Базилевс расхохотался. Он видел, что Полит искренне верит в его сверхъестественную силу, и ему это польстило.
- Ну что ты, это невозможно! - воскликнул он. - И не на одной же колонне держится весь свод…
- Представь себе, это именно так!
Приамид серьезно посмотрел на базилевса, поймал его изумленно–недоверчивый взгляд и пояснил:
- Свод держится на сорока колоннах. Но главную опорную силу имеют только четыре центральные. Возле одной из них ты стоишь. Если свалить любую из всех прочих тридцати шести колонн, то, в худшем случае, рухнет одна из балок и часть плит. Но конструкция балок так устроена, что если упадет только ОДНА колонна из четырех центральных, причем ЛЮБАЯ из них, тогда разом рухнет весь свод зала. Это предание о "зале титанов" у нас было известно всегда, а уже при царе Приаме один из архитекторов проверил эти расчеты и подтвердил, что так оно и есть. Поэтому не бей, пожалуйста, по этой колонне: известняк довольно мягкий камень, а твой кулак и стену расшибет…
- И тогда мы все погибнем! - невольно нахмурившись, проговорил Ахилл. - А зачем это сделано?
Полит лишь развел руками, и вместо него ответила Гекуба, до сих пор почти все время молчавшая:
- Мы не знаем, что задумывали наши предки, создавая это невероятное сооружение. Быть может, то была грандиозная ловушка для возможных врагов, вздумай они захватить дворец. В любом случае, разрушить зал извне нельзя, и тот, кто разобьет колонну, действительно, погибнет сам…
Ее низкий и глубокий голос здесь, под этими сводами, среди громадного пустого пространства, звучал особенно сильно и красиво. Ахиллу нравилось слушать, как она говорит, так же, как нравилась ее плавная, легкая походка - она будто шла по воздуху, - ее движения, исполненные молодой, уверенной силы и изящества, ее лицо, затененное дымчатым золотистым покрывалом.
Что–то в Гекубе неведомым образом притягивало его, что–то, вовсе не связанное с ее женской красотою - Ахиллу никак не могла понравиться женщина, которая была двадцатью семью годами старше него. То было влечение, похожее на неосознанную тоску - он испытывал грустную нежность, непонятно чем вызванную. Ему было приятно, когда Гекуба с ним заговаривала, когда она шла рядом с ним, когда смотрела снизу вверх большими светло–карими глазами.
Они путешествовали по дворцу вчетвером (считая лекаря Кея, который все время отставал, исчезал, а потом вновь нагонял их). Но по дороге к ним то и дело присоединялся либо кто–нибудь из Приамова семейства, либо любопытные придворные, или рабы, которым тоже страшно хотелось поближе рассмотреть Ахилла. Они находили повод с чем–нибудь обратиться к царице или к Политу, а то предлагали поднос с бокалами подслащенной медом воды, или просто делали вид, что идут по своим делам и пройти часть пути вместе с царицей и ее гостем им пришлось чисто случайно…
Самые юные из Приамидов - Троил и Поликсена, появились будто из–под земли и уже не отставали, будучи уверены, что их не прогонят.
- Поликсена у нас самая маленькая, младшая, - небрежно сообщил Полит. - Ей все прощается, все позволяется. Вот она и вытворяет иногда все, что захочет. Поликсена, тебе не кажется, что это невежливо?
- А при чем тут я? - черные кудряшки Поликсены возмущенно запрыгали по плечам. - Я же с Троилом. Он все и решает.
- Вали на меня, вали! - буркнул мальчик. - Вот так войны и начинаются…
Выйдя из "зала титанов", они спустились на первый этаж.
Дворец Приама, единственный во всем городе, был трехэтажным, тогда как прочие дворцы и дома знати состояли из двух этажей, а вся остальная Троя была одноэтажной. Он представлял собою в плане пять прямоугольных зданий, среднее из которых выступало вперед. Это была центральная часть дворца, украшенная двумя портиками - один над другим, и ведущей к ним лестницей, отделанной дорогим желтым мрамором. Сам дворец был снаружи почти весь белый, только фриз и некоторые простенки украшали орнаменты и фрески. Прямоугольные крылья здания имели внутренние дворы и пристройки, их соединяли крытые галереи, а внутрь каждого двора выходили террасы. Внутренние дворы представляли собою прекрасно ухоженные садики, где росли, кроме всего прочего, и фруктовые деревья - их плоды постоянно пополняли запасы дворцовой кухни.
