Он разделял ее отвращение. С близкого расстояния эти существа меньше походили на людей, их волосяной покров начинался там, где полагалось бы находиться бровям. Черепа у них были такими низкими и плоскими, что кончики ушей торчали выше макушек. Но не это произвело на Макса самое сильное впечатление. Когда кентавр заговорил с Максом, тот впервые сумел хорошенько рассмотреть внутренность его рта. Эти зубы ни в коем случае не предназначались для пережевывания зерна или травы, они больше походили на клыки тигра – или акулы.
Он решил не говорить об этом Элли.
– Слушай, а это был не тот кентавр, который командовал стадом, когда нас поймали?
– Откуда я знаю? Они все одинаковые.
– Да совсем они не одинаковые, не больше чем одинаковы две лошади.
– Лошади все выглядят одинаково.
– Но… – Он смолк, ошарашенный городской точкой зрения, спорить с которой было бесполезно. – Я лично думаю – это тот самый.
– Не вижу, какое это имеет значение.
– Может и иметь. Я же пробую научиться их языку.
– Слышала я, как ты издавал эти жуткие звуки. И как это у тебя получается?
– Очень просто, просто запоминаешь, на что похож звук, а потом его воспроизводишь. – Макс закинул голову и издал жалкий визг.
– А это что такое?
– Собака застряла в заборе. Маленькая собачка по имени Абнер, которая у меня когда-то жила.
– Звучит трагично.
– Так оно и было, пока я его оттуда не вытащил. Элли, я так понимаю, что они дали нам корм и оставили на ночлег. – Он указал на миску и фрукты рядом с ней. – Так свиней кормят.
– Ну зачем уж так? Гостиничный номер. Номер, и горничная, и освещение. Пища и напитки. – Элли подобрала один из фруктов. Размером и формой он напоминал огурец. – Как ты думаешь, это можно есть?
– Не думаю, что тебе стоит это пробовать, Элли. Пожалуй, было бы разумно не есть и не пить ничего, пока нас не найдут и не спасут.
– Ну может быть, мы и сможем продержаться без пищи, но без воды-то не обойтись точно. Мы умрем через день-другой.
– Но может, нас найдут еще до наступления утра.
– Может, и так. – Она сняла кожуру с фрукта. – Пахнет хорошо. Похоже на банан.
Он тоже очистил плод и понюхал его.
– Скорее на папайю.
– Ну и что?
– Мм… слушай, я съем одну штуку. Если со мной все будет в порядке, через полчаса ты тоже попробуй.
– Да, капитан. – Она впилась зубами в свой фрукт.
– Осторожнее, семечки.
– Элли, ты малолетняя правонарушительница.
Она наморщила носик и разулыбалась.
– Ты заговорил комплиментами! Я стараюсь быть такой.
Макс тоже откусил кусочек. Неплохо – аромата поменьше, чем у папайи, но совсем неплохо. Через несколько минут он сказал:
– Может, оставить немного на завтрак?
– Ладно. И вообще, я уже объелась. – Элли наклонилась и попила из миски. Не говоря друг другу ни слова, они пришли к общему выводу, что после такой перенасыщенной еды придется рискнуть и с водой. – Ну вот, теперь как-то получше. По крайней мере, теперь можно умереть с удобствами. Макс? Как ты думаешь, можем мы рискнуть поспать? Я больше не могу.
– Думаю, ночью они больше сюда не заявятся. Ты спи, а я посижу.
– Нет, так несправедливо. Честно, ну какой смысл держать караул? Мы же все равно не сможем убежать.
– Ну… вот, возьми мой нож. Ты можешь спать, не выпуская его из рук.
– Ладно. – Она протянула руку над миской и взяла нож. – Спокойной ночи. Макс. Я буду считать овец.
– Спокойной ночи. – Он вытянулся, поерзал, вытащил из-под себя шишку и попытался расслабиться. Усталость и полный желудок сильно этому помогали, однако мысль о том, в какую историю они влипли, не давала покоя. И этот пузырь, висевший над ними. Может, именно он и стоял в карауле – но не для их пользы.
