* * *
А утром в седмицу Ива почувствовала, что неладное происходит ныне уже с нею.
Едва она проснулась, душу тронуло легкое беспокойство. Умываясь и одеваясь, она пыталась разобраться, что же именно ее тревожит.
И поняла: опять чародей.
Это было странно – ведь теперь клиническое состояние раненого не вызывало каких-либо опасений. Рана была сложной, но Иве уже приходилось лечить покусанных собаками.
К тому же, собака явно не была бешеной.
А главное, сила в нем угомонилась… Есть ли повод для беспокойства?
Пожалуй, теперь можно вернуться и к другим больным в лечебнице.
Решено – сделано!
Ива приступила к утреннему осмотру хворых, надеясь за давно привычными заботами успокоиться.
Однако тревога ее не покидала.
Ива проделывала с больными всегдашние манипуляции и ловила себя на том, что ей не терпится в палату раненого чародея. Кое-кто аж обратил внимание на ее необычное состояние.
Осмина Столяр, к примеру, две седмицы мучающийся животом, но уже начавший выкарабкиваться из хвори, так ей и сказал: "Вы не в себе, Ивушка… Нешто влюбились? Кто же сей счастливчик?"
Ива отшутилась.
Мол, какая любовь для лекарицы? Ее доля – хворь у других выгонять, а не самой в хворь вгоняться… Какая тут может быть, к Велесу, любовь?
Но добравшись, наконец, до палаты спящего чародея и коснувшись его чела, она вдруг поняла, что все утро ждала оного прикосновения.
А тут еще сквозь токи, льющиеся из ее рук, она вновь почувствовала силу, проистекающую из больного. Она была теперь покойна, эта сила – Ива чувствовала, – но все равно от присутствия ее становилось не по себе.
Словно вы стоите под проливным дождем, и нет в руках зонтика, а на голове шляпки; и отсутствуют рядом деревья, под которыми можно спрятаться от падающей сверху воды, а потом, в придачу, налетает немыслимый ураганный ветер, и сечет, и гнет, и ломает…
Ерунда какая-то мнится, Велес ее побери! Ведь проливной дождь куда как ласков, а ураганный ветер сечет, гнет и ломает вовсе не вас!
Отойдя от кровати чародея, Ива уже понимала, что внутри нее живет вовсе не беспокойство, а… Что живет внутри, она и сама не понимала. Не чувствовала она ранее ничего подобного.
И потому испугалась.
Далее был целый день и привычные повседневные заботы, кои притушили зародившееся в ней ощущение.
Ива успокоилась. Но во время вечернего обхода она вновь почувствовала, как тянет ее к чародею, и перепугалась еще более.
Однако стоило ей прикоснуться к его челу, как испуг улетел.
Взамен пришли неясные предчувствия и понимание того, что с этим теперь придется жить. И жить с этим хотелось. От понимания сего стало вдруг тепло, как у печки в морозный сеченский вечер.
Словно рядом шипели да потрескивали березовые дрова, выталкивая из себя испаряющуюся влагу…
Именно тогда она в первый раз подумала о любви.
Но это было совсем не похоже на ту любовь, что описывалась в романах, и Ива скоренько отбросила глупую мысль. Какая, к Велесу, может быть любовь у лекарицы, мечтающей стать настоящей волшебницей.
Всем известно, что от любви с мужчиной присно рождаются дети, но напрочь исчезает Талант.
Такое будущее Иве было и на грош не нужно. В конце концов, мамочке Нате такое будущее не принесло бы ничего хорошего. А значит, и самой Иве – тоже.
Она задавила живущее внутри, как выползшего из-за печи таракана. И спокойно проспала всю ночь.
Однако утром в первицу это вернулось. Да так, что по спине побежали мураши, затеяв бесконечный хоровод.
Пришлось спуститься в обительскую баню, раздеться донага и вылить себе на макушку два ведра холодной воды.
Ведь буде холодная вода снимает иногда с хворого порчу, почему бы ей не снять с Ивы это?
Холодная водица справно помогла, вычистила душу ледяной метелкой. Мураши разбежались.
