- Ну, говорите же!
Хамал мягко убрал его руки. Эммануэль обратил внимание на залегшие под его глазами густые чёрные тени. Вчера их не было.
- Старик сказал, что украшения принёс какой-то молодой человек, рассказав, что это-де семейная реликвия, но дела идут плохо и он вынужден продать её. Говорит, что не разглядел лица.
Ригель на мгновение замер.
- А то, что он сказал… соответствовало тому, что он думал?
Хамал долгим, мрачным взглядом окинул Ригеля.
- Нет, не совсем соответствовало. Точнее, совсем не соответствовало.
Эммануэль молча ждал.
- Он сказал Моозесу, что хочет не заложить, а сразу продать украшения.
- И это всё? Немного, - резюмировал Эммануэль.
Хамал судорожно вздохнул. Вошёл Риммон. Слуги стали накрывать на стол.
- Можно сделать ещё ряд умозаключений. Он хорошего происхождения, семья богата - ведь он разбирается в камнях, хотя… ну, не важно, а ещё - у него хорошие артистические данные и недюжинные находчивость и смелость.
- Я исключаюсь по всем признакам, - невесело заметил Эммануэль, разглядывая купленное Риммоном колье. На душе его странно похолодело. Он Симоне такого не купит… нет, не то…Что-то он понимал, но само понимание не облекалось в слова и не доходило до сознания.
- А вот Риммон подходит по всем, - ввернул Хамал.
- Да уж, нашли артиста, - Сиррах лениво развалился в кресле и, взяв ларец, внимательно поглядел на камни. - Что нужно женщинам? Зачем им эти побрякушки?
- Бриллианты никогда не были просто украшениями, Риммон. Они отражают статус. А статус будет важен всегда.
- Наверное, вы правы. Кстати, вы торговались, Хамал, как заправский делец. Я много переплатил?
- Нет. Вы не переплатили. Торговался же я не как делец, а как самый обыкновенный еврей. Есть такой забавный анекдот. Еврей обещает Богу, что будет исполнять все заповеди, если Бог даст ему богатство, красавицу-жену и сделает его раввином. Слышащие его молитву говорят ему, чтобы он не торговался с Богом. Тот педантично перечитывает все десять заповедей и уверенно говорит, что заповеди "не торгуйся" там нет… - Эммануэль и Сиррах улыбнулись. - Я надеюсь, Риммон, камни Эстель понравятся. Они подходят под цвет её глаз.
Некоторое время все молча ели. Неожиданно Риммон заметил:
- А может, Хамал, мы ошибаемся? Укравший камни - ведь не обязательно убийца. Он мог просто знать о них, а, когда Лили убили, подумать, что это - весьма удобный случай стащить их.
- Если так, то воришка - одна из девиц. А продать камни она могла через подставное лицо.
- Девица не стала бы их продавать. Оставила бы до лучших времён. Сами же говорите - "статус", - Риммон захлопнул футляр.
- Слишком много загадок. Никто так и не знает, как её убили. Есть ли связь между смертью Лили и гибелью Виллигута? Как погиб Генрих? Колдовство какое-то… - Хамал нервно поежился, и Эммануэль снова ощутил исходящий от него странный импульс.
- Я не верю в колдовство, Гиллель.
- А в привороты, Риммон? - насмешливо спросил Гиллель. Губы его раздвинулись в какой-то механической, деревянной улыбке.
- Да ну вас, Хамал! Будь можно колдовством мужчин заманивать, у Хеллы Митгарт были бы любовники!
Хамал нервно расхохотался. Отсмеявшись, заметил, наклонившись к Ригелю:
- Представьте, Эммануэль, нашего красавца мсье де Невера и Хеллу Митгарт у алтаря…
Эммануэль обладал живым воображением, и нарисованная Гиллелем картинка на мгновение вызвала оторопь, потом - улыбку, сменившуюся тихой болезненной грустью. Морис и Симона…
Хамал заметил странности его мимики, внимательно посмотрел на него и опустил глаза. Руки его нервно дергались, он, казалось, готов был сломать себе пальцы. За окном закружились снежинки, и вскоре снег повалил хлопьями.
После обеда Хамал напомнил Эммануэлю о книге, обещанной ему. Эммануэль ничего не обещал Хамалу, но понял, что тот хочет остаться с ним наедине. Он кивнул, и они направились к нему в комнату. В коридоре Гиллель напевал под нос какую-то шансонетку, смеясь, рассказал, как пытался уговорить Риммона сходить в городе в варьете, а сам то и дело поглядывал на Ригеля. Эммануэль, наконец, смог сформулировать свои ощущения.
Хамал солгал ему. Всё совсем не так. Хамал боится чего-то. Он напуган до полусмерти.
Глава 17. Оборотень
"И под личиной внешней скрыта личность, которой мы вовек не разгадаем…"
И.В.Гёте "Фауст".
Едва они оказались в гостиной Ригеля, Гиллель наложил на дверь засов и дважды провернул ключ в замке. Выдержка начала изменять ему. Он рухнул в кресло, вцепившись руками в волосы. Ригель присел на краешек тахты и терпеливо ждал. Страх Хамала передавался ему.
- Это ужасно, Ригель.
- Рассказывайте же, Господи!
- Старик Моозес знает меня с пелёнок. Почти год до поступления сюда я работал с ним. Он любит меня как внука своего друга и невероятно высоко ценит как сотрудника. Говорит, что у меня великолепная интуиция. Вы знаете, Эммануэль, на чём она основывается. Я помог ему заработать на клиентуре сотни тысяч. - Он сглотнул слюну, и руки его конвульсивно сжались, - Моозес обладает огромным опытом и отточенным умом. Обмануть его невозможно… - Гиллель снова замолчал. Эммануэль боялся пошевелиться. - … а самому ему ничего не стоит надуть любого… Но лгать мне он бы не стал, да и не смог бы, вы же понимаете…
Ригелю показалось, что он уже начал понимать.
- Эммануэль, это ужасно… Он был потрясён моим вопросом и подумал, что я рехнулся.
- То есть… к нему приходил…
- Гиллель-Исроэль-Шломо бен Давид бен Абрахам Хамал! Я, я к нему приходил!!! - сорвался на истеричный крик Хамал.
Эммануэль потрясённо молчал, ни о чём не спрашивал. Опустив глаза, обдумывал услышанное. В глухой тишине было слышно только мерное тиканье настенных часов. Хамал тоже сидел молча, вцепившись в подлокотники кресла.
- …Я говорил Неверу, что здесь слишком много чертовщины, но это уже чертовщина запредельная, - проговорил наконец, глубоко дыша, Хамал. - Человек, принимающий облик другого… Спасибо, что не подумали…
- О чём? - прошептал Эммануэль.
- "Не я ли это все-таки был?", "Не стащил ли я сам в сомнамбулическом сне дедовы бриллианты и не загнал ли их в беспамятстве?" Кстати, вор получил настоящую цену, Моозес же знал, что я в этом разбираюсь не хуже него. Я боюсь, Эммануэль.
- Если так, то воришка - одна из девиц. А продать камни она могла через подставное лицо.
- Если речь идет о гриме, под вас могли загримироваться только девушки или… я. У всех остальных - другая комплекция.
- Грим не мог бы обмануть Моозеса Фейбиша. Он знает меня с детства, помнит ребенком. Форма лица, носа, скул, цвет глаз, разрез век и ноздрей! Это не подделать никаким гримом.
- Да, у вас своеобразная внешность. Но вы объяснили этому Моозесу, что произошло? