Анхель вновь устремился вперед. Лихо, бок в бок, разминулся с выскочившим из-за поворота ЗИЛом, так что снесло боковое зеркало. Затем резко подал вправо и принялся, яростно сигналя, проталкиваться к обочине, на которой разглядел УАЗ-452 с медицинским крестом на боку. УАЗ стоял неподвижно, с распахнутой дверцей, среди нескольких легковых автомашин. Облокотившись на кузов, застыли две угрюмые медички. Неуклюжие, в несвежих белых халатах, натянутых поверх ватников.
Машины на обочине были пусты. Ехавшие в них люди столпились вокруг чего-то на земле. Ксюша увидела вдруг Оленьку. В распахнутой норковой шубке, растрепанная, она подбежала к одной из женщин в халатах, ухватила за рукав и принялась тащить за собой. Та вяло упиралась.
Присутствие Оленьки наполнило Ксюшу ужасом.
Анхель меж тем втиснул "Рено" капотом на обочину, так что багажник перегородил треть и без того узкой проезжей части. Не обращая внимания на истерические гудки, выскочил наружу. Ксюша вывалилась еще прежде него, не дождавшись полной остановки. Нога ее поехала, так что прямо в белой шубке она проползла на животе по глине едва ли не к ногам Оленьки. Оленька, однако, ее даже не заметила.
- Вы не смеете так уезжать! - с перекошенным, ставшим некрасивым лицом кричала она на угрюмую врачиху.
- А что мне здесь прикажете делать?! - вяло, видно, не в первый раз, огрызнулась та.
- Но вы же врач! Вас учили!
- Именно что врач, а не Господь Бог! Ну что я еще могу, мамаша дорогая?!
В это мгновение Оленька увидела Анхеля. Губы ее задрожали.
- Я пыталась помешать! - невнятно выкрикнула она.
Анхель пролетел мимо. Разметал сгрудившихся людей.
За спиной слабо ойкнула Ксюша. На куцем, брошенном на землю одеяльце, неестественно вывернувшись, лежала неподвижная Рашья. С мертвенно-белых детских щечек к воротнику вяло стекала стынущая слюна. Люди, со страдающими лицами, скорбно расступились, - Анхеля приняли за отца девочки.
- Мы пытались по очереди дыхание рот в рот, пока "Скорая" не подъехала, - виновато, едва сдерживая клокотание в горле, пояснил один из мужчин. - Ты уж прости, браток, - не сумели.
Он требовательно поглядел на подошедшую следом врачиху:
- Может, сами отцу объясните! Хоть это-то можете! - Да я уж, дорогой папаша, вашей жене всё объяснила, - врачиха безысходно кивнула в сторону замершей Оленьки. - Похоже, девочке пища не в то горло попала. Вот и задохнулась. А мамаша впереди за рулем отвлеклась, видать, не расслышала за шумом. Уж когда на ремнях повисла… - Какая еще к черту пища?! - разъяренная Ксюша ухватила Оленьку за плечи и с силой тряхнула. - Вы что с ней, сволочи, сделали?
- Больно же! - слабо пискнула та.
- Это тебе, гадюке, больно?! А ей? - Ксюша ткнула в лежащее тельце, и мысли ее переменились. Она бросилась к врачихе.
- Вы-то чего стоите?! - срывающимся голосом закричала она. - В больницу везите! Там же аппаратура побогаче!
- Побогаче, - вяло согласилась врачиха. - Но и там не боги. Она уж при нас полчаса как не дышит. …Да пока нас вызвали, пока доехали. Неужто б не попытались, если б хоть полшанса? Такая крохотулечка. Глупость какая!
Районная медичка давно притерпелась к чужим страданиям и смертям. Но идиотская гибель очаровательной девчушки подействовала и на нее.
Безысходность повисла над обочиной. Люди продолжали толпиться, не разъезжаясь, будто ощущая вину за собственную беспомощность. Каждый на месте девочки невольно представлял кого-то из близких.
Анхель отодвинул врачиху в сторону, наклонился над тельцем Рашьи, набрал воздуху, приподнял головку.
- Да что вы выдумываете! - в сердцах выкрикнула врачиха. - Чего только не делали! И аппарат искусственного дыхания подключали, и кололи. Не отвечая, Анхель склонился. Почувствовал жгучее жжение в затылке. Это Анхэ изо всех сил пытался удержать его от непоправимого проступка. Кара за который - низвержение на землю.
