Ахилл смутно помнил их вчерашнее прощание: они расстались в одном из коридоров дворца - троянского героя целой толпою окружили его родные, и он, уже обернувшись, на ходу, крикнул: "Утром увидимся! Доброй тебе ночи!" Его лицо, исхудавшее, еще очень бледное, светилось радостью.
Сейчас это был словно другой человек. Он преобразился: бледность, тени вокруг глаз - все исчезло. Спокойная сила, уверенность и воля были в этом лице. На щеках играл смуглый румянец, глаза блестели.
Обычно Гектор одевался предельно просто, но в этот день, объявленный царем Приамом днем праздника, изменил своему обычаю. На нем был хитон из черной легкой материи, матово–блестящей, расшитой серебром, который доходил до колен, а концы кованого серебряного пояса с подвесками в виде конских голов свисали ниже подола. Алый, тоже расшитый серебряными узорами плащ был переброшен через левое плечо героя и сколот серебряной пряжкой в виде скачущей лошади. Шею охватывало широкое, на манер египетского, ожерелье, золотое с серебром и эмалью. Оно было надето не только как украшение, но с целью закрыть огромный багровый шрам, пересекавший горло. На левой руке выше локтя тускло поблескивал червленый браслет. Великолепные волосы Гектора волнами опускались на плечи, подхваченные широким серебряным венцом.
- Здравствуй, Гектор! - ответил Ахилл на приветствие царевича. - Как ты изменился со вчерашнего дня… Будто сразу выздоровел!
- До этого далеко! - троянец улыбнулся. - Я еще слаб в ногах, и голова не совсем моя… кружится. Но эти стены… и объятия матери… Знаешь, я словно вынырнул из бездны!
И, уже не смущаясь, Гектор спустился на несколько ступенек вниз, подошел к Ахиллу и обнял его.
Пелид ответил такими же крепкими объятиями.
- Я спал, как летучая мышь! - произнес он смущенно. - Полдня проспал! Говорят, из–за меня никто во дворце не садится обедать…
Гектор засмеялся.
- Нас ждут в большом зале. Вся царская семья, все родные, все придворные собрались. Все хотят увидеть и поблагодарить тебя. Мы с отцом сегодня уже выходили на балкон дворца - внизу собралась большая толпа людей, отец обратился к троянцам и рассказал обо всем, что произошло, и что мы должны делать дальше. Люди ликовали. Я видел. Крик стоял такой, что не было слышно тимпанов, в которые била стража, чтобы утихомирить народ.
- И я не проснулся! - проговорил Ахилл смущенно.
- Но твоя комната выходит в коридор, смежный с внутренним двором, и это очень далеко от центрального портика и от балкона. Архитекторы, которые строили это здание, подумали о таких вещах.
- А мне можно будет осмотреть весь дворец? - спросил базилевс.
- Конечно. И дворец, и весь город. Сразу, как пообедаем. Идем.
Они спустились еще на один пролет лестницы и вышли во внутренний двор, по размерам напоминавший небольшую площадь. Мощеный светлыми кирпичами, обсаженный по краям розовыми кустами, с бассейном посередине, он был очень наряден. Герои пересекли его и оказались перед широким порталом, который вел в центральную часть дворца. Из светлого коридора навстречу им вышла Андромаха. Ее волшебное превращение поразило Ахилла еще сильнее, чем царственное величие Гектора. Молодая женщина была в узком голубом платье из легчайшей ткани, такой тонкой, что она казалась прозрачной. Плотно облегая и подчеркивая высокую грудь и тонкую талию троянки, платье оставляло плечи совершенно открытыми, держась на лямках, сделанных в виде цепочек из посеребренной кожи. Таким же был и пояс. Покрывало, тоже голубое, все в замысловатых кружевах, не скрывало наготы плеч - оно просвечивало, как утренняя дымка. Медно–рыжие волосы были уложены в изысканно простую прическу, но несколько локонов, как бы нечаянно, выбивались из нее и скользили по точеной шее Андромахи. Два одинаковых серебряных браслета в виде змеек с изумрудными глазами обвивали запястья, и такие же свернувшиеся кольцами змейки свисали с мочек ушей.
