С реки дул пронизывающий ледяной ветер, и я поспешил ко входу. Где-то неподалеку играли музыку, причем басы были усилены до уровня, небезопасного для барабанных перепонок. Мелодию, если таковая подразумевалась, невозможно было различить, зато низкие частоты вибрировали, казалось, прямо у меня в груди. Грохот музыки вдруг прорезал женский смех, стервозный и визгливый. У входа, оформленного в неовикторианском стиле, висел ультрасовременный домофон. Я набрал номер, который дал Найтингейл, и стал ждать. И уже хотел набрать снова, когда за дверью послышались шаги - кто-то в шлепанцах шел к двери. Она открылась, и на пороге обнаружилась молодая чернокожая девушка с кошачьим разрезом темных глаз. Ее черная футболка с надписью на груди "МЫ РУЛИМ ЖИЗНЬЮ" была на несколько размеров велика.
- Здрасте, - сказала она, - вам чего?
- Я констебль Грант из отдела расследования убийств, - представился я. - Мне нужно встретиться с миссис Темзой.
Девушка окинула меня оценивающим взглядом. Я, видимо, не соответствовал неким ее стандартам, потому что она, скрестив руки на груди и воинственно глядя на меня, спросила:
- Ну и?
- Меня прислал Найтингейл.
Тяжко вздохнув, девушка развернулась ко мне спиной и прокричала куда-то в коридор:
- Тут какой-то чувак пришел, говорит, что он от мага.
Сзади на ее футболке было написано "А НЕ ЖИЗНЬ НАМИ".
- Пусть войдет, - ответил голос откуда-то из недр здания. В нем слышался несильный, но четкий нигерийский акцент.
- Давайте, заходите, - проговорила девушка.
- Как вас зовут?
- Беверли Брук, - сказала она.
Я переступил порог. Она наблюдала за мной, склонив голову набок.
- Раз познакомиться, Беверли.
Внутри было жарко, влажно, почти как в тропиках. На лице у меня тут же выступил пот, спина тоже взмокла. Дверь в конце общего коридора была распахнута настежь, низкочастотные звуки неслись именно оттуда, вибрировали в воздухе, текли вверх по кованой лестнице, соединявшей этажи. Матери Темзе здание, похоже, принадлежало полностью - либо же в этом доме обитали самые терпимые соседи за всю историю Англии.
Беверли проводила меня в квартиру на первом этаже. Идя за ней, я старался не слишком пялиться на длинные стройные коричневые ноги, которые почти не скрывал подол футболки. Здесь было гораздо жарче, чем обычно бывает в квартирах, и пахло пальмовым маслом и листом маниоки. Я понял, куда попал, когда увидел стены, выкрашенные в бледно-персиковый цвет, а в кухне на столе заметил печенье с ванильным кремом из магазина "Моррисон".
У входа в гостиную мы остановились. Беверли поманила меня пальцем, чтобы я наклонился к ней, и шепнула мне на ухо:
- Будьте повежливее.
Я вдыхал аромат масла какао и средства для укладки волос. Как будто вернулся в прошлое и мне снова было шестнадцать.
Где-то в девяностые, когда проектировщика, создавшего это здание, нанимали на работу, ему наверняка объяснили, что проектировать он будет роскошные апартаменты для молодых специалистов, перспективных и динамичных. И он, естественно, тут же вообразил себе людей в практичных деловых костюмах, которые обставят свои жилища в стиле строгого минимализма из скандинавских детективов. Ему и в страшном сне не могло присниться, что кто-то решится запихнуть в эту идеально спроектированную гостиную по крайней мере четыре гарнитура из "Мира кожи". Не говоря уже о плазменном телевизоре - сейчас по нему показывали футбольный матч, но звук был выключен, - а также об огромном растении в горшке. Я с удивлением узнал в нем мангровое дерево. Именно дерево, с шишковатыми, изогнутыми корнями, которые оплели края горшка, свесились вниз и проросли сквозь толстый ковер. Подняв глаза, я увидел, что верхние ветви этого дерева вросли в потолок. В тех местах, где отвалились куски побелки, проглядывали коричневые сосновые балки.
На одном из кожаных диванов уютно расположилась компания темнокожих женщин средних лет. Уместнее всего они смотрелись бы в пятидесятнической церкви. Все они, подобно Беверли, окинули меня беглыми оценивающими взглядами. Худая белая дама в розовом кашемировом костюме и с жемчугом на шее выглядела среди них несколько неуместно, однако, судя по всему, чувствовала себя очень естественно, словно зашла сюда случайно по пути в центр да так и осталась. От жары дама, похоже, ничуть не страдала. Она дружески кивнула мне.
Но все это ровным счетом ничего не значило. Потому что в гостиной также находилась богиня реки Темзы.
Она восседала на самом роскошном из всех кресел в этой комнате. Ее волосы, переплетенные черной позолоченной лентой, были эффектно уложены, подобно короне. На круглом лице без единой морщинки, гладком и нежном, как у ребенка, выделялись полные, очень темные губы. Глаза имели тот же кошачий разрез, что и у Беверли. Ее блузка и юбка с оборками были из тончайшего золотого австрийского кружева. Ворот блузки, расшитый серебряным и алым, был достаточно широк, чтобы являть миру покатое пухлое плечо и верхнюю часть роскошного бюста.
Ее идеально ухоженная рука лежала на столике рядом с креслом. Под столиком виднелись мешки из грубой холстины и небольшие деревянные ящички. Я подошел ближе и ощутил запахи соленой воды и кофейных зерен, дизельного топлива и бананов, шоколада и рыбных потрохов. Тут я и без Найтингейла понял бы, что имею дело с чем-то сверхъестественным. Эта магия действовала мощно, завораживающе - как будто прилив захлестнул меня и несет в море. В данный момент тот факт, что богиня Темзы - нигерийка, казался абсолютно естественным.
- Так вы, значит, ученик мага, - проговорила Мама Темза. - Но я считала, что в соглашении этого не было.
- Думаю, есть еще одно соглашение, - пролепетал я, с трудом обретя дар речи.
Стремление немедленно броситься перед ней на колени, зарыться лицом в пышную грудь и рыдать от восторга было почти непреодолимым. Я последовал ее приглашению сесть, но был так возбужден, что, садясь, вздрогнул от боли.
Беверли сдавленно хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Мама Темза тоже улыбнулась, а затем отправила девчонку хозяйничать на кухню. Африканские женщины заводят детей, чтобы те помогали по хозяйству, это мне как раз отлично известно.
- Хотите чашечку чая? - спросила Мама Темза.
Я вежливо отказался. Найтингейл очень четко дал понять: в ее доме нельзя ничего есть или пить.
- Стоит вам это сделать, - сказал он, - и все, вы в ее лапах.
Мою маму отказ от угощения оскорбил бы до глубины души, но Мама Темза лишь снисходительно кивнула. Возможно, это тоже было частью соглашения.
- Ваш мастер - как он? Все хорошо? - спросила она.
- Да, мэм.
- С возрастом он вроде бы становится лучше, наш мастер Найтингейл, - вздохнула богиня.
Я не успел спросить, о чем речь. Она вдруг почему-то начала задавать вопросы о моих родителях:
- Ваша мама из Западной Африки, верно?
- Из Сьерра-Леоне.
- А ваш отец - он, наверное, уже не играет джаз?
- Вы знаете моего отца?
- Нет, - ответила она и многозначительно улыбнулась. - Только посредством ощущения, что все музыканты Лондона близки мне, особенно те, что играют джаз и блюз. Это чутье реки.
- Может быть, вы и с Миссисипи знакомы? - спросил я.
Папа всю жизнь божился, что джаз, как и блюз, родом из мутных вод Миссисипи. Мама неизменно отвечала, что он родом из бутылки, как и все, что придумал дьявол. Я временами подтрунивал над этим, но тут вдруг подумалось: если существует Мать Темза, может, есть и Старик Миссисипи? И если есть, общаются ли они между собой? Ведут ли долгие беседы по телефону о заиливании и водоразделах, обсуждают ли необходимость борьбы с последствиями наводнений в зонах прилива? А может, они по-современному пользуются электронной почтой, шлют друг другу эсэмэски или даже сидят в твиттере?