- Не отдам! - отгоняя его, Анхель зло мотнул головой и припал к синюшным губам.
Секунд через пятнадцать, совершенно опустошенный, он отстранился. Размежил припухлые веки. Не вставая с колен, поднял голову к хмурому небу. То ли каясь, то ли с вызовом.
- Глядите, щечки розовеют! И губки зашевелились, - ойкнул бабий голос. - Что вы мне тут истерики закатываете! Какие там розовые щечки у покойников! Бром пить надо… - в сердцах рявкнула толстая врачиха. Она прервалась на полуслове. Громко, при общем ошеломленном молчании, икнула, опустилась на колени и завороженно, боясь спугнуть чудо, принялась подползать к возвращающейся к жизни малышке.
- Верка-а, - едва различимым шепотом прохрипела она. - Ампулу, жив-а-а! И, будто этим криком освободившись от оторопи, коршуном бросилась на Рашью, принялась охлопывать, мять в сильных руках. - Всем разойтись. Ребенку нужен воздух!
Подскочила медсестра, с разгону бухнулась рядом, неверными пальцами принялась расстегивать замки чемоданчика.
Анхель тяжело поднялся. Раздвинул возбужденных людей, отошел к кювету. Жадно зачерпнул колючего весеннего снега и, ничего не чувствуя, принялся растирать лицо. По щекам обильно заструилась кровь.
Подбежавшая Ксюша с силой отвела его руки, приложила платок:
- Будто малой! На минуту нельзя оставить.
Шепнула, прижавшись:
- Это ты сумел, да?
- Да, - ответил Анхель.
- А можно было?
Анхель едва заметно, уголками глаз, улыбнулся, - словно заморозка начала отходить. Потрепал ее по вскинутому курносому носику:
- А разве было из чего выбирать?
В полуха услышал бодрый, набирающий победные нотки голос врачихи. Разыскал взглядом переминающуюся неподалеку Оленьку, под его взглядом съежившуюся. Подозвал.
- Куда делся?! - без выражения спросил он. Предупреждающе приподнял палец.
Оленька, приготовившаяся соврать, смешалась. Боязливо отодвинулась от кипящей яростью Ксюши.
- Уехал. Сел, гад, в мой джип. А мне велел сказать, будто девчонка подавилась пищей. А сам её плюшевым зайцем…
Она пришлепнула ладонью собственный ротик и сделала сдавливающее движение. Завороженно скосилась на возвращающуюся к жизни Рашью. Всхлипнула:
- Но я ж не убийца! Не убийца! Робко заглянула в лицо мрачному Анхелю: - Вы с ней вместе, да? - Да, - Анхель понял, что скрывалось за этим "вместе". - Говори!
Оленька искательно скосилась на бывшую подругу. Поежилась от ненавидящего, в упор, взгляда. - Никому такое пережить не пожелаю.
Вспомнив происшедшее в машине, она разрыдалась.
… - Брешет он всё, - раздался ясный голосок. - Никто ему деньги не отдавал. Он их заранее из сейфа спёр. А после убил, пес галимый. Чтоб - с концами.
От неожиданности Оленька до отказа втопила сапожок в педаль тормоза, так что саму ее тряхнуло в ремне безопасности, а Сапегу, просунувшего голову меж передних сидений, ударило лицом об автоматическую коробку передач.
Машина встала. Из разбитого носа Сапеги закапали на металл капельки крови. Но, кажется, он этого вовсе не заметил. Он, а вслед за ним Оленька, с ужасом огляделись в машине, помимо воли разыскивая притаившегося Павла Игумнова. Взгляды скрестились на малышке.
После внезапного торможения Рашья как-то боком болталась внутри ремня безопасности. Но, не обращая внимания на неудобство, недетским, очень знакомым обоим презрительным прищуром впилась в Сапегу.
- Ты что-то сказала? - не желая верить собственным ушам, тихо переспросил Женя.
- Ты убил! - жестко повторила Рашья. - В квартире встретил вместо этой. Сначала и впрямь пытался опять уговорить раздербанить кредит. Но знал, что не покатит. И - приготовился. Она прикрыла глазенки, будто черпая информацию из глубин собственного сознания.
- Что ты несешь, пацанка? - Сапегу заколотило. - Нашла тоже матерого убийцу.