Она шла легко, почти летела, вся исполненная радости, настолько прекрасная, что мужчины разом остановились, едва увидев ее. За нею спешила рабыня, держа на руках румяного, весело смеющегося Астианакса.
- Здравствуй, Ахилл! - Андромаха остановилась, низко склонилась перед героем и, улыбаясь, выпрямилась. - Гектор велел мне переодеться к обеду и ждать со всеми в зале, но я… мне очень хотелось, чтобы ты раньше, чем увидишь их всех, увидел нашего сына! Я плохо сделала, Гектор?
- Хорошо! - ответил троянский герой, обнимая ее. - Ну и платье!.. Даже не знал, что у тебя такое есть… Я же влюблюсь в тебя еще сильнее. Просто с ума сойду!
- Так тебе и надо! - прошептала Андромаха - Больше бегай за амазонками… Ахилл, нашего сына зовут Астианакс. Ему три года. И как он тебе?
- Вылитый Гектор, только маленький! - Ахилл засмеялся и протянул руку мальчику, который, сидя на руках рабыни, перестал смеяться и серьезно смотрел на него.
- Ты Ахилл, да? - спросил он, вкладывая крохотную теплую ладошку в руку героя.
- Да.
- Я тебя знаю. Ты спас моего отца.
Базилевс невольно вздрогнул.
- Это кто тебе сказал?
- Мама. И папа. И все.
- И больше ты обо мне ничего не слышал?
Астианакс мотнул кудрявой головкой.
- Не. Ну… Слышал. Что раньше тебя все боялись. А почему тебя боялись? Ты же добрый…
Ахилл сделал над собой невероятное усилие, чтобы выдержать прямой взгляд больших, темных, как у Гектора, глаз малыша.
- Раньше я был злой, - сказал он.
- Не–е–е… - кудряшки решительно затряслись. - Не был! Мама, он врет, да?
- Врет! - кивнула Андромаха. - Он всегда был добрый.
- Как вы оба разговариваете с нашим гостем? - возмутился Гектор. - "Врет"! Что за слова?
- Я больше не буду! - с готовностью воскликнул мальчик. - Ахилл, а мама говорила, что у тебя есть красивый, большой–большой пес, и он умный и знает все слова… А ты мне его покажешь?
- Обязательно!
Повинуясь неожиданному порыву, герой взял ребенка с рук рабыни и крепко поцеловал в тугую абрикосовую щеку. Астианакс тут же поцеловал его в ответ.
- Он тоже полюбил тебя! - сказал Гектор.
Потом подхватил сына подмышки, подкинул чуть не до высокого свода коридора, вызвав этим восторженный визг малыша, поймал его и передал рабыне.
- Погуляй с ним, Эфра, пока мы будем трапезничать. Мы и так опаздываем. Ого! Слышите? Гонг! Это значит, что к трапезе уже все готово, и все уже там.
Миновав коридор, они вошли в большой зал Приамова дворца, разлившийся перед ними ослепительным светом и стройным пением кифар.
Глава 3
- И ты полагаешь, что выдержишь три–четыре часа в колеснице? Да тебя растрясет так, что к вечеру может снова начаться жар. Тебе этого хочется?
- Глупости! Мы поедем медленно, и не по тряской дороге, а по мощеным улицам. С чего быть жару? И я прекрасно себя чувствую!
- Вижу, что прекрасно! Потому что вчера вечером и сегодня утром я влил в тебя уйму всяких снадобий. Не воображай, что ты здоров - тебе еще лечиться и лечиться! Я прав, Ахилл?
Этот разговор происходил на одной из внутренних террас дворца. Когда закончился обед, Приам пригласил сыновей, жену и своего знаменитого гостя выпить вина на свежем воздухе. Ему хотелось, чтобы Ахилл отдохнул и пришел в себя после массы свалившихся на него впечатлений.
