Он - горелом и лишен права видеть солнце. Взамен он наделен даром и проклятием одновременно. Он тот, кто способен разбить любую боль и беду. Но беда не уходит бесследно, и, разбитая, рикошетом падет на других. В первую очередь на тех, кто рядом.
Юлия Сергачева
ГОРЕЛОМ
ПРОЛОГ
…Он смотрел, как над горизонтом поднимается прозрачное багряное зарево. То ли отблески пожара, то ли рассвет.
Мельница растопырила решетчатые сломанные крылья - небрежный рисунок углем на фоне зардевшегося неба. Дымом пахло совсем слабо; сильнее дышал в спину близкий, угрюмый лес. Мрачно скрипели ели, роняли листву столетние дубы, трепетали жидкие осины. Едва слышно плескался ключ, затаившись под боком гранитного валуна.
По лезвию меча, на крестовину которого он положил мозолистые руки, бежали алые отсветы. Он знал, что гостья уже близко. Как и те, кто придет за ней… Или за ним?
Шевельнулись ветки шиповника, обсыпанные твердыми, будто лакированными ягодами. Втянул кустарник колючки, и женщина бесшумно просочилась сквозь тени - невесомая, проворная, гибкая. Не таясь, шла, собирая подолом красного платья росу с травы. Светлая ткань чернела, набухая влагой, как кровью.
- Здравствуй, Охотник.
- Здравствуй, Ведьма.
- Зачем же ты лжешь, Охотник? Ты не желаешь мне здравствовать.
За гостьей не оставалось следов, лишь там, где падала ее тень, трава вмиг седела, берясь игольчатым инеем. Окошко воды в ямке сделалось белесым и мутным.
Охотник поднялся. Ожидание, тянувшееся все ночь, закончилось. Он надеялся увидеть ее и страшился встречи. И вот теперь ведьма стоит совсем близко - такая узнаваемая до последней черточки, такая чужая. Большие глаза непроглядны, как гагаты. Хрупки ключицы в вырезе платья. На тонком запястье - тяжелый, бронзовый браслет.
- Соскучился? - она знакомо склонила голову, темные волосы легли на плечо.
- Да.
Он не солгал, она чуяла фальшь, как рысь капканы. Не поверит - сразу уйдет. А сейчас осталась, слегка щуря глаза, в которых не отражалось, кажется, ничего.
- Зачем же меч прихватил? - ее губы тронула насмешливая улыбка.
Охотник держал меч опущенным. По серебристому металлу тек, насыщаясь тьмой, витой узор чеканки. Меч тоже чуял фальшь в людях. Он умел отличать ведьму от женщины.
Жаль, что Охотник не поверил ему сразу… Или не жаль?
- Ты любил меня, Охотник. Я знаю, - Ведьма подняла тонкопалую руку, коснулась воздуха щепотью, будто пытаясь смахнуть паутину перед собой. Удивленно дрогнули ее брови: - Нет, не так… Ты все еще любишь меня, Охотник.
- Да, - он не отвел глаз.
Ведьма с недоверчивой надеждой глядела на Охотника. Наконец, припухшие, с царапинкой губы шевельнулись:
- Ты не лжешь, я чувствую.
- Не лгу. - Охотник ронял реплики отрывисто, не в силах молчать, но отгораживаясь короткостью, как оберегом.
Ведьма помедлила, жадно всматриваясь в лицо собеседника, почти зачарованно приблизилась к нему. Красное платье ласкало лиловые свечки шалфея истрепанным подолом. На землю беззвучно сыпались крошечные лепестки.
И вдруг…
- Что это? - Ведьма в ужасе опустила голову. Улыбка сбежала с ее лица вместе с краской. И мягкие черты неприятно и хищно заострились.
Босые ноги стояли в центре начерченной на земле окружности, перечеркнутой четырьмя линиями - восемь спиц в колесе. Не сразу заметишь в траве, если не смотреть вниз.
- Ты обманул меня! - в резко охрипшем голосе Ведьмы плеснулись ужас и боль.
- Я не могу позволить тебе уйти.
- Ты заманил меня в ловушку! Ты!
- Да.
