру погода испортилась. Небеса набухли багрово-синими тучами. Молнии контрастно освещали остов мертвой антенны на Сыне и крест на Отце. Ветер посыпал наши головы пылью цвета ржавчины - это были отголоски бури, бушевавшей за пределами межгорной долины.
В мастерской горел яркий свет. Брат Яков не вышел ни на обед, ни на ужин. Подобно чернокнижникам Средневековья, творившим колдовство на мертвом теле, он уединился с трупом Жана Батиста за запертыми дверями. Я буду молиться, чтобы Господь его простил.
Я обошел стройплощадку по кругу. Дышалось тяжело, воздух был густым из-за пыли и запаха озона. Над крестом зажглись огни святого Эльма. Я понимал, что наша миссия висит на волоске. Осилим ли мы вшестером тот объем работы, который был рассчитан на девятерых?
Храм тонул в пыли, в штормовых сумерках он походил на руины давно исчезнувшей цивилизации. Если Господь окончательно отвернется от нас, то незавершенному строению суждено долгие годы одиноко стоять посреди Terra Innocentiae, постепенно разрушаясь и срастаясь со скалами.
Такой ход мысли окончательно поверг меня в бездну тоски. Я направился в единственное место, где моя душа могла обрести хоть какое-то умиротворение - в оранжерею. Остановившись за порогом, я ненадолго задумался, а затем сделал то, что мне не приходилось делать с момента прибытия на Марс: я запер двери на замок.
Моим растениям тоже было не по себе, я читал это в их запахе, в их скульптурной неподвижности. По стеклам с другой стороны шуршали струи песка и пыли, бесперечь сверкали молнии. По оранжерее метались сумасшедшие рваные тени, я включил лампы дневного света и фитопрожекторы, чтобы хоть как-то подавить эту вакханалию.
Койка в окружении покрытых бриллиантовой росой ветвей была более чем уместна. Но прежде чем повалиться на давно не стиранное одеяло, не снимая обуви, я помолился за братьев: за ушедших от нас на Небеса, но главное - за живых. Нам нужны были вся стойкость и все мужество, которые только мог дать нам Господь.
Помидорушки вторили моей молитве звонкими колокольчиковыми голосами.
…Мои сновидения были пыльными сумерками, населенными тревожными образами. Я метался во мраке, боясь наткнуться на тела мертвых братьев. Но еще больший страх вызывал тот, кто следил за мной из-за клубов пыльной тьмы, не раскрывая себя. Это он лишил монахов жизни. Похоже, сам Сатана пересек космос следом за "Святым Тибальдом", чтобы не позволить форпосту христианства закрепиться на землях Марса. Такой простой и логичный ответ на вопрос, в чем причина наших несчастий, привел меня в ужас. И когда посреди сна вдруг раздались грохот и дребезжание, я не смог сдержать крик… и пробудился с заходящимся сердцем.
Буря достигла своего пика. Ветви помидорушек покачивались в ощутимом токе воздуха: похоже, где-то треснуло стекло.
В дверь стучали, да так сильно, что содрогался каркас оранжереи. Я скатился с кушетки, оступился на дорожке и упал на одно колено, едва не зацепив рукой хрупкий ствол Анджея.
Открыв дверь, я обнаружил за ней Якова: он стоял, нахлобучив капюшон по самый подбородок. В опущенной руке сиял фонарь, на груди болтался респиратор.
- Проснись, Помидор! - бросил Яков, хотя очевидно было, что я и так не сплю. - Нужна твоя помощь!
- С радостью, брат, - отозвался я. - Что нужно делать?
- Бери лопату и кайло. Придется эксгумировать тела! - торопливо проговорил он. - Я нашел у Жана Батиста кое-что необычное, нужно проверить на этот счет остальных погибших. Начнем с Михаила.