Действительно - и роскошь прекрасного зала, светлого, огромного, украшенного расписным сводом, опирающимся на два ряда каннелированных колонн, по шестнадцать в каждом ряду, и изобилие стола - правда, не сравнимое с великолепием пиров в былое мирное время, но все же восхищающее разнообразием и тонкостью яств и вин - и множество людей, собравшихся в этот день, объявленный праздником, за трапезой… все это обрушилось на молодого базилевса, как густой сверкающий дождь. Он был до сих пор под впечатлением обеда - перед ним еще сверкали золото и серебро посуды, мелькали смуглые руки рабов и рабынь, с искусством фокусников меняющих блюда на огромном столе и разливающих вина из кувшинов с тонкими, как журавлиные шеи, горлышками. Он видел чинно восседающих на золоченых стульях мужчин и женщин - всю родню Приама, военачальников, приближенных, друзей…
Ему давно хотелось увидеть прекрасную Елену, и Ахилл увидел ее, более того: она сидела рядом с Парисом по другую сторону стола, как раз напротив его кресла. Но то ли облик Пентесилеи начисто вытеснил из его души способность восхищаться другими женщинами, то ли мучила мысль о том, что из–за сватовства к надменной спартанке погиб Патрокл, - так или иначе, но тонкая, неземная красота голубоглазой ахеянки не тронула его. Он даже подумал, что Андромаха, в своем наряде лесной нимфы, куда прекраснее златокудрой любимицы Афродиты…
Но особенно запомнились два лица: суховатое, надменное, скрытное лицо двоюродного брата Приама Анхиса и умное, тонкое, высокомерное лицо царского лекаря Кея. Он долго думал - кого ему напоминает этот перс. И к удивлению своему, сообразил, что больше всего Кей похож на… спартанского смутьяна Терсита. Даже не похож, нет… В них было что–то неуловимо общее: то ли эта скрытая за насмешливостью гордость, то ли быстрый, стремительный взгляд, который вдруг резко останавливался на чьем–то лице, своей остротой заставляя опускать глаза, то ли что–то еще… Внешнее сходство создавал, пожалуй, только шрам, как и у Терсита, косо перечертивший правую щеку.
Кей особенно заинтересовал Ахилла, и он обрадовался, когда тот, не ожидая приглашения Приама, последовал за ними на террасу и бесцеремонно уселся в одно из резных ореховых кресел. Между ним и Гектором тут же разгорелся спор, можно ли троянскому герою самому показать своему гостю дворец, а потом проехать с ним в колеснице по улицам Трои.
Когда царский лекарь неожиданно обратился к нему за поддержкой, ошарашив вопросом: "Я прав, Ахилл?", базилевс растерялся:
- Но… я же не лекарь, как ты, уважаемый Кей! - воскликнул он. - И как я могу судить о том, в чем ничего не понимаю?
- О! Это уже неоправданная скромность! - вскричал перс, хлопая в ладоши, как часто делал в порыве восторга или удивления, - Это ты–то не лекарь, богоравный? Да я бы в жизни не излечил такую рану! В жизни бы не излечил… Да–да, знаю, знаю: ты скажешь: это было не твое искусство, а действие волшебного снадобья. Но и его надо уметь применять, это первое. А второе - разве только этим ты спас Гектора? Все приемы лечения, пища, питье, которые ты ему давал, повязки, растирания, - все это проявление высокого искусства, и я горд тем, что общаюсь с тобой, учеником великого Хирона, о котором я слышал столько рассказов и преданий. Кстати, об этом снадобье мне тоже доводилось слышать - о нем ходят легенды. Скажи: у тебя не осталось ни капельки этого эликсира?
