Глеб усилием воли заставил себя подняться и, только расстался с теплым одеялом, как покрылся от холода гусиной кожей. Он поспешил закутаться в одеяло, чувствуя, что накануне явно перебрал. Голова раскалывалась, ощущение было такое, что в ней за ночь мозги заменили песком, перекатывающимся в ней при каждом движении и пытающимся высыпаться через слезящиеся глаза. Закутанный в одеяло, он прошлепал в кухню. Степан, полностью одетый, доедал яичницу с ветчиной.
– Не хотел тебя будить – ты этой ночью из-за "голосов" больше бодрствовал, чем спал, – насмешливо произнес он, попивая апельсиновый сок из высокого стакана.
У Глеба при виде этой золотистой, ароматно пахнущей, кисленькой жидкости даже закружилась голова от желания пить. Поняв это по выражению помятого лица друга, Степан встал, достал из шкафчика еще один стакан и наполнил его на три четверти соком. Глеб судорожно припал губами к стакану, чувствуя, как с каждым глотком уходит головная боль, а взамен возникает легкое опьянение.
– Еще? – Степан, не ожидая ответа, наполнил стакан снова. – Я звонил в больницу – самочувствие у Оли хорошее, ночь прошла спокойно, – сообщил Степан, пока Глеб, зажмурив глаза, наслаждался соком. – Медсестра посоветовала сегодня воздержаться от посещений. Олю напичкали успокоительными, и она будет целый день спать. Завтра в двенадцать часов, после обхода, можно будет ее навестить. Я на работе поручу кому-то из моих охламонов купить для нее фруктов на рынке и вечером завезу в больницу передачу, так что ты сегодня полностью свободен. Какие у тебя планы?
– Я сам могу передачу отвезти, – запротестовал Глеб, правда, нерешительно: он терпеть не мог ходить по базарам и магазинам. Покупки всегда делала Ольга, даже если приобретались вещи для него. – Планирую зайти на работу – есть ряд неотложных дел…
– Вот-вот. Отвлечешься от всех неприятностей. Тебе надо обязательно сходить к следователю-дознавателю по поводу ДТП. Позвонишь мне, расскажешь, что они собираются тебе "шить". Огонь надо тушить сразу после возгорания, не ожидая, когда он наберет силу.
– Ты так думаешь? Я ведь никого не задел, только свою машину помял. – Глеб привык жить в своем тесном круге, который составляли Ольга, работа, дом, Степан и еще двое-трое старых друзей, отдых в Турции или Египте – в других странах он бывал только по работе. Все, что выходило за границы этого круга, вызывало у него беспокойство и нежелание этим заниматься.
– Все намного серьезнее. Во-первых, с автобусом ты все же столкнулся, поэтому не мешает встретиться с его водителем и разойтись полюбовно. Во-вторых, считай, это ДТП с тяжкими последствиями – Оля в больнице, так что ты уже без прав, возможно, года на два, а может, тебе даже светит срок. – Заметив, что Глеб собирается что-то возразить, добавил: – То, что это твоя жена, ничего не меняет. Может светить "химия" или условное – что тебе больше нравится? Ты еще съездил кому-то по морде, теперь моли Бога, чтобы этот мужик не подал заявление в милицию. Тебя не теребят по этому поводу?
Глеб молча пожал плечами. На душе у него от слов Степана стало тоскливо. Это чувство было знакомо ему с далекого детства, когда отец пытался приучить его к рыбалке. Он не находил удовольствия в том, чтобы часами завороженно глядеть на поплавок или забрасывать спиннинг с инерционной катушкой и вечно запутывающейся леской. Рыбу он любил только морскую и уже приготовленную. И предпочитал сам определять, на что тратить свое время.
– Это хороший знак. Третье – самое главное. – Степан испытующе посмотрел на Глеба.
– Что еще не так? – недовольно буркнул тот.
Перспектива мотаться по ГАИ и судам вызвала у него резкий упадок сил. Как же ему не хотелось этим заниматься! И это было гораздо хуже настойчивости отца в детстве, когда можно было делать вид, что ловишь рыбу. Лишиться прав или получить судимость ему совсем не улыбалось, и он понимал, что, несмотря на все свое нежелание, придется этим заняться серьезно.
– В-третьих, у тебя есть друг, который, в свою очередь, имеет очень много друзей и поэтому постарается утрясти все эти вопросы с минимальным для тебя ущербом. – Степан победоносно посмотрел на Глеба, словно ожидая аплодисментов.
– Спасибо, – прочувствованно сказал Глеб, и у него от сердца отлегло. Степан – не балаболка, всегда держит слово, хотя иногда он так себя ведет, что его можно посчитать несерьезным человеком. Раз он пообещал, то, скорее всего, уже успел переговорить с нужными людьми.
– Кроме спасибо с тебя виски, и одной бутылкой ты не отделаешься. Возможно, тебе придется поить меня до конца жизни, – заявил Степан. – А это очень долго – у меня в роду все долгожители.
– Заметано! – повеселев, сказал Глеб. – Ну что, по коням?
13
В белом тесноватом для него халате Глеб чувствовал себя ужасно большим и неуклюжим. Пройдя через заветную дверь, из-за которой, чтобы взять передачу для Ольги, обычно появлялась крутобедрая медсестра в голубом, он оказался в длинном светлом коридоре. Путеводителем ему служили плавно колышущиеся аппетитные ягодицы сестрички, вышагивающей впереди него. Он так увлекся их созерцанием, что, когда они перестали колыхаться, с разбега налетел на остановившуюся медсестру. Невольно обхватив ее за талию, он встретился с ней взглядом. Она холодно ему кивнула, но он почувствовал, что сестричку он интересует, хотя она скрывала это под маской безразличия.
Глеб считал себя большим знатоком женской психологии не только потому, что был профессиональным психологом, но и потому, что за свою жизнь он познал немало женщин. Так случилось, что у него не было неразделенной любви, как у большинства людей. Одноклассница Люба, в которую он влюбился в девятом классе, ответила взаимностью, но, когда после окончания школы она поступила в вуз в другом городе, он особо не переживал, сразу нашел себе другой объект любви, и снова – взаимность. Он никогда не ощущал себя одиноким – постоянно рядом с ним по жизни шла женщина, девушка, и, когда она внезапно по каким-то причинам покидала его, сразу находилась другая. Расставания не были для него болезненными, и, как он полагал, это происходило по обоюдному согласию и с сохранением добрых отношений. Только какие там отношения и зачем их сохранять? Он считал, что так получается благодаря его профессионализму как психолога и знатока женской души, который может просчитать все нюансы.
Однажды в его руки попала книжка, изданная в начале ХХ столетия под претенциозным названием "Женская душа". Как Глеб смеялся, когда ее читал! И решил, когда возникнет "окно" в написании монографий для докторской диссертации, он напишет книгу с таким же названием, где раскроет все тайны логики женщин и мотивов их поступков. Как-то раз Глеб разоткровенничался и поведал Степану о своих прежних любовных победах и "тихих" расставаниях, а тот вполне серьезно ему возразил:
– Никого из них ты по-настоящему не любил. – Немного подумав, Степан добавил: – Как и они тебя, красаве́ц!
– А Ольга?! Я очень люблю ее, и она меня!
– Узнать об истинности своих и чужих чувств можно лишь при расставании.
– Тогда я уверен в своих и Олиных чувствах! – торжествующе произнес Глеб. – Ты забыл, что недавно я несколько месяцев провел в командировке в Штатах. Скучал по Оле и прилетел к ней на крыльях любви, хотя командировку можно было продлить.
– Это – другое! – не сдавался Степан.
В жизнь Глеба Оля влетела случайно, яркой кометой, затмив собой все, что казалось для него суперважным. И Глеб без сомнений, колебаний, после непродолжительного знакомства сделал ей предложение стать его женой. Они были счастливы, все шло прекрасно, пока они не отправились на эти злосчастные похороны, после которых произошла авария, к счастью, не имевшая трагических последствий.
Глеб, волнуясь, перешагнул порог палаты. Он не знал, как жена встретит его, виновника аварии. Оля, с распущенными волосами, похудевшая и бледная, лежала на кровати за прозрачной перегородкой под капельницей. В палате Глеб заметил несколько приборов непонятного назначения, громоздившихся по углам. Олечка добродушно наблюдала за ним и была совсем не такой, как в селе. Сестричка с глазами-фиалками ледяным тоном, совсем не сочетавшимся с ее роскошным горячим телом, которое успел ощутить Глеб при случайном столкновении, произнесла:
– Десять минут на свидание. Больную ничем не волновать. Я буду в соседней палате. – И медсестра вышла.
– Ну, привет, что ли, мой убийца! – весело произнесла Оля.
– Ты извини… не знаю, что тогда на меня нашло… – смущенно пробормотал Глеб.
– Знаю, знаю, ты всегда водишь осторожно, потому что машина тебе дороже, чем жена, – иронизировала Оля, мягко улыбаясь.
– Нет, нет! Ты гораздо дороже, – поспешил заверить ее Глеб. – Не знаю, что со мной было бы, если бы тогда… – Он не закончил фразу, потому что не мог выговорить эти страшные слова, да и глаза стало предательски пощипывать.
– Я дороже? – недоуменно повела плечиками Ольга и вскинула правую бровь. – Однако ты тратил на меня меньше, чем на свою машину. Кстати, ее "лечение" обойдется дорого?
– Она уже ремонтируется, окончательный приговор будет вынесен после покраски. Пока я дал деньги на рихтовку и на замену кое-каких деталей. В случае чего Степан пообещал выручить деньгами.
– Степа – палочка-выручалочка, он, как всегда, на высоте, – задумчиво произнесла Ольга. – Кстати, здесь не сразу разобрались, кто из вас двоих мой муж. Пока я не расставила точки над "і", почему-то все склонялись к тому, что это Степан. – Глебу было неприятно это слушать, хотя он понимал, что Оля шутит. Заметив его состояние, она вновь рассмеялась. – Ладно, ладно, ты мой единственный и неповторимый. Можешь присесть на краешек кровати. Ложиться не обязательно, места здесь для двоих маловато.
– Спасибо, – сказал Глеб, усаживаясь, и, провалившись в пружинную пропасть, невольно откинулся на спину. Он не думал, что тут окажется такая допотопная кровать.
– Ой! – вскрикнула Ольга и через одеяло стала ощупывать ноги, которые прижал Глеб. Тот сразу вскочил. – Ты такой неуклюжий! – с некоторым недовольством заметила Ольга. – Да садись уже, только аккуратно.
Глеб присел на самый краешек кровати.
– Что говорят врачи?
– Говорят, что я очень везучая и живучая. Быстро восстанавливаюсь. Прогнозируют мое окончательное выздоровление к концу следующей недели.
– Что-то слишком быстро! – засомневался Глеб.
– Нормально, потом еще недельку дома посижу – и можно на работу, если ты меня снова не доконаешь своей машиной.
– Чтобы я еще… Буду тебя возить как хрустальную…
– Хрустальную… – Наморщила лобик. – Хрусталь – вечный холод – смерть. Не пойдет. Лучше как картину или икону. Все-таки лучше как картину. Я не старая. Как картину, выдержанную в мягких, пастельных тонах. Они живые и теплые.
– Как очень ценную картину, – уточнил Глеб, и был удостоен царственного кивка.
– Хорошо, хорошо. Ты, как и все мужчины, мягко стелешь, а пока женушка в больнице, сам, небось, шалишь на стороне? – Оля пытливо посмотрела ему в глаза.
– Да не дай Бог! – испугался Глеб. – Даже в голову ни разу не приходило. – Он вспомнил ягодицы сестрички. – И по телевизору ничего такого не смотрю, сразу переключаю на другую программу. Ты, конечно, мне не поверишь, но я… Оля, я никак не могу себе простить эту аварию! Если можно было бы все повернуть назад!
– Хорошо, верю. На девять дней поминать маму поедешь сам, хотя не исключаю, что составлю тебе компанию. По крайней мере, настроена оптимистично. Список необходимого я тебе приготовила. – Оля достала из тумбочки тетрадку и вырвала полностью исписанный листок.