Правое внешнее крыло отличалось тем, что, единственное из всех зданий, было двухэтажным. "Зал титанов" располагался на втором этаже, первый занимали оружейные склады, кладовые и два больших винных погреба. Низкая галерея вела оттуда в первый этаж соседнего крыла, и тут Ахилла ожидало новое потрясение - за солидной, орехового дерева дверью располагалась знаменитая Троянская библиотека. Громадное помещение, в котором рядами выстроились массивные многоярусные полки, само по себе уже вызывало трепет. Полки были заставлены и заложены снизу доверху свитками и дощечками, таившими в себе бесценные сокровища человеческой памяти…
- Здесь письменные свидетельства, собранные за тысячу с лишним лет, - говорил Полит, ласково прикасаясь к деревянным опорам, трогая края полок. - Тут и пергаменты, и восковые таблички, которые нужно беречь от пыли, от излишнего тепла, чтобы воск не стал оплывать, от неосторожных рук… Тут и папирусы - хрупкие листы, которые без должного хранения не будут жить долго. История этой земли и других земель, подвиги героев, открытия мудрецов и путешественников, исследования лекарей, свидетельства о самых невероятных событиях - все написанное, что попадало на нашу землю за тысячу лет существования Трои, за время путешествий троянцев во все концы Ойкумены, за время торговых и военных сношений ее с другими странами и землями, - все собиралось и хранилось здесь. Никто уже не сможет теперь сесть и прочитать это за одну жизнь, даже владея всеми семью–восемью языками, на которых все написано. Но тем, кто будет жить потом, это хранилище может оказать великую помощь в постижении тайн, быть может, забытых, как забыт секрет создания "зала титанов". А ведь как знать? Чертежи неведомых нам механизмов тоже могут храниться где–то здесь, и кто–нибудь найдет их, и они станут великим открытием нового времени… Или над ними посмеются, если к тому времени люди научатся создавать приспособления куда более могучие и совершенные. Правда, интересно?
Его глаза сияли. Он был влюблен в библиотеку, и на миг в душу Ахилла закралось что–то похожее на зависть. Он подумал, что только эта любовь, только эта страстная приверженность к вечному, к памяти, к великим делам прошлого и настоящего, может чего–то стоить, во всяком случае, здесь, вокруг них, было настоящее бессмертие… Или это тоже иллюзия?..
- Если бы было время почитать! - воскликнул он невольно и покраснел.
- Так будет еще! - вскричал Полит и улыбнулся. - Вот наступит, наконец, мир, ты приедешь в Трою… ну, потом, побывав дома… И я тебе покажу самые интересные свитки и таблицы, и воспоминания наших мудрецов! Я и сам больше всего на свете хочу зарыться сюда по уши. Написать историю Троады, может быть, описать все войны, которые здесь бывали. И про тебя, Ахилл, я многое хотел бы написать.
- Представляю себе! - воскликнул герой.
- Не представляешь… Я знаю, что ты - необыкновенный человек. Но хотел бы написать обо всем том необыкновенном, что мы все в тебе увидели. Веришь, я и раньше думал, что ты можешь сделать что–то совершенно не такое, как делают люди! То есть… Словом, что–то, что не по нашим законам и привычкам. Понимаешь?
- Нет! - честно сказал Ахилл.
- И кто бы понял тебя, Полит, если ты выражаешь свои мысли так возвышенно и так туманно, что за туманом их трудно разглядеть? - вмешался вновь возникший в коридоре за их спинами Кей. - А вот и мое "царство". Моя аптека. Прошу!
И царский лекарь указал на крепкую деревянную дверь, к которой они в это время подошли. В стенной нише неподалеку от нее стояла на возвышении бронзовая статуя Аполлона, державшего в правой руке большую плоскую чашу.
Небольшие размеры двери невольно заставляли думать, что и помещение за нею невелико. Поэтому Ахилл едва не ахнул (в который раз за этот день), увидав громадных размеров комнату. Ставни на окнах были закрыты, и ее освещали массивные светильники. Комната была уставлена высокими ларями, полками и столами, на которых чего только не было! Глиняные и алебастровые чаши и сосуды, кувшинчики и горшочки самой различной формы, пустые либо чем–то заполненные и тщательно закупоренные пробками, а иногда и запаянные воском. Пучки трав, кореньев и цветов, плоды, свежие и сушеные, также сложенные в сосуды и корзинки, что стояли иногда и на полу - но каменный пол аптеки был чище самой чистой ванны… Столы были частью деревянные, частью - мраморные, но были и столешницы из простого полированного камня. На таких красовались жаровенки, а над жаровенками что–то варилось и кипятилось в небольших сосудах, и возле них хлопотали двое молодых людей, при появлении царицы отложивших ложечки и пучки трав и низко поклонились.