Ахилл с сожалением покачал головой:
- Увы! Я даже бутылку ополоснул, растворяя последние капли зелья, чтобы Гектор и их выпил. Я боялся, что не хватит. Гектору было еще очень плохо, и я…
- Это я тоже знаю! - тут глаза Кея вспыхнули, и лицо сразу стало другим - уже не насмешливым и не надменным. - Пожалуй, ты сам удивительнее этого снадобья, удивительнее своего учителя Хирона, удивительнее нас всех! Да не смотри на меня с таким гневом - можешь обижаться, я не боюсь твоего гнева. Именно тебя мне хотелось бы изучить - больше, чем всякие там зелья и рецепты, только вот изучать души я не умею… Это же нужно, чтобы в одном человеке соединилось одновременно столько дикости и дряни и столько совершенного, кристаллического неприятия зла! Между прочим, твои достоинства ведь одновременно и недостатки: они должны страшно мешать тебе и в конце концов могут тебя погубить.
- Не каркай, умнейший! - вмешался Гектор. - Раньше тебя погубит твой невыносимый язык.
- Пока я штопаю ваши раны, вправляю вывалившиеся кишки, заделываю проломленные черепа, сращиваю сломанные кости, - меня вряд ли что погубит! - усмехнулся лекарь. - Да, да, да, слышал, слышал - вы заключаете мир! Свято верю, что это случится, и великий Ахурамазда будет на вашей стороне. Ну и что: через пару–другую лет вы обязательно затеете новую драку с кем–то еще… Надеюсь, не на двенадцать с лишним лет! Так или иначе, я здесь живу двадцать лет и без работы не сидел долго. Но вся наша болтовня началась с того, что я спросил великого Ахилла, можно ли, по его мнению, великому Гектору ехать с ним в колеснице по всему городу… Наш Гектор, прошу заметить, едва–едва встал на ноги!
- Гектор, а может быть, и правда, не надо? - спросил Ахилл.
- Я сам решаю! - уже почти резко ответил тот.
И, повернувшись к Кею, произнес по–персидски:
- Я позвал его в Трою, я ручался ему за своих соотечественников, и пока он здесь, я буду рядом с ним.
- Но ты уверял, что от троянцев мне нечего ждать дурного! - возразил Ахилл. - И разве не может сопровождать меня кто–то еще из царской семьи?
- О! - ахнул Кей. - Ты еще и знаешь персидский!
- Нет, - Ахилл смутился. - Не знаю. Просто пока еще понимаю что–то… Хирон учил меня персидскому языку, говоря, что это один из древнейших языков Ойкумены, и его знание может в будущем помочь мне, если я вздумаю изучать древние науки или поэзию.
- Хм! - лекарь был польщен, но сумел скрыть это. - Жаль, что мне вряд ли доведется увидеть Хирона…
- Как бы то ни было, - вновь вмешался Гектор, - я сам поеду с Ахиллом, и никто меня не остановит. По дворцу пускай с ним пройдется кто–то другой, я готов это время отдыхать. Но в город мы поедем вместе.
- Прекрасно! - вскричал лекарь. - Последствия будут, по крайней мере, не на моей совести. Я сделал все, что мог. Тогда сейчас же отправляйся в постель, шлемоблещущий, сейчас же!
- Хватит приказывать мне! - взревел, не выдержав, Гектор. - Ты что, за сорок без малого дней позабыл, кто я?!
- Да этого я и за сорок лет не забуду… - пожал плечами Кей. - Но и ты не забудь, что я - царский лекарь, и царь не простит мне, если я допущу, чтобы тебе стало хуже.
- Хватит вам! - вмешался Приам, подходя к ним с кистью винограда в одной руке и большим сердоликовым кубком в другой. - Гектор, надеюсь, что я пока еще смею тебе приказывать… Ступай отдыхать, если хочешь ехать с Ахиллом. Найдется, кому проводить по дворцу нашего великого гостя. Я сам готов сопровождать его.
- Тебе это будет, пожалуй, нелегко, - заметила, подходя к ним, Гекуба. - Ты не спал ночь, муж мой, и перед этим были тяжелые дни и трудные испытания. Если позволишь, я покажу Ахиллу наш дворец.
- И я, если можно, - вмешался сидевший неподалеку в одном из кресел Полит, второй (из уцелевших) сын Приама и Гекубы. - Я, кажется, знаю историю дворца лучше всех его обитателей - не зря столько о нем читал.
