- Нет, я ищу тех, что выступали перед ними, - сказал я.
- А что, они уже ушли? Вот сволочь, обещала же, что разбудит меня после их сета. Все, с меня хватит.
- Как называется та группа? - спросил я.
Пегги поднялась с дивана и оглядывала пол в поисках своей обуви.
- Честно - не помню, - сказала она. - Ими Черри занимается.
- У них в составе есть хороший тромбонист? - допытывался я.
Макс тем временем обнаружил ее туфли за другим диваном - это были открытые босоножки на высокой шпильке, на мой взгляд, они плохо сочетались с хлопчатобумажными штанами.
- Вообще да, есть, - сказала она. - Микки, не кто-нибудь. Таких, как он, - один на миллион.
- А вы не знаете, куда они направились после выступления?
- Извините, не знаю, - ответила она, - никогда не интересовалась.
На каблуках она была почти с меня ростом. Штаны немного сползли, открыв полоску белой кожи и кружевной край шелковых красных трусиков. Я отвернулся: войдя в эту комнату, я перестал ощущать вестигий, а разглядывание Пегги отнюдь не помогало сосредоточиться. Но вместо того вестигия появились другие ощущения - смутные, отрывочные: запах лаванды, нагретого солнцем капота автомобиля и ощущение тишины, какая обычно наступает сразу после очень громкого звука.
- Вы кто? - спросила Пегги.
- Джазовая полиция, - ответил Джеймс.
- Это он - инспектор джазовой полиции, - уточнил Макс, имея, очевидно, в виду меня. - А мы уж скорее добровольный джазовый патруль с Олд-Комптон-стрит.
Это рассмешило меня, и я понял, что еще далеко не протрезвел.
- А что, у Микки проблемы? - спросила Пегги.
- Ну, если он опорожнил свой сливной клапан кому-нибудь на плечо - тогда возможно, - ухмыльнулся Макс.
Мне больше некогда было болтать. В конце комнаты была еще одна дверь с табличкой "Запасный выход". Туда я и направился. За дверью находился недлинный темный коридор с голыми кирпичными стенами. Он был загроможден старой мебелью, завален ящиками и черными полиэтиленовыми пакетами - грубое нарушение санитарных норм. Еще одна пожарная дверь с длинными поперечными ручками вела к лестнице наверх, на улицу. Дверь наверху лестницы тоже была с поперечными ручками, которые в нарушение всяких правил были сцеплены велосипедным замком.
Найтингейл знает заклинание, с помощью которого можно вырвать замок из гнезда целиком, - но, поскольку мне светит научиться этому только через год, я вынужден был импровизировать. Отошел на безопасное расстояние и запустил в замок одним из своих неудачных световых зарядов. Точность у них, конечно, не ахти, зато мощности хоть отбавляй. Сделав еще шаг назад, чтобы не обжечься, я прищурился и увидел, что замок завис в центре небольшой пульсирующей сферы. Как только я убедился, что замок нагрелся как следует, то "отпустил" заклинание. Сфера лопнула, как мыльный пузырь. Я тут же мысленно воспроизвел стандартное "Импелло". Это вторая по счету форма, которую я освоил, - и знал, что освоил ее хорошо. "Импелло" передвигает предметы, в данном случае двойные двери. Замок полетел прочь, створки дверей с силой распахнулись, и одна из них даже повисла на петле.
Зрелище было впечатляющее, даже для меня самого. Что уж говорить о моем добровольном джазовом патруле, столпившемся сзади на лестнице.
- Что это было, мать его? - спросил Джеймс.
- Может, жвачка со взрывчаткой? - невинно предположил я.
Сработала пожарная сигнализация - значит, пора валить. Мы с добровольным джазовым патрулем, напустив на себя максимально безмятежный вид, прошли пятьдесят ярдов до угла Фрит-стрит со скоростью, достойной олимпийских чемпионов по спортивной ходьбе. Было уже достаточно поздно, туристы разошлись по отелям, и на улице тусовались только шумные компании молодежи.