- Какой там матерый? Просто невдалый, - Рашья по-прежнему не открывала глаз. - Потому с первого удара убить не смог. - Да я курицу зарезать!..Кого хошь спроси… - с неудавшимся смешком вскричал Сапега, краем глаза заметив, что лицо Оленьки сделалось мертвенным. - Ты и не зарезал, - равнодушно подтвердила Рашья. - Гантелей по затылку ударил. Специально за креслом положил на полотенце. Только не рассчитал, что затылок крепкий. Когда я обернулся весь в крови, ты перетрусил. Начал лепетать, что случайно, мол, из рук выпала. Помнишь?
У Сапеги сами собой застучали зубы.
- Вижу, помнишь! Ишь как плющит, - подметила Рашья. - А я сделал вид, что поверил. И велел себя в больницу вести. И ты ведь повез, трус. Как миленький поск о кал. Всё скворчал, что, де, не хотел. А сам глазом косил. А я сидел рядом и старался не потерять сознание. Потому что понимал, что как только потеряю, ты добьешь.
Рашья выдохнула обреченно:
- И все-таки не дотерпел.
Она замолчала, обессилено прикрыв глазенки. Сапега глянул на потрясенную Оленьку. Вновь на неведомое существо. Сознание заискрило.
- Прочь, нежить! - выкрикнул он. - Мало тебе одного раза! Так иди откуда пришел!
Схватив с сиденья плюшевого зайца, он навалился на Рашью. Девчушка захрипела.
Оленька, полная ужаса, перевесилась назад, принялась беспорядочно молотить мужа кулачками по затылку. - Не смей, гад! Оставь! Это же ребенок.
- Где ребенок?! - отмахнулся Сапега. - Ты что, не видишь? Задавлю по новой, будто сам захлебнулся.
Продолжая душить, забормотал остервенело:
- Что, сучонок? Силенка-то уж не та. Ничего, потерпи. Мы аккуратненько, чтоб без следов на яблочке.
Оленька выскочила из машины, распахнула заднюю дверцу, бросилась на Сапегу сверху и с разгону, по-собачьи впилась зубами в руку.
От боли тот ослабил хватку, подушка спала. Глазки девочки бессильно закатились, из уголка рта вместе с остатками пищи вытекала слюна. Она не дышала.
Муж и жена переглянулись.
- Убийца! - прошептала обессиленная Оленька. Она безнадежно потормошила недвижное тельце. - Господи! Ты же - убийца! И тогда, и сейчас.
- А кто из меня его сделал!? Кто объявил, что без денег мне тебя не видать? - Женя схватил жену за плечи, с силой встряхнул. - Неча под монахиню косить! Будто не знала, на что шла, когда его в квартиру заманила, а мне перед тем свои ключи передала? Иль впрямь думала, что он за здор о во живешь "бабки" отдаст? И мне отступать некуда, - либо так, либо без денег и без тебя, стервы! Всю душу спалила. Так что, - всё ты, голубушка, знала! Сама увести от Ксюхи не сумела, - так моими руками отомстила! Плечи Оленьки обвисли.
- Ладно, чего уж? Одним миром мазаны, - сжалился над ней Сапега. - Слушай сюда! Я в Завалиху. Заберу клад. Зря, что ль, всё было? А ты останавливай машины. Вроде как на помощь. Ополоумевшая Оленька смотрела на мужа непонимающим взглядом. - Вникни же наконец! - яростно, пытаясь пробиться в ее подсознание, выкрикнул Сапега. - Сейчас вся жизнь, может, решается… Она! - он ткнул в недвижное тельце, - подавилась пищей! Пищей, поняла? Пищей! А мы не заметили, потому что сидели оба впереди и музыка громкая. На том стой. Иначе - соучастница!
Отстранив жену, он потащил тельце наружу, положил на землю и с поднятой рукой побежал к дороге.
- Помогите! - крикнул он в салон первой же, притормозившей легковушки. - Ребенку плохо. Я в село, тут неподалёку. Может, найду врача! Сапега метнулся за руль джипа. Оттолкнул недвижную Оленьку:
- Помни! Проболтаешься, - вместо денег - тюрьма!..Помогите же, люди добрые!
Джип рванул с места.
Машины, одна за другой, принялись прижиматься к обочине. Из них выскакивали пассажиры и бежали к лежащей девчушке. Кто-то тащил воду и одеяльце. Меж суетящихся людей, покачиваясь, ходила потерянная Оленька.