– Баба Маруся поможет тебе все организовать. Приедешь утром, помянете – и сразу домой, что бы там ни происходило. – Оля грозно помахала перед его лицом пальчиком. – Ни-ни-ни!
Глеб почувствовал, что краснеет.
– О чем это ты? – с деланным удивлением спросил он.
– Сам знаешь, о чем, о ком. О Маньке. Не знала, что ты любитель старух.
– Да я… Ты такое придумаешь! Ну ты даешь! – Глеб не знал, что сказать в свое оправдание.
– Моя вина, не предупредила я тебя. Она тебя приколдовала. Вот так.
– Со мной странные вещи происходили там, и здесь это продолжается. Видишь ли… Ты только не волнуйся. По ночам слышу, будто твоя мама меня к себе зовет, – холодея от ужаса, произнес Глеб.
– Это очень серьезно. – Ольга посуровела. – Видно, она все-таки взяла ее.
– Что взяла и кто? – взмолился Глеб. – Объясни мне толком, что происходит вокруг меня?
– Хорошо. Только это должно остаться между нами.
– Обещаю, – сказал Глеб и вспомнил Маню, которой недавно тоже что-то обещал.
– Моя мама была целительницей, магом. Разные болезни заговаривала, молитвами сглаз снимала, порчу. Это у нее наследственное и передается только близким родственникам. В деревне это называют колдовством. Это плохое слово, кто его услышит, сразу связывает со сказками и шарлатанством. "Магия" несколько лучше звучит – в этом слове ощущается тайна. Впрочем, большой разницы между этими понятиями нет. В жизни между злом и добром нет четких границ. Бывает, что, сделав зло одному, можно облагодетельствовать многих, и наоборот. Чтобы справиться с наговорами, порчей – словом, с черной магией, необходимо знать ее приемы, формулы, заговоры, заклятия и только в этом случае принимать контрмеры. Была у матери книга, в которую она записывала всякую всячину, касающуюся магии. Эту книгу она получила от своей матери, а та, в свою очередь, от своей… С давних времен существует обычай: маг передает книгу наследнику перед самой своей кончиной. Связано это с поверьем, что маг не сможет спокойно умереть и будет мучиться до тех пор, пока не выберет наследника и не отдаст ему Книгу духов. И еще. Отдавая эту книгу, он тем самым передает неистраченные силы – и свои, и принятые от предшественников. Эти силы концентрируются вокруг книги, умножая многократно силу преемника.
– Трудно это воспринять серьезно, больше похоже на сказку, – не выдержал Глеб. Непривычно ему было слушать это от Оли. Она открылась ему с неожиданной стороны – выходит, он ее плохо знает? Неужели она относится ко всему этому всерьез?!
– На страшную сказку, которая может стать реальностью. Когда мы, узнав о смерти мамы, приехали в деревню, книги в доме не оказалось.
– Ты же сказала, что она не может умереть, пока не передаст книгу преемнику, – заметил Глеб, замялся и добавил: – Значит, она тебе должна была ее передать… Ты же ее единственная дочь.
– Существует такое поверье, но не обязательно, что так и есть на самом деле, – сказала Ольга. – Дело еще в том, что люди, занимающиеся магией, в семейной жизни глубоко несчастны, и причина этого – их занятие. Маг может вынудить полюбить себя, но счастлив не будет. В жизни мамы были мужчины, в том числе и мой отец, но она всегда чувствовала себя одинокой. Мама очень любила меня и сделала все, чтобы мне не пришлось иметь дело с магией. Она так для себя решила и, как только я закончила школу, отправила меня учиться в город. Если бы она хотела передать мне свои знания и силу перед смертью, то обязательно призвала бы к себе, когда почувствовала, что близится смертный час. Мама этого не сделала.
– Но ведь она должна была кому-то передать свой дар… мага-целительницы? – Глеб специально не сказал "ведьмы", понимая, что это будет неприятно услышать Оле. – И это должен был быть близкий ей по крови человек – кому же, как не дочери?
