Когда я тороплюсь и шагаю почти бегом, мне кажется что я стою на месте, а дома двигаются. Я вообще ходить люблю. Глазея по сторонам. И почему у нас здания прилеплены одно к другому, как шпроты в банке. Это ведь не правильно? Между домами должно быть пространство. На случай пожара, например. Как жаль, что я забыла фотик. Вот балда!
Мое внимание привлекла девушка, подросток совсем, она двигалась вдоль стен домов, стараясь не выходить из тени. Когда нужно было пересечь улицу, притормаживала, а потом неслась как пуля. Белокожая, в черных куцых шортиках и черном топике, волосы выкрашены в кардинальный оттенок сажи. На ней не было ни молекулы загара, но жара сделала ее лицо похожим на румяного молочного поросенка.
Оглянувшись, я еще немного поглядела, как это приведение крадется в тени зданий. Спохватилась, и помчалась дальше, думая – лучше бы она под зонтиком гуляла, так многие теперь делают.
Как ни странно, в универе было чуть прохладнее, чем на улице. Пустые коридоры, узкие, куцые, угловатые и почему-то пыльные. Как приятно идти по ним просто так, не на лекцию, не за зачетом и уж тем более не в день экзамена. В общем, я ощущала себя красивой, легкой и беззаботной как праздничный воздушный шарик. В аудитории, похожей на тесный школьный класс, сидела почти вся наша группа – мальчишки не явились, они работают. Девчонки одеты как будто, через час очутятся на пляже. Ленивые и немного взбудораженные. Похожие на болтливый цветник. Вопреки ожиданиям, мой сарафан выглядел не самым ярким.
– Привет-привет, – я помахала рукой и прошла на свое место.
Когда села, то запоздало поняла, что со мной никто не поздоровался. Даже курлыканье прекратилось. Тишина как в заброшенном склепе. Стараясь выглядеть как можно невозмутимее, открыла сумочку, чтоб достать блокнот. Положила его на стол, ручку – рядом. Оказывается, у нее паста совсем закончилась, но на один раз хватит.
Девчонки рассматривали столы, руки, ноги, сумки – все что угодно, лишь бы не глядеть в мою сторону. И как это понимать? У нас же замечательные около-дружеские отношения! Безмолвие сменил шепоток, теперь они перекидывались короткими фразами, по-прежнему игнорируя мое существование. У большинства были красные уши. Кто-то ерзал и скукоживал плечи. Словно подозревая, что я сверлю их спины пронзительным взглядом. Шепоток сменился тишиной. Кто-то оглушительно вздохнул, даже с присвистом, прикрыть его покашливанием не получилось. Теперь в аудитории царило молчание. Как в морге.
Неприятно? Еще как. Тошнотворно неприятно. Контраст был слишком заметный – недавно меня бы затискали и замучили расспросами, рассказывали бы новости, хвастались новыми шмотками, прическами, новым парфюмом, а теперь я нафиг никому не нужна.
Мне очень хотелось сказать что-то ядовитое, но в голову ничего дельного не шло. Спрашивать о причине их поведения не имело ровно никакого смысла. Все и так ясно. Сплетня как проворный таракан, уж побывала здесь, совершила круг по городу и успела вернуться. Даже если Шурик приврал, то все примерно так и случилось.
Вспомнила про зонтик в сумочке. Решила, что было бы неплохо сидеть в аудитории под раскрытым зонтиком. Распахнула сумочку и вытащила его на стол. Окаменела. Проглотила шершавость в горле. Сделала три быстрых вдоха. И прикрыла то, что лежало на столе сумочкой.
Фаллоимитатор был черный. Поюзаный какой-то. Так мне в первый момент показалось. Точнее – я была уверена, что он пользованный и откровенно грязный. И даже слегка вонючий. Сумочку придется выбросить. Я теперь с ней точно ходить не смогу. И руки бы неплохо вымыть. Но сначала нужно избавиться от гадости так, чтоб никто ее не заметил.
Шок постепенно таял. На меня по прежнему никто не глазел, поэтому я, сдерживая отвращение, запихала чудо инженерной мысли в сумочку и только тогда поняла, что спина у меня мокрая стала.
