Бородатый Алан возмущенно выпрямляется и смотрит в его сторону:
- Ни за что.
Я украдкой кошусь на деда, в поисках хоть какой-то поддержки - знака или кивка, но он непреклонно смотрит прямо перед собой.
- Я справлюсь, - с нажимом говорю я. - Я не просто его единственный выбор. Я действительно самая лучшая.
Алан озадаченно хмурит брови:
- Прошу прощения?
- Ступайте домой, юная леди! - отрезает Мередит и пренебрежительно машет рукой.
Ты предупреждал меня, что они станут сопротивляться. Ты долгие недели учил меня стоять на своем.
Я выпрямляюсь во весь рост, стараясь казаться больше и значительнее.
- Только после того, как пройду испытание.
Мередит досадливо вздыхает, но Алан не поддается:
- Вы. Не. Пригодны.
- Сделайте исключение, - бесцеремонно предлагаю я и боковым зрением вижу, как углы рта Роланда загибаются вверх.
Его улыбка действует на меня, как стартовый флажок на гонщика.
- Просто дайте мне шанс.
- Вы что думаете, это клуб по интересам? Спорт такой? - не выдерживает Мередит и ее взгляд мечется между мной и тобой. - О чем вы только думали, когда вовлекли ребенка в этот…
- А я считаю, что это достойная работа, - перебиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно. - Я к ней готова. Вы, наверное, стремитесь сберечь и защитить меня, или думаете, что я еще недостаточно сильна - но ошибаетесь.
- Вы - неподходящая кандидатура. И разговор окончен.
- Был бы окончен, Мередит, - спокойно замечает Роланд, - если бы ты принимала здесь решения в одиночку.
- Но я не могу этого допустить… - смущается Алан.
Я теряю контроль над ситуацией. Я не могу проиграть. Если я проиграю, то потеряю тебя.
- Я считаю, что готова, а вы считаете, что нет. Давайте просто выясним, кто прав.
- Ваше самообладание впечатляет. - Роланд поднимается с места. - Но вы должны знать, что не все Истории можно убедить словами. Среди них попадаются проблемные. - Он закатывает рукава. - А иногда встречаются просто жуткие.
Два других Библиотекаря все еще пытаются что-то сказать, но я уже не слушаю. Я сосредотачиваюсь на Роланде. Дед предупреждал меня, что следует быть готовой ко всему, - и был прав, потому что в промежутке между двумя короткими моментами поза Роланда меняется. Едва заметно - плечи расслабляются, слегка сгибаются колени, кисти скручиваются внутрь, - но за долю секунды я понимаю, что он собрался атаковать. От первого удара я уворачиваюсь, но он слишком быстр, даже быстрее деда, и я не успеваю ответить прежде, чем красный кед достает до моей грудной клетки. Я улетаю на пол, перекатываюсь и поднимаюсь на корточки, и когда поднимаю голову, его уже нет.
Я слышу его за мгновение до того, как он обхватывает локтем мое горло, и успеваю вставить между нами руку, чтобы меня нельзя было задушить. Тогда он тянет назад и вверх, мои ноги отрываются от земли, но я замечаю стол и использую его как опору. Толкнувшись вверх, я в прыжке выкручиваю ему руку, высвобождаюсь и приземляюсь за его спиной. Он поворачивается, и я бью ногой со всей силы, целя ему в солнечное сплетение, но он слишком высок, так что я попадаю в живот. Он тут же блокирует мою ногу, и я подбираюсь, готовясь к его очередной хитрости, но ничего не происходит.
Роланд смеется, отпускает мою ногу и как ни в чем не бывало садится на край стола. Два других Библиотекаря сидят за столом с вытянувшимися лицами. Я не знаю, что их больше поразило: внезапная схватка или хорошее настроение Роланда.
- Маккензи, - говорит он, расправляя рукава, - тебе нужна эта работа?
- Она даже не представляет, что подразумевается за этим словом, - говорит Мередит. - Да, у нее подвешен язык, и она может уклониться от удара. Но она - ребенок. Это просто несерьезно…
Роланд поднимает руку, и Мередит замолкает. Он смотрит мне прямо в глаза, тепло и с искренним одобрением.
