Папа набрал в легкие побольше воздуха и влез на воображаемую трибуну, которая у него всегда была наготове.
– Снова правительство лезет в мою жизнь! Я добропорядочный гражданин: я плачу по счетам и содержу свою семью. Мои ребята ничем не хуже других, и я устал от того, как к ним относится правительство. И я не позволю, чтобы их тыкали, кололи и исследовали, для того чтобы доставить удовольствие какому-то там бюрократу. Мы хотим только одного: чтобы нас оставили в покое и чтобы это самое правительство признало очевидный факт – мои ребята имеют не меньшее право дышать воздухом и занимать свое место под солнцем, чем кто-либо другой.
Отец не был невежественным человеком, просто во всем, что касалось нас с Пэтом, у него срабатывала автоматическая реакция, подобная рычанию собаки, которую часто пинают. Мистер Гикинг попытался было успокоить его, но не тут-то было. Если отец заводил свою пластинку, прервать его было невозможно.
– И передайте этому своему Департаменту контроля народонаселения, что я не собираюсь иметь ничего общего с их "генетическими исследованиями". Что они хотят выяснить? Вероятно, как предотвратить рождение близнецов. А что плохого в близнецах? Вот что было бы с Римом без Ромула и Рема? Ответьте мне! Мистер, да знаете ли вы, сколько…
– Пожалуйста, мистер Бартлетт, поймите, я не связан с правительством.
– Э? А что же вы сразу не сказали? Кто же вас тогда прислал?
– "Генетические исследования" – это агентство Фонда далеких перспектив.
Тут я почувствовал, что у Пэта неожиданно возник интерес к происходящему. Конечно, о Фонде далеких перспектив слышали все, но вышло так, что мы с Пэтом как раз только что сделали курсовую работу по некоммерческим корпорациям, причем использовали Фонд в качестве типичного примера.
Нас заинтересовали цели Фонда далеких перспектив. На его гербе были слова: "Хлеб, пущенный по воде", а на первой странице устава – "На благо наших потомков". Дальше в уставе было напущено море юридического тумана, который управляющие Фонда понимали как указание тратить деньги только на то, на что ни правительство, ни какие-нибудь другие корпорации своих средств расходовать не станут. Того, чтобы предложенный проект был интересен с научной точки зрения и благотворен с социальной, было недостаточно; он должен был быть настолько дорогостоящим, чтобы никто за него не взялся, а возможные его результаты должны были сказаться в столь отдаленном будущем, что это не могло оправдать его в глазах налогоплательщиков или акционеров. Чтобы управляющие ФДП дали проекту зеленый свет, вы должны были предложить нечто такое, что будет стоить миллиард или больше и, скорее всего, не даст ощутимых результатов в течение десяти поколений, если вообще когда-нибудь их даст… что-нибудь типа проекта управления погодой (этим они уже занимаются) или проблемы, куда девается ваш кулак, когда вы разжимаете руку.
Самое смешное – что хлеб, пущенный по воде, действительно возвращался сторицей; на самых нелепых проектах ФДП заработал прямо-таки непристойные суммы денег – я имею в виду "непристойные" для некоммерческой организации. Возьмем космические путешествия – пару сотен лет тому назад эта проблема казалась прямо-таки нарочно придуманной для ФДП: поскольку это было фантастически дорого и не предлагало никаких ожидаемых результатов, сопоставимых с инвестициями. Одно время некоторые правительства занимались этим, имея в виду военное применение, но байройтское соглашение 1980 года покончило даже с такими работами.
Именно тогда Фонд далеких перспектив вышел на сцену и начал радостно транжирить деньги. Как раз в это время корпорация, к своему ужасу, заработала несколько миллиардов на масс-конвертере Томпсона, намереваясь потратить не меньше столетия на фундаментальные исследования. Так как они не могли раздать дивиденды (ввиду отсутствия акционеров), им надо было каким-нибудь образом избавиться от всех этих денег; космические путешествия представлялись вполне подходящей дырой, куда их можно было запихнуть.
О том, что из этого вышло, знают даже дети: факел Ортеги сделал полеты в пределах Солнечной системы дешевыми, быстрыми и простыми: односторонне проницаемый энергетический экран сделал колонизацию осуществимой и прибыльной; ФДП просто не мог тратить деньги с такой скоростью, с какой они поступали.
В тот вечер я об этом не думал; просто так уж вышло, что мы с Пэтом знали про ФДП больше, чем многие старшеклассники… и, видимо, больше, чем знал наш отец, потому что он фыркнул и ответил:
– Как ты говоришь? "Фонд далеких перспектив"? Уж лучше бы ты был от правительства. Если бы таких бездельников облагали как следует налогами, правительству не приходилось бы драть со своих граждан подушную подать.
А вот это не было правдой, потому что тут не существовало "пропорциональной зависимости", как это называется в "Началах математической эмпирики". Мистер Маккифи задал нам оценить влияние – если такое вообще имеется – ФДП на кривую роста технологии. Так что либо я провалил курсовую работу, либо именно ФДП не дал этой кривой пойти на спад в начале XXI века – я хочу сказать, что "культурное наследие", запасы знаний и богатств, не дающие нам превратиться в дикарей, – все это сильно выросло из-за того, что такие некоммерческие исследовательские организации были освобождены от налогов. И я не высосал эту информацию из пальца – есть цифры, подтверждающие это. Что произошло бы, если бы старейшины племени заставили Уга охотиться с остальными, вместо того чтобы ему оставаться дома и выстругивать первое колесо, когда идея вспыхнула у него голове?
Мистер Гикинг ответил:
– Мистер Бартлетт, я не могу обсуждать подобные вопросы. Я всего лишь служащий.
– И вот я-то как раз и плачу вам жалованье. Помимо своего желания и не напрямую, но плачу.
Мне хотелось ввязаться в спор, однако я чувствовал, что Пэт что-то задумал. Впрочем, это не имело значения; мистер Гикинг пожал плечами и сказал:
– Ну, если так, то мне остается сказать вам спасибо. Но пришел я сюда только затем, чтобы попросить ваших близнецов пройти несколько тестов и ответить на несколько вопросов. Тесты безвредны, а все результаты будут сохранены в тайне.
– А что вы пытаетесь выяснить?
Думаю, что мистер Гикинг не покривил душой, когда ответил:
– Этого я не знаю. Я всего лишь выездной агент, я не руковожу этим проектом.
Вот тут-то и вступил Пэт:
– Не понимаю, папа, почему бы их не пройти? Мистер Гикинг, тесты у вас в портфеле?
– Патрик…
– Папа, ничего страшного тут нет. Так какие там тесты, мистер Гикинг?
– Ну, это делается не совсем так. Проект открыл местный офис в здании компании "Транс-Луна". Тестирование занимает примерно полдня.
– Так, это значит ехать в центр города и полдня там… а сколько вы платите?
– Что? Мы просим испытуемых пожертвовать своим временем в интересах науки.
Пэт покачал головой.
– Тогда извините, мистер Гикинг, сейчас у нас экзаменационная неделя… к тому же нам с братом приходится подрабатывать в школе.
Я молчал. Экзамены у нас уже окончились, остался только "Анализ истории", краткий курс без математики, только немного статистики и псевдопространственного счисления, а школьная химическая лаборатория, в которой мы подрабатывали, на время экзаменов была закрыта. Я уверен, отец не знал всего этого, иначе он мгновенно вмешался бы. Он всегда готов по малейшему поводу напялить римскую судейскую тогу.
Пэт встал, и я вслед за ним. Мистер Гикинг продолжал сидеть.
– Но можно и договориться, – ровным голосом произнес он.
Пэт запросил у него столько же, сколько мы зарабатывали мытьем посуды в лаборатории за месяц, – и это за один вечер работы, а затем поднял ставку, когда выяснилось, что нам придется проходить тесты вместе (будто мы поступили бы как-нибудь по-другому!). Мистер Гикинг заплатил не моргнув глазом, наличными, вперед.