Задумавшись об этом, я вдруг понял, что колдовское обаяние начинает рассеиваться. Мама Темза, видимо, это почувствовала.
- Да уж, - кивнула она, бросив на меня проницательный взгляд, - теперь я понимаю. Ловко придумал ваш мастер, что взял в ученики именно вас. А еще говорят, старую собаку новым трюкам не выучишь.
На протяжении последних двух недель я выслушивал столь же непонятные комментарии от Найтингейла. Поэтому успел разработать хитрый прием для подобных случаев - услышав очередной туманный афоризм, я сразу же менял тему.
- Как вы стали богиней Темзы? - поинтересовался я.
- Вы уверены, что хотите это знать? - переспросила она, но было заметно, что мой интерес ей льстит.
Все любят говорить о себе, это факт. Девять из десяти чистосердечных признаний являются следствием естественного стремления человека выговориться, рассказать внимательному слушателю историю своей жизни. Он и выговорится, сообщив в числе прочего, как так получилось, что он убил своего партнера по гольфу клюшкой.
Мама Темза в этом отношении ничем не отличалась от других. Более того, боги, как я потом понял, любят поговорить о себе даже больше, чем люди.
- Я приехала в Лондон в 1957 году, - начала Мама Темза. - Но тогда я не была богиней. А была просто глупой деревенской девчонкой, которую не помню как звали. Я приехала учиться на медсестру, но, сказать по чести, медсестра из меня была никудышная. Мне никогда не нравилось находиться рядом с нездоровыми людьми, и к тому же в моей группе было слишком много игбо. Из-за идиотов-пациентов я провалила все экзамены, и меня выгнали. - Мама Темза громко цыкнула зубом. - Да, выкинули прямо на улицу. А мой прекрасный Роберт, который ухаживал за мной целых три года, вдруг возьми и скажи: "Я не могу больше ждать, пока ты решишься, и поэтому женюсь на белой сучке из Ирландии".
Она снова цыкнула зубом, и по комнате словно прокатилось эхо, ибо остальные женщины сделали то же самое.
- Мне было так плохо, - продолжала Мама Темза, - что я решила покончить с собой. Да, вот так меня обидел тот парень, напрочь разбил мне сердце. И я отправилась на мост Хангерфорд, чтобы броситься с него в реку. Но под ним вовсе не река, а железная дорога, а то небольшое ответвление, что для пешеходов, было тогда очень неопрятным. Кто только там не жил - и бомжи, и тролли, и прочие гоблины. Не годится порядочной нигерийской девушке совершать самоубийство в подобном месте. Мало ли кто может увидеть? Тогда я пошла на мост Ватерлоо, но, когда добралась, увидела великолепный закат. В его отблесках все вокруг было такое красивое, что я просто не могла заставить себя прыгнуть вниз. Потом стемнело, и я пошла домой ужинать. На другой день я встала с утра пораньше, села в автобус и поехала на мост Блэкфрайерс. Но на северном конце его стоит эта проклятая статуя королевы Виктории. Стоит спиной к реке, да, - но подумайте, какой был бы конфуз, если бы она вдруг повернулась и увидела меня на парапете?
Остальные женщины покивали, выражая полное согласие.
- С моста Саутворк я броситься уж никак не могла, - проговорила Мама Темза. - И вот после долгих скитаний я оказалась - как вы думаете, где?
- На Лондонском мосту?
Протянув руку, Мама Темза потрепала меня по коленке.
- Да, это был старый Лондонский мост, который потом продали тому милому джентльмену из Америки. Есть же люди, которые знают, как ублажить реку. Два барреля "Гиннеса" и ящик рома "Барбанкур" - вот это дело!
Умолкнув, Мама Темза отхлебнула чаю. Вошла Беверли с тарелкой пирожных с кремом и поставила ее так, чтобы удобно было брать. Я и сам не заметил, как взял одно из них, но тут же положил на место. Беверли фыркнула.