Джеймс обогнал меня, и я остановился.
- Это все как-то связано со смертью Сая, верно ведь? - спросил он.
Возразить я не мог - слишком вымотался.
- Может быть, - ответил я. - Не знаю.
- Кто-то что-то с ним сделал? - продолжал Джеймс.
- Не знаю, - повторил я. - А ты куда бы направился, отыграв сет?
- Не понял? - поднял брови Джеймс.
- Помоги мне, Джеймс. Я хочу найти того тромбониста - так куда бы ты пошел после концерта?
- "Потемкин", например, работает допоздна.
Хорошая мысль, подумал я. Там кормят, а главное - поят до пяти утра. Я направился вниз по Фрит-стрит, джазовый патруль - следом за мной. Джеймс оказался очень дотошным, и это настораживало.
- И ты боишься, что то же самое может случиться и с этим тромбоном? - допытывался он.
- Возможно, - уклончиво ответил я. - Не знаю.
Мы свернули на Олд-Комптон-стрит, и я сразу понял, что опоздал, как только увидел голубую мигалку скорой. Она стояла у входа в клуб. Задняя дверь микроавтобуса была открыта, и, судя по неторопливости, с которой врачи бригады расхаживали вокруг потерпевшего, тот либо почти не пострадал, либо был давно покойник. И я бы не поставил на первый вариант. Вокруг места происшествия уже собралась разношерстная толпа зевак, за ними пристально наблюдали пара полицейских общественной поддержки и констебль, которого я сразу узнал, так как помнил по участку Черинг-Кросс.
- Эй, Парди! - окликнул я его. - Что тут случилось?
Парди неуклюже повернулся. Когда на тебе бронежилет, ремень для снаряжения, остроконечный шлем и портупея плюс телескопическая дубинка, рация, наручники, перцовый газовый баллончик, блокнот и сухой паек в виде батончика "Марс", то двигаться ты можешь только неуклюже, иначе никак. В участке у Парди была репутация "вешалки для формы" - то есть копа, который может только форму носить, а больше ни к чему не пригоден. Но это было как раз к лучшему: хороший коп мне был сейчас ни к чему. Хорошие копы задают слишком много вопросов.
- Вызов скорой, - ответил Парди. - Какой-то парень упал и умер прямо посреди улицы.
- Пойдем глянем? - сказал я скорее вопросительно, чем утвердительно. Вежливость - полезная вещь.
- Это по твоей части?
- Пока не посмотрю - не узнаю.
Парди хмыкнул и отошел на пару шагов, пропуская меня.
Врачи скорой уже укладывали пострадавшего на каталку. Он был младше меня, темнокожий, с лицом уроженца африканского континента. Я бы сказал, откуда-то из Нигерии или Ганы - либо кто-то из его родителей родом из тех краев. Одет он был хорошо, в модные брюки из жатого хлопка цвета хаки и пиджак, явно сшитый на заказ. Чтобы поставить электроды дефибриллятора, врачи разорвали у него на груди белую хлопчатобумажную рубашку - несомненно, дорогую. Его темно-карие глаза были широко раскрыты и абсолютно пусты. Ближе подходить не имело смысла. Если бы мелодия "Body and Soul", исходившая от него, звучала хоть на пару децибел громче, я обтянул бы лентой место, где он лежит, и принялся бы продавать билеты.
Я спросил у врачей скорой о причине смерти, и они, пожав плечами, ответили, что это сердечный приступ.
- Он что, умер? - спросил Макс у меня за спиной.
- Нет, черт возьми, отдохнуть прилег, - отозвался Джеймс.
Я спросил у Парди, нашли ли они хоть какое-то удостоверение личности погибшего. Парди в ответ протянул мне бумажник в прозрачном пластиковом конверте.
- Так это твой случай? - спросил он.
Я кивнул, взял у него конверт и тщательно заполнил документы, подтверждающие передачу ответственности и легитимность всех дальнейших действий. Потом сунул их вместе с бумажником в карман брюк.