Третий раз прозвучало "да", значительнее предыдущих. Будто стальное кольцо защелкнулось. Ведьма села наземь, красная юбка с черной влажной каймой по краю легла колоколом, длинные волосы рассыпались по плечам. Молочная кожа лица, шеи, рук светилась в предрассветном сумраке. А глаза, напротив, пугали тянущим мраком.
- Почему?
- Ты губишь людей.
- Не смеши меня, Охотник! Люди в городке счастливы. С тех пор, как я поселилась там, они не знают горя.
- Зато его сполна познали те, кто жил по соседству. Ты ведь знаешь, Ведьма, что в округе на дни пути во все стороны лишь мертвые дома… Это ли не цена здешнего благополучия?
- Какая разница, Охотник? Умирают одни, выживают другие. Это закон природы. Ты думаешь, что спасаешь людей? Но видишь там зарево? Это горожане идут сюда с огнем. Они увидят, как ты убьешь меня. Их спасительницу и благодетельницу. Как думаешь, будут ли они тебе благодарны?
- Я расскажу им про селение Речное, или про город Мирнов, и про иные города и поселки, в которых появлялась женщина в красном платье. На их месте теперь пустоши и стервятники.
- Что тебе за дело до прочих? Ты мог бы быть счастлив. Здесь и сейчас. Со мной. Забыть про все и помнить лишь день, когда ты сам встретил женщину в красном платье на околице чужого городка.
Охотник молчал, криво стиснув рот. Ветер нес издалека гул взволнованных голосов. Запах дыма стал сильнее и тревожнее. В нем не было обещания сытого тепла и покоя. Он горчил бедой.
- Скоро благодарные горожане найдут нас, Охотник. Будь готов к их ненависти.
Охотник переступил с ноги на ноги. Тяжелый меч очертил дугу, срубив ненароком фиолетовые свечки шалфея и метелки серой полыни. Запах горечи усилился. Тонкие крылья носа женщины в кругу чутко дрогнули.
- Отпусти меня, Охотник!
- Нет.
Он изо всех сил хотел отвернуться, но не мог. Казалось, ведьмин взгляд вцепился в его лицо крюками. Казалось, Охотник сам держит ее взгляд, чтобы не дать себе спастись. Спрятаться за привычным ворохом оправданий.
Ведьма изогнула губы в жесткой, злой улыбке. Смертоносная, хоть и красивая тварь. Все меньше похожая на женщину, встреченную Охотником прошедшей весной. Лишь заклятие сдерживало ее.
- Я не смела надеяться, что ты изменишься ради меня. Ведь и я не стала другой с тобой рядом. Я могла бы простить тебе, что ты верен долгу и готов убить даже ту, которую любишь… Но я никогда не прощу тебе, что ты использовал свою любовь для предательства!
Лицо Ведьмы исказилось яростью. Она вскочила на ноги, с неистовой силой ударившись о невидимую преграду, заметалась внутри круга, тщетно пытаясь вырваться наружу. И замерла прямо напротив Охотника, тяжело, со всхлипом дыша:
- Я проклинаю тебя, Охотник! Солнце никогда не взойдет для тебя! Отныне все, кого ты осмелишься полюбить, обречены на страдания. Люди проклянут и изгонят тебя! Не знать тебе больше покоя…
…Без звука тяжелый клинок рассек густой, напоенный дымом воздух. Пахнуло свежей кровью. Лес вздохнул, качнув хвойными лапами, вздрогнув дубовыми ветвями. С осин разом осыпались листья. Стих говорливый ключ. Сквозь жидкую рощицу возле мельницы текла цепь факельных огней. Люди один за другим выходили на открытое пространство.
Я лишен права различать солнце в небе…
Но я знаю, что оно там. И еще солнца много вокруг. Я вижу его отражение в воде, я вижу блики на стеклах, я вижу его сияние в глазах других людей.
1
…Осеннее утро выдалось ясным и теплым. Извив ленивой реки украшала россыпь искр. В синем небе полоскались, усыпанные зеленой и желтой чешуей, ветви берез. Посверкивали слюдяные нити паутинок.
В шуршащем ковре опавшей листвы упоенно сновал рыжий спаниель. Азартно зарывался носом, вилял крошечным хвостом, зазывно косился на хозяйку. Хозяйка же спаниеля, тоже рыжая, долговязая девчонка, скомкав в руках плетеный поводок, в восторженном ужасе таращилась на реку.
