– Такая странная ночь! – пробормотала Фелиция, когда Брюстер привёз её домой. Он уложил её на кровать и вышел, не сказав ни слова. Хлопнувшая дверь разбудила Олдина. Он долго что-то улюлюкал, но Фелиция так и не нашла в себе сил, чтобы подойти к колыбели. – Прости меня, – шептала она ребёнку, вспоминая его отца. – Пожалуйста, прости, – жалость и отвращение к самой себе стали настолько сильными, что она расплакалась. Свернулась калачиком и уснула. – Прости, – прошептали её губы сквозь сон, но сознание было уже далеко от этого мира.
Глава двадцать третья
Первое выступление, которое они провели с Брюстером в "Ночном джазе", произвело такой фурор, что Марш буквально рассыпался на хвалебные речи. Фелиция смотрела на него и думала, что теперь сможет уволиться из овощной лавки, а если всё пойдёт действительно так, как обещал Марш, то можно будет сменить и свою убогую квартиру на что-то более благородное. – Квартиру? – Марш улыбался, довольный успехом. – А где же вы живете сейчас?
– Сейчас? – Фелиция сжалась, с надеждой посмотрела на Брюстера, но тот притворился, что ничего не слышит.
– Не знаю, придётся ли вам по вкусу дом, где я живу, но, думаю, вам стоит посмотреть, – продолжал Марш, сверкая юношеским задором. Фелиция слушала его, искренне восхищаясь всеми прелестями нового жилья, но страх за непомерную цену вызывал неизменную грусть.
– Боюсь, мне никогда не заработать столько, чтобы платить за такую квартиру, – вздохнула Фелиция. Марш смерил её осудительным взглядом и рассмеялся. Она покраснела и опустила глаза.
– Боюсь, вы недооцениваете своё нынешнее положение, – серьёзно сказал Марш. Он обнял Фелицию за плечи и вкрадчивым голосом пообещал устроить её переезд как можно скорее.
– Но я даже не видела этот дом! – попыталась возразить она.
– Разве вы не доверяете мне? – спросил её Марш с детским задором. Она почувствовала, как его пальцы чуть сильнее сжали её плечо. "Неужели придётся рассказать об Олдине? – вертелись в её голове назойливые, словно мухи, мысли. – И как он поступит, узнав про эту небольшую тайну?".
– Нет. Я не могу, – твёрдо сказала Фелиция, но тайна, которую она оберегала и хранила, всё равно открылась. "Если бы удалось найти другую квартиру!" – думала Фелиция, тщетно убеждая себя, что обстановка могла что-то изменить.
Марш стоял на пороге её убогой квартиры и удивлённо оглядывался по сторонам.
– Я уже собиралась переезжать, – сказала Фелиция, забыв, что, кроме квартиры, есть ещё один повод для стыда. Олдин лежал на кровати и настырно пытался поймать свои пухлые ножки. – Я… – Фелиция обернулась, пытаясь проследить за взглядом Марша, и тревожно вздрогнула.
– Поэтому вы не хотели переезжать в мой дом? – спросил Марш, растерянно наблюдая за игрой ребёнка. Фелиция кивнула. Кровь отлила от лица. Неужели эта маленькая тайна заставит её вернуться в овощную лавку? Слёзы наполнили зелёные глаза.
– Это единственное, что я пыталась скрыть, – пролепетала Фелиция.
Марш не ответил. Около минуты он стоял, наблюдая за Олдином, затем развернулся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Фелиция стояла бледная и растерянная, не зная, что делать. Бежать за Маршем и умолять его выслушать, или же бежать к Брюстеру и надеяться, что он сможет всё уладить?
В итоге она не сделала ни того, ни другого. Усталость и запутанность навалились на плечи с такой силой, что Фелиция просто подошла к кровати, и, ни о чём не думая, начала играть с Олдином. Вечером, когда приехал Брюстер, она оделась и поехала с ним в "Ночной джаз".
Марша в эту ночь она не увидела. По крайней мере он ни разу не подошёл к ней, как обычно. Фелиция пела, думая, что это, возможно, её последняя ночь в баре.