- Тебе она нужна? - снова спрашивает он.
Конечно, нужна. Ведь я хочу, чтобы ты остался со мной. Время и болезнь отбирают тебя у меня. Ты сказал, что это - единственный способ остаться вместе. Я не упущу этой возможности.
- Да, - твердо отвечаю, я.
Роланд выпрямляется:
- В таком случае я утверждаю кандидатуру.
Мередит приглушенно ахает.
- Она смогла сохранить самообладание в разговоре с тобой, Мередит, а это многого стоит - говорит Роланд, уже улыбаясь во весь рот. - А что касается бойцовских качеств, мне судить - и я заключаю, что у нее есть талант.
Он смотрит на тебя.
- Достойную смену ты вырастил, Энтони. - Роланд оглядывается на Алана. - Что скажешь?
Бородатый библиотекарь постукивает пальцами по столу, глядя куда-то мимо нас.
- Вы не можете утверждать… - бормочет Мередит.
- Если мы это сделаем, а она продемонстрирует свою некомпетентность в любом из вопросов, - говорит Алан, - она будет лишена работы.
- И если она окажется негодной, - добавляет Мередит, - ты, Роланд, устранишь ее сам.
Роланд вновь улыбается в ответ на ее вызов.
Я делаю шаг вперед.
- Я все понимаю, - говорю я так громко, насколько хватает храбрости.
Алан медленно поднимается с места:
- В таком случае и я утверждаю твою кандидатуру.
Мередит сверкает глазами и тоже встает:
- Я оказалась в меньшинстве и потому вынуждена утвердить твою кандидатуру.
И только после этого ты кладешь руку мне на плечо. Я чувствую, как гордость за меня искрится в кончиках твоих пальцев. И улыбаюсь.
Я им всем покажу.
Вместо тебя.
Глава шестая
Зевая, я плетусь за Роландом по Архиву. Я провела здесь много часов, и ночь, видимо, уже подходит к концу. Кости болят от долгого сидения на полу, но оно того стоило: я побыла с Беном.
Не с Беном, конечно. С его ящиком.
Я расправляю затекшие плечи, которыми прижималась к полкам, и поворачиваю вслед за Роландом к Атриуму. Тут и там занятые работой Библиотекари: вокруг толстые фолианты, планшеты с бумагами, а кое-где - раскрытые ящики. Спят ли они вообще когда-нибудь? Подняв глаза к сводчатому потолку, я вижу, что за стеклом стало темнее: будто и здесь бывает ночь. Я делаю глубокий вдох, и мне становится лучше. Когда мы подходим к приемной, я уже полностью беру себя в руки.
Там нас поджидает мужчина в темных очках, с волосами цвета "соль с перцем". Строгая линия рта перечеркивает лицо над холеной бородкой. Музыка Роланда выключена.
- Патрик, - приветствую я. Не самый мой любимый Библиотекарь. Хотя он работает здесь столько же, сколько и я, общаемся мы крайне мало. И меня это нисколько не печалит.
Увидев меня, он недовольно кривит губы.
- Мисс Бишоп. - Его приветствие звучит как замечание суровой учительницы. Он, конечно, южанин, хотя изо всех сил пытается скрыть акцент: говорит короткими рублеными фразами, резко выплевывая согласные звуки. - Мы примем меры против ваших систематических нарушений.
Роланд закатывает глаза и хлопает его по плечу:
- Она никому не вредит.
Патрик злобно сверлит его взглядом:
- Но она не делает и ничего хорошего. Я должен рассказать об этом Агате. - Он смотрит на меня. - Вы слышали? Я должен пожаловаться на вас Агате.
Я не знаю и знать не хочу, что это за дама.
- Каждое ограничение чем-то вызвано, мисс Бишоп. В Архиве нет часов посещения. Хранители не допускаются к Историям. И вы не имеете права входить сюда без веского на то основания. Вы меня поняли?