– Макс, ты спишь?
– Нет, Элли.
– Возьми меня за руку. Я боюсь.
– Мне не дотянуться.
– Дотянешься. Повернись в другую сторону.
Макс так и сделал, и оказалось, что он может, закинув руку через голову, дотянуться до ее руки.
– Спасибо, Макс. Еще раз спокойной ночи.
Он лежал на спине и смотрел между деревьями. Несмотря на свет, испускаемый светящимися тварями, были видны звезды и многочисленные метеоры, бороздившие небо. Чтобы перестать думать, он начал их считать. В какой-то момент они начали взрываться у него в голове. Тогда он заснул.
Разбудили их лучи солнца, прорвавшиеся сквозь листву деревьев. Макс поднял голову.
– Я вот тут размышляла, сколько ты еще будешь спать, – заявила Элдрет. – Посмотри, кто к нам пришел.
Он сел, морщась от боли при каждом движении, и повернулся. Мистер Чипс сидела на пояснице Элли и чистила один из похожих на папайю фруктов.
– Привет, Макси.
– Привет, Чипси. – Он заметил, что записка все еще висит на ней. – Плохая девочка.
Мистер Чипс повернулась за утешением к Элли. Из ее глаз покатились слезы.
– Нет-нет, – поправила Элли. – Хорошая девочка. Она мне обещала пойти искать Мэгги, как только позавтракает. Ты же обещала, Чипси?
– Пойти искать Мэгги, – подтвердила та.
– Не ругай ее, Макс, она не виновата. У себя дома паукообразные собаки не ведут ночного образа жизни. Она просто подождала, пока мы успокоимся, и тогда вернулась. Она не могла иначе. Я обнаружила ее спящей у себя на руке.
Чипси покончила с едой, затем от души попила из миски. Макс решил, что в этом нет ничего страшного, даже если учесть, кто еще мог пользоваться миской до них. Эту мысль он быстренько изгнал из головы.
– Искать Мэгги, – объявила Мистер Чипс.
– Да, лапочка. Возвращайся прямо на корабль как можно скорее и найди Мэгги. Поспеши.
– Найди Мэгги. Спеши быстро. Пока, Макс. – Чипси со всех ног пустилась в нужном направлении.
– Ты думаешь, она туда доберется? – спросил Макс.
– Думаю, доберется. В конце концов, ее предки находили дорогу в лесу в течение стольких поколений. Она знает, что это важно, мы с ней имели длинный разговор.
– Ты и вправду думаешь, что она так много понимает?
– Она понимает, что именно доставляет удовольствие мне, а этого достаточно. Макс, как ты думаешь, смогут они найти нас сегодня? Я не хочу проводить здесь еще одну ночь.
– А кто же хочет! Если Чипси может двигаться быстрее, чем мы.
– Конечно, конечно может.
– Тогда – возможно. Если не будут долго собираться.
– Я на это надеюсь. Готов к завтраку?
– А что, Чипси что-нибудь оставила?
– По три штуки на нос. Я свои съела. Вот.
– Ты же врешь! Ведь когда мы ложились спать, было только пять. – Элли смущенно отвела глаза и позволила ему поделить пополам третий плод. Потом он вдруг заметил происшедшее изменение. – Слушай, а что случилось с этими светляками-переростками?
– А, одна из этих жутких тварей пришла рано утром и унесла их. Я уже собиралась заорать, но он не подходил слишком близко, так что не пришлось тебя будить.
– Спасибо. А наш надзиратель, я вижу, нас не покидает. – Пузырь по-прежнему висел у верхушек деревьев.
– Да, вокруг тут все утро шпионы высовывались.
– Ты сумела рассмотреть их?
– Конечно нет. – Элли встала, потянулась и поморщилась. – Ну а теперь посмотрим, какие прекрасные неожиданности принесет этот ласковый летний денек. – Она состроила кислую физиономию. – Программа, которую я предпочла бы, состоит в том, чтобы сидеть здесь и не видеть никого, пока не появится Джордж Дайглер с дюжиной вооруженных мужчин. Я бы его расцеловала. Я бы расцеловала всех по очереди.