- Ох, что творится-то! - интеллигентного вида старичок в шляпе огорченно пристукнул резной тростью. - Ну, надо же! Это ж… Он же четыре века стоял, словно влитой! Э-эх… - Старичок махнул рукой, не в силах выразить свое отчаяние.
- Ну, знать, настало время рухнуть, - хмыкнул кто-то.
- Небось, не сам упал, - подсказали с другой стороны.
Золотистый спаниель вспугнул ошалевшую от запоздалого тепла крупную бабочку и, звонко тявкнув, понесся следом, чуть не сбив с ног хозяйку.
Ян вздрогнул от неожиданности и, чтобы скрыть замешательство, глотнул минералки из бутылки. В воде отражалось солнце и казалось, что в сосуде тоже плескается разбавленное золото.
- Его работа, - уверенно, даже с некоторым вызовом заявил притормозивший велосипедист, криво утвердившись одной ногой в ворохе листвы на обочине.
- Да ну, он же вроде наоборот должен… ну, помогать, - рыжая девчонка пыталась распутать затянувшийся узел на поводке, а виноватый спаниель крутился возле ее туфель.
- А это отдачей шарахнуло, - авторитетно пояснил велосипедист, с интересом поглядывая на девчонку.
- Я жаловаться буду, - неизвестно к кому обращаясь, пообещал старичок, пригвоздив своей палкой к земле целую стопку кленовых листков. Они беспомощно торчали из-под палки растопыренными пальцами.
- Чего жаловаться-то?
- Этот мост бесценен! Его же сам Бруго Небострой проектировал!
- Еще неизвестно на какую ценность его сменяли… Может на благополучие господина мэра! - зубоскалил велосипедист.
"Ты смотри, какой проницательный пошел народ!" - Ян невольно хмыкнул.
Слушатели дружно закивали. Рыжая девчонка стрельнула глазами из-под челки в сторону приосанившегося велосипедиста. Старичок в негодовании обернулся к Яну, ища сочувствия:
- Как же это…
Ян вдруг сообразил, что, пожалуй, единственный из всех присутствующих, да и всех гуляющих в этот ранний час по набережной, все еще упорно стоит спиной к реке. И нехотя повернулся.
Оба берега реки были обсыпаны зеваками, как бока торта - крупным цветным драже. С ближней стороны маячила пара пожарных машин, а на другом берегу, словно притихшие упитанные шмели, замерли желто-черные полицейские фургоны и горбатый буксир. Прицепленная к его тросу зеленая легковушка норовила сползти с крюка вниз по склону обратно в реку. На водной стремнине растерянно болтался катер.
Каменный мост и впрямь был красив: символическое зверье, хитро сплелось вереницей. Слоны - опоры, львы поддерживают своды, сомкнутыми панцирями черепах лежат пролеты. Длинношеие птицы покачивают в клювах кованые шары фонарей… То есть так он выглядел буквально вчера. А сегодня лишь слоны с отбитыми хоботами уныло ссутулили пустые спины, зеленеющие потеками мха и белеющие мазками птичьего помета. Вода меж их ног все еще взбаламучена и кружит клочья пены.
Жаль… Ян вздохнул.
- Сегодня спозаранку мне так плохо, так душно стало, - поделилась с окружающими дородная дама с корзинкой, ощетинившейся морковными хвостами. - Уж я подумала, что покушала несвежего. А тут вдруг как затрещит, как застонет… Я в окошко глянула, а моста-то и нет! Пылища - тучей, а моста нет! - присовокупила она, довольная всеобщим вниманием.
- Ой, и у меня с утра все молоко разом скисло, - живо подхватила женщина в берете. - Две банки вылили!
- И у нас, - тихонько вставила молодая мамаша с коляской. - Все-все молоко.
Ее круглощекий малыш голубоглазо воззрился прямо на Яна. И в младенческом взгляде тоже померещилось обвинение в потраве молочного продукта.
- Я слыхала, этот самый горелом рядом живет… - тетка в розовой кофте, усеянной вязаными шишечками, словно бродячая собака - колтунами, драматически выдержала паузу.
Ян неприязненно дернул ртом. Вот всегда находятся такие болтливые и дотошные тетки в безразмерных кофтах.