Но чуть позже, во время завтрака, "хворь" вернулась. И не просто вернулась.
Еще мгновение назад Ива покойно поедала в трапезной глазунью с беконом, болтая с Забавой о хорошем – хвала Сварожичам! – сне ее, Забавы, хозяина, и вдруг…
Мысли затрепетали, будто осиновые листочки на легком ветерке. Сердце споткнулось, скакнуло в груди, вновь споткнулось. А потом на Иву вновь обрушилась тоска, да такая, что сердце перестало скакать и спотыкаться – ухнуло вниз да там и осталось. Сердце в животе – это было хуже изумрудного тумана, это было столь страшно, что захотелось разрыдаться в голос.
И сама того не желая, Ива громко шмыгнула носом.
– Что с вами, Ивушка! – Забавины глаза смотрели на сотрапезницу с удивлением.
– Н-нет, н-ничего. – Ива с большим трудом сглотнула ком в горле и ткнулась носом в тарелку.
Однако спасения в тарелке не нашлось – тоска продолжала терзать Ивину душу. А потом захотелось к больному чародею, сию секунду побежать, немедленно. Ведь сейчас он нуждается в ее помощи, как ввек не нуждался! Спокойный сон – сплошной обман, чародею очень ахово!
Вилка выпала из Ивиной десницы и звякнула о край тарелки.
Забава вздрогнула:
– Все-таки что-то случилось, Ивушка!
– Оставьте м-м-м… – Ива не договорила, разрыдалась и выскочила вон из трапезной.
Вихрем пролетев по коридорам, мимо перевязочной, мимо бельевой, мимо кладовки с лекарствами. Прямо в чародееву палату.
Больной спал, и не было в нем ничего опасного.
Ива выскочила вон, вновь полетела по коридорам, взнеслась по лестнице на второй этаж. Ворвалась в свою каморку и упала на постель, ища спасения от тоски.
Но спасения не было.
Слезы текли ручьем. Сердце по-прежнему ныло. А внизу живота разгорался неведомый доселе пожар. Нет, не пожар, истома там рождалась, горячая, сладкая, тайная…
В коридоре послышались быстрые шаги, в дверь несмело постучали.
Ива замотала головой, стиснула зубы.
Тайну требовалось сберечь.
– Ивушка! – За дверью была Забава. – Можно к вам?
От Забавы тайну требовалось сберечь перво-наперво – это Ива почему-то поняла сразу.
Нет, хотела крикнуть она. И не сумела.
Скрипнула дверь.
– Ивушка…
Тайна иссохлась, пожар-истома упокоился. Тоска обернулась кипучею, ядовитою злобой.
Ива вскочила, стиснула кулачки.
– Оставьте меня в покое! Убирайтесь!!!
Теперь Забава смотрела на нее растерянно.
– Я лишь…
– Подите прочь, я сказала! – Ива подскочила к Забаве. – Вон отсюда!!!
Забава отшатнулась, вскинула десницу, защищая лицо.
– Я уйду… Пожалуйста…
Ядовитую злобу сменил жгучий стыд.
– Помилуйте меня, – пробормотала Ива. – Помилуйте! Но, прошу, уйдите…
Забава опустила десницу, молча повернулась, взметнув колоколом юбку, и молча же вышла из каморки.
А Ива вновь окунулась в суровые объятья собственной постели. В объятия безудержной тоски…
* * *
Знамо дело, мамочка Ната могла посчитать все за блажь. Но обращаться за помощью было больше не к кому. А в том, что самой с этой проклятой тоской не справиться, Ива уже убедилась.
Да и в конце-то концов!.. Ведь именно мамочка Ната предупреждала Иву оберегаться от мужчин! А чародей больше не являлся для Ивы просто чародеем – это тоже стало понятно…
И она побежала искать спасения в комнату предводительницы.
Мамочка Ната выглядела усталой, но изрядно похорошевшей – зеленец без мужчины крайне истомляет женщину (поборитесь-ка, сестры, всякий миг с Додолой!..), зато добавляет ей немало красы.
