Она задумалась: на Кассиопее, скорее всего, нет праздников, требующих украшения жилища, поэтому Тави не понимает ее действий.
– Что вы конкретно празднуете? – не унимался любознательный узник. – У нас тоже есть деревья, но мы никогда их не украшаем.
– Как объяснить Рождество инопланетянину? – вздохнула девушка.
Она знала, что ей вовсе не обязательно проговаривать вслух свои ответы, ведь с Тави можно было общаться телепатически. Но по привычке говорить она сказала вслух:
– Существует легенда, по которой более двух тысяч лет назад один сверхчеловек принес себя в жертву людям. Его звали Иисус Христос. А Рождество – это празднование рождения этого праведника, целителя и мученика. Иногда его называют "спасителем" и "сыном Бога".
Мишель достала из ящичка свою цепочку с крестиком – на крестике был распятый человек.
– Ты веришь легенде? – осторожно спросил Тави. Он уже понял, что на Земле люди очень дорожат своими убеждениями и готовы за них и убить, и умереть.
– Сейчас, после встречи с тобой, я уже не знаю, во что верить. Меня мама воспитывала так: Иисус умер за наши грехи. И люди, которые почитают Иисуса, в Рождество украшают свои дома, обмениваются подарками и… загадывают желания.
Вдруг Мишель села на постель и заплакала, уткнувшись лицом в подушку. Фред постучал в дверь, которая была настежь открыта, зашел.
– Что с тобой? – подошел он к плачущей падчерице. Ему казалось, что упрямая девчонка была безразлична к потере братишки, быстро вернулась к привычной жизни и земным радостям, которыми он не мог наслаждаться в полную силу.
– Я думала о Рождестве, об исполнении желаний, о чудесах. Помню год, когда я загадала иметь братика или сестренку, – рыдала, шмыгая носом, Мишель. – И у меня родился братишка.
Осознание, что смерть Остина не перестает глодать ее совесть, рассекло его сознание, как молния – дерево.
Фред присел на корточки около постели и осторожно положил руку на плечо девушки.
– Ну, пойдем, перекусим и поедем отмечать его память. Потому что ничего другого мы больше не в состоянии сделать.
Мишель поднялась и пошла за Фредом на кухню. Там их ждала яичница с беконом. Апельсиновый сок, разлитый Фредом по стаканам, казалось, многообещающе подмигивал людям и благословлял новый день. Настенные часы показывали одиннадцать утра.
Завтракали молча, сидя напротив друг друга.
Фред наблюдал за падчерицей: припухшие от слез веки и красные пятна на лице совсем не красили ее.
– Местный банк крови работает в Черную Пятницу. Думаю, это замечательная возможность поблагодарить Бога за все, что имеешь. За два часа управимся. С Анжеликой ничего не случится.
Через десять минут они так же молча ехали в лабораторию крови Красного Креста. Небольшое одноэтажное здание с окнами во всю стену находилось на плазе вместе с пиццерией и несколькими магазинчиками. Все заведения – частные и государственные – ждали Рождество: наряженные елки в фойе виднелись через стеклянные стены магазинов, гирлянды и росписи серебристой краской на витринах зазывали посетителей: "С Рождеством!" и "Рождественские скидки!"
Фред припарковался около знака "парковка для доноров". Вышли, зашли в фойе с белой пушистой елкой, украшенной удивительными красными игрушками в виде капель крови. Запах свежеприготовленного кофе защекотал ноздри.
Седая секретарь поприветствовала их у входа и поблагодарила, что пришли:
– А вы знаете, что праздники – это период аварий и травм, потому что в эти дни люди много путешествуют. Нам очень нужна донорская кровь. Вы принесли с собой удостоверения личности?
Фред и Мишель отдали свои водительские права, и секретарша сделала с них копии для отчетности. Потом их развели по разным комнатам. В маленьких комнатушках было место только для скромного письменного стола с монитором и двух стульев. Компьютер стоял под столом, на линолеуме, и подмигивал Мишель зеленым огоньком.