- Это мои помощники - Кандилл и Мелланип, - представил их Кей. - Оба - отличные лекари, но больше смыслят в ранах и швах, чем во всяких болезнях. Их учил не я, а война… А вон за теми столами обычно работают женщины - перебирают травы, подбирают по моим указаниям составы для разных лечебных целей. Сегодня царем объявлен праздник, и я отпустил их. А их работа бесценна! Вот, например… - он взял с одного из подоконников маленький круглый горшочек. - Это сложная смесь нескольких трав, пчелиного воска и самшитового мха, настоянная на уксусе. Средство представляет собою густую кашицу, которую мы наносим на раны, чтобы не допустить их воспаления и нагноения. С помощью этого состава можно очистить рану от гноя и ускорить ее заживление, хотя, разумеется, его свойства не идут ни в какое сравнение с волшебным действием того зелья, что было у тебя, Ахилл. Здесь, - Кей указал на широкий мраморный стол, - женщины нарезают полоски чистейшей ткани для бинтов и делают пластыри с помощью птичьего клея. Я исследую и свойства некоторых снадобий, указанных в старинных рецептах, и порою прихожу к выводу, что в них нет никакой целебной силы, а их якобы замечательные особенности - не более, чем плоды древних суеверий. На полках и в ларях хранятся самые ценные смеси трав, а также рецепты и инструменты. На каждом ларе висит пергамент с перечислением того, что в нем лежит, а внутри - указания, как этим пользоваться.
- Как интересно! - искренно воскликнул Пелид. - Я слыхал об аптеках, но никогда их не видывал… А почему ставни закрыты? Ведь сейчас день.
- День, и на улицах полно пыли, которая может попасть внутрь и все нам перепортить, - ответил Кей. - По утрам и вечерами мы отворяем ставни - но, видишь, на окнах еще и решетки. Это затем, чтобы сюда никто посторонний не забрался.
- Посторонний?
- Ну да, - кивнул лекарь. - У меня ведь и яды хранятся, и… здесь много чего есть. Зачем же мне дрожать над каждым ларем? Мало ли, кому что взбредет в голову?
Покинув аптеку, Гекуба и ее спутники вновь поднялись на второй этаж дворца, но уже в другом его крыле.
Здесь снова было светло и нарядно. Широкий, расписанный сценами охоты коридор вывел в длинный белый зал, весь уставленный мраморными статуями богов и высокими цветными вазами, затем - мраморная лестница, но она вела не на другой этаж, а в центральную часть дворца. Один из ее залов был без окон и освещался огромным отверстием в потолке, под которым был расположен мраморный бассейн.
- А третьего этажа там разве нет? - спросил Ахилл.
- Нет, там терраса, - ответила царица Гекуба. - Она заканчивается как раз над этим отверстием. Но когда идет дождь, из промежутка между ее перекрытиями выдвигается деревянный настил и прикрывает люк. А теперь… - тут она улыбнулась своему гостю. - А теперь - тронь воду рукой!
Ахилл потрогал и изумленно посмотрел на царицу. Вода была теплой!
- Что это? Кто–то ее нагревает?
Гекуба засмеялась.
- Ну, что ты! Это просто вода из горячего источника. Он находится в горах, в девятнадцати стадиях отсюда.
- В девятнадцати стадиях?! - переспросил Ахилл. - Это значит, за пределами стены?! Но…
- От источника проведен подземный акведук – это такой небольшой канал, глиняная труба, точнее - десятки соединенных между собою труб. По ним вода из горячего ключа течет во дворец. По пути она, конечно, охлаждается, но не так сильно - глина хорошо сохраняет тепло. В бассейне есть отверстие для стока воды, так что она все время обновляется. И она всегда теплая. Мои сыновья до сих пор обожают здесь купаться, как любили это делать, когда были маленькими… Троил, что ты делашь?!
- Подтверждаю твои слова, матушка! - закричал мальчик и, как был, в праздничном, белом с красной оторочкой хитоне, в сандалиях, кинулся в воду.
- Вот сумасшедший мальчишка! - закричала царица, кажется, по–настоящему рассердившись. - Ты что же это позоришь нас при нашем госте?!
- Я ничего плохого не делаю! - отозвался юный озорник, барахтаясь посреди бассейна. - Разве это позор, матушка, что твои сыновья любят чистоту? Уф! Поликсена, что ты стоишь? Иди ко мне! Можно подумать, ты сюда никогда не ныряла!
- Отстань от меня! - воскликнула царевна, краснея. - Только этого мне и не хватало… Скачешь в воду, как лягушка, да еще в одежде!
- А где ты видела одетых лягушек, сестра?! - завопил Троил и брызнул в девочку пригоршней воды.
- Хватит! - теперь Гекуба говорила, не повышая голоса, но так строго, что у шалуна сразу пропала охота продолжать свои выходки. - Живо вылезай и ступай переодеваться. Ты понял?
- Да, мама, прости!
Троил выбрался из бассейна и, оставляя на полу лужи и ручейки, убежал в один из отходивших от зала коридоров.