Глава 2
Натуральный логарифм двух
Никогда в жизни не видел такой уймы близнецов, какая толпилась в ожидании на сороковом этаже здания компании "Транс-Луна" в следующую пятницу. Я не люблю находиться среди близнецов, начинает казаться, что двоится в глазах. И не надо говорить мне, что я непоследователен: я никогда не видел близнецов, частью которых являюсь сам, – я видел только Пэта.
У Пэта были сходные ощущения; мы никогда не дружили с другими близнецами. Он оглянулся и присвистнул.
– Том, ты когда-нибудь в жизни видел такую уйму запасных деталей?
– Никогда.
– Будь моя воля, я бы перестрелял половину.
Он говорил тихо, чтобы никого не обидеть; мы с Пэтом переговаривались шепотом, как заключенные в тюрьмах. Посторонним было не разобрать ничего, хотя мы понимали друг друга без малейшего труда.
– Тоскливо все это, правда?
Тут он тихо присвистнул, и я посмотрел туда, куда смотрел он. Само собой, это были близнецы, но тот случай, когда один – хорошо, а два – лучше; рыжие сестрички, помладше нас, но не совсем уж маленькие – пожалуй, лет шестнадцати – и хорошенькие, как персидские котята.
На нас эти сестрицы подействовали, как свет на мотыльков. Пэт прошептал:
– Том, мы просто обязаны уделить им немного времени, – и направился прямо к ним. Я – следом. Одеты они были в нечто псевдошотландское, рядом с зеленой тканью их шевелюры пылали, как костры, и, на наш взгляд, они были прелестны, как свежевыпавший снег.
И холодом от них веяло точно так же. Пэт оттараторил только половину своей вступительной речи и заткнулся; они смотрели сквозь него, не видя. Я покраснел, и одно только спасло нас от крайней неловкости – залаял громкоговоритель:
– Пожалуйста, внимание! Вас просят пройти к дверям, отмеченным первой буквой вашей фамилии.
Ну мы и пошли к двери "А-Д", а рыжие сестрицы отправились на другой конец алфавита, так нас и не увидев. Когда мы заняли очередь, Пэт пробормотал:
– У меня что, подбородок яичницей перемазан? Или они дали обет остаться старыми девами?
– Вероятно, и то и другое, – ответил я. – И вообще, я предпочитаю блондинок. – Это было правдой, так как Моди была блондинкой. Мы с Пэтом уже около года встречались с Моди Корик. Вы можете назвать это постоянством, хотя, что касается меня, эти свидания обычно сводились к тому, что я торчал где-нибудь с подружкой Моди – Хеддой Стэйли, которая не могла придумать для поддержания оживленной беседы ничего остроумнее, чем вопрос, не кажется ли мне, что Моди – самая хорошенькая девочка, какую только можно себе представить. В силу того что, с одной стороны, это было правдой, а с другой – ответить на это было невозможно, наши беседы не отличались оживленностью.
– Если подумать, то и я, – согласился Пэт, не уточняя, каких блондинок. Моди была единственным предметом, по поводу которого мы были скрытны друг с другом. – Но вообще-то, у меня широкие взгляды. – Он пожал плечами и бодро добавил: – В любом случае это не единственный вариант.
Это уж точно, так как из сотен находившихся там близнецов примерно треть была достаточно близка к нам по возрасту, чтобы не находиться вне рассмотрения, и из них половина, насколько я мог оценить, не подсчитывая, принадлежала к тому полу, который превращает обычное сборище в светский раут. Но в то же время до этих рыжих недотягивал никто, так что я начал оглядывать толпу в целом.
Самая старая пара, которую я увидел, была возрастом чуть за тридцать, потом я увидел девочек лет двенадцати – за ними следовала их мамочка, но большинству было что-то около двадцати. И только я подумал, что "Генетические исследования" подбирали испытуемых по возрастным группам, как оказалось, что подошла наша очередь, и клерк спрашивает:
– Ваши фамилии, пожалуйста?