Сны, по возвращению домой, принесли картины овощной лавки и хмурого лица Тайтуса. Проснувшись, Фелиция сходила в магазин, решив отложить поиски новой квартиры на неопределённый срок. Ведь если придётся вернуться за лоток, то ни о каком переезде не могло быть и речи.
Она шла из магазина, вспоминая улыбчивое лицо Марша, и то, каким оно стало мрачным, когда он увидел Олдина.
– Мисс Раймонд! – услышала Фелиция незнакомый, но от этого не менее настойчивый голос. Остановивший её мужчина был невысок и худощав. Чёрные блестящие волосы были зачёсаны назад. Тонкие усики придавали ему деловитый вид мелкого брокера или торговца-оптовика.
– Мы знакомы? – спросила Фелиция, чувствуя, что невольно краснеет под пристальным оценивающим взглядом.
– Боюсь, что нет, но это лишь мелкое неудобство, – незнакомец улыбнулся и протянул руку. – Меня зовут Брэндон Слас, – представился он. – Я управляющий нового бара в северной части, – его губы изогнулись в самодовольной улыбке. – И уверяю вас, если сейчас "Чёрная река" не особо известен среди местных обывателей, то этот недостаток скоро будет решён.
– "Чёрная река"? – Фелиция попыталась вспомнить подобный бар, но в итоге лишь устало вздохнула. – Простите, ничего не слышала о таком.
– Я же говорю: это лишь вопрос времени, – он задержал её руку в своей руке чуть дольше, чем требовал этикет. – "Ночной джаз" не вечен, мисс Раймонд.
– Вы так думаете? – оживилась она, вспоминая, насколько натянутыми стали её отношения с управляющим этого бара, после того, как он узнал о её ребёнке.
– А вы разве нет? – серьёзно спросил Слас, но почти сразу непринуждённо рассмеялся, оставив лишь лёгкий намёк на что-то большее, чем шутку. – Я видел, как вы поёте, – сказал он, вглядываясь своими тёмными глазами в глаза Фелиции. – И знаете, что я подумал?
– Нет, – зарделась Фелиция.
– Вы убиваете мой бизнес, мисс Раймонд! – его голос прозвучал так резко, что Фелиция вздрогнула, словно от удара хлыста. – "Ночной джаз" не заслуживает такого подарка, – тут же смягчился Слас. – Если бы… – он замолчал, снова разглядывая Фелицию, как покупатель скаковую лошадь. – Если бы мы смогли договориться с вами… – Ещё одна пауза. – Если бы вы смогли выступить в моём баре, – Слас прищурился, став похожим на хитрого лиса.
"Как он сильно отличается от Марша!" – подумала Фелиция. Несомненно, налицо была разница в возрасте, но было и что-то ещё. Что-то нерасполагающее, что-то, от чего хотелось отвернуться и никогда больше не возвращаться.
Но Фелиция не могла. Она слушала бесцеремонное предложение Сласа поехать с ним и посмотреть новый бар, и спрашивала себя, будет ли ещё один такой шанс, если Марш решит отказаться от её выступлений в своём баре.
– Обещаю подумать, – заверила Фелиция Сласа, договорившись о встрече на следующей неделе.
– "Чёрная река"? – нахмурился Брюстер, выслушав рассказ Фелиции о новом знакомстве. – А чем плох для нас "Ночной джаз"? – он хитро прищурился, пытаясь понять, что происходит. Фелиция отвернулась. – Я чего-то не знаю? – он сжал её руку, заставляя обернуться. – Марш был у тебя, да? – Фелиция тяжело вздохнула и нехотя кивнула. – И что он сказал? – посерев, спросил Брюстер.
– Ничего, – Фелиция снова вспомнила Сласа. – Может быть, нам стоит сходить в эту "Чёрную реку"? Посмотреть, что к чему? – она замолчала и смущённо опустила голову.
– Нужно поговорить с Маршем, – сказал Брюстер после длительной паузы. – И, Фелиция, – он заставил её посмотреть ему в глаза. – Не делай ничего, пока Марш скажет мне, что двери в "Ночной джаз" для нас закрыты. Помни, твоя карьера всё ещё зависит от его слова.
Глава двадцать четвертая
Марш отпустил их через две недели. После встречи в убогой квартире Фелиции он больше ни разу не заговорил с ней. Фелиция перенесла это с тревожным безразличием и опустошённостью.