- Конечно, сэр.
- Означает ли это, что вы прекратите свои бесплодные и бессмысленные попытки?
- Конечно нет, сэр.
Со стороны Роланда раздается смешок, замаскированный под сдавленное кашлянье. Он едва заметно подмигивает мне. Патрик вздыхает и устало потирает глаза, а я почти чувствую себя победительницей. Но все мое воодушевление исчезает, когда он тянется к своему планшету. Меньше всего сейчас мне нужен официальный выговор. Роланд тоже замечает его жест и мягко кладет ладонь на плечо Патрику.
- Что касается Хранителей и Историй, - замечает он, - мисс Бишоп, разве вы только что не собирались поймать одну?
Дважды повторять мне не нужно.
- В самом деле, - быстро соглашаюсь я и направляюсь к выходу.
За своей спиной я слышу, как Библиотекари начинают спорить тихими, напряженными голосами, и понимаю, что оглядываться сейчас не стоит.
Мне удается найти и вернуть двенадцатилетнего Томаса Роуэлла. Он проснулся совсем недавно, поэтому с ним удается разобраться без лишних вопросов, не считая небольшой потасовки. Честно говоря, я уверена, что он был искренне рад встретить хоть одну живую душу в пустых безжизненных Коридорах. Остаток ночи я провожу, исследуя двери на подконтрольной мне территории. Когда я заканчиваю работу, все проходы и даже люки в полу отмечены мелом. В основном знаком "X", но кое-где попадаются круги. Я возвращаюсь к двум своим дверям и с удивлением обнаруживаю, что еще одна дверь напротив открывается моим ключом.
Дверь № 1 ведет на третий этаж, к марине. Дверь № 2 ведет на боковую лестницу в вестибюль Коронадо. А дверь № 3? Она открывается в темноту. В никуда. Тогда почему она вообще открывается? Повинуясь любопытству, я шагаю через порог во мрак. Здесь очень тесно, тихо и так сильно пахнет пылью, что я буквально ощущаю, как она щекочет мне ноздри при вдохе. Вытянув руки, я упираюсь в стены по бокам и нащупываю ряд длинных деревянных ручек - похоже, вдоль стены в ряд выставлены швабры. Подсобка?
Я надеваю кольцо на палец и продолжаю свой неуверенный путь в темноте. И тут ощущаю слабое поскребывание на листке в кармане. Новое имя? Усталость проела мысли, физических сил не осталось. Этой Истории придется подождать. Шагнув вперед, я задеваю ногой за что-то жесткое. Я закрываю глаза, чтобы побороть подкатывающий приступ клаустрофобии. В конце концов мне удается нащупать дверной проем в полуметре спереди. Облегченно вздохнув, я изо всех сил дергаю дверную ручку.
Заперто.
Я могла бы вернуться назад, в Коридоры, и пойти другим путем, но мне не дает покоя вопрос, где я. Я прислушиваюсь, но вокруг ни звука. Я понимаю, что попала в какой-то Богом забытый угол, засыпанный пылью и окутанный ватной тишиной.
Дед говорил, существует два способа пройти через запертую дверь: с помощью ключа и с помощью грубой силы. Поскольку ключа у меня нет…
Отклонившись назад, я поднимаю ногу и ставлю подошву на дверное полотно. Затем двигаю ступню влево до тех пор, пока ботинок не упирается в ручку. Как следует примерившись и убедившись в том, что не промажу, я делаю глубокий вдох и бью.
Раздается громкий треск древесины, дверь подается, и со второго удара я распахиваю ее настежь. На каменный пол падают несколько швабр и ведро. Я переступаю через весь этот беспорядок и вижу комнату, завешенную простынями. Они покрывают полки, окна и даже пол. Из-за щелей между тканью проглядывает грязный камень. На стене неподалеку я замечаю выключатель, и, пробравшись через простыни, зажигаю свет.