Ольга недоуменно посмотрела на Глеба и возразила:
– Не все поверья основываются на реальных фактах. Во времена инквизиции столько магов, целителей погибло на костре, не имея возможности кому-либо передать свой дар.
– Не волнуйся, я имел в виду не тебя, – мысли Глеба выстроились в строгую логическую цепочку, и он понял, что ухватился за конец нити, которая приведет его к клубку, – а первую дочь, которую она родила и потеряла после войны.
– Дочь?! У меня есть старшая сестра?! – с неподдельным изумлением произнесла Оля. – Откуда у тебя такие сведения?
Глеб понял, что, произнеся имя "Маня", он вызовет бурю гнева.
– Никого незнакомого на похоронах не было. Только жители нашего села, соседнего и мы. Ведь так? – уточнил он.
– Так, – согласилась Оля, с интересом наблюдая за ним.
"Наверное, я напоминаю ей собаку-ищейку, взявшую след и от возбуждения виляющую хвостом. Хотя хвоста у меня нет".
– Решаем элементарное уравнение с одним неизвестным. По условиям задачи, имеем "икс" – твою старшую сестру, существование которой по неизвестным нам причинам твоя мама решила сохранить в тайне. Если бы кто чужой навестил твою маму перед смертью, ты бы об этом узнала?
– Это же село. Там все на виду, ничего не скроешь. Обязательно соседи рассказали бы.
– Выходит, старшая сестра живет в этом селе или поблизости. Тебе не кажется странным, что твоя мама – умная, сообразительная, явно выросшая в городе, вдруг перебралась в это село?
– Ты забываешь, какое тогда было время – конец 50-х годов. Уже не "сталинизм", но "хрущевщина". В селе не требовался паспорт, а моя мама… – Оля замялась, и Глеб ей помог:
– Я знаю, что Ульяна Павловна была после войны осуждена, какое-то время отсидела в лагерях. – Глеб деликатно умолчал о причине заключения, о которой узнал от Мани: интимная связь с немецким офицером. – В этом нет ничего предосудительного – в те времена попасть в тюрьму было весьма просто. Она ничего не рассказывала о своей жизни в то время?
– Как только я заговаривала об этом, она переводила разговор на другую тему. А как-то раз сказала: "Прошлого, о котором хочется вспоминать, не было".
– Вот видишь – даже тебе она о дочери ничего не рассказывала, о твоей старшей сестре. Если бы кому-нибудь из односельчан это стало известно, то, наверное, все село об этом знало и ты в первую очередь?
– Безусловно!
– Думаю, твоя мама выбрала село не только потому, что в городах существовал паспортный режим, а значит, там был и более строгий надзор за бывшими заключенными. Не исключено, что ее сюда что-то тянуло. Скорее, не что-то, а кто-то. Я предполагаю, что это дочь, которая поселилась здесь раньше. Твоя мать перебралась в это село, чтобы быть ближе к старшей дочери!
– Что из этого следует? – живо поинтересовалась Ольга.
– Ее дочь ориентировочно 1944–1945 года рождения. Значит, ей должно быть под шестьдесят. Получается, никто в селе не знал о наличии старшей дочери у твоей мамы, а я за два дня, что мы там были, об этом узнал.
– От кого?! – Ольга сощурилась, Глеб знал, что это первый признак того, что она разозлилась, так как уже догадалась, кто ему об этом сообщил.
– От Мани, соседки твоей мамы. Думаю, именно она – твоя старшая сестра! Ты мне сама сказала, что Мане пятьдесят восемь лет. Она поведала мне историю твоей мамы и сказала, что у нее есть еще одна дочь. Как ты думаешь, почему Ульяна Павловна не рассказала о твоей старшей сестре ни тебе, ни кому-либо из односельчан, кроме Мани? Случайность, скажешь? Пока мы были в селе, она постоянно возникала у меня на пути, словно паучиха, пыталась запутать в сети, выставить меня перед тобой в неприглядном виде! Вот думаю, не она ли причина того, что со мной стали твориться в селе, а потом и в городе всякие чудеса?
– Манька – моя сестра?! Не может быть! – возбужденно воскликнула Оля. – Она приезжая и появилась в селе гораздо позже моей мамы.