- Странно! - тихо проговорил, между тем Полит. - Троилу скоро шестнадцать. Он вырос во время войны. И именно он из всех нас самый смешливый и озорной. Я не могу этого понять…
- Что тут непонятного, Полит? - пожала плечами царица. - Он такой не потому, что война, а просто потому, что он такой. Такого я родила.
И, посмотрев на Ахилла, добавила:
- Они все разные. Все мои сыновья. Их ведь было куда больше! Но чем–то они друг на друга похожи. Только Парис не похож на них всех…
Произнеся эти невольно вырвавшиеся слова, она поспешно поправила на голове покрывало и своим скорым шагом, легким и твердым одновременно, пошла к выходу из зала.
Глава 5
Верхнее здание храма Астарты, пустое, темное, строгое, вызывало ощущение неразрешенного вопроса. Здесь имелось некое подобие алтаря, но его девственная чистота сразу наводила на мысль о подлоге, о каком–то искусственном изображении вместо алтаря подлинного.
Так оно и было. В настоящий храм Астарты вела длинная каменная лестница, которая начиналась за ложным алтарем. Она спускалась вниз и вниз и завершалась узким порталом, за которым открывалось низкое, но просторное помещение. Его освещало не меньше сотни бронзовых светильников. Трепещущий свет отражался в черном мраморе стен и пола, тонул в таинственных нишах, где тускло обрисовывались непонятные статуи - то ли людей, то ли животных. Главная статуя храма - фигура Астарты, смутно проступала позади высокого алтаря. Ее руки до локтей были обвиты змеями, которых она держала за шеи, по две в каждой руке. Еще одна змея свисала с шеи мрачной богини, и ее разверстая пасть зияла над самым алтарем, так что в неверном свете казалось, будто капли яда сочатся на жертвенный камень. Опущенное лицо бронзовой Астарты, близко посаженные глаза, уставленные в одну точку, - все вызывало трепет, наполняя душу страхом.
Шаги отдавались от сводов и стен храма глухо, но многократно, будто шел не один человек. По мере приближения к алтарю звук шагов становился четче, и иллюзия пропадала.
Вошедший - высокий мужчина, закутанный в длинный плащ, остановился, не дойдя до алтаря шагов двадцать и не крикнул, а негромко позвал:
- Лаокоон!
Казалось, его зов нельзя было услышать и в десятке локтей. Однако в темной нише позади статуи произошло какое–то движение, мелькнул свет, и из невидимой двери показалась фигура человека. Светильник в его высоко поднятой руке освещал контуры сильного мужского тела, задрапированного темно–синей хламидой. Из тьмы все яснее проступало лицо жреца - резкое, спокойное, со сросшимися черными бровями и глубоко посаженными темными глазами. Недлинная борода обрамляла это лицо, поблескивая густой проседью, красиво подчеркивая мягкую смуглоту щек.
Жрец Астарты медленно обошел статую. Он всматривался в полумрак, не желая ошибиться: слух уже подсказал ему, кто произнес его имя, но он хотел увериться, что не ослышался. Наконец, его губы раздвинулись в улыбку.
- Да будет мир в твоей душе, царевич Парис! Чего ты хочешь от богини?
При этом Лаокоон поднес свой светильник почти к самому лицу молодого человека. Обычно покрытое свежим румянцем, это лицо на сей раз показалось жрецу Астарты бледным. Оно даже как будто немного осунулось, а глаза покраснели, словно от бессонной ночи. Светлые волосы, всегда заботливо расчесанные и завитые ловкими руками рабынь, были в некотором беспорядке - кокетливые локоны развились и не благоухали, как прежде, драгоценными благовониями. Даже оделся Парис проще обычного: темные, без отделки и украшений, хитон и плащ, сандалии с высокой шнуровкой. Только пояс из узорной змеиной кожи с золотыми бляшками да сдвинутая на затылок фригийская шапочка с небольшой золотой пряжкой оживляли этот наряд.
- Я пришел не докучать великой богине, Лаокоон, - ответил Парис на вопрос жреца. - Мне нужно поговорить с тобой.
- Говори.
Парис передернул плечами.
- Нас здесь никто не услышит?
- Здесь никого нет, - ответил жрец. - Мои сыновья в городе, я отпустил их. Ведь сегодня - праздник. Так повелел твой отец.
- Да, - голос царевича выдавал одновременно злобу и горечь. - Да, праздник. Только не у меня.
Лаокоон молчал, все так же держа светильник у самого лица Париса, и тот поспешно добавил:
- Только не подумай, что я не радуюсь спасению и возвращению моего брата!
- Именно это я и думаю, и именно так оно и есть! - вновь улыбнулся Лаокоон. - Во всей Троаде найдется, быть может, с десяток человек, которые не любят Гектора, и один из них - ты, блистательный Парис!