На протяжении следующих двух часов мы ходили от одного сборщика данных к другому. У нас брали отпечатки пальцев, анализ крови, мы отвечали "да" и "нет" на сотни дурацких вопросов, на которые простым "да" или "нет" не отделаешься. Медицинское обследование было очень тщательным и включало в себя обычную старательно спланированную подлянку, когда полностью раздетую жертву заставляют стоять босиком на холодном полу в помещении, температура воздуха в котором градусов на пять ниже, чем надо, одновременно дергая страдальца по-всякому и задавая ему грубые интимные вопросы.
Все это мне невыносимо надоело, и я даже не засмеялся, когда Пэт прошептал, что нам следовало бы содрать одежду с врача, ткнуть его в брюхо и заставить сестричку записать, как это ему понравилось. Утешало меня только то, что Пэт заставил их раскошелиться за все эти забавы. Потом нам разрешили одеться и проводили в комнату, где за письменным столом сидела довольно красивая женщина. Перед ней на столе стоял негатоскоп, на нем она изучала два наложенных друг на друга персональных профиля. Они почти совпадали, и я попытался подкрасться и тайком подсмотреть, чем они различаются. Только я не знал, какой из них – мой, а какой – Пэта, да и вообще я не специалист в математической психологии.
Женщина улыбнулась нам и сказала:
– Садитесь, мальчики. Меня зовут доктор Арно. – Она взяла со стола профили и пачку перфокарт. – Идеальные зеркальные близнецы, вплоть до декстрокардии. Случай интересный.
Пэт попытался заглянуть в бумаги:
– Доктор, а какой у нас на этот раз ай-кью?
– Не важно. – Она положила бумаги на стол и прикрыла их, а затем взяла в руки колоду карт. – Вы когда-нибудь имели дело с такими?
Конечно же имели, ведь это были классические райновские карты – зигзаги, звезды и все такое прочее. В каждом кабинете психологии есть такой комплект, а высокий результат почти всегда означает только то, что какой-нибудь умник сообразил, как надуть преподавателя. По правде говоря, Пэт тоже придумал совсем простой способ обмана, после чего наш учитель устало, без всякой злости разделил нас и заставил проходить испытание только с другими ребятами, после чего наши результаты упали до уровня среднестатистических. Так что я к этому времени был уже вполне убежден, что мы с Пэтом никакие не экстрасенсы, и райновские карты воспринял как еще один скучный тест.
Однако я почувствовал, как Пэт насторожился.
– Слушай внимательно, малыш, – прошептал он, – мы устроим им цирк.
Доктор Арно, естественно, ничего не услышала. Я был не уверен, что надо так делать, но в то же время знал, что, если он исхитрится сигналить мне, я не удержусь от подделки результатов. Однако беспокойство мое было напрасным; доктор Арно куда-то увела Пэта и вернулась без него. При помощи микрофона она была связана с другой комнатой, где сидел Пэт, однако шептать по этой линии не было ни малейшего шанса; она работала только тогда, когда ее включала доктор Арно.
Она начала эксперимент сразу же.
– Мэйбл, первая серия через двадцать секунд, – сказала она в микрофон и выключила его, а затем повернулась ко мне. – Я буду класть перед вами карты, а вы будете смотреть на них, – сказала доктор Арно, – стараться и напрягаться не надо. Просто смотрите на них и все.
Ну, я и смотрел. Продолжалось все это с некоторыми вариациями примерно с час. Иногда от меня требовалось, чтобы я принимал, иногда – чтобы передавал. Что там получалось, я не знал, так как результатов нам не сообщали.
В конце концов доктор Арно посмотрела на свои записи и сказала:
– Том, я хотела бы сделать вам небольшой укол. Он не принесет вам вреда, а к тому времени, как вы пойдете домой, его действие окончится. Хорошо?
– А какой это укол? – спросил я с некоторым недоверием.