Политу сравнялось двадцать четыре года. Он был великолепно сложен, как все без исключения Приамиды, но больше, чем на голову, ниже Гектора и на полголовы ниже Деифоба и Париса. Как и Гектор, Полит знал пять или шесть языков, изучал историю и помнил наизусть уйму стихов, которые всегда умел к месту прочесть. При этом он был отважным воином. Но год назад, после тяжелой раны, Полит стал прихрамывать, и сражаться ему теперь было трудно.
- Решено! - отозвался Приам на предложение жены и сына. - Идите и покажите нашему гостю дворец. Иди и ты, Кей, я думаю, твою аптеку, кроме тебя, никто не покажет, как надо.
- Да я туда никого и не пущу, иначе как со мною! - воскликнул лекарь. - Как велишь, царь. Тем более что мне только в удовольствие лишнее время пообщаться с Ахиллом.
Глава 4
- …А это - самая древняя часть здания. Ей более семисот лет, и зал, в который мы вошли, за все это время ни разу не перестраивали и не изменяли в нем ничего. Прежде всего потому, что это невозможно. Он называется "зал титанов".
- Ничего себе! - только и произнес Ахилл, оглядываясь по сторонам. - Да, здесь только титанам и жить…
Действительно, зал, в котором они оказались, мог поразить кого угодно. И не только своими размерами - он был раза в три больше главного зала дворца, где они обедали. Но после светлых, побеленных и расписанных нежными красками коридоров и террас, залов и комнат, драпированных драгоценными восточными тканями либо украшенных вазами и статуями дивной совершенной работы, после лестниц, отделанных мрамором и бронзой, со светильниками, отлитыми в виде человеческих фигур или красивых растений, после внутренних дворов и двориков с водоемами, спрятанными под сенью жасмина и олеандров, с плавающими в них белыми и розовыми водяными лилиями, после уютных покоев с резной мебелью, покрытой дорогими и изящными инкрустациями, после обилия ароматных цветов, оживляющих все это великолепие, - после всего этого "зал титанов" потрясал своей незыблемой строгостью, геометрической простотой и холодной, почти угрюмой торжественностью.
Это было вытянутое прямоугольное помещение, длиной локтей в сто двадцать, в два раза меньшей ширины и высотою около сорока локтей. Все - стены, пол, свод - было сделано из громадных плит светло–серого камня, очевидно, известняка. Плиты были размером восемь на четыре локтя каждая и, судя по выступающим в углах ризалитам, толщиною в два локтя… Свод, а точнее, ровный плоский потолок, пересекали восемь рядов каменных балок, которые опирались на два ряда прямоугольных колонн из того же камня. В каждом ряду их было по двадцать. Окна шли вдоль одной из стен, но их было мало для такого огромного помещения - всего шесть, и в зале царил загадочный полусумрак. Идеально отполированный камень тускло блестел и гулко отражал шаги.
В "зале титанов" не было почти никаких украшений, только высокие бронзовые светильники в виде широких чаш, поставленных на круглые столбики, да две бронзовые статуи в начале зала и в конце. Они изображали Крона - отца Зевса, царя богов, и его жену титаниду Рею.
- Невероятно! - прошептал Ахилл, запрокидывая голову и разглядывая потолок. - Да ведь такую плиту не поднимут и пятьдесят человек! Как их туда взгромоздили? И чем они скреплены?
- Их поднимали и укладывали с помощью особых механизмов, - пояснил Полит. - Секрет этих механизмов сейчас утрачен, хотя подъемники для меньших тяжестей сооружают и наши архитекторы. А вот особо прочный скрепляющий состав делают и теперь - в обычную смесь песка, глины и воды добавляется древесный клей и яичные желтки.
- И вся чудовищная масса потолка удерживается на этих сорока колоннах? Вид у них могучий, и все же…
Ахилл стукнул кулаком по одной из прямоугольных колонн и снова глянул вверх.
- Ой, не делай этого! - воскликнул Полит. - У тебя, пожалуй, хватит силы ее свалить, и тогда…