"Чёрная река" была намного меньше "Ночного джаза", но посетителей там набивалось так много, что порой у Фелиции начинали наворачиваться на глаза слёзы от клубившегося сигаретного дыма. Грубые мужские возгласы раздражали и отбивали всякое желание петь.
Слас оценил наряды, в которых выступала Фелиция прежде, но отверг, после пары выступлений. За свой счёт он купил несколько новых платьев и после длительных уговоров убедил-таки Фелицию выйти в них на сцену. Прозрачные и воздушные, в них она чувствовала себя абсолютно голой, но в бурю, как говорится, хороша любая гавань. К тому же плата за выступления с каждым новым днём начинала всё больше и больше превышать плату, которую она получала в "Ночном джазе".
"Чёрная река" вернула надежду и мечту улучшить свою жизнь, о чём прежде Фелиция боялась думать. Она выбрала новую квартиру и переехала, заплатив за месяц вперёд. Наняла для Олдина сиделку, так как Слас решил давать выступления ещё и днём. Впервые в жизни Фелиция увидела афиши, кричащие с пахнущей типографской краской глади, о том, что в тот или иной вечер ожидается выступление одной из самых ожидаемых певиц города. Несомненно, слава и успех были явно завышены, но Фелицию больше волновало другое: имя под её фотографией принадлежало кому угодно, но только не ей.
– Да ты посмотри на свои наряды! – язвительно заявил Слас. – Посмотри, с каким вожделением пялятся на тебя все мужчины! Думаешь, им нужны твои песни?! – он весело рассмеялся. – Им нужна ты сама. Вся. Понимаешь? Им нужны обещания и надежды. А что может пообещать им Фелиция Раймонд? Ничего!
– Но Фанни Вудс… – Фелиция поморщилась, словно съела что-то кислое. Она обернулась и посмотрела на Брюстера, ища у него поддержки. – Скажи ему, Клайд!
– Сказать что? – ни один мускул на его лице не дрогнул.
– Почему он не хочет оставить мне моё настоящее имя? – Фелиция возмущённо взмахнула руками. – Что за дурацкая идея?! – она вздрогнула, получив несильную пощёчину. Брюстер шагнул к ней, заставив испуганно попятиться назад.
– Ты будешь тем, кем я тебя скажу, – прошипел он, отчаянно сдерживая себя.
– Так это твоя идея? – Фелиция окончательно запуталась.
– Марш посоветовал.
– Что?
– Когда ты выступала у него, он сказал, что было бы неплохо изменить твоё имя. Или ты забыла, в какую историю втянул тебя отец твоего ребёнка?
– Я… – Фелиция обернулась и посмотрела на Сласа.
Он улыбался, давая понять, что в курсе всего, что произошло с ней в этом городе. И снова она ощутила эту глубокую печальную покорность судьбе. Нет. Она не может выступать против неё. Не может начинать войну, не имея ничего, что поможет ей и сделает сильнее.
Собравшаяся публика тихо зашепталась, услышав её новое имя. Фанни Вудс. Фелиция покраснела, услышав чью-то нелицеприятную шутку.
– Они привыкнут, – шепнул ей Брюстер.
От его былого гнева не осталось и следа. Пальцы вспорхнули над клавишами пианино, рождая музыку, которая, казалось, осталась тем единственным, в чём ещё можно было найти незапятнанное забвение. "Главное ни о чём не думать", – говорила себе Фелиция, начиная всё новые и новые выступления.
Когда Слас, вызвавшись подвести её домой, проехал нужный поворот, она заставила себя не удивляться. Слас не был похож на Марша. Не ухаживал и не проявлял особенного интереса. Он был…. Фелиция смерила его внимательным взглядом, пытаясь понять, кого он ей напоминает. На ум так ничего и не пришло.
Лишь первые бледные лучи прорезали чёрное небо, виднеющееся за окном, напоминая об усталости. Фелиция оставила бокал вина и, запрокинув голову, ответила на поцелуй Сласа. Робко попыталась возразить, когда он уложил её на кровати. Услышала заверение, что никаких последствий не будет, и безвольно уступила.