В упаковке усыхала последняя влажная салфетка, вытертые руки чистыми не казались, но так было лучше, чем прежде.
Вот кто мне объяснит – почему пока я выполняла все эти манипуляции – прочий мир для меня перестал существовать. Зато теперь, когда самое жуткое было позади, я снова включилась в реальность и поняла что тишина уплотнилась. Она давила в уши и каждый шорох воспринимался как гонг.
Препода не было. Она часто опаздывает. Привычка такая. Наверное, ползет себе как осенняя муха, а перед входом в аудиторию вдруг стартует и влетает, как будто мчалась как спринтер и сразу начинает восторженно вопить. Производя шума не меньше стаи чаек во время скандала. Зато она лекции читает очень интересно, запоминается сразу.
Интересно, а ей уже успели доложить про мою якобы-болезнь? Если доложили – успела ли она сообщить руководству? Как они отреагируют? Может, пошлют меня кровь сдавать? Я задумалась. Если пошлют – это законно будет? Соглашаться или нет? Хотелось упереться рогом и устроить скандал. С воплями про врачебную тайну, про гуманное отношение к страждущим.
При этом угрожающе размахивая негритянским членом.
Тишину взорвала музыка мобильника. Марина, с которой мы когда-то вместе ходили в аква-парк, приглушенным голосом торопливо произнесла "потом-потом" и, оглянувшись на меня, начала запихивать трубку в сумку.
Фаллоимитатор жил вполне ощутимой жизнью. Я не сомневалась в его присутствии. Словно он был живым и готовым выбраться наружу. Даже если бы у меня была спрятана отрезанная голова нашего декана, я бы себя спокойнее ощущала.
Две девушки одновременно обернулись, испугались своей смелости и так резко повернулись, что треснулись головами. Послышались сдержанные смешки.
Теперь я почувствовала себя смертельно больной, а у моей постели затаились многочисленные родичи, которые боятся отпугнуть смерть. Мне не хотелось смотреть по сторонам, но краем глаза я заметила, что меня пытается сфоткать девчонка, что справа сидела, через ряд.
Меня лицо всегда выдает, когда нервничаю – краснею. Иногда бывает еще глупее, думаю – а что нервничать-то? – тут же начинаю краснеть и нервничать оттого, что все это заметили. Достала мобилку и сделал вид, уставилась на нее, словно важнее на свете ничего нет. Ну не на запчасть негритянскую же мне в самом деле зырить?
И как мне его умудрились подсунуть? Кто? Когда? Я точно не помнила, когда в последний раз пользовалась этой сумочкой. Только что казалось, что знаю – а теперь засомневалась.
Дэн – не мог. Совершенно точно. Он на это деньги тратить не станет. А больше и некому. Но точно – не он. Даже спрашивать у него не стану. Вообще никому не скажу.
Принятое решение меня заметно успокоило.
Пока я думала, меня начали исподволь рассматривать. И медленно, по сантиметру, отодвигаться.
И почему меня это не удивляет? Вот уже все сбились в тесную кучу, оставив вокруг моего стола свободное пространство.
– Так. Список весь на месте? – препод ворвалась в аудиторию как омоновец во время захвата террористов.
В легком платье расцветки ботичеллевской весны. Неожиданно красивая и свежая.
– И что вы расселись как овечий гурт? Ну-ка, занимаем свои места и слушаем внимательно, – как всегда она подтверждала каждое свое слово хлопками в ладоши.
Пошевелив попами, разноцветный гурт не сдвинулся ни на сантиметр.
– Не хотите, как хотите.
На меня она смотрела как обычно. Что радовало гораздо сильнее, чем я ожидала. Ну как же – хоть для кого-то я осталась прежней. Это было странное ощущение – словно есть две меня. Одна – из безоблачного прошлого, а вторая становится помесью циника и подавленной трусихи.
Тем временем, нас просвещали насчет длиннющего обязательного списка литературы. Который не основной, а дополнительный. Но, тем не менее, спрашивать станут как за обязательный. Уточнили, что каникулы придуманы специально для учебы. Препод потребовала пожелать ей удачного отдыха в Испании, упорхнула по своим делам. Супер! И ради этого напутствия мы тащились в институт?
