Панк вместе со мной увлеченно наблюдал за Вовой, который вел себя как истинный бездельник вдруг обуянный жаждой деятельности. Оказывается, его необременительный периодический труд кроме скудного заработка давал ему чувство востребованности. А теперь его мозг сделал извращенный вывод – надо срочно совершить что-то полезное. Как и ожидалось, весь груз деланья он решил взвалить на кого-то другого.
Просветленный взгляд, остановился на мне. Вова счастливо вздохнул и уронил свое тело в кресло.
– Я вот что решил. Раз у меня отпуск, займусь твоим образованием. И нечего корчить рожи. Кому ты кроме меня нужна? Маман отделилась. Батя твой хорошему не научит. А мои отеческие инстинкты проснулись и требуют реализации. Ты готовить умеешь? Рыбу кто готовил? Долговязый этот? Я так и подумал. Куда тебе… В общем, буду тебя учить. И сегодня – первый урок по жрачке.
Ну, кто бы сомневался. Раз я тут, меня нужно приспособить к полезной для Вовы деятельности. И ужас состоит в том, что этот умелый манипулятор умеет сказать скучные слова таким тоном, что сопротивляться не хочется. Но из вредности я попыталась.
– Кстати говоря, тот, кто готовил рыбу, сейчас находится у меня дома.
– И что он делает?
– Спит, – нехотя призналась я.
– Вот и ладненько. А ты займись делом и не перечь, это невоспитанно. Ты же хорошая девочка. И я тебя очень люблю. Но стану любить еще больше, если ты меня угостишь вкусным обедом. Ладно, не капризничай. Ступай на кухню уже.
В какой-то момент мне хотелось его послать куда подальше. Вот сейчас решусь и пошлю. Потом мне будет стыдно и что еще хуже – я потеряю доступ в мир Вовы. И буду тупо пережевывать свои проблемы, сидя у окна, жалостью доводя себя до маразма.
– Пошли, что ли, – дружелюбный Панк сопроводил меня на дряхлую кухню.
– Это произвол, между прочим. Использование рабского труда карается расстрелом, – запоздало ругалась я.
– Я все слышу! – Вова бесшумно возник за спиной Панка и погрозил мне пальцем.
На облезлом столе стоял пакет с юной картошкой и тарелка, на которой истекали соком нарубленные свиные котлетки с косточками. К Вовиному магазину явно не имеющие никакого отношения. Были еще и лук, и специи и даже выщербленная разделочная доска. Рядом с которой поблескивал молоток совершенно инквизиторского вида.
Озадачив меня кулинарией, Вова принялся за Панка.
– Ты что на ребенка уставился? Ребенок делом занят в отличие от некоторых. А чтоб я тебя и дальше в свой приличный дом пускал, – будничным голосом вещал он, – Ты мне поможешь антресоль разобрать.
Вова ничего разбирать не думал. Он занял место в своем любимом кресле, закинув ноги на потертый подоконник. Рядом, на этажерке, пепельница, в руке бутылка пива. Волосы завязаны шнурком в хвост. Отдыхает.
– Забил на все и сибаритствую, – пояснил он пространству.
Признаков роскоши в его берлоге не заметит даже помоечная кошка. Но что может она понимать в таких вопросах? Для Вовы праздность в окружении любимых предметов и людей и есть сибаритство.
– А где у тебя стремянка? – обреченно спросил Панк.
Ему Вовины выкрутасы до лампочки, ему жизненно необходимо свое присутствие в этом доме. Иногда мне кажется, что ему просто некуда пойти. Наверняка, везде, где он побывал до водворения в доме Вовы, его погнали. И я их не осуждаю. Хотя, что я вру? Это он раньше был дурной, а теперь не пьет и вполне себе ничего. Только у меня от него мурашки по коже, даже не знаю почему.
– Может, подземный ход до магазина прокопать, чтоб ходить в него напрямик? – сам у себя спросил Вова.
– Ага, на тройке по нему кататься.
– Не огрызайся. Если с антресолью не разберешься – от дома отлучу.
– Я знаю, где стремянка, – вспомнила я.