Комнату заполняет унылое жужжание. Хотя свет тусклый, он неприятно колет глаза, и я, поморщившись, выключаю его. Через простыни на окнах с улицы проникает свет - оказывается, сейчас еще позже, чем я думала, - и, пройдя через комнату, я срываю импровизированные занавески, поднимая ураганы пыли и заливая пространство утренним солнцем. За окном виднеется мощеный дворик и подозрительно знакомый навес…
- Вот ты его и нашла!
Я резко разворачиваюсь и вижу, что в комнату, пригнувшись под пыльной простыней, заходят мама и папа.
- Нашла что?
Мама обводит рукой пространство вокруг нас. Она делает это с таким видом, будто вместо пыльных простыней и швабр показывает мне фамильный замок.
- Кофейню Бишопов.
На мгновение я так искренне поражена, что не могу говорить.
- Разве вывеска "КАФЕ"в вестибюле не выдает его с головой? - поинтересовался папа.
Конечно, только я пришла не со стороны вестибюля. Меня поразила абсурдность совпадения: прямо из Коридоров я делаю всего пару шагов и оказываюсь в маминой епархии, в эпицентре воплощения в жизнь очередной ее мечты. Но многолетняя привычка лгать спасает меня и на этот раз: ни в коем случае нельзя позволять замешательству брать верх. Поэтому я мило улыбаюсь и делаю вид, будто ничего не произошло.
- Да, у меня были кое-какие догадки, - отвечаю я и снимаю с окна простыню. - Я проснулась рано и решила заглянуть сюда, посмотреть, что к чему.
Мама не обращает внимания на мою неуклюжую ложь. Она порхает по залу, затаивая дыхание, прежде чем снять простыню с очередного предмета мебели, прямо как маленькая девочка, задувающая свечи на именинном торте. Папа продолжает с напряженным вниманием разглядывать меня, мою чересчур темную одежду, длинные запыленные рукава. Заметно, что все эти факты, как кусочки пазла, не хотят складываться воедино в его голове.
- Ну что? - с преувеличенным энтузиазмом продолжаю я. Мне удалось заметить, что если я болтаю слишком громко, это не дает папе задумываться и сбивает его с толку. - Вы, наверное, думаете, здесь где-нибудь затаилась кофемашина?
Папа заметно оживляется. Ему необходим кофе, как другим нормальным людям необходимы пища, вода и жилье. Если сравнивать по важности с курсами, которые он читает на историческом факультете, или эссе, которые он пишет, кофеин достигает небывалых высот. Думаю, маме, для того чтобы сманить сюда папу, понадобилось только приглашение из местного университета и обещание постоянно снабжать его кофе. Всего два ингредиента, и готово.
Я с трудом подавляю зевок.
- Ты выглядишь усталой, - замечает он.
- Ты тоже, - тут же реагирую я и снимаю простыню с механизма, отдаленно напоминающего большую кофемолку. - Ого, ты только взгляни!
- Маккензи, - начинает он, но я нажимаю на кнопку, и металлический монстр оживает, перебивая папу спасительным лязгом и грохотом, таким сильным, будто перемалывает сам себя, жадно заглатывая воздух вместе с болтами, гайками и гвоздями. Папа морщится, и я, сжалившись, выключаю кофемолку. Шум ее агонии еще некоторое время эхом разносится по залу. В воздухе стоит ощутимый запах гари.
Я невольно оглядываюсь на подсобку, ведущую в Коридоры, и мама, должно быть, поймала мой взгляд, потому что тут же направилась туда.
- Интересно, что тут произошло? - говорит она, повернув сломанную дверь, провисшую на петлях.
Равнодушно пожав плечами, я иду к металлическому ящику, отдаленно напоминающему духовку, и открываю дверцу. Внутри все запачкано прогорклым подгорелым жиром.
- Я тут подумала, - замечает мама, - нам стоит испечь немного маффинов. Приветственных маффинов!
Последнюю фразу она произносит с такой бравурной интонацией, что становится тошно.
- Знаете, чтобы дать всем понять: мы приехали. Что думаешь, Мак?
