Так продолжалось какое-то время. Некоторые из чисел были знакомыми, вроде первых двух, остальные могли быть случайными; может, среди них был даже и номер телефона Мэйбл – откуда мне знать? Скоро мне стало скучно, и я начал подумывать о том, чтобы заорать боевой клич в одиночку, когда доктор Арно тихо сказала:
– Конец теста. Пожалуйста, оба полежите спокойно несколько минут и расслабьтесь. Мэйбл, встретимся в кабинете обработки данных. – Я слышал, как она вышла, так что бросил мысль о боевом кличе и расслабился. Я несколько одурел от повторения всех этих цифр в полной темноте, и вообще, как говаривал дядя Стив, если появилась возможность отдохнуть, не теряй ее. Другого шанса в ближайшее время может и не быть.
Потом я услыхал, как дверь снова открылась, и вдруг зажмурился от яркого света. Доктор Арно сказала:
– На сегодня все, Том… и большое вам спасибо. Мы хотели бы встретиться с вами и с вашим братом завтра в то же время.
Я еще немного поморгал и огляделся.
– А где Пэт? Что он говорит?
– Вы встретитесь с ним в приемной. Он сказал, что вы оба можете прийти завтра. Вы ведь сможете?
– Ну, наверное, да, если он согласен. – Мне было несколько совестно за тот трюк, который мы провернули, поэтому я добавил: – Доктор Арно, извините, что я вас достал с тем уколом.
Она похлопала меня по плечу и улыбнулась.
– Ничего. Вы правы, что ведете себя осторожно, и вы оказались хорошим подопытным. Посмотрели бы вы на тех дикарей, которые иногда нам попадаются. Увидимся завтра.
Пэт ждал меня в той самой большой комнате, где мы видели рыжих. Он пошел за мной, и мы отправились к опускной шахте.
– Я поднял плату за завтрашний день, – произнес он с самодовольным видом.
– Поднял? Пэт, а стоит ли нам это делать? То есть я хочу сказать, что шутки шутками, но если они когда-нибудь просекут, что мы жульничаем, то мало не покажется. Могут даже заставить нас вернуть то, что уже заплатили.
– А как это они нас заставят? Нам заплатили за то, что мы явились сюда и прошли тест. Именно это мы и сделали. Это уж их дело – организовать тесты так, чтобы результаты были надежными. Если бы я их организовывал, я бы сумел.
– Пэт, ты врун и мошенник.
Я вспомнил доктора Арно… Такая приятная женщина.
– Пожалуй, я завтра останусь дома.
Сказал я это в тот момент, когда Пэт нырнул в шахту. Весь путь вниз он был футов на десять ниже меня, и у него было сорок этажей на обдумывание ответа. Когда я приземлился рядом с ним, он ответил мне, сменив тему:
– Они делали тебе инъекцию?
– Да.
– Ты догадался заставить их дать подписку об ответственности или постеснялся?
– Ну, вроде того. – Я пощупал конверт, лежащий в моем кармане; я уже успел забыть о нем. – Я заставил доктора Арно написать, что она нам вводила.
Пэт протянул руку к конверту.
– Мои извинения, маэстро. С помощью моих мозгов и твоих мы уделаем их как захотим. – Он начал вскрывать конверт. – Спорю, это был неопентотал – или что-нибудь из барбитуратов.
Я выхватил у него конверт.
– Это мой.
– Ну и открывай его сам, – ответил он, – и не задерживай уличное движение. Очень хочется поглядеть, каким снотворным они нас напичкали.
Мы вышли из здания на пешеходный уровень, в совете Пэта определенно был смысл. Прежде чем вскрыть конверт, я пересек все полосы до скоростной западной полосы и встал за ветровым козырьком. Только я развернул лист, как Пэт начал читать вслух через мое плечо:
– "Фонд далеких перспектив…" и все такое прочее. "Для инъекций, введенных субъектам 7L435 и 7L436, Т. П. Бартлетту и П. Г. Бартлетту (идентичные близнецы), использовалась дистиллированная вода, доведенная до нормального уровня солености дозой в одну десятую куб. см каждому". Подпись "Дорис Арно, доктор наук, от имени Фонда". Том, нас надули!
Я уставился на бумагу, пытаясь как-то соотнести то, что со мной творилось, с тем, что было на ней написано. Пэт добавил с надеждой в голосе:
– А может быть, это и есть надувательство? А на самом деле нам ввели что-то другое, только они не хотят этого признавать?
– Нет, – медленно сказал я. Я был совершенно уверен, что доктор Арно не стала бы писать слово "вода", а в действительности вводить нам какое-нибудь снотворное – не такой она человек. – Пэт, они нас не усыпляли, они нас загипнотизировали.
Он покачал головой.
– Этого не может быть. Допустим, что я поддаюсь гипнозу, но ведь ты не поддаешься. Нечего там гипнотизировать. И меня, дорогой ты мой, тоже никто не гипнотизировал. Никаких крутящихся огоньков, никаких движений руками – да моя красотка Мэйбл даже в глаза-то мне не глядела. Она просто сделала мне укол, велела успокоиться и ждать, пока он подействует.
– Ты, Пэт, совсем как маленький. Крутящиеся лампочки и все такие штуки – это для дураков. И какая разница, как это называть, гипнозом или рекламой. Они поставили нам укол, внушили, что мы почувствуем сонливость, – вот мы и уснули.
– Это я, значит, чувствовал сонливость? И вообще Мэйбл делала совсем не так. Она сказала, чтобы я не засыпал, а уж если засну – проснулся, когда она меня позовет. Потом, когда они принесли тебя, она…
– Подожди секунду. Ты хотел сказать, когда они перенесли тебя в ту комнату, в которой был я…
– Да нет, ничего подобного я не хотел сказать. После того как они принесли тебя, Мэйбл дала мне этот самый список чисел, я продиктовал его тебе и…
– Да подожди ты, – сказал я. – Пэт, ты все путаешь. Каким образом ты мог читать эти числа, находясь в полной темноте? Наверное, это она их тебе прочитала. Я хочу сказать… – Тут я остановился, потому что у меня самого все как-то не сходилось. Вообще-то, она могла диктовать их ему из другой комнаты. – На тебе были наушники?
– А какое это имеет значение? И вообще, там не было полной темноты, во всяком случае после того, как внесли тебя. Она держала список на таком пюпитре, у которого была своя собственная лампочка, света было достаточно, чтобы я мог видеть цифры и ее руки.
– Пэт, перестань повторять эту чепуху. Загипнотизированный или нет, я не отключался настолько, чтобы совсем не замечать, что происходит. Меня никуда не перемещали; вероятно, они сумели перевезти тебя, совсем не потревожив. И в комнате, где мы сидели, было абсолютно темно, ни проблеска.
Пэт ответил не сразу, что было совсем на него не похоже. В конце концов он сказал:
– Том, ты уверен?
– Конечно уверен.
Он вздохнул.
– Ненавижу говорить такое, потому что знаю, что ты мне ответишь. Что ты сделаешь, если ни одна из твоих теорий не сходится с фактами?
– Что? Это что, викторина? Ты отбрасываешь их и пытаешься создать новую. Основы методологии, вводный курс.
– Ладно, тогда прикинь, как тебе вот эта теория, только постарайся не мыслить шаблонно. Том, мальчик мой, держись крепче, – мы действительно читаем мысли.
Я примерил ее и так и сяк – результат меня не вдохновил.
– Пэт, то, что ты не можешь ничего объяснить, еще не повод уподобляться толстой старухе, которая ходит к гадалкам. Признаю, нас обдурили – то ли с помощью гипноза, то ли снотворного. Но мы не можем читать мысли друг друга, иначе давно бы это заметили.
– Совсем не обязательно. В твоей голове никогда не было особого изобилия мыслей, так что там было замечать?
– Ну это надо еще разобраться…
– Чему равен натуральный логарифм двойки?