– И я тоже.
До полудня, и даже дольше, отклонений от программы, выбранной Элдрет, не было; ничего не происходило. Иногда, правда, они слышали трубные звуки и фырканье кентавров, но ни один не появился. Беседовали они о каких-то случайных вещах, устав как надеяться, так и бояться. Они дремали на солнышке, когда неожиданно поняли, что на поляну выходит кентавр.
Макс был совершенно уверен, что это вожак стада, и уж во всяком случае – тот, который кормил и поил их. Тварь не стала зря терять времени и с помощью толчков и пинков объяснила им, что они должны дать себя привязать, для того чтобы куда-то идти.
Они ни на секунду не были свободны от живых веревок. Макс подумывал о том, чтобы напасть на кентавра, прыгнув к нему на шею и перерезав глотку. Однако было крайне сомнительно, что удастся проделать это достаточно тихо; одно-единственное фырканье могло привести сюда все стадо. И кроме того, он не знал, как освободиться от пут, даже убив кентавра. Лучше уж подождать – особенно когда послали гонца за помощью.
Кентавр вел их – а иногда, когда они падали, тащил – по той же тропе, по которой шла вчера группа рабов. Становилось ясно, что они входят в большое поселение. Тропинка влилась в извилистую, хорошо ухоженную дорогу, по которой то в одну, то в другую сторону проходили кентавры и от которой ответвлялись многочисленные более маленькие дорожки. Не было видно ни строений, ни других внешних признаков цивилизации, однако чувствовался дух организованности, обычаев и стабильности. Маленькие кентавры бегали вокруг; когда они оказывались на пути, им что-то говорили и они убирались. По обеим сторонам дороги шла разнообразная деятельность, и гротескного вида человекообразные рабы встречались почти так же часто, как и кентавры; они что-то переносили, выполняли какие-то непонятные работы, одни – привязанные живыми веревками, другие – без привязи. Макс и Элли не могли рассмотреть все получше из-за слишком большой скорости, с которой им приходилось идти.
Один раз Макс заметил на своей стороне дороги одну любопытную вещь, которую ему хотелось бы рассмотреть получше. Он не стал говорить об этом Элли, и не только потому, что говорить на ходу было очень трудно, но и потому, что не хотел лишний раз ее беспокоить, – но, на его взгляд, это сильно напоминало мясной магазин на открытом воздухе. Подвешенные туши не принадлежали кентаврам.
В конце концов они остановились на очень большой поляне, на которой толпилось множество кентавров. "Хозяин" похлопал привязывавшие их веревки, те укоротились, в результате чего Макс и Элли оказались совсем рядом с ним. Тогда он занял место в очереди. Крупный, поседевший и, по-видимому, престарелый кентавр вершил суд на одной из сторон "площади". Он стоял со спокойным достоинством, а тем временем перед ним проходили отдельные кентавры и их группы. Макс наблюдал за происходящим с таким большим интересом, что почти позабыл о своих страхах. Каждое дело вызывало длительное обсуждение, затем главный кентавр произносил одно слово – и с делом было покончено. Те, чье дело разбиралось, спокойно отходили. Неизбежно напрашивался вывод, что здесь толковались законы либо обычаи и большой кентавр был арбитром.
На этой поляне не было видно пародий на человека, но под ногами шныряли странные твари, наподобие расплющенных свиней. Ноги у них были такие короткие, что напоминали скорее тракторные гусеницы. Состояли они по большей части изо рта, зубов и принюхивающегося носа, и что бы ни попалось им по дороге, если только это не было копыто кентавра, они пожирали. Наблюдая за ними, Макс понял, каким образом все вокруг, при таком количестве населения, поддерживается в полной чистоте: эти стервятники были живыми уборочными машинами.