- Посреди старого Лондонского моста была маленькая часовня Святого Бирина, и я, будучи доброй христианкой, решила, что это как раз самое подходящее место. Я стояла там и смотрела на запад. Начинался прилив. Лондон тогда еще был портом, но порт этот уже умирал, подобно старому человеку, который прожил долгую, интересную жизнь и сохранил в памяти множество разных историй. И теперь он боялся слабости, боялся, что никто о нем не позаботится, - потому что в реке уже не осталось ни единой сущности, способной позаботиться о старике: ни ориша, ни прочих духов. Вообще никого. Я услышала, как река зовет меня по имени - по прежнему имени, которое я забыла. Она говорила:
- Тебе плохо, мы видим это. Ты плачешь, как дитя, и виной этому мужчина.
И я ответила:
- О река, мой путь сюда был так долог, из меня не получилось медсестры, и любимой женщиной я тоже не стала, потому что мой мужчина разлюбил меня.
И сказала мне река:
- Мы можем унять твою боль, сделать тебя счастливой, подарить тебе много-много детей и внуков. Весь мир будет принадлежать тебе и положит к твоим ногам свои дары.
- Что ж, звучало заманчиво, - продолжала Мама Темза, - и я спросила: "Что я должна сделать? Чего вы хотите?"
"Ничего, - ответила река. - Кроме того, что ты и так хотела сделать".
И я прыгнула в воду - плюх! И опустилась на самое дно. И знаете - там, на дне реки, полным-полно такого, что вы просто не поверите. Скажу только одно - это все хорошо бы достать, вот что. - Она вальяжно махнула рукой в сторону реки. - Я вышла из воды у доков Уаппинга - там, где раньше казнили пиратов. И с тех пор не покидаю этого места. Темза - самая чистая из промышленных рек Европы. Как думаете, почему? Вспомните Свингующий Лондон, клевую Британию, Барьер на Темзе - думаете, это все просто так?
- А Купол Тысячелетия? - спросил я.
- Да, сейчас это самая популярная концертная площадка в Европе, - кивнула богиня. - Девы Рейна специально навестили меня, чтобы посмотреть, как он устроен.
Она многозначительно посмотрела на меня. Я же терялся в догадках, кто такие девы Рейна.
- Возможно, Отец Темза видит все это несколько иначе, - предположил я.
- Папаша Темза, - презрительно фыркнула Мама. - В молодости он дал ту же самую клятву, стоя на том же месте, где стояла я. Но сам ни разу после Великого Зловония 1858 года и не появился ниже Теддингтонского шлюза. Даже после того, как Базалгетт установил свои коллекторы. Даже когда начался Лондонский блиц и весь город был в огне. И он еще заявляет, что это его река!
Мама Темза горделиво выпрямилась в кресле, словно позируя для парадного портрета.
- Я вовсе не жадная, - сказала она, - пусть он владеет Хенли, Оксфордом и Стейнзом. Но Лондон будет моим, и все дары мира лягут к моим ногам.
- Мы не можем допустить, чтобы ваши слуги конфликтовали друг с другом, - сказал я. Веское "мы", обозначающее королевское правосудие, - очень важный фактор в работе полисмена. Оно как бы напоминает вашему собеседнику, что за спиной у вас стоит могущественная Лондонская полиция - организация, облеченная огромной властью и располагающая таким штатом, что может, если надо, захватить небольшое государство. И, всякий раз употребляя это "мы", сотрудники надеются, что вся остальная контора разделяет их мнение.
- Папаша Темза сам нарушает границы, - заявила Мама Темза, - это он должен отступить, а не я.
- Мы переговорим с Отцом Темзой, - сказал я. - А вас просим призвать к порядку ваших слуг.
Мама Темза, склонив голову набок, поглядела на меня долгим, задумчивым взглядом.
- Вот что, - сказала она наконец, - даю вам срок до фестиваля цветов в Челси. Если к этому времени вы не урезоните Папашу, мы сами возьмемся за дело.
Ее королевское "мы" звучало гораздо более по-королевски, нежели мое.
Переговоры были окончены, мы обменялись любезностями на прощание, и Беверли Брук повела меня к выходу. Выходя в прихожую, она намеренно задела бедром мое бедро. Меня моментально бросило в жар, но на сей раз центральное отопление было ни при чем. Искоса бросив на меня лукавый взгляд, Беверли открыла дверь.
- Пока-пока, Питер, - улыбнулась она. - Увидимся.