– Ноль запятая шесть девять три один, как ты сказал, хотя я почти не пользуюсь четырехзначными таблицами. А в чем, собственно, дело?
– Логарифм четырехзначный потому, что она мне его таким дала. Ты помнишь, что она сказала перед тем, как я продиктовал тебе это число?
– Чего? Кто?
– Мэйбл. Доктор Мэйбл Лихтенштейн. Что она сказала?
– Никто ничего не говорил.
– Том, старческий ты мой симбионт, она сказала мне, что я должен делать, в частности диктовать тебе числа. Сказала она мне это чистым, пронзительным сопрано. Ты ее слышал?
– Нет.
– В таком случае, тебя не было в этой комнате. Тебя не было нигде в пределах слышимости, несмотря даже на то, что я готов был поклясться на Библии, что они пристроили тебя рядом со мной. Я точно знал, что ты рядом. Но в действительности тебя не было. Значит, это телепатия.
Это меня смутило. Я не чувствовал себя телепатом. Зато я чувствовал голод.
– Согласен и с тем и с другим, – поддержал меня Пэт, – так что давай сойдем у Беркли и перехватим по бутерброду.
Он сошел с дорожки, и я последовал за ним, чувствуя себя уже не таким голодным и еще более смущенным. Пэт ответил мне на то, чего я не говорил вслух.
Глава 3
Проект "Лебенсраум"
Меня просили не торопиться и рассказать обо всем, но это невозможно. Несколько дней у меня не было ни минуты, чтобы продолжить эти записи, и, кроме того, если бы мне даже не нужно было работать, все равно "рассказать обо всем" я бы не смог, потому что нужно больше одного дня, чтобы записать то, что происходит за день. И чем больше стараешься, тем сильнее отстаешь. Так что я и стараться не буду, а просто пройдусь по самым заметным эпизодам.
Вообще, суть проекта "Лебенсраум" знакома каждому.
В тот первый день мы ничего не стали рассказывать маме с папой. Нельзя подвергать родителей такому сильному испытанию, они обязательно станут волноваться и начнут навязывать свою волю. Мы просто сказали им, что тесты продолжатся и завтра, а также что результатов нам не сообщили.
Казалось, доктор Арно ничуть не удивилась, когда мы ей сказали, что все знаем, и даже тогда, когда я выпалил, что мы думали, что жульничаем, но, видимо, все было наоборот. Она только кивнула и сказала, что так было надо – создать у нас впечатление, что все как обычно, хотя при этом все, и они и мы, немного хитрили.
– У меня было преимущество, я опиралась на ваши персональные профили, – добавила она, – к истине в психологии иногда приходится идти кружным путем.
– А сегодня мы попробуем более прямой путь, – продолжала доктор Арно. – Мы посадим вас спиной к спине, но настолько близко, чтобы вы беспрепятственно могли друг друга слышать. Однако я буду использовать звукопоглощающий экран, чтобы время от времени частично или полностью разделять вас, не предупреждая об этом.
На этот раз все было гораздо труднее. Конечно, мы старались изо всех сил, и, конечно же, у нас не получалось. Но доктор Арно была само терпение, и доктор Лихтенштейн – Пэтова "доктор Мэйбл" – тоже. Она хотела, чтобы ее называли "доктор Мэйбл", и была она низенькой толстушкой, помоложе доктора Арно и хорошенькой, насколько это возможно для девушки, пухлой, как диванная подушка. Это уже позднее мы узнали, что она руководитель исследовательской группы и мировая знаменитость. "Смешливая толстенькая девочка" – это была такая роль, чтобы обычные – вроде нас с Пэтом – люди чувствовали себя раскованнее.
Думаю, это еще одно свидетельство того, что стоит игнорировать внешний вид и читать то, что напечатано мелким шрифтом.