- Он был один или с кем-то? - спросил я.
- Я никого не видел, - покачал головой Парди.
- А кто вызвал скорую?
- Не знаю, - ответил он, - может, кто-то с мобильного позвонил.
Вот из-за таких, как Парди, лондонская полиция и славится своей идеальной работой с клиентами, благодаря которой нам завидует весь цивилизованный мир.
Каталку грузили в микроавтобус. Где-то позади меня шумно тошнило Макса.
Парди приглядывался к Максу с особым интересом копа, который только-только заступил на смену в субботнюю ночь и мог бы запросто отправить напившегося до бесчувствия человека на пару часов под арест. А сам бы в этом случае сел в столовой и принялся заполнять соответствующие документы под чаек с сэндвичами. Черт бы побрал эту сигнальную ленту, из-за которой доблестный офицер полиции должен оставаться в стороне от беспорядков! Я огорчил Парди - сказал, что сам разберусь.
Врачи скорой уже хотели ехать, но я попросил немного подождать. Нельзя было допускать, чтобы тело увезли до того, как его посмотрит доктор Валид. И еще я должен был выяснить, выступал ли этот парень в "Мистериозо". Из троих добровольцев, составлявших мой джазовый патруль, на ногах тверже всех держался Дэниел.
- Дэниел, - спросил я, - ты трезвый?
- Да, - ответил он, - и трезвею все больше с каждой секундой.
Мне надо ехать вместе с бригадой. Можешь смотаться в тот клуб и достать список выступавших? - Я сунул ему свою визитку. - Вот, позвонишь на мобильный, когда добудешь.
- Думаешь, с ним случилось то же самое? - спросил он. - Что и с Сайресом?
- Не знаю, - ответил я. - Но как только выясню что-нибудь, сразу свяжусь с вами.
Вы едете или как? - окликнул меня кто-то из врачей.
- Сумеешь? - спросил я Дэниела.
Тот ухмыльнулся.
- Я же джазмен, не забывай, - ответил он.
Я поднял кулак, и Дэниел после секундного замешательства стукнулся со мной костяшками.
Я сел в микроавтобус, и врач захлопнул за мной дверцу.
- Мы едем в Университетский госпиталь? - спросил я.
- Вроде того.
Сирену и мигалки мы включать не стали.
Нельзя просто так взять и отвезти тело в морг. Сперва его должен осмотреть квалифицированный врач. Неважно, в каком оно виде и на сколько частей расчленено: пока действительный член Британской медицинской ассоциации не подтвердит, что это мертвое тело, оно формально имеет неопределенный статус, вроде кота Шредингера. В этом случае я могу предпринимать действия, приравненные к расследованию убийства, но исключительно под свою ответственность.
Ночь с субботы на воскресенье в приемном покое - сплошное удовольствие. Пьяный кураж проходит, уступая место боли, и начинаются крики, стоны, перепалки. Любой офицер полиции, которого непреодолимое желание заботиться об обществе заставит предстать перед этим самым обществом, рискует поучаствовать по крайней мере в полудюжине эмоционально насыщенных столкновений между двумя и более людьми. И, как всегда, это будет "Нет-нет, констебль, мы ничего не делали, оно само так получилось".
Мне такого счастья было даром не надо, а потому я заперся в палате наедине с тихим и спокойным трупом. В ящике стола нашлись стерильные резиновые перчатки. Позаимствовав пару, я извлек из пакета бумажник.
Согласно водительскому удостоверению, полное имя Микки-Костяшки было Майкл Аджайи. Значит, все-таки из Нигерии. Дата рождения свидетельствовала о том, что ему только-только исполнилось девятнадцать.
"Твоя мама будет очень недовольна", - с горечью подумал я.
Помимо документов в бумажнике у него было несколько карточек - кредитки "Виза" и "Мастер Кард", еще какая-то банковская карта, а также членский билет Союза музыкантов. Пара визиток, одна из них - от агента. Я списал все данные с карточек к себе в блокнот, после чего аккуратно положил все вместе обратно в пакет.