Глава двадцать пятая
Дни полетели в безумной череде выступлений и встреч. Всё новые и новые бары открывались, существовали пару месяцев и так же внезапно прекращали свою деятельность. Спустя два года после того, как Фелиция начала выступать в "Чёрной реке", она прочитала в газете о том, что Брэндон Слас арестован и приговорён к десяти годам. Никакого волнения она не ощутила.
По правде сказать, ей было всё равно. Фелиция, возможно, и встревожилась, загрустила, обдумывая случившееся, но Фелиция Раймонд осталась далеко в прошлом. Теперь осталась только Фанни Вудс. Притворная и холодная, как зимняя ночь. Так лучше. Она словно начала новую жизнь. Вычеркнула всё, что было прежде, и отдалась на растерзание всем жаждущим. Неизменным оставался лишь Брюстер. В какой-то момент Фелиции показалось, что он влюблён в неё. Влюблён по-своему.
Но в итоге оказалось, что он влюблён только в самого себя. А она… Она была для него не более чем вещь, его капиталовложение. Он писал для неё песни одушевлённо, словно влюблённый мальчишка, но двигала им отнюдь не страсть, по крайней мере, не та страсть, которая двигает юношей. Он писал песни, зная, что каждый новый аккорд вернётся к нему звенящей монетой. Такая вот превратность судьбы: единственный близкий человек, способный понять, выслушать и дать совет, ценил её не более чем свой костюм, открывающий ему двери в определённые слои общества.
Однажды, когда Олдину исполнилось четыре, Фелиция отважилась написать домой, рассказать, что с ней всё в порядке, и, возможно, в скором времени она наконец-то добьётся признания и известности. Но ответ на письмо не пришёл. Она ждала так долго, как только могла, а потом решила, что так даже лучше.
"В конце концов, всегда можно убедить себя, что и не было вовсе никакого письма", – сказала она себе как-то ночью. Мужчина за её спиной проснулся и закурил сигарету. – Не спится? – спросила Фелиция, прижимаясь к его груди.
Мужчина отстранил её и начал одеваться. Ночь снова стала тёмной и одинокой. Какое-то время Фелиция продолжала лежать в кровати, прислушиваясь к тишине.
– Уже уходишь? – устало спросила её мадам Боне, содержательница этого дома для встреч.
Фелиция кивнула и заставила себя устало улыбнуться. В свою квартиру она вернулась в первом часу.
Тихая и уютная, она нравилась Фелиции, олицетворяя всю ту непорочность, что ещё осталась в ней. Никто не приходил сюда, кроме Брюстера. Олдин и тот был отдан на воспитание бездетной семье, согласившийся взять на себя заботы по воспитанию, заранее оговорив сумму и сроки оплаты. Поначалу Фелиция навещала Олдина каждый день, затем два раза в неделю, потом раз в месяц. "Когда он вырастет, то сможет всё понять", – говорила она себе. Но как долго нужно ждать?!
Почти целый год Фелиция убеждала себя, что определить Олдина в какой-нибудь пансионат будет самым лучшим решением. В какой-то момент она снова собралась с духом и написала домой в Хайфилдс, правда, на этот раз не было обращения ни к матери, ни к отцу.
"Если кто-то и сможет простить и понять, пойти навстречу, так это будет сестра", – так решила Фелиция и не ошиблась. Стефани ответила, и в первом же письме сказала, что ни в чём её не обвиняет.
Рассказы о жизни родного города стали для Фелиции глотком свежего воздуха в круговерти ночной жизни. Стефани любила её и, не скрывая, готова была отстаивать эту любовь даже перед лицом строгих консервативных родителей. "Если бы я привезла тебе своего ребёнка, ты бы смогла о нём позаботиться?" – спросила в одном из писем Фелиция. Получила утвердительный ответ и, не колеблясь, собрала вещи и покинула Чикаго. По дороге она рассказывала Олдину о родном городе и своей сестре. – Господи, да он же чёрный! – воскликнула Стефани, увидев мальчика. Что-то далёкое, из, казалось, уже недосягаемого прошлого поднялось в груди Фелиции и залило щёки румянцем.
– Мама, мне больно! – пожаловался Олдин, пытаясь высвободить свою руку из её ладони. Яркий солнечный свет слепил глаза. Кровь стучала в ушах. Фелиция заставила себя дышать. Стыд и полученное оскорбление улеглись, но осадок остался. Что-то горькое и печальное.