Флеботомист в белом халате была афроамериканкой с обесцвеченными волосами, и эта деталь напомнила Мишель времена, когда ее мать использовала краску для волос "рожден блондином". Флеботомист взяла у девушки кровь из пальца, объяснив при этом, что если железо будет низким, то донором в этот день она стать не сможет. Затем неспешно, но профессионально женщина измерила ее давление, покачивая головой с праздничными серьгами в виде оранжевых индюшек. Девушка даже мысленно помолилась: ей не хотелось возвращаться домой с чувством, что она недостаточно здорова, как какой-то "бракованный товар". Но анализы оказались в норме – зря волновалась.
Потом ей пришлось сидеть перед монитором и отвечать на разные вопросы, касающиеся ее здоровья и интимной жизни. Она с удивлением поняла, что далеко не каждый может быть донором. И обладать здоровьем, позволяющим им стать, – это благодать, которую нельзя передать словами. Ею можно только поделиться с теми, кто в ней нуждается.
"Занимались ли вы проституцией? Занимались ли вы сексом с человеком, которому сделали вакцинацию от ветрянки? Болели ли вы гепатитом? Беременны ли вы? Вам пересаживали органы? Какие лекарства вы принимаете? Живете ли вы с ВИЧ-инфицированным под одной крышей?"
Мишель подумала, что Фред, скорее всего, соврал, когда нужно было честно ответить на вопрос: "Был ли у вас секс с человеком, который занимается проституцией?"
После ответа на вопросы Мишель вышла из комнатки, и ее проводили в зал, где она увидела несколько кушеток. Фреду и ей показали, где лечь и расслабиться. Опытные медработницы аккуратно ввели под кожу иглы, и кровь потекла по прозрачным трубочкам в квадратный пакет для сбора живительной жидкости. Нужно было держать в руке резиновый мячик и ритмично сжимать его, чтобы процесс шел гладко, без перебоев.
Фреду достался мячик в виде капли крови, а Мишель – в виде маленького глобуса.
– Твой мир в твоих руках, – прокомментировал Тави в ее голове.
Флеботомист, которая измеряла давление и уровень железа у Мишель, объяснила донорам-новобранцам, что сначала их кровь будет проверяться на резус-фактор и наличие некоторых заболеваний: гепатиты, ВИЧ… И если что-то будет обнаружено, то их сразу поставят на учет в соответствующий диспансер и порекомендуют необходимые группы поддержки.
– Я обязана всех предупреждать, мы никогда не вливаем донорскую кровь пациентам, прежде чем не проверим ее на всевозможные вирусы.
Сначала Фред и Мишель лежали молча, слушая свои ощущения и рассматривая потолок. Они раньше никогда не сдавали кровь. Как это – лежать и знать, что она из тебя вытекает?
– А помнишь наши семейные традиции? – нарушил молчание отчим. – Мы собирались за праздничным столом, загадывали вслух желания и потом наблюдали, какие именно сбудутся в течение года.
– Конечно, помню.
– А давай приготовим праздничный ужин и позовем твоего парня и его отца? Мишель удивленно посмотрела на отчима.
– Сейчас мы переживаем трудное время. Может быть, если притвориться, что мы – крепкая семья, хотя бы на время праздников, мы сможем как-то очиститься от вины и ненависти, которые нас разрушают. – Фред замолк на минуту. – Прости меня за все, Мишель.
Выражение его лица было искренним, вдохновленным, глаза – светло-серые, как окна, в которых отражается дождливое небо, окна, с которых сняли решетки. Мишель вспомнила, как некоторые люди, принимая Иисуса как своего спасителя в церкви во время крещения, выглядели именно так.
У девушки от его слов навернулись слезы. Она хотела верить в то, что в сознании Фреда начался процесс прощения и очищения. Как и у нее.