Во всяком случае, до поры до времени…
Мамочка Ната, сидя в кресле, читала какую-то толстую книжку – надо же ей чем-то заниматься… Мамочка Ната сразу поняла, что с любимой сестрой неладно, и отложила книжку.
А Ива опять разрыдалась и спрятала лицо на теплой мамочкиной груди.
Плакала она долго.
Предводительница терпеливо ждала и лишь осторожно поглаживала Иву по голове.
Когда же та выплакалась, мамочка Ната вытерла ей слезы и спросила:
– Кто так сильно обидел мою дочу?
Ива затрясла головой:
– Его надо немедленно выгнать, мама Ната! Выгнать вон из обители…
Предводительница отстранила ее от себя, попробовала заглянуть в заплаканные глаза.
– Кого немедленно выгнать из обители? Что случилось с моей дочей?
– Чародея… – Ива по-прежнему трясла головой: это монотонное движение добавляло ей уверенности. – Отправьте его, пожалуйста, прочь!
– Почему же я должна выгнать чародея? Ведь он болен! Или моя доча уже сумела излечить его?
Ива замерла – все слова, переполнявшие только что ее душу, исчезли, растворились в стыде. Но говорить было надо – предводительница смотрела ей в глаза пытливым взглядом.
– Ой, не слушайте меня, мама! Срам-то какой!.. Простите!
Мамочка Ната понимающе улыбнулась, погладила горящую Ивину ланиту.
– Похоже, моя доча влюбилась.
Да, хотела сказать Ива. И не смогла – лишь пискнула по-мышиному и опустила взор.
– А я ей присно говорила, чтобы она держалась от мужчин подальше, буде хочет стать ведьмой.
– Да, – прошептала Ива. – Да. Да! Да-а-а!!! – Шепот перерос в крик.
Теперь мамочка Ната сама прижала Ивину голову к своей груди.
– Ивушка моя! Бедное мое дитятко! – Она вдруг всхлипнула. – Что бы ни случилось, я ввек буду с вами. Индо буде меня вдруг не окажется рядом…
– Да, – зашептала опять Ива. – Да. Я люблю вас, мама! Вас, а не его!
И пал вокруг изумрудный туман.
Мамочка Ната по-прежнему нянчила тряпичное дитя, пыталась приложить к нарисованному ротику пустой сосок.
Все это уже было видено. Но на сей раз оказалось таким ужасным, что Ива едва не заверещала.
Туман, похоже, испугался ее ужаса и немедленно убрался восвояси.
А Ива все свои силы положила на то, чтобы предводительница ничего не заметила.
К счастью, сил оказалось достаточно.
Мамочка Ната снова погладила ее по голове:
– Доча моя, порой бывает так, что Мокошь вынуждает нас отказываться от собственных слов и менять принятые ранее решения. И не могу вам всего объяснить, но… Мы должны помочь чародею, Ивушка. Это в интересах Ордена.
От мамочки Наты исходила такая уверенность, что Иве сделалось совсем-совсем покойно.
Улетел прочь стыд, убежала неподъемная тоска. Пришло понимание своей силы, женской силы, не ведовской.
– Вы поняли, доча? Ему надо оказать любую посильную помощь. И непосильную – тоже! И в этом деле я могу положиться токмо на вас. Чародей останется в обители. А вы будете ему помогать!
Женская сила обернулась безграничной решимостью.
– Хорошо, мама Ната. Я готова ему помогать. Но сколь велика должна быть моя готовность?
– Все, что потребуется чародею, должно быть непременно исполнено!
– И даже буде он вдруг захочет попользоваться моим телом? – пошутила Ива.
Мамочка Ната шутки не приняла:
– И даже буде он захочет попользоваться вашим телом!
Ива опешила, распахнула глаза, не веря своим ушам.
А мамочка Ната, не отводя взгляда, лишь развела руками.
И тогда Ива поняла, что все вокруг изменилось, что отныне ее жизнь, похоже, круто сворачивает в сторону.
18. Взгляд в былое. Век 76, лето 3, вересень: Буривой
Рыть землю носом Буривой отправился вечером того же дня.