Очередь шла, и их хозяин постепенно продвигался к ее голове. Последнее перед ними дело было связано с кентавром, здоровье которого было единственным в своем роде. Он был стар и тощ, шерсть его была тусклой, кости жалко выпирали сквозь шкуру. Один его глаз был слеп, покрыт белым бельмом, а другой воспален и сочился густым гноем.
Судья, мэр, главный вожак стада, или кто уж он там был, обсудил дело с двумя молодыми здоровыми кентаврами, сопровождавшими больного, почти как сестры милосердия. Затем главный кентавр сошел со своего почетного места и обошел больного, осматривая его со всех сторон. Затем он заговорил с ним.
Больной старик ответил тихо, единственным фыркающим словом. Главный кентавр заговорил снова и получил, как показалось Максу, тот же самый ответ. Вожак вернулся на свое прежнее место и испустил странный визжащий звук.
Со всех сторон стали стекаться плоские стервятники. Десятки их собрались вокруг больного и его сопроводителей, образовав собою сопящее, похрюкивающее кольцо. Вожак издал резкий трубный звук; один из сопроводителей залез в свою сумку и извлек наружу скрутившееся в клубок существо. Он погладил его, и существо развернулось. На взгляд Макса, вид у него был малоприятный, как у угря.
Сопроводитель протянул эту тварь по направлению к больному. Тот не сделал ни малейшего движения, чтобы помешать, только глядел своим единственным зрячим глазом. Голова змееобразной твари ткнулась в шею больного кентавра; тот дернулся, как от электрического удара, и упал.
Вожак фыркнул один раз, и стервятники стремительно бросились вперед, собрались вокруг трупа и совсем закрыли его собой. Когда они, продолжая сопеть, разошлись, не осталось даже костей.
– Спокойно, Элли! – тихо сказал Макс. – Держи себя в руках, малышка.
– Я ничего, – ответила она, еле шевеля губами.
Глава 19
Друг познается в беде
Впервые за все это время их спустили с привязи. "Хозяин" пощекотал поводки, и они упали с лодыжек Макса и Элли. Макс тихо сказал:
– Если ты хочешь попробовать – беги со всех сил. А я их займу чем-нибудь.
Элли покачала головой.
– Бесполезно. Они меня сцапают, не дав пробежать и пятидесяти футов. Кроме того, я не найду обратного пути.
Макс замолчал. Он понимал, что Элли права, но считал своей обязанностью сделать ей это предложение. Главный кентавр осмотрел их с тем же характерным выражением тихого удивления, переговариваясь при этом трубными звуками с "хозяином". Они оставались предметом обсуждения в течение некоторого времени; видимо, что-то требовало решения. Макс вытащил нож. У него не было никаких планов, только решимость, что ни один кентавр не подойдет к ним с этой электрошоковой тварью или чем-либо еще, являющим угрозу, не столкнувшись с сопротивлением.
Но все окончилось тихо. "Хозяин" захлестнул поводки у них на лодыжках и оттащил их прочь. Через пятнадцать минут они снова были привязаны на прежней поляне. После ухода кентавра Элли оглянулась вокруг и тяжело вздохнула.
– Каким бы жалким все это ни было… Макс, а ведь действительно очень отрадно снова оказаться здесь.
– Я тоже так думаю.
Монотонность последующих дней разнообразили только постепенно угасающая надежда и нарастающее отчаяние. К ним не относились плохо, они были просто домашними животными – их кормили, поили и почти совсем игнорировали. Раз в день им давали воду и уйму местной папайи. После первой ночи они были лишены роскоши "искусственного освещения", и пузырь не висел больше над их поляной. Но бежать было невозможно – разве что отгрызть себе ногу и уползти куда-нибудь.
Первые два-три дня Макс и Элли обсуждали возможность того, что им придут на помощь, со все возраставшей озабоченностью, потом, исчерпав эту тему, они оставили ее; такие разговоры лишь вгоняли их в еще большую тоску. Элли стала очень редко улыбаться и совсем оставила свои легкомысленные разговорчики; было похоже, что до нее, через всю ее броню, дошло наконец, что такое действительно может произойти с Элдрет Кобурн, единственной дочерью богатого и почти всесильного имперского наместника Кобурна: чтобы она стала рабом, имуществом, скотом у тварей, которых и самих-то только в зоопарке показывать.