… - Я же не убийца! - Оленька умоляюще глянула на Ксюшу. Прижала кулачки к груди. - Денег хотела, да! А кто б не хотел? Но не убийца.
Ксюша брезгливо отвернулась.
Возле ожившего ребенка всё хлопотали. Врачиха, не в силах отойти от пережитого потрясения, будто пытаясь загладить вину за свой диковинный, едва не приведший к смерти просчет, преувеличенно энергично потянула девочку с земли.
- Так. Сейчас мы ее, голубушку, на ручки, - победно объявила она, - и - в "Скорую". А уж там пулей.
С невольным страхом она глянула на возвратившегося "отца".
- Говорю вот: сейчас мы её в "Скорую" и…
Сидящая на одеяльце Рашья увидела за спиной Анхеля Ксюшу и обрадованно потянула к ней ручонки.
- Эк как к мамке-то тянется, счастливица, - умиленно прокомментировали в толпе.
Ксюша едва не силой отобрала малыша у неохотно уступившей врачихи. Прижала к клокочущей от неслышных рыданий груди.
- Солнышко наше, - выдохнула она. Лицо Анхеля едва заметно потеплело. - Всем спасибо за помощь. Ребенка мы забираем, - объявил он. - Как это забираете?! - всколыхнулась врачиха. - Вы что тут? Да её срочно в реанимацию. На аппараты… Чудом ведь, можно сказать!..
Она сбилась. То ли вспомнила, кому обязана малышка этим чудом, то ли прочитала что-то в пронзительно голубых глазах.
- Не положено ведь! - вяло запротестовала она. - Уже и в милицию сообщили. Вот-вот подъедут. Что я им предъявлю?
Ксюша зло обернулась.
- А вот ее, - она ткнула в покачивающуюся Оленьку. - Она им всё расскажет. И как Павла убили. И как ребенка душили. Нетопыри!
Стараясь не потревожить притихшую Рашью, протиснулась на заднее сиденье. - В Завалиху? - уточнила она. Анхель промолчал. Лицо его свело судорогой.
Чем дальше по проселочной дороге, тем трудней становилось ехать. Бедолага "Ренушка", созданный для убаюкивающих европейских минивэнов, по-пластунски карабкался с кочки на кочку, отплевываясь грязью, рискуя провалиться в глубокую тракторную колею.
- Еще немного, и сядем, - озабоченно предупредила Ксюша.
- Туда, - Анхель ткнул пальцем на подмерзшую пашню, на которой отпечатался след джипа.
Дико взвыв мотором, "Рэно" выкарабкался на пашню и заковылял - протектор в протектор.
Вдали, из-за лысой березовой рощицы, показалось несколько ветхих крыш. Завалиха. У крайнего дома стоял брошенный джип, - далее проехать можно было разве что на гусеничном тракторе.
Ксюша оглядела посапывающую малышку. Вопросительно посмотрела на Анхеля. - Не будем будить. Она сегодня уж натерпелась, - глаза Анхеля непримиримо сузились.
Выбравшись наружу, Анхель увяз в жидкой грязи. Сделал знак спутнице ждать в машине.
- Я с тобой, - упрямо отчеканила та. - Хватит мне и одного Павла.
Поняв, что она не отступится, Анхель обошел капот и подхватил ойкнувшую Ксюшу на руки.
Так, с ношей на руках, с хлюпаньем выдирая ноги из жижы, побрел к дому.
Ксюша, замерев, сладостно прижалась к его груди, вслушиваясь в гулкие, бесстрастные удары сердца.
Вид у дома был нежилой, хотя внутри угадывался свет. Посреди составленного из длинных кривых жердей забора постанывала на ветру незапертая калитка. В такт ей скрипела распахнутая дверь в домишко, - со свежим следом от выдернутой вместе с накладным замком скобы.
- У него, наверное, топор, - робко подсказала Ксюша.
Анхель бережно спустил ее с рук и первым шагнул в темный стылый коридор. Ощупывая стены, добрался до косяка, потянул дверную ручку.
Непротопленная, с обвисшими лоскутами обоев комнатенка скупо освещалась тусклой лампочкой. Невалящее, брошенное прежними хозяевами имушество - панцырная, с прогнутой сеткой кровать, старый фанерный сундучок, трюмо без зеркала, - было сдвинуты со своих мест и, судя по виду, подвергнуто тщательному осмотру.