Трибуна, вокзал, одиночное купе в вагоне экспресса "Нева", унесшего мужа-волшебника на берега этой самой Невы…
В Ключград он приехал к ночи.
Портовый город встретил старого знакомого мелким серым дождем, еще по-летнему теплым, но уже откровенно наводившим на мысли о скором приходе осени.
Пока Буривой торговался с любезным – этих ребят хлебом не кормите, но дайте ободрать приезжего! – вокзальные куранты пробили десять.
Ехать прямиком к Нарышкам в столь поздний час – значило попросту не соблюдать приличий, и Буривой отправился туда, куда они со Смородой так и не попали во время столь недавней (и, по внутреннему ощущению, столь далекой теперь) прошлой командировки.
Дорога до гостевого дома Колдовской Дружины заняла четверть часа.
Еще через пять минут Буривой получил во временное владение небольшой номер с кроватью, шкафом и столом. Развесив одежду и убрав в шкаф колдовской баул, он спустился на первый этаж и поинтересовался у дежурного, где можно повечерять.
Местная трапезная обслуживала постояльцев до полуночи, и еще через пятнадцать минут сыскник-волшебник устроил в собственном желудке небольшие посиделки между тарелкой гуляша с макаронами, порцией капустного салата, заправленного постным маслом, и стаканом подслащенного кефира. Незадолго до полуночи он уже лежал в постели, ибо день завтрашний обещал оказаться весьма нелегким и беспокойным, а потому стоило выспаться.
Однако сон к мужу-волшебнику никак не шел.
Перед глазами Буривоя стояла спектрограмма, инициированная над трупом кучера Нарышек. В своей работе сыскник видел много спектрограмм, но такой еще не встречалось. У него бывали отдельные неудачи, но связаны они были с качеством самой спектрограммы, а не с содержанием оной. Согласно теории сыскного дела, спектрограмм, недоступных пониманию вследствие их содержания, вообще не должно существовать. Как не должно существовать и волшебников, способных потерять несколько дней из своей памяти и в оном беспамятстве проделать путь протяженностью в две сотни верст. Тут было о чем подумать…
И Буривой думал.
Думы сии получались невеселыми.
Ведь нелегко согласиться с мыслью о том, что варяжские альфары, похоже, будут посильнее словенских волшебников.
Не зря Кудесник так озаботился, ох не зря!.. А тут еще эта непонятная история с чародеем Смородой… Похоже, брат Свет вступил в схватку с лазутчиком и, похоже, проиграл. Жалко будет, коли так!.. При всех странностях брата Света, он был, прямо скажем, очень квалифицированным колдуном, да и товарищем неплохим. Мне его будет не хватать!
Последняя мысль привела Буривоя в изумление.
Никогда и ни о ком он еще эдак не думал!
Что же это такое творится?! Любому волшебнику для нормального восприятия мира вполне хватает самого себя, своих колдовских атрибутов и своих заклятий. Всякий волшебник индивидуален. Не зря же в школах разучивают лишь основные стандартные приемы, а сами заклинания всякий разрабатывает для себя персонально! Только так можно достичь максимальной продолжительности и максимальной эффективности колдовских операций. И пусть в ментальности они похожи друг на друга, но в действии-то куда как различны!.. Впрочем, не "куда как", а лишь "сколь долго" и "сколь надежно"… А в ментальности – все-таки похожи, ибо нет заклятий известных одному волшебнику и не известных другому. Просто один способен оперировать всем набором, а другой лишь отдельными низшими уровнями. Отсюда и проистекает градация квалификации. Так его, Буривоя, учили.
Остается, правда, Кудесник, способный на то, на что не способен никто более. Или Великий Альфар – с той же квалификакией… Но теперь получается, способным на максимальное может быть не только Остромир или Великий. Ведь не глава же варяжских колдунов нагнал страху на сыскника-волшебника Смирного!..
Буривой сел на кровати и стиснул персты, пытаясь успокоиться. После минутной борьбы с собой это удалось.
Ему вдруг пришла мысль, что брату Свету в нынешней ситуации тоже бы стало не хватать брата Буривоя…
С этой недодуманной мыслью он и уснул.