Только в четверть третьего пришел дежурный ординатор и подтвердил наконец, что Майкл Аджайи действительно мертв. Я сообщил, что тело было доставлено с места преступления, и оформление всех документов заняло еще часа два: доктор составил подробное заключение, я сделал копии со всех необходимых бумаг, включая его заключение и записи бригады скорой. И только потом забрал тело вниз, в морг, где оно будет надежно храниться в ожидании заботливых рук доктора Валида.
Теперь оставалось еще одно дело, самое "приятное": связаться с родными погибшего и сообщить им страшное известие. В наше время это проще простого - берешь мобильный телефон фигуранта и просматриваешь контакты. У Микки, конечно же, был айфон, он нашелся в кармане пиджака. Но дисплей погас, и мне не понадобилось его включать, чтобы понять, что микропроцессор, скорее всего, сгорел. Я положил айфон в отдельный пакет для улик, однако бирку приклеивать не стал, так как собирался сразу взять его с собой в "Безумие". Удостоверившись, что тело никто не будет трогать, я позвонил доктору Валиду. Будить его среди ночи не было нужды, так что я просто набрал его рабочий номер и оставил голосовое сообщение.
Если Микки действительно стал второй жертвой - значит, маг-убийца, охотящийся на джазменов (надо будет, кстати, придумать какое-то название покороче), за четыре дня совершил уже два нападения.
Интересно, думал я, а в списке доктора Валида есть похожие случаи? Надо проверить сразу же, как только доберусь до техкаморки. Когда зазвонил телефон, я как раз размышлял, стоит ли ехать домой или лучше поспать тут же, в морге, в комнате для персонала.
Номер был незнакомый.
- Алло, - сказал я.
- Это Стефанопулос, - произнесла сержант уголовной полиции Стефанопулос. - Нам требуются ваши особые навыки.
- Где вы?
- На Дин-стрит, - ответила она.
Снова Сохо. А почему бы и нет, собственно?
- Могу я узнать, каков характер происшествия?
- Зверское убийство, - ответила сержант. - Возьмите с собой сменную обувь.
После превышения определенной дозы кофе просто перестает действовать. И если бы не мерзкий запах освежителя воздуха, который хмурый таксист-латыш зачем-то повесил в салоне своего мини-кэба, я бы прямо там и отрубился.
Дин-стрит была перетянута сигнальной лентой от пересечения с Олд-Комптон до самого угла Мирд-стрит. Я с ходу заметил по крайней мере два микроавтобуса "Мерседес Спринтер" без какой-либо маркировки и целый косяк серебристых "Воксхолл Астра": последнее говорило о том, что представители Департамента расследования тяжких преступлений уже здесь.
Знакомый констебль из уголовного отдела Белгравии ждал меня у ленты. Чуть выше по Дин-стрит криминалисты уже растянули тент над входом в клуб "Граучо".
Выглядело страшновато - вроде территории для учений по использованию бактериологического оружия.
Внутри меня ждала сержант Стефанопулос. Это была невысокая женщина грозного вида, чья широко известная мстительность снискала ей заслуженную славу: все знали, стоит заикнуться об ориентации этой лесбиянки в форме, и ты за это ответишь. Фигура у нее была плотная и коренастая, а квадратное лицо не делала изящнее даже стрижка под Шину Истон. Эту прическу также можно было бы назвать "выпендрежным лесбийским ежиком в духе постмодерна" - но так сказал бы только тот, кто очень-очень хочет, чтобы ему сделали больно.
Сержант Стефанопулос уже надела голубой одноразовый защитный костюм, полученный от криминалистов. На шее у нее висел респиратор. Кто-то принес два складных стула и разложил на них защитный костюм для меня. Мы называем такие штуки "презервативами". Потеешь в них, как лошадь. На ногах сержанта Стефанопулос я заметил пятна крови - они сплошь покрывали полиэтиленовые бахилы.
- Как ваш шеф? - спросила сержант, когда я сел и принялся переодеваться.