– Может быть, время лечит, – подумала Мишель, ощущая обволакивающее умиротворение. Это чувство было подобно густому туману ранним утром, словно едешь за рулем медленно-премедленно, почти крадешься, виден только капот одной машины впереди, так как туман-колдун взял в плен все здания, солнце и птиц, но тебе не страшно, ты знаешь.
– Ты не права, время не лечит, – вдруг отрезал Тави, и это резкое неожиданное утверждение прозвучало как неожиданное падение яйца на кухонный пол.
Глава 23
Жертвоприношение Творцу
Декабрь на волшебных санях Санта Клауса ворвался в умы и жизни людей.
Тави впитывал через глаза и чувства своего носителя все происходящее. Город Пенсакола готовился к Рождеству. Почти все жители принарядили свои дворы и дома. Разноцветные гирлянды и гигантские шары украшали и вечнозеленые елки, и пальмы, и кустики около зданий. Некоторые пытались переплюнуть своих соседей, не только украшая передний двор, но и устанавливая мигающие фигурки оленей и Сайты на стенах, крышах и даже каминных трубах своих жилищ. Но так могли изощряться только те, у кого были длинные лестницы.
Рождество близко, но праздничного настроения нет – сделала для себя вывод Мишель по дороге домой с работы. У них с Фредом была одна машина на двоих. Падчерица использовала ее днем, а отчим вечером и ночью. Они пополам оплачивали страховку, которая выросла в разы. Мишель вспомнила разговор матери и отчима о том, что, когда она получила права и села за руль, страховка на машину выросла в два раза, так как подростки считаются категорией риска. А после аварии им пришлось платить все триста долларов в месяц.
Поскольку у Фреда и Мишель были разные графики, иногда они практически не виделись, и жизнь под одной крышей была сносной. Девушка после работы запрыгивала в душ, а отчим в это время уезжал в свой ночной клуб, при этом они могли не обменяться ни приветствиями, ни взглядами. Как в параллельных реальностях. Фред сам стирал свои вещи, мыл за собой посуду, выносил мусор и не создавал падчерице проблем.
Мишель вспомнила, что надо бы купить сухой корм для кошек, и по дороге остановилась в зоомагазине. Ее привлекла шумная толпа народа в ярко освещенном холле: там проходили забавные соревнования – хомячьи бега. Дети принесли своих питомцев в пластмассовых шарах. Организаторы соревнования, зарегистрировав всех двуногих и четвероногих участников, следили, какой хомячок прибежит первым к финишной линии. Разумеется, хомячки не догадывались, что самый активный из них, добежав для финиша, выиграет себе и владельцу новую клетку из экологически чистого пластика, похожую на оранжево-красную двухэтажную виллу с многочисленными ходами-трубками и пакет питания на месяц.
Мишель вздохнула, наблюдая за светло-коричневым хомячком, который обогнал всех конкурентов, стремительно перебирая малюсенькими пушистыми лапками по пластмассовой внутренней поверхности шара, в котором находился. До нее вдруг дошло, что ее жизнь в заботах о матери и работе, пробежками и йогой, волонтерством в секонд-хенде была подобна бегу хомячка в шаре-ловушке, из которого не было выхода. Бежишь, стремишься к финишной полосе, но все равно находишься в тюрьме обстоятельств. Ее дни были настолько однообразны и похожи друг на друга, скучны до невыносимости, что она решила – пора вернуться к "реабилитациям".
Кошмары делали ее жизнь более наполненной, ведь каждая реабилитация была приключением, пусть болезненным и кровавым, но с каждой смертью в другом теле Мишель чувствовала, что становится умнее, мудрее, становится другой. Если все дни бодрствования были похожи друг на друга как сиамские близнецы, то каждая реабилитация с Тави выгравировала цветную болезненную татуировку на карте ее разума.
* * *
Мишель снова попросила Стива быть ее верным стражем во время реабилитаций, и он снова согласился.