Макс воспринимал ситуацию немного более философски. Он никогда не имел многого и потому особенно многого и не ожидал – не то чтобы ему все это нравилось. Свой самый большой страх он держал в тайне. Элли определяла их положение как "зверей в зоопарке", так как чаще всего к ним прибегали маленькие кентавры, фыркавшие и блеявшие, рассматривая их с любопытством, которого не проявляли старшие. Макс не спорил с таким определением, так как думал, что статус их гораздо печальнее, – он подозревал, что их откармливают, чтобы потом съесть.
Примерно через неделю после их пленения Элдрет отказалась от завтрака и промолчала все утро. Любые попытки Макса заговорить вызывали лишь односложные ответы. Не придумав ничего лучшего, в отчаянии он сказал:
– А спорим, я побью тебя в трехмерные, дав фору в два звездных корабля.
Это ее несколько завело.
– Ты и кто еще? – презрительно спросила она. – Не в одиночку же ты свершишь такой подвиг? И чем играть?
– Ну, можно играть в голове – ты же знаешь, вслепую.
Элли покачала головой.
– Так не пойдет. Ты ведь всегда говоришь, что у тебя память лучше, и мне будет не доказать, что ты жульничаешь.
– Мерзкая, вредная малолетняя девица.
Неожиданно она расплылась в улыбке.
– Вот так-то будет лучше. Последнее время ты со мной что-то слишком нежен и внимателен – это вгоняет в тоску. Макс, а мы можем сделать шахматы.
– Каким образом?
– А вот из этих штук. – Она подобрала одну из шишек, в изобилии валявшихся по всей поляне. – Большая будет флагманом. Мы можем подобрать их разных размеров, отламывать чешуйки и всякое такое.
Мысль заинтересовала их обоих. Миску с водой отодвинули в сторону, так что она не занимала более середины пространства, ограниченного предельной длиной поводков. Ничейную землю тщательно очистили от иголок и расчертили на клетки. Клетки по необходимости располагались в одной плоскости, нужно было собирать их в куб в уме, но для игроков с хорошим пространственным воображением это совсем не помеха, так часто делали, если играли на простом, не электронном комплекте – чтобы меньше мучиться, переставляя фигуры.
Камешки стали автоматическими кораблями, клочки ткани, привязанные к шишкам, помогали различать, где черные, а где белые и где какая фигура. К середине второй половины дня все было готово. А к тому времени как наступившая темнота вынудила их бросить это занятие, Макс с Элли все еще играли первую партию. Когда они ложились спать, Макс сказал:
– Пожалуй, я лучше сегодня не буду держать тебя за руку. Так можно в темноте посшибать все фигуры.
– Я не засну без этого – я буду бояться. Да и все равно эта горилла все перевернула на одной из досок, когда меняла воду.
– Это не страшно, я помню, как там все стояло.
– А в таком случае ты сможешь вспомнить и где стоят остальные. Дай руку.
Он пошарил в темноте и нащупал ее пальцы.
– Спокойной ночи, Макс. Спи крепко.
– Спокойной ночи, Элли.
С этого времени они играли от рассвета до заката. Их владелец пришел однажды во время игры, с час понаблюдал за ними и удалился, не профыркав ни слова. Однажды, когда Элли сумела свести партию вничью, Макс сказал:
– Знаешь, Элли, а ты жутко хорошо играешь в эту игру – для девушки.
– Преогромнейшее тебе спасибо.
– Да нет, я же серьезно. Я думаю, что женщины, вероятно, такие же разумные, как и мужчины, но только вот большинство из них никак этого не проявляет. Вероятно, это потому, что такого от них и не требуется. Если девушка хорошенькая, ей совсем и не обязательно думать. Конечно, если она не может полностью положиться на свою внешность, тогда – ну, возьмем вот для примера хоть тебя. Если ты…
– Ах так! Значит, мистер Джонс, я уродина?!