Мне не хотелось выходить первой. И вместе со всеми тоже. Решив подождать, я закрыла блокнот со списком и уставилась в окно. Стул под попой заметно нагрелся, пришлось пересесть на другой. Сосчитала дохлых мух между окнами. Три большие и мелочи не меньше десяти. Окно смутное. Обосранное хитрозадым голубем – ну как можно попасть на стекло под таким углом? Наверное, не с первой попытки у него получилось. В соседнем доме через открытое окно видно как совершенно голый мужик чесал себе спину. Ничего эротического – пузо обвисло так, что даже хохолка не видно. Наклон – понюхал подмышку. Закашлялся. Подошел к окну и смачно плюнул. Слюни повисли на губах. Он взял их двумя пальцами и стряхнул. Даже не поглядел, нет ли кого на улице.
Меня перекосило от наблюдений.
– Подождите!
Из за стола, что первый от двери, неуклюже поднялась Наташа. Она у нас лучшая в группе. Просто помешана на учебе и действительно мечтает стать классным специалистом. Хотя робкой мыши сложно добиться успеха хоть в каком-то начинании. Но в данный момент эта мышь выглядела сурово и перекрывала своим телом выход из аудитории.
– Постойте!
Гурт из моих одногруппниц притормозил. Еще не агрессивно, но уже на грани бунта.
Подойдя ко мне, Наташа, глядя в глаза немигающим взглядом, замерла. Я, как и заинтригованный гурт, ждала продолжения.
– Ты это. Ну, ты сама понимаешь. Ты того. Не этого. В общем. Да.
Ошеломленная ее тирадой, я на короткое мгновение решила, что теперь она мне пожмет руку, или, что еще хуже – поцелует. Или предложит дружить. Но Наташа закрыла глаза и прокричала:
– Они не имеют права! Так нечестно!
Гурт заволновался. Все хотелось испариться, но и досмотреть представление тоже хотелось.
– Не переживай, – как можно убедительнее посоветовала я.
– Буду. Это я им сказала. Но я не верю!
Сломя голову, Наташа кинулась к своему столу, схватила сумку и, распихав девчонок, вылетела вот из аудитории. Зрители немедленно последовали следом. Шарканье и приглушенные разговоры стихли. Мне с какого-то перепугу очень захотелось закурить. Было бы символично взять и покурить прямо в аудитории. Нарушая все правила. Но сигарет не было. Пришлось ограничиться надписью на доске "мы все умрем". Потом я решила, что глупее сложно было что-то придумать. Была мысль оставить на столе препода фаллоимитатор. Но я решила не радовать уборщицу. А то вдруг у нее сердце не выдержит?
На улице я словно выпала в котел с ослепительным паром. Только что прошла поливальная машина, вода, попав на раскаленный асфальт, почти шипела. Мороженого захотелось нестерпимо. Но перво-наперво я дошла до канала, оглянулась по сторонам и торопливо бросила ненужный мне предмет в воду.
– Прощай мой друг, все кончено меж нами, тебя любить я больше не могу…, – я была рада от него избавиться.
Но эта тварь не собиралась утопиться. Она, точнее – он, вынырнул как торпеда и закачался у самой набережной. Неподалеку мигрировали два надувных шарика. Желтые. И сквозь толщу воды было видно проплывающий использованный презерватив. Никогда бы не подумала, что в воде столько всего есть. Ладно, ему не скучно будет. Поплывет он себе по течению, медленно и важно. Пока не выйдет на морской простор. Быть может, даже в Австралию попадет. Я так и видела, как беззаботный австралиец находит на берегу такой вот подарочек из России. Хотя – ни фига он не догадается, откуда такое счастье приплыло.
– Мама, мама, смотри! Какие шарики!
Кроме мамы рядом с ребенком стоял крайне сосредоточенный папа. Нацеливал свой фотик на шарики, потом заметил что-то более достойное снимка и вдруг радостно заржал. Показал маме. Мама пришла в ужас и поволокла мальчика подальше от непристойности.