Она открыла ему дверь, одетая в свой красный бикини, Мишель залезла в теплую воду ванны, а Стив сел на крышку унитаза.
Перед тем как погрузиться в сон, девушка несколько минут рассматривала свои ладони, словно весь смысл жизнь заключался в том, чтобы запомнить все черточки и выпуклости.
– А что это ты на ладони уставилась? – спросил Стив.
– Книга "Контроль сновидений" учит, что я должна запомнить свои ладони наяву. Если я в сновидении вдруг увижу их, то вспомню, что сплю, и смогу контролировать события сна.
Юноша перебрасывал смартфон из одной руки в другую, продолжая слушать подругу, чьи глаза вдохновленно блестели фиолетовым светом.
– Да, это звучит безумно, как и то, что в моем теле застрял заключенный-убийца с Кассиопеи. Но попытаться надо. А вдруг получится?
– А вдруг, – эхом отозвался согласился юноша, раскрывая приложение Киндл в смартфоне.
– Мне нравится, что ты не осуждаешь меня, не осуждаешь вообще никого, как это делает большинство людей. Осуждать легко. Понять трудно.
Стив подложил ей под голову полотенце, свернув валиком, чтобы девушке было удобно. Она ответила благодарной улыбкой.
Вода была приятной, как одеяло с подогревом. С помощью Тави сознание Мишель постепенно отключило свои проводки от реальности привычного третьего измерения. Как только она погрузилась в сон, голограмма Земли появилась перед ее внутренним взором. Поверхность планеты ожила, красные поры вибрировали энергией страдания. Полая трубка, отпрыгнув от поверхности, подобно пружине, ударила в лицо Мишель горячим воздухом и засосала ее в следующего носителя.
Девушка обнаружила себя в теле азиата, мужчины лет сорока. Он был полураздет, руки были прикованы цепями к какой-то балке над головой. Глазами носителя Мишель увидела двух мужчин, также азиатской наружности, с черными бородами, одетых, но босых, они коленопреклоненно молились на цементном полу в маленькой комнате-склепе без окон. После тщательной молитвы они взяли в руки дрель и стали проделывать ею дырки в теле привязанной жертвы.
– У меня семья, дети, пощадите, – его крик разорвал затхлый воздух подвала. Мишель увидела цветные слайды-картинки, мелькающие в сознании мученика: любимая женщина, маленькие дети, пожилые родители. Знание происходящего обрушилось на нее. В один момент она поняла, что ее носителя приносят в жертву какому-то Творцу Вселенной, потому, что он неправильно верит в этого Творца…
– Аллах Акбар! – воскликнул один из мучителей.
Бесстрастное вращающееся острие дрели приблизилось ко лбу мужчины. Приблизилось – и внезапно остановилась, словно оттягивая падение в небытие. Мучители, ощущая себя правыми палачами, снисходительно давали возможность своей жертве более ярко ощутить всю бездну своей вины, даже мысленно помолиться.
Мишель ощутила горячую слезу, скользящую по щеке узника. Его сердце сжималось от мысли, что маленький сынишка останется без отца. Карие глаза жены и ее теплые объятия затопили его воспоминаниями, и он поблагодарил Аллаха, что познал счастье быть отцом и любимым мужчиной. Его воспоминания быть такими сильными, что Мишель ощущала даже дыхание его жены и ее запах. Жасмин.
Надвигающаяся точка дрели, надрывно визжа, поставила на жизни мученика окончательную точку.
* * *
Стив, наблюдавший за сном своей девушки, увидел кровь, сочившуюся из разных точек ее тела, а также из маленькой круглой раны на лбу. Он дрожащими руками схватил ее за плечи и приподнял, не зная, что делать дальше? Мишель открывала рот, задыхаясь, не в силах двигаться.
– Очнись, очнись…
Несмотря на то, что раны на теле и лбу Мишель затянулась почти мгновенно, девушка лежала безжизненно несколько минут, не приходя в сознание. Стив терпеливо ждал ее воскрешения, нежно поглаживая большим пальцем ее ушную раковину.