- Это ж верный признак разбитого проклятья, - вещала неугомонная. - Молоко скисает враз, или вот, скажем, крупа чернеет. У меня годовой запас плесенью взялся, да жучками…
- Проветривать надо, - хихикнула рыжая девчонка.
- Ух, а я давеча за поворотом колесо проколол, - велосипедист заговорщицки наклонился к ней. - Не иначе горелом прямо здесь по дорожкам прогуливается.
Рыжая с готовностью прыснула, дурашливо округляя глаза. Ян изо всех сил делал вид, что любуется суетой вокруг моста. Старичок с палкой неодобрительно покачал головой и заметил строго:
- Вы напрасно иронизируете, молодой человек, ведь известно, что…
- И верно! - подхватила тетка в розовой кофте (старичок досадливо поморщился). - Всем известно, что вблизи от горелома всякие несчастья происходят. Огонь не горит, зеркала трескаются… А еще бывает, что вода горчит. Не заметил кто? - тетка требовательно обвела взглядом мигом притихших слушателей.
Присутствующие боязливо завертелись, передавая вопрос, как горячий уголь, и не прошло и минуты, как все заметили недопитую бутылку минералки в руке Яна. Ему вдруг померещилось, что бутылка раскалилась добела и жжет ладонь. Ну, только этого еще не хватало!
Под прицельными взорами Ян демонстративно отпил из горлышка. Простая вода ударила в нос не хуже газировки. Он поперхнулся, аж слезы из глаз брызнули. Зеваки дружно охнули.
- Я с прошением пойду, - неуверенно решила женщина в берете. - В магистрат. Может, мне деньги за молоко вернут?
Выскользнувшая из Яновой вспотевшей ладони бутылка юрко прыгнула в листья. Встала торчком, даже не разлившись. Отпрянувший, было, спаниель потянулся обнюхать ее.
- Фу! - тревожно вскрикнула рыжая девчонка, дергая собаку за поводок. - Пошли домой!
Вот именно. Отправлялись бы вы все домой или куда вам там надо… Ян с досадой нагнулся за бутылкой, краем глаза наблюдая, как зрители торопливо неохотно расходятся. За рыжей девчонкой покатил велосипедист.
- Себастьян!
Выуженная из опада бутылка чуть снова не выскочила из рук. Пусть оклик мне померещился! - взмолился Ян, не понимая головы. Не тут-то было.
- Тебя непросто найти…
- Я старался, - с досадой проворчал Ян, выпрямившись в полный рост.
Пьетр натянуто улыбнулся, поправляя сбившийся ворот вельветовой куртки. Кудрявая, плохо стриженная шевелюра растрепалась, круглые щеки порозовели. Спешил, запыхался и точно знал, куда идти. Откуда?
Ян повел глазами вокруг. По веткам ближайшей ольхи прыгали синицы. На верхушке клена хмуро нахохлилась ворона. Деловитые белки сновали по кедрам. По дорожке, вслед за хозяйкой, часто оглядываясь, семенил спаниель.
Полно зверья вокруг… Но слишком мелкое для Евы. Или кто-то из людей? Вон, например та малявка с большой спортивной сумкой, что стоит поодаль, долбя мыском туфли землю… Показалось, или она наблюдает исподлобья?
- Я знал, что ты по утрам бегаешь по набережной, а Ева смогла тебя… - Пьетр встретился с Яном взглядом и осекся.
- А теперь скажи им, что ошибся, - тихим, зловещим голосом велел Ян. - Скажи, что я убежал слишком далеко и не вернусь до понедельника.
- Очень срочное дело, - попытался вразумить сконфуженный Пьетр.
- Плевать, - Ян любезно улыбнулся.
- Этот мост, - Пьетр с несчастным видом кивнул в сторону живописный развалин, - представлял собой огромную художественную ценность не только для города… - помявшись, он виновато добавил: - А еще меня просили напомнить, что город предоставил тебе убежище в обмен на услуги.
- Разве я не оказываю этому городу достаточно услуг? - процедил Ян сквозь зубы.
- Ну, мост все-таки…
Нет. Не отстанет. Этот не отстанет.
- Ладно, что там стряслось?
- Сегодня утром, перед рассветом произошло нечто странное с Замком. Люди говорят, вроде бы он… э-э… вздохнул!
Ян моргнул от неожиданности. И даже злиться перестал.