Почему бы не протянуть руку помощи, а заодно и не порыться на чужих антресолях? Вдруг там что-то интересное окажется? У Вовы ведь как – куда не сунься, всегда наткнешься на забавную вещицу или книжку. А домой пока не хочется, так что я не против и пылью подышать.
Стремянка с раздвинутыми ногами еле уместилась в темном коридоре. Я ее снизу придерживала, чтоб Панк не рухнул. Знаю я эти стремянки, они коварные, чуть что – валятся набок. У этой вполне могла обломиться третья ступенька. Металлические трубки были заляпаны масляными красками разных цветов, причем ни одного из них я в Вовином интерьере не заметила.
– Приступим, – отважно сообщил Панк, подмигнул мне и устремился ввысь.
Сверху, из темноты, мимо меня, падая на пол, летели стопки старых газет, какие-то канцелярские папки с тесемками. Поднимая тучи пыли и разлетаясь в разные стороны.
– Погоди, щас я нутро ее поганое выпотрошу.
Панк подтянулся и наполовину исчез в антресоли. Подозрительно новые подошвы ботинок дергались, словно он бежал по воздуху. Теперь я удерживала только стремянку, всерьез опасаясь, что мне сейчас на голову уронят тяжелую неведомую фигню.
– Еще немного, еще чуть-чуть, последний бой, он трудный самый, – азартно гудел голос из темноты.
Антресоль не выдержала такого вмешательства в ее личную вековую жизнь и издала предупреждающий хруст. Мелькнула тонкая струйка белой как мука, штукатурки, стукнулся об плинтус здоровенный кривой гвоздь.
– Вылезай! – мой отчаянный вопль привлек внимание Вовы.
– Японский зонтик тебе в … ухо. Если ты ее расхреначишь, откажу от дома. И не ори потом под окнами. Не впущу. Лучше кота заведу. Полосатого. Барсиком назову. И убью его, если он дома гадить станет.
Что-то невнятно буркнув, Панк, виляя тощей задницей, пополз обратно. Попутно сбросив алюминиевый бидон, пять кусков хозяйственного мыла, похожего на кирпичи, слепленные из ушной серы, и ватник. Меня им едва не прибило.
– Слезай сейчас же! Вот придурок – чуть ребенка не покалечил.
Нога Панка заелозила в поисках верхней ступеньки. Не отыскав ее, замерла и вдруг решительно устремилась вниз.
– Я же говорил – придурок и есть, – сказал Вова.
Поднял с меня стремянку. Пнул стонущего Панка. Повел меня в комнату к свету, чтоб разглядеть повреждения.
– Шишка на голове это ничего, пройдет. Нужно холод приложить. Возьми в холодильнике пиво. Самое то. Ладно, я сам принесу.
С бутылкой на голове, словно карнавальный единорог, я смотрела, как Вова бережно переносит газеты в комнату и аккуратно рассортировывает их по названиям. Некоторые пачки газет кто-то давно завернул в полупрозрачную ломкую бумагу и подписал чернилами.
– Я жив, если это кому-то интересно. Но жутко покалечен. И меня никто не жалеет.
Панк действительно выглядел как жертва толкучки в Алые паруса. Пришлось показать ему, что я умираю от жалости.
– Не искренне, а жаль, – он бессовестно процитировал фразу из Покровских ворот.
– Ты у нас добытчик, – Вова сидел на полу и любовался на газеты.
– Макулатура, – решил Панк.
– Это для кого как. Для тебя – все макулатура.
– Я Кропотнина читал! Кропоткин – гений анархизма! – стонал Панк. – Он, знаешь что говорил? Что нам нужен коммунизм без государства. Вольный федеративный союз самоуправляющихся территорий и городов. Он хотел, чтоб у нас все стало коллективное, даже распределение ресурсов.
– Утопично, но впечатляет, – подумав, высказался Вова.
– Взаимная помощь и солидарность – двигатели прогресса, – вдруг заорал Панк.
Серый ватник валялся на полу и теперь тут, на свету, оказалось, что у него продырявлена спина. Как из автомата. Штук пять дыр по диагонали. И из каждой выглядывает клочковатая вата. Но крови не видно.
– А ребенка ты чуть не угробил, – задумчиво сказал, Вова, переключив свое внимание на ватник.