Когда она пришла в себя, то притянула к себе своего парня за шею и поцеловала в губы, ловя всеми фибрами души свои ощущения.
– Я хочу, чтобы ты знал, что лучше тебя нет и быть не может. Я благодарна Богу за то, что ты есть в моей жизни.
– Поэтично как сказала. Расслабься. – Стив, стоя на коленях, вытащил пробку, чтобы выпустить розовую от крови воду, и, включив душ, стал омывать тело подруги горячими бодрящими струями.
Затем он помог ей встать на ноги и, убедившись, что она способна самостоятельна закончить душ и одеться, вышел из ванны.
Мишель быстро обтерлась сухим полотенцем, надела халат. Тави наблюдал за ней из зеркала.
– Как у тебя это получается? – задала она ему вопрос.
– Ты о чем?
– Об исцелении. У тебя нет рук. Только душа. Как ты меня восстанавливаешь?
– Души достаточно. Мы – вибрационные существа, я даю команду твоему телу; словно это мое тело. Оно слушается и повинуется. Я говорю с твоими органами, с кожей и с кровью. Можешь сама попробовать. У меня тоже к тебе вопрос.
– Слушаю.
– Я понял, что мы находились в стране, где люди верят в одного Творца, но непримиримы в деталях. Что делали палачи, стоя на коленях?
– Молились, – устало пояснила Мишель. Ей казалось, что она пытается двигаться через какую-то маргариновую массу, столько усилий отнимало каждое движение.
– Что это значит – молиться?
Мишель замерла от этого наивного вопроса.
– У вас что, на Кассиопее, нет религий? Никто не молится?
– О чем ты говоришь? Я не понимаю… – Тави был обескуражен.
Мишель представила себе, что от поступающей информации инопланетный разум узника готов закипеть как густая коричневая подливка к картофельному пюре.
Усталость, подобно удаву, сковала мышцы ног крепким объятием, и девушка присела на унитаз.
– Религия – это когда люди верят в Бога, того, кто создал мир: Вселенную, звезды и планеты, меня и тебя. Верующие славят Творца, молят Его о чем-нибудь. Благодарят или просят. Боятся. Только разные верующие по-разному представляют себе Бога. Некоторые люди готовы убивать за свою веру.
– Зачем убивать? – не понимал Тави.
– Чтобы сделать своего Бога счастливым, наверное. Или убедиться в собственной правоте. Ведь если твой Бог позволил мне тебя поймать и замучить, значит, твой Бог – ничто, а мой – настоящий.
– Создавшая все энергия не нуждается в молитвах, жертвах и крови.
– Значит, на Кассиопею улетели атеисты с Фаэтона, раз у вас нет ни религий, ни храмов, ни молитв.
– Вы, земляне, безумны.
Мишель пожала плечами, выдавила из себя улыбку и вернулась в комнату к Стиву.
Он крепко обнял ее. Они стояли несколько минут, словно завернутые в плед грусти и молчания.
– Мне остаться? – спросил Стив.
– Нет, спасибо. Мне нужно побыть одной. Обдумать все, ведь такая каша в голове.
Стив понимающе кивнул и вышел, а Мишель попыталась заснуть. На ум пришла греческая мифология, один бог в частности. Морфей, бог сна. Она попыталась на его образ медитировать, представляя Морфея якобы сидящим в белой блестящей тоге на втором ярусе кровати, и болтающего ногами. Медитация не помогла, даже когда Мишель пыталась концентрировать внимание на пальцах ног бога сна, что Тави нашел развлекательным действом.
Поворачиваясь с бока на бок, девушка не могла стереть образ казни своего носителя, его боль, его страх, его дрожь и его воспоминания. Карие глаза его жены стояли перед ее внутренним взором. И запах. Запах жасмина назойливо поселился в ноздрях Мишель.
Слеза покатилась по ее щеке.