Посреди комнаты была поднята крышка люка в подпол. И оттуда, как из танковой башни, с фонарем в руке настороженно выглядывал Евгений Сапега. - В подполе тоже не нашел? - с издевкой поинтересовался Анхель.
- В смысле что? - пролепетал тот.
Ксюша подалась вперед.
- Как ты мог так с девочкой?! - выкрикнула она.
- Так я её с Оленькой оставил. Захлебнулась вдруг ни с того ни с сего, - скорбно сообщил Женя. - Вот и оставил, чтоб помогли. А сам в "скорую" позвонил. И сюда. Чтоб, значит, до ночи посмотреть. Обещал ведь тебе… - поняв, что несет полную околесицу, он сбился. - А что? Неужто?.. Не спасли?!
Он выбрался из подпола - с топором в руке:
- Вот ведь жалость какая. Из-за какой-то ерунды и…На тебе, не спасли. Всё-таки медицина у нас - никуда не годная. Сапега прервался. Из прихожей донеслось топотание ножек. Глаза его в ужасе расширились. Рот перекосило. Топор выпал.
Ксюша обернулась. В дверях стояла перепачканная Рашья.
- Чего вы меня все бросили? - поморгав глазенками, пожаловалась она.
- Спасли, как видишь, на твоё горе! - процедила Ксюша. Сапега с усилием сглотнул.
- Почему - горе? Так даже лучше, - пролепетал он. Спохватился. - Пацанка, что ли, чего наговорила? Так она еще в машине не в себе была. Я, как закашлялась, перевернуть пытался, чтоб, значит, наружу вышло. А она меня чуть ли не за убийцу приняла. Может, почудилось что?
Неприязненное молчание давило на него.
- Да ты чего на меня зекаешь, Ксюха!? Или тоже вслед за карапузом крыша поехала? Я тут ей помочь пытаюсь, и мне же еще на орехи…Да пошли вы после этого! Он сделал движение к выходу. - А Пашу зачем убил? - вырвалось из подрагивающих Ксюшиных губ. Сапега замер. Посерел.
- Как это? Ты это чего это? - голос его забулькал обиженно. - Не оговорите и не докажете.
- Разве надо доказывать? - гулкий голос до физической боли сотряс Женины барабанные перепонки.
Всё это время Сапега ускользал от требовательного взора Анхеля, инстинктивно ощущая исходящую от него угрозу.
- Ты еще меня тут сверлить будешь! - отводя глаза, задиристо выкрикнул он. - Нашелся тоже. Я сам чемпион школы по гляделкам. Так что или отвернись, или втюхну так, что мало не покажется.
Но воли не поддаться властному велению в нем не осталось. Он все-таки поднял глаза.
Горячий, как пучок лазера, взгляд пронзил Женю, легко, будто консервную банку, вскрыл черепную коробку, прожег мозг, извлекая потаенное, и, буравя внутренности, устремился в сердцу. Кольнул испытующе и выжидающе замер.
Всё это произошло моментально. Сапега вдруг понял, что его убивают.
- Я не хотел! - обращаясь к Ксюше, бессвязно забормотал он. - Не хотел Пашку убивать! Веришь? Сколько мог, не хотел! Но - долги! Потом - он-то за свою долю какой куш огреб. А мы с Мазиным - голый васер. И кредит этот два миллиона… - он потряс сжатой рукой. - Главное ведь как специально - и получен, и обналичен. Бери - не хочу. А вместо этого бандитам отдавать! Я ведь и с Павлом встретился, - не чтоб убить. Думал, может, все-таки уломаю… Но он же упертый.
- Угу! А гантелю приготовил, как аргумент, - Ксюша жестко усмехнулась. - Сам не рад, что польстился, - Женя покаянно ударил себя кулаком в грудь. - Сколько прошло, а по ночам в поту вскакиваю. Не знаю, отмолю ли.
- Сюда пошарить, видно, тоже в поту заскочил, - Ксюша кивнула на сваленные топор, лом, лопату.
Сапега вновь ощутил в себе беспощадный корежащий луч и - сначала смутно, потом яснее - разглядел за ним какой-то стылый, склизкий тоннель, в который - он это чувствовал - его начало засасывать, будто в жерло кратера. В тоннеле этом Женя различил что-то, что заполнило его нестерпимой, парализующей жутью. Лицо Сапеги сделалось мелованным. Из него словно отжали жизнь.
- Стало быть, пора? - через силу выдохнул он.