Итак, Мэйбл хихикала, а доктор Арно хранила серьезный вид так, что мы не могли понять, читаем мы мысли или нет. Я слышал шепот Пэта – они сказали нам, чтобы мы продолжали перешептываться, – а он слышал мой; иногда шепот стихал. Я был уверен, что у нас ничего не получается – я имею в виду телепатию, – ведь все происходило точно так же, как в школе, когда мы с Пэтом потихоньку перешептывались, чтобы нас никто не слышал.
В конце концов Мэйбл опять смущенно хихикнула и сказала:
– Думаю, на сегодня хватит. Не правда ли, доктор?
Доктор Арно согласилась, после чего мы с Пэтом сели и посмотрели друг на друга. Я сказал:
– Пожалуй, вчера это получилось как-то случайно. Вероятно, мы вас разочаровали.
У доктора Мэйбл был вид удивленного котенка.
Доктор Арно очень серьезно ответила:
– Не знаю, чего вы ожидали, Том, но в течение последнего часа, пока шел тест, вы с вашим братом были полностью изолированы друг от друга.
– Но я же слышал его!
– Конечно же слышали. Но не ушами. Мы записывали все, что говорилось по каждую сторону от звуконепроницаемого барьера. Пожалуй, нам стоит прокрутить часть этой записи.
Доктор Мэйбл опять хихикнула.
– Хорошая мысль, – сказала она.
Так они и сделали. Запись началась с наших четырех голосов, когда они объясняли, что от нас требуется, затем шептали только мы с Пэтом, читая друг другу куски из "Комедии ошибок". Видимо, они использовали направленные на нас параболические микрофоны, так как шепот наш звучал, словно ураган.
Шепот Пэта понемногу стих. Но мой продолжал звучать… один в гробовой тишине.
Мы подписали с Фондом контракт на исследования, и папа, немного поспорив, заверил его своей подписью. Он считал, что все это чтение мыслей – чушь собачья, и мы с ним на эту тему не спорили. Главным доводом было то, что с деньгами у нас было так же плохо, как и всегда, а здесь нам платили лучше, чем на любой другой летней работе, какую мы могли получить; платили вполне прилично, чтобы мы смогли потом поступить в колледж, если даже нам не дадут стипендии.
А прежде чем лето кончилось, они объяснили нам, что связывает "Генетические исследования" и проект "Лебенсраум". Это уже была лошадка другой масти – совершенно темная, с точки зрения наших родителей.
Уже задолго до этого мы с Пэтом могли общаться при помощи телепатии так же свободно, как говорить, и так же разборчиво, безо всякой подготовки и на любом расстоянии. Видимо, мы занимались этим уже многие годы, сами того не зная. Доктор Арно как-то записала, нас о том не предупреждая, одно из наших перешептываний (мы в этот момент не занимались телепатией, а просто беседовали частным образом) и наглядно продемонстрировала нам, что мы сами не можем разобрать свой собственный шепот, если говорим достаточно тихо, чтобы нас не слышали другие люди.
Она объяснила нам теоретическую возможность того, что каждый является потенциальным телепатом, но продемонстрировать это оказалось крайне трудно, за исключением идентичных близнецов – да и то в десяти процентах случаев.
– Мы не знаем, почему так получается: но давайте предположим нечто аналогичное настройке радиоприемника на нужную станцию.
– Волны мозга? – спросил я.
– Не надо заводить аналогию слишком далеко. Это не могут быть те волны мозга, которые мы записываем на энцефалографе, иначе мы давным-давно продавали бы телепатическое оборудование. И мозг человека не является радиостанцией. Но чем бы это ни было, у двух людей, развившихся из одной яйцеклетки, шансов быть взаимно "настроенным" несравненно больше, чем у остальных. Я не могу читать ваши мысли, а вы – мои, и, возможно, такого никогда не будет. Во всей истории психологии известно всего несколько случаев, когда человек был способен "настраиваться" на кого угодно по своему желанию, да и большинство из них плохо документированы.
Пэт ухмыльнулся и подмигнул доктору Мэйбл:
– Так что мы с ним – пара уродов.