- Нормально, - ответил я. - А ваш?
- Тоже, - сказала она. - Через месяц вернется на службу.
Сержант Стефанопулос знала, что собой представляет "Безумие". Вообще это знали до странности многие старшие офицеры, просто данный вопрос было не принято обсуждать в светской беседе.
- Вы старший следователь, мэм? - осведомился я. Офицер, который руководит следствием, - это обычно как минимум старший инспектор, но отнюдь не сержант.
- Нет, конечно, - ответила она. - К нам направили шеф-инспектора сыскной полиции из Управления по расследованию уголовных дел в Хэверинге, но он выбрал неудачный управленческий подход к сотрудничеству наших структур. А в подобных случаях старшим офицерам предписывается брать ситуацию под контроль, если позволяет квалификация.
Другими словами, шеф-инспектор предпочел не покидать своего кабинета и предоставил сержанту Стефанопулос разруливать все самостоятельно.
- Всегда приятно, когда старшие офицеры демонстрируют такую прогрессивную позицию во взаимодействии с высшим руководством, - отозвался я и был даже вознагражден чем-то вроде улыбки.
- Готовы?
Я надел капюшон и затянул под подбородком шнурок. Сержант Стефанопулос протянула мне респиратор и двинулась внутрь помещения. Я последовал за ней. Пол в холле был выложен белой плиткой, и, несмотря на явные усилия уборщиков, от двустворчатых решетчатых деревянных дверей еще тянулись кровавые разводы.
- Тело внизу, в мужском туалете, - сказала сержант Стефанопулос.
Лестница, ведущая вниз, была такой узкой, что нам сперва пришлось подождать, пока по ней гуськом поднимется толпа криминалистов, и только потом спускаться самим. Многопрофильных бригад криминалистов не существует в принципе. Это было бы слишком накладно, поэтому мы каждый раз звоним в Министерство внутренних дел и бронируем выезд нужных специалистов. Это как заказать домой китайскую еду по телефону, и, судя по количеству голубых "презервативов", проплывавших мимо нас по лестнице, сержант Стефанопулос решила не мелочиться и заказала сразу комплексный обед, да еще и с двойной порцией обжаренного риса. А я в этом обеде был, наверное, бесплатным десертом.
Подобно большинству уборных в заведениях Вест-Энда, туалеты в "Граучо" были крохотные, с низеньким потолком: их оборудовали в подвале, когда здание перестало быть особняком. При отделке владельцы зачем-то решили оформить стены чередующимися панелями из матовой стали и темно-красного плексигласа. Получившаяся картина здорово напоминала последние, самые жуткие уровни компьютерной игры "System Shock-2". Это впечатление отнюдь не смягчали кровавые отпечатки подошв, ведущие в коридор.
- Его нашла уборщица, - прояснила сержант Стефанопулос последнюю деталь.
Слева находились квадратные фаянсовые раковины. Прямо - ряд стандартных писсуаров, а справа, на небольшом возвышении - одна-единственная туалетная кабинка. Ее дверца была приоткрыта и держалась на паре полосок скотча. Что там внутри, было понятно без слов.
Любопытно все же, как постепенно проникает в сознание вид жертвы преступления. В первые секунды взгляд цепляется за обыденное, избегает самого страшного. Это был белый мужчина средних лет, он сидел на унитазе. Плечи сгорблены, подбородок опущен на грудь, так что лица не видно. Темные волосы, начинающие уже редеть на макушке. Одет в дорогой, но поношенный твидовый пиджак, приспущенный с плеч, под ним - довольно симпатичная бело-голубая рубашка в тонкую полоску. Брюки и трусы стянуты до лодыжек, бледную кожу бедер покрывает темная поросль. Руки бессильно свесились между ног - очевидно, он схватился за пах и держался, пока не потерял сознание. Ладони его были липкие от крови, края рукавов пиджака и рубашки тоже пропитались кровью. Я заставил себя взглянуть на его рану.
- Ни черта себе! - вырвалось у меня.