– Кто? Кто подсунул мне это? – мне требовалось немного радости в качестве компенсации.
До кафе я брела медленно, уставшая от переживаний. Отмыла руки. Выбрала мороженое. Устроилась за столиком у окна. Сидела и медленно смаковала фисташковые шарики. Думала.
Наташа – это личность. Незаурядная. Сложносочиненная. С кривыми принципами.
Сначала ей кто-то нашептал про меня. Она, наверняка, была ошеломлена. И ей вдруг нестерпимо захотелось хоть раз очутиться в центре внимания, поразить новостью группу. В которой у нее нет друзей. К кому она подошла? Где? В курилке? Стояла у входа и докладывала всем по очереди? Нет, наверняка, она прямо в аудитории встала, как глашатай на площади, и толкнула речь. Надеюсь, более внятную, чем последующие извинения.
Если честно, я не умею анализировать. Мне сложно понять, как люди относятся к моей персоне. Ну что они могут про меня сказать? Возраст, внешность и уровень воспитанности. Они даже не могут определить мой уровень умственных способностей. Ну да, мне учеба дается легко. Я нравлюсь преподам за неожиданные ответы на занятиях. Письменные работы у меня тоже не стандартные. Мне важно высказаться по любому поводу и выдвинуть свою теорию. Еще я знаю, что мужчины на меня реагируют как на вкусное – так они на меня смотрят. Но что мне это дает для понимания ситуации, в которую я влипла? Ровным счетом ничего.
Мороженое стало жидким. Выглядело как дешевая краска для забора.
Осенью, когда я снова приду в универ, сплетня потускнеет. За лето кто-то выйдет замуж. Быть может даже станет беременной. Большинство смотаются за границу и захотят похватать фотками. Не до меня им станет.
– А его снова заморозить нельзя? – спросила я у девушки, которая хотела убрать посуду с моего столика.
– Можно. Но вряд ли вы захотите это съесть.
Купив чашку кофе, я повеселела.
Конечно, осенью все забудется. Как хорошо, что все это случилось именно теперь, а не пару месяцев назад.
Еще мне показалось, что нужно не сдаваться и попробовать стать наблюдательнее. Вдруг я что-то не замечаю? Ведь я до сих пор не в курсе, кто затеял эту глупую травлю.
Войдя в родной двор, я начала быть внимательной с Маркела. Выглядел он как обычно. Пытался улыбаться. Рожа добродушная, но вид облезлый. Надо же – у него потертые локти. Безобразие какое. И на носу соль выступила. Тоже непорядок. Я осматривала Маркела так, словно собралась тащить его на выставку, на которой ему не дадут даже последнего места. Хорошо быть собакой – ему плевать, как он выглядит. Главное – его любят и у него есть свой двор.
– Ты лучше всех, – от моего вранья пес вдруг погрустнел и отвернулся.
У Вовы было непривычно тихо. Пока я обдумывала этот поразительный феномен, меня в мою спину постучали как в дверь.
– Кто там? – вопрос не хуже других.
– Сто грамм. Нет – банально. В общем, это я. Ты рада?
Панк выглядел как кошмар парикмахера, модельера и доктора одновременно. Еще он невкусно пах пивом. И был сосредоточен.
– Пошли, Вована поприветствуем. Он в печали. Его из магазина поперли.
Глава 9. Находка
Панк снова смотрела на меня с почти детским восторгом. И меня это немного смущало. Как-то странно это, ему должны нравиться совсем другие девушки. Ярче меня, вызывающие такие. Визуальные террористки. Такие, чтоб даже двадцатилетние оборачивались и крутили пальцем у виска. А на меня только старухи плюются, и то не все.
– Классный сарафанчик. Тебе бы еще хвостики завязать, такие – с бантиками.
– И белые носочки, – машинально пробормотала я, думая о то, как это – ходить по улице и чтоб все оборачивались.
Мне слабо устроить себе дикую прическу или татушками себя разукрасить.
– Скажешь тоже. Белые носочки вовсе необязательно. Ты на первое сентября с какими цветами в школу приходила?