– Я еще Кафку читал, – оправдывался Панк, словно чтение Кафки приобщало его к истинной просвещенной интеллигенции.
– Это доказывает только одно – ты тоже читаешь в сортире.
У Вовы в туалете на короткой зеленой батарее всегда лежат книги. Про это и я знаю. Хотя желания их почитать не возникало ни разу.
– Питер должен стать вольным городом, – мрачно сообщил Панк, селя рядом с Вовой на корточки и зачем-то засунул в дыру ватника палец.
– Не порть шмурдюк. Я в нем на работу ходить буду, – вообразить как Вова шествует по городу в расстрелянном ватнике было сложно.
– А это что за бредятинка маленькая? – так в руки Панка попал карманный путеводитель по Крыму.
Родной обложки у него не сохранилось, но переплетен неплохо – в коленкор вишневый. Небольшого формата, как толстый блокнот.
Отобрав у меня пиво, Панк моментально открыл бутылку и отпил большой глоток. Раскрыл путеводитель и прочитал, делая паузы после каждой пару слов:
– Предлагается туристу – девятнадцатое издание – практического путеводителя – по Крыму.
Не ожидая ничего интересного, я поплелась на кухню, за мной, ковылял Панк, не прекращавший изучение добычи. Вова не пожелал участвовать в этом безобразии – он сам так сказал, и затерялся в недрах квартиры вместе со своими драгоценными газетами.
Перевернув страничку, Панк шепеляво присвистнул.
– Одесса мама, март, одна тысяча девятьсот десятого года. Григорий Москвич. Твою мать.
Вернувшись к началу, Панк вчитался в только что прочитанное предложение и снова издал залихватский свист.
– Мало того, что они букву "и" не ту пишут, тут еще вместо "е" хренька смешная, но и это не самое странное. Дай-ка я по-ихнему, по-дворянскому, прочту.
И прочел. Одно слово всего – практическАго. Причем на "А" заорал мерзким визгливым голосом. И все время, пока он мучил мои уши перлами из Путеводителя, я вздрагивала при каждом "неправильном" окончании. Потом мы с Вовой напару вздрагивали.
Когда мне было позволено пролистать драгоценную книжку, я сначала полюбовалась на фотки, потом на рекламные объявления, и без сожаления вернула путеводитель Панку, который завладел им как временной, но очень ценной собственностью.
– Ты не забыла, зачем сюда пришла? Продукты есть. А я хочу есть, – устав от такой длинной и замысловатой тирады, Вова снова устранился их кухни.
– Не дрейфь. Мы ему так сготовим… В общем, я тебе помогу. Добрым напутствием и дельным советом.
Для начала советы заключались в прочтении вслух выдержек из путеводителя.
– От Аутки до мола, от Пушкинского бульвара до Дерикоя и от ворот Чукурлара до Воронцовской слободки – пять копеек конец. Твою мать.
Я отбивала мясо, а Панк обдумывал новую информацию, запивая ее пивом. Потом открыл Путеводитель на первом попавшемся месте и прочел вздорным голосом:
– Реклама. Проводник Бахчисарайский Город. Управы номер пятый Мемиш Керимов очень хорошо знает все окрестности, предлагает свои услуги Г.г. Туристам по найму экипажей, верховых лошадей и вообще берет на себя организацию бла-бла за скромное вознаграждение.
Примечательно – приписка – нахожусь всегда на вокзале при приходе поездов. Врет, шельма. Если он там всегда находится – то кто в это время господ туристов выгуливает? Правильно, каждый приезжий как выйдет из поезда и спросит этого ловчилу Керимова, а к нему как кинутся, как закричат – это я! И какого лешего они называют господ – гэ гэ? Одного гэ было бы достаточно, как думаешь. Для понту что ли?
Рыдая над луком, я живо вообразила в роли Керима Панка, одетого в странный, очень национальный костюм. Например, в живописном стеганном халате с парчовыми заплатками. И с замызганным тюрбаном на голове.
Огромный черный паровоз пыхтел сажным дымом и со скрежетом тормозил у платформы. Ослепительно сияло жгучее солнце. Пыльные травинки доедал потертый серый осел. А тем временем, Панк суетливо бегал у подножек вагонов, призывно размахивая руками. Тюрбан сползал, полы халата распахивались, показывая все желающим, голый торс и алые шелковые трусы.