– Да не беспокойтесь, он совершенно безвредный. Я просто не хочу говорить вам, что это такое, потому что вы можете подсознательно изобразить ожидаемую реакцию.
– Ну… а что говорит мой брат? Ему вы тоже сделаете укол?
– Это не имеет значения, я вас спрашиваю.
Я все еще колебался. Папа не одобрял уколы и все такое, разве только в этом была крайняя необходимость; как-то он устроил большой скандал из-за того, что нам сделали прививки от энцефалита.
– Вы доктор медицины? – спросил я.
– Нет, я доктор наук. А что?
– Тогда откуда вы знаете, что он безвредный?
Она закусила губу, а потом ответила:
– Если хотите, я пошлю за доктором медицины.
– Да нет, я думаю, это не обязательно.
Тут я вспомнил, как отец рассказывал что-то такое про вакцину сонной болезни, и добавил:
– А Фонд далеких перспектив дает нам страховку от возможных последствий?
– Что? Думаю, да. Уверена, что дает. – Она взглянула на меня и добавила: – Том, а как вышло, что мальчик вашего возраста стал таким подозрительным?
– А почему вы спрашиваете об этом меня? Это же вы психолог, мэм. И вообще, – добавил я, – если бы вам столько раз подкладывали кнопки на стул, вы бы тоже стали подозрительной.
– Мм… ну ладно. Я столько лет училась, а все еще не могу понять, что делается с молодым поколением. Так вы дадите сделать себе укол?
– Ну, пожалуй, дам – раз уж ФДП обеспечивает страховку. Вы только напишите, что именно вы мне вводите, и распишитесь.
На ее щеках вспыхнули красные пятна. Однако она взяла лист бумаги, что-то на нем написала, сложила, вложила в конверт и заклеила.
– Положите это себе в карман, – отрывисто сказала она. – И не заглядывайте туда, пока эксперимент не закончится. А теперь закатайте левый рукав.
Сделав мне укол, она сладким голосом сказала:
– Это будет немного болезненно… я надеюсь.
Так оно и было.
Затем доктор Арно выключила весь свет в помещении, оставив только негатоскоп.
– Вам удобно?
– Вполне.
– Прошу прощения, если я вас как-то задела. Я хочу, чтобы вы расслабились и успокоились. – Она подошла и сделала что-то с креслом, на котором я сидел. Оно плавно откинулось, и теперь я почти лежал в гамаке. – Расслабьтесь и не сопротивляйтесь тому, что вы чувствуете. Если вас начнет клонить в сон, то так и должно быть. – Она села на место, и теперь мне было видно только ее лицо, освещенное экраном. Я подумал, что она ужасно красивая, хотя и слишком стара, чтобы это имело какое-то значение. Ей было лет тридцать, а то и больше. И вообще, она была классная. Она несколько минут говорила еще что-то своим ласковым голосом, но что она там говорила, я толком не помню.
Наверное, я уснул, потому что потом вдруг оказалось, что вокруг темно, как в яме, и Пэт был где-то совсем рядом со мной, хотя я не заметил ни как потух свет, ни как открылась дверь. Я хотел уже с ним заговорить, когда услыхал его шепот:
Том, ты когда-нибудь видел такую идиотскую чушь?
– Смахивает на то, как нас посвящали в каннибалы Конго, – прошептал я в ответ.
Да тише ты, они услышат…
– Это ты сам громко говоришь. Да и вообще, кому какое дело? Давай покажем им, что такое боевой клич каннибалов, чтобы у них от страха волосы дыбом встали.
Потом, потом. Сейчас моя подружка Мэйбл желает, чтобы я зачитал тебе ряд чисел. Пусть они пока позабавятся. В конце концов, они за это заплатили.
– Ладно, давай.
Ноль запятая шесть девять три один.
– Это натуральный логарифм двойки.
А чего бы ты хотел? Номер телефона Мэйбл? Заткнись и слушай. А потом повторяй. Три запятая один четыре один пять девять…