Вместо ответа я пихаю дверцу духовки, и она с оглушительным грохотом закрывается. Что-то отваливается от нее и с тоненьким тиньк-тиньк-тиньккатится по каменному полу к маминым ногам.
Ее улыбка даже не тускнеет. От этой притворной жизнерадостности и улыбки как-все-классно меня выворачивает наизнанку. Я видела, что творится у нее в голове, и прекрасно знаю, что это глупая рисовка. Я уже потеряла Бена. Я не хочу потерять и ее тоже. Мне хочется встряхнуть ее и сказать… Но я не знаю, что ей сказать. Не знаю, как до нее достучаться. Как объяснить, что так она делает только хуже - всем нам.
Поэтому я говорю правду:
- Кажется, духовка вот-вот развалится.
Она пропускает мои слова мимо ушей. Или просто их игнорирует.
- Ну что ж, - бодро говорит она, нагибаясь, чтобы подобрать с пола винтик. - Тогда мы воспользуемся домашней духовкой, пока не привели в порядок эту.
Сказав это, она поворачивается и упархивает прочь. Я оглядываюсь в поисках поддержки или хотя бы сострадания с папиной стороны, но он вышел во двор и стоит, разглядывая навес.
- Тук-тук, Маккензи, - зовет мама из-за двери, - ты знаешь, как обычно говорят…
- Я уверена, что так сейчас не говорит никто, кроме тебя…
- Кто рано встает, тому Бог подает!
Я выглядываю в окно, зябко ежусь и неохотно плетусь за ней.
Остаток утра мы проводим с "приветственными маффинами". Папа ходит с различными поручениями, мама печет, а я изо всех сил стараюсь выглядеть занятой. Мне бы не помешала пара часов сна или хотя бы бодрящий душ, но каждый раз, как я делаю неосторожное движение в сторону двери, мама придумывает для меня новое занятие. Улучив момент, когда она отвлеклась на противень с новой порцией кексов, я выуживаю Архивный листок из кармана. Разворачиваю его и с удивлением обнаруживаю, что он чист.
У меня словно камень падает с души, и тут я вспоминаю, что чувствовала, как на моем листке появилась новая История, когда застряла в темной подсобке кафе. Получается, что мне почудилось. Тем временем мама ставит маффины на прилавок. Мне приходится быстро свернуть листок и спрятать его в карман. Мама набрасывает на выпечку полотенце, и тут у меня в голове всплывает картинка: Бен, вытянувшийся на носочках и сующий нос под полотенце со сластями. Он всегда старался отщипнуть хотя бы кусочек прямо с противня и обжигал пальцы. Меня будто ударили кувалдой в солнечное сплетение, я сгорбливаюсь и крепко зажмуриваю глаза, ожидая, пока боль отступит.
Мне все же удалось отпроситься на пять минут - чтобы переодеться: моя одежда пропахла Коридорами, Архивными полками и застарелой пылью из кафе. Я натягиваю чистые джинсы и футболку. Мои волосы не желают лежать нормально, я выкапываю в шкафу желтую бандану, и, пытаясь привести себя в порядок, завязываю ее на голове. Спрятав ключ деда под воротник, я смотрю на пол, и взгляд мой падает на темные пятна. Я вспоминаю об окровавленном парне.
Я опускаюсь на колени, стараясь отфильтровать прочь лязганье кухонных подносов за дверью, снимаю кольцо и прижимаю пальцы к половицам. Древесина начинает гудеть под моим прикосновением, я закрываю глаза, тянусь и…
- Маккензи! - голосит мама.
Я вздыхаю, растерянно моргаю и отталкиваюсь от пола. Я успеваю выпрямиться в полный рост как раз в тот момент, когда мама энергично стучит в дверь.
- Я что, уже не могу ожидать от тебя помощи?
- Иду, - покорно отвечаю я и надеваю кольцо на место. Уходя, я успеваю бросить последний взгляд на пол. Мама тем временем упаковала все маффины в маленькие целлофановые пакетики. Сейчас она укладывает их в корзинку, щебеча что-то о местных жителях. И тут меня осеняет.