Красивые дамы, в длинных светлых платьях и с кружевными зонтиками, брезгливо морщили носы, а их отважные усатые мужья в смешных шляпах, показывали им рекламу в Путеводителе и ласково говорили:
– Ну что ты, дорогая, по всей видимости, этот живописный дервиш и есть проводник Мемиш Каримов.
Их маленькие нарядные дети горько плакали, когда Панк приближался на расстояние вытянутой руки. А гувернантки кляли тот день, когда попали в услуженье к таким глупым хозяевам…
Слезы от лука были едкими как кислота. Пришлось споласкивать лицо холодной водой.
– Чтоб ты понимала, малая, ведь я когда-то все крымское побережье пешедралом прошел, вдруг заностальгировал Панк.
– Дервишем?
– Какого черта – дервишем? Дикарем!
Ну, тут я даже сомневаться не стану, конечно, именно дикарем. Цивилизованного в Панке маловато.
– Он по принципу "Кто ходит в гости по утрам" шел, – пошутил внезапно возникший Вова, – То там сто грамм, то тут сто грамм…
– Вот не надо, а? Что у тебя за манера людей обижать? – взвился Панк, – Я тогда поспорил с дурой одной, что можно выйти из дома без копейки в кармане и целое лето отдыхать на курорте.
– И спор до сего дня не закончен, поскольку дура его не дождалась, – Вовино веселье и намеки вывели Панка из себя.
– Что б ты понимал! Я как волк…
– Ты у нас какой-то ботанический волк, – перебил Вова и снова исчез в коридоре.
Полумесяцы лука окунулись в кипящее подсолнечное мало и стали золотистым.
Так, теперь кладем мясо, соли поменьше, а специй от души. Вова зря меня в кулинарной тупости заподозрил, если я хоть раз что-то готовила, то повторить всегда смогу.
Кухня заполнилась шипением масла и удивленным монологом Панка, который причитал над новыми для него словами.
– Мальпосты и трамлинейки. Вот фигота. Ничего не понимаю, но звучит неплохо.
– Наверное, трамлинейки – это типа наших трамваев, – рискнула предположить я.
– Правда что ли? – внедрившись в текст, сказал Панк, явно не слушая.
Когда подготовленные шматки мяса ложились на сковородку, Панк читал про Ялту, перемежая авторский текст бодрыми комментариями.
– В Ялте установлен сезонный сбор, который взимается в следующем размере: с одинокого буржуйского рыла – 5 рублей, с семейства за каждого отельного члена семьи – 3 рубля. Вот выжиги – куда ж бедному крестьянину податься? Однако – за право входа в курзал – 3 рубля отдай и не спорь. Гувернантки, бонны и учителя от сбора не освобождаются. Хоть в этом их к дворянам приравняли. Походу, в ту пору фейсконтроль был четкий. Ни один опасный поцык не пройдет! Зато по квитанции о сборе тебя задаром пропустят в Городской сад и читальни в нем. Зашибись, на хрен мне их Городской сад сто лет обосрался.
По-честному, я была занята мясом, слушая вполуха весь этот бодрый прейскурант. Почему-то вспоминался Карцев с его ценами на раков – по три рубля, но маленькие…
– И что ты думаешь? Описав все эти поборы, автор не поленился тут же охаять предлагаемые Ялтой достопримечательности. Это правильно, это – по-нашему! Так, гад, и пишет – мол, перечень стоящих мест занимает совсем коротенькую страничку. Итак, городской сад, отделенный довольно примитивной деревянной решеткой, окрашенной в зеленую краску, – отличная подробность для путеводителя! – с его совсем бедными курортными учреждениями – курзалом, павильоном для беЗплатнАго чтения газет в сезонное время, рестораном и проч, не отличается обширностью, хотя и имеет тенистыЯ места… Но – о, какая радость! С Пасхи до середины октября там играет симфонический оркестр.