– Извини, что не предупредила тебя, – сказала она сестре. Стефани кивнула. Как много писем писала ей Фелиция! Как часто она представляла себе её ребёнка!
– Господи, – выдохнула Стефани, заставляя себя успокоиться. – Как же так вышло? – она посмотрела на Фелицию и снова тяжело вздохнула. Как же много нежных слов было сказано об этом мальчике. – Господи! – у Стефани просто не было слов. – Отец убьёт нас, если узнает! – решилась наконец сказать она.
– Я знаю, – Фелиция заставила Олдина встать перед собой. – Но… – она замолчала, думая, как лучше попросить сестру дать ей шанс всё объяснить, выслушать терпеливо и не срываясь на осуждения. – Я… – Фелиция вспомнила Персибала и замолчала. Как сложно порой, окунувшись с головой в богемную жизнь, разговаривать с человеком высоких нравов. Слов так много, но нужны ли они? – Я была… – нет, Фелиция определённо не могла рассказать обо всём так сразу. Никто бы не понял. Даже сестра. Нужно время. Нужен шанс и терпение. – Если ты согласишься выслушать меня… – Фелиция закусила губу, сжав детские плечи Олдина. Он послушно стоял возле неё и хмурился с какой-то недетской серьёзностью.
Стефани закрыла руками лицо, заранее проклиная свою сговорчивость.
– Если бы ты дала мне шанс объясниться, – голос Фелиции показался чужим и далёким. Прежде, читая её письма, она представляла его другим. Более детским. Более нежным. А сейчас, здесь…. Неужели это её сестра?
Стефани заставила себя посмотреть на Олдина. Мальчик запрокинул голову, прищурился, вглядываясь в её зелёные глаза, и неожиданно улыбнулся.
– Ну, хорошо, – согласилась Стефани, тронутая детской доверчивостью.
Отель, где остановилась Фелиция, находился на окраине города и стоил довольно дёшево, по сравнению с ценами в Чикаго. Управляющий долго препирался, не желая пускать цветного ребёнка, но, получив десятку и многообещающий взгляд Фелиции, нехотя согласился.
– Как сильно ты изменилась, – сказала Стефани, не одобряя поведения сестры. – Этот твой взгляд… – она смутилась своих собственных мыслей. – У вас в Чикаго все так себя ведут?
– У нас в Чикаго? – Фелиция наигранно рассмеялась, меняя тему разговора. – А разве я уже не принадлежу Хайфилдсу?! – она открыла дверь в номер и распаковала вещи. – Отец сильно постарел?
– Поседел немного, – Стефани невольно улыбнулась, вспоминая человека, перед которым готова была преклоняться.
– Ну, а ты?
– Я?! – её щеки залил румянец. "Как она похожа на меня, когда я только приехала в Чикаго?" – подумала Фелиция.
– Что, совсем никого? – решила по-детски поехидничать Фелиция.
– Ну, ты же знаешь, как строго ко всему этому относится отец! – Стефани покосилась на Олдина, встретилась с ним взглядом, увидела, как он улыбнулся ей, и смущённо покраснела.
– Ну, ты же уже не маленькая девочка! – продолжила подначивать Фелиция. – Неужели совсем никого?
– Ну, не то, чтобы…
– Значит, есть?
– Я же говорю…
– Есть, да? – Фелиция рассмеялась и начала разбирать чемоданы. – Расскажи мне о нём.
– Я не могу, – Стефани снова посмотрела на Олдина, но тут же спешно отвернулась, боясь, что мальчик снова вгонит её в краску своей улыбкой. – Может быть, позже… – она пытливо прикусила губу. – Ну, а ты? У тебя кто-то есть? – Она снова покосилась на Олдина. Все письма, полученные от сестры, как-то сразу вылетели из головы. – Его отец… – Стефани почувствовала, как снова краснеет. – Он… он, правда, умер?
– Умер? – Фелиция посмотрела на сына и отослала в соседнюю комнату. – Его убили, Стефани, – сказала она, понизив голос.
– Убили?! – Стефани вздрогнула, почувствовав, как по спине пробежали мурашки. – Потому что он чёрный?
– Потому что он предал тех, кто ему доверял.