- Что значит "вздохнул"?
- Так описали очевидцы.
Ян и Пьетр синхронно повернулись к востоку. Там, возвышаясь над разлохмаченной щеткой парка, над четкими скатами черепичных крыш дальних домов высилась громада Замка Тысячи башен. Очень похожая на связку остро заточенных карандашей, поставленных вертикально. Как могла вздыхать эта каменная махина?
- Может, просел фундамент. - Раздражение снова рвалось помимо воли. - Пусть позовут каменщиков.
- Согласно городской легенде, Замок вздыхает к большой беде.
- И часто он это проделывает? - Ян скептически приподнял бровь.
- В последний раз почти сто лет назад. Как раз перед великим наводнением. Тогда старый город весь ушел под воду.
- Ладно… - сдаваться все равно придется, так хоть сделать это с минимальным ущербом для самолюбия. - Передай им, что завтра с утра приду.
- Сегодня, - настойчиво поправил Пьетр.
- Сегодня воскресенье, - уперся Ян. - Выходной. Я и так ночью работал.
Пьетр покосился в сторону моста. Цветное драже зевак по берегам постепенно перекатилось поближе к развалинам, где тягач, натужно ревя, поволок зацепленную легковушку прочь. Судя по отсутствию скорых и особой суеты, никто при падении машины в воду не пострадал. Как она вообще оказалась на мосту, который из-за ветхости и пресловутой ценности был доступен только пешеходам?
- Я нездоров, - угрюмо выдал Ян последний аргумент. - Голова болит.
- Так у меня таблетки с собой! - оживился Пьетр.
Ян с бессильным отвращением наблюдал, как собеседник запасливо извлекает из кармана еще даже не вскрытую упаковку. Маячившая на макушке клена ворона перелетела на нижний сук и ехидно поблескивала черным глазом.
- Обойдусь…
- Еще у меня платок чистый, - предложил неуверенно Пьетр, и в самом деле вынимая из другого кармана клетчатый отглаженный платок. В углу его красовалась настоящая вышитая монограмма.
- И что?
- Я подумал… Может, ты захочешь обтереть бутылку? Я видел, как ты уронил ее, а набережная оживленное место, здесь столько всякой заразы… - голос Петра постепенно угасал, пока не выродился в робкий шепот.
- Главная зараза в этом городе - это я сам, - доверительно сообщил Ян и хлебнул безвкусной минералки. - Ладно. Встретимся через час возле Замка.
Очередной из бесчисленных карманов Пьетра сладкоголосо замурлыкал: "Ах, моя милая Августа…" Пьетр торопливо вытащил потрепанный телефон, состроив в адрес Яна извиняющуюся гримасу.
- Да, дорогая!.. Что?.. Нет, боюсь, я буду занят до полудня… Да, очень срочно… Девочек я покормил, только Агнесса капризничала, но в парк их отвести не смогу, наверное. А Майя… - он полуотвернулся, прикрываясь неловко плечом.
Вот дались кому-то ваши семейные дела…
Ян прикинул, куда можно пристроить опустевшую бутылку. Урн на набережной сроду не водилось. Видно, они недостаточно хорошо гармонировали с древними платанами и кленами. Зато стайки разнокалиберной пустой тары, оставленной праздными гуляками, очень украшали пейзаж. Ну, значит, еще один экземпляр чистоты картины не испортит. Не тащить же ее в самом деле домой…
Вообще-то он не имел привычки мусорить. И малодушно вздрогнул, услышав снова:
- Здравствуйте!
Просто какая-то заколдованная бутылка, - возмутился Ян, оборачиваясь.
Девчонка, бездельничавшая поодаль, похоже, заскучала, приблизилась и с детской непосредственностью протянула мозолистую ладошку. - Меня зовут Майя. Вы папин друг?
Пьетр и без того раздерганный, тоже рассеянно оглянулся, не прекращая разговор, и вдруг резко побелел, умолкнув на полуслове. Нет, даже посерел, роняя телефон, перехватывая девочку за локоть и оттягивая к себе. Хорошо хоть не с криком "фу", как давешняя хозяйка спаниеля.
- Майя! Что ты наде… - Пьетр смешался, затравленно рыскнул глазами и пролепетал сдавленно: - Я же просил тебя не… мешать.