Бла-бла – по вечерам сырость, короче – ты приехал лечиться, заболел и откинул копыта. Вот! Наконец про этот курзал. Что нам пишут? Читаем. Курзал, далеко не соответствующий своему назначению… Блин – какому? Зал для курильщиков? Или для кур? Курв? Турки нерусские. Ага, нашел – курзал служит местом собраний как приезжих, так и местных жителей. Понятное дело – танцплощадка, где местные стучат по репе всяким понаехавшим. Вот это я понимаю! Ты меня совсем не слушаешь! Мясо переверни, и пользуйся случаем – узнавай, как предки наши жили.
– Мои предки до революции отдыхать в Германию и Италию ездили, – мстительно уточнила я.
– Одно слово – буржуи, – бросив на меня короткий и странный взгляд, сказал Панк и вдруг добавил, – А теперь мясо нужно накрыть крышкой и убавить огонь. Хотя нет – сначала лук перевороши, Лук – он такой негодяй – непременно подгорит.
Выполнив инструкции, я села у плиты, карауля процесс изготовления Вовиной трапезы. От погоды и от жара плиты есть совсем расхотелось.
Панк снова посмотрел на меня, так, что я покраснела. Обрадовался моему смущению и продолжил чтение.
– Сообщаю – коренная ялтинская публика – армяне, греки и татары, шатаясь в течении целАго дня по набережной, отличаются крайней недисциплинированностью и неопрятностью. Но некоторые улицы шоссированы, блин, я офигиваю от этого Путеводителя, их порой усердно поливают, грязь сгребают и вместе со всякими отбросами, вывозят эту красоту в море. Пипец российский во всей красе, – у Панка была крайне довольная рожа.
Не то от поведения ялтинцев, не то от запаха кухни.
Отвлекшись, он поднял крышку, глянул на мясо, сглотнул и снова принялся терзать мой слух путеводителем.
– Что у нас обосрано еще в этой Ялте? Пушкинский бульвар. А ему-то за что досталось? Ага! Бульвар для гуляний тянется вдоль речки Учан-Су, ввиду неопрятного содержания, не прививается.
Вошел Вова и успел вместе со мной обалдеть от такого заявления.
– Я не так прочитал. В общем, они хотели там людей выгуливать, но срач был дикий и народ послал их нафиг.
Панк приветливо глянул на нас, намекая на продолжение избы-читальни, и мы дружно застонали.
– Мееровская роща вас не интересует? Этот пипец полный! Она не засрана и за это ее распродают участками под устройство дач. Правильно – нечего просто так землю топтать. Ого, тут и про хорошее есть. В не знойное время всем нужно топать в Александровский парк, ребята. Там кафе Буюрнус, где завтраки, кефир, а в сезон…
– Вино! – заорал недружных дуэт.
– Неа. Что за фантазии? В кафе Буюрнус имеется курс лечения виноградом. Есть там и театр, скромный во всех отношениях. О! Я вижу, что тут есть кое что и для фешенебельной публики. А именно – сад гостиницы Россия, в коем имеется оркестр музыки. Ну, в общем, и тут налицо расслоение общества. Нищие и по сырому парку погуляют, а тут и чистота и чудесные виды… Так, с, господа, не может быть, чтоб мои достославные предки ограничивались на курорте таким скудным ассортиментом развлекух. Смотрим. И видим…
Панк замолчал, шевеля губами.
– Учреждение, носящее громкую кличку "Общество устройства развлечений и проч". Вот это проч. – наверное, и есть то самое, о чем я подумал… более известное под названием "Казино".
Лицо Панка стало прекрасным как у невинной девушки во время первого признания в любви.
– … где процветают шантан, и главным образом, всевозможныЯ игры: бикс, карты и др. Печально, други мои – за короткое время существования Казино было уже несколько случаев, когда люди со скромными средствами оставляли там свое достояние.
У Вовы был такой вид, что я сразу поняла – дело нечисто. В биографии Панка был какой-то прискорбный опыт общения с азартными играми. Не зря же Вова двигал бровями и многозначительно хмыкал, а Панк суетливо кинулся перепроверять содержимое сковороды.
Напоследок нам поведали, что автор путеводителя надеется, что Ялта будет процветать, хотя торговля и промышленность ее сводятся к нулю. Мы расслабились, решив, что представление закончено, но не тут-то было.