Она посмотрела на нас широко раскрытыми глазами и хотела было ответить, но доктор Арно ее опередила:
– Совсем нет, Пэт. Для вас это вполне нормально. Но у нас в проекте есть команды, не являющиеся идентичными близнецами. Некоторые из них – супруги, некоторые – братья и сестры; есть даже пары, образовавшиеся в результате наших исследований. Вот они и вправду являются – в каком-то смысле – "уродами".
Если бы нам удалось понять, каким образом это получается у них, мы смогли бы, возможно, создать условия для того, чтобы это мог делать кто угодно.
Доктор Мэйбл поежилась.
– Какая ужасная идея! У нас и так осталось слишком мало от личной жизни.
Все это я пересказал Моди (Пэт перебивал меня и поправлял), так как журналисты уже раскопали, какие дела творятся в "Генетических исследованиях", и, само собой, мы – "читающие мысли" – получили уйму дурацкого паблисити, и, само собой, под влиянием глупого подзуживания со стороны Хедды Стейли Моди начала задумываться: и вправду, может ли девушка быть уверена в приватности своих мыслей? Может, конечно же может, я и с ордером на обыск не смог бы залезть к ней в голову, равно так же и Пэт. Моди поверила бы нам, не зуди ей Хедда все время на эту тему. В какой-то момент она почти сумела рассорить нас с Моди, но вместо этого мы прогнали в шею ее саму и стали устраивать свидания втроем до того времени, пока Пэта не услали.
Но это произошло уже к концу лета, после того как нам рассказали о проекте "Лебенсраум".
Примерно за неделю до того, как окончился срок нашего контракта, нас, близнецов, собрали вместе, чтобы побеседовать с нами. В тот первый день нас были сотни, на второй – десятки, а к концу лета – едва ли достаточно, чтобы заполнить большой конференц-зал. Рыжие были среди продержавшихся, однако мы с Пэтом не сели рядом с ними, хотя место там было; от них по-прежнему несло холодом, как от сосулек, и они были эгоцентричны, как устрицы. Остальная компания к этому времени давно перезнакомилась.
Некий мистер Говард был представлен нам как представитель Фонда. Он развел обычную пустую болтовню про то, как он счастлив со всеми нами познакомиться, какая это для него честь и все такое. Пэт сказал мне:
Том, береги кошелек, этот тип пытается нам что-то всучить.
Теперь, зная точно, что мы делаем и как, Пэт и я переговаривались в присутствии посторонних даже чаще, чем раньше. Мы уже больше не шептали, ведь нам доказали, что шепот этот мы не слышим. Но мы все же проговаривали слова про себя, так как это помогало быть понятым. В самом начале лета мы попытались обойтись без слов и читать мысли напрямую, однако из этого ничего не вышло. Конечно же, я мог подключиться к Пэту, но идиотское, нечленораздельное бормотание, звучавшее в его голове вместо мыслей, только смущало и раздражало. Наверное, также бессмысленно было бы вдруг оказаться в чужом сне. Так что я выучился не слушать, если только Пэт не "разговаривал" со мной, и он делал то же самое. "Разговаривая", мы пользовались словами и предложениями, так же как и все остальные. В этом не было ничего от той фантастической популярной чуши о способности схватывать на лету мысли другого человека; мы просто "разговаривали".
Меня только все время тревожил вопрос, почему телепатический "голос" Пэта звучал как настоящий. Пока я не знал, что именно мы делаем, меня это не беспокоило, но как только я осознал, что эти "звуки" – совсем не звуки, этот вопрос начал меня тревожить. Я стал задумываться, в своем ли я уме, и в результате "оглох" на целую неделю – доктор Арно назвала это психосоматической телепатоглухотой.
Она вернула меня в строй, объяснив, что такое слух. Ты слышишь не ушами, ты слышишь мозгом; ты видишь не глазами, ты видишь мозгом. Когда ты дотрагиваешься до чего-нибудь, ощущение находится не в пальцах, оно внутри твоей головы. Уши, глаза, пальцы – это просто датчики, собирающие информацию; но только мозг вносит упорядоченность в этот хаос информации и придает ей смысл.