– С разными, – удивилась я, вспомнив хризантемы и розы, у которых по какой-то тайной причине цветы загибались раньше, чем успеешь всучить их учительнице.
– Фотку покажешь?
Ну, вот еще чего выдумал – фотки ему подавай. Я на школьных снимках так себе выгляжу. Смешно очень, но с хвостиками и бантиками – тут он прав. Если честно, то до четырнадцати лет я не слишком привлекательно выглядела. Так мне казалось. Хотя в первом классе меня считали симпатичной. Зато потом, в старших классах стало на что в зеркале посмотреть.
– Наверняка, в тебя все мальчишки в классе были втрескавшись. Валентинки посылали, крысу в сумку сажали, на восьмое марта плюшевых мишек дарили, наливали клей на стул, приглашали в кино, кусали за ухо…, – мечтательным голосом бормотал Панк.
Ясное дело – в школе его многие на всю жизнь запомнили.
– А еще хорошо спереть в кабинете химии банку натрия, натрий на воду прикольно реагирует, – доверительно сообщил Панк, – знаешь как?
– Неа, я в химии ничего не понимаю.
– Зато я понимаю. Слушай. Во время реакции он дивно воняет водородом. Я однажды решил произвести на одну девочку впечатление. Вредина она была. Отличница и задавака. Но еще у нее веснушки были… В общем, что надо девчонка. Уволок натрий в сортир, там же воды много, ну и бросил в раковину, краны открыл и решил, что теперь вонять будет на всю школу, нас выведут на улицу, а я такой весь красивый подойду к ней…
– А что дальше то было?
– Вода встретилась с натрием, а вот дальше все пошло как-то неожиданно. Как свернет, как бабахнет, раковина была чугунная, так ее разрекошетило – любо дорого посмотреть. Окна в хлам, кафель тоже, деверь чуть стенку напротив не пробила.
У меня возникло желание задать идиотский вопрос – остался ли он в живых.
– Прикинь, а я стою себе оглохший, мокрый и вонючий. Учителя прибежали и вот что интересно – на меня никто не подумал. Знаешь почему?
– Знаю. Они решили, раз на тебе ни царапины, ты только что прибежал поглядеть на взрыв.
– С тобой неинтересно, – расстроился Панк, – Ты знала!
– Откуда? В нашей школе террористов не было.
Панк умолк, обдумывая мои слова.
– У тебя наклонности самоубийцы. С детства, – я действительно так думала.
На миг наши глаза встретились. Мелькнула мысль об искре с определенными и предсказуемыми последствиями. У меня даже дыхание перехватило.
– Когда придет зима, я не дам тебе замерзнуть в сугробе, – вдруг тихо сообщил Панк.
У меня даже спинной мозг встрепенулся.
– А за что Вову выгнали? – решив отвлечь Панка он романтических идей, спросила я.
– Не знаю. Но он сам мне позвонил и был весь на психе.
Главным явно было "сам позвонил", мне сразу стало ясно, что в подавляющем большинстве случае Вова не утруждался звонками.
Маркел подозрительно радостно приветствовал Панка, морща морду, что у него считалось улыбкой.
– Привет, как та пегая сука поживает, не родила еще?
– Хватит трепаться, – я сначала решила, что Маркел вдруг обрел дар речи, но это был Вова, который выбрался нас встретить.
При виде Вовы улыбка Маркела потухла. Не получалось у них подружиться. И Вову это обстоятельство явно задевало.
– Колбасы больше не получишь, – вздорно предупредил он.
– Нафиг мне твоя колбаса сто лет обосралась, – вдруг обиделся Панк.
– Придурок. Я не с тобой разговариваю.
В общем, мне сразу стало понятно, что с Вовой ничего критичного не стряслось. Так и оказалось. Его поперли временно. По причине одновременно нашествия тараканов, мышей, крыс и санэпедемнадзора, но последний приперся только после того, как все холодильники в магазине разом перегорели. Стухшая за ночь якобы-мясная продукция провоняла здание магазина и, по словам Вовы "этот дивный аромат вырвался в направлении ответственного лица", которое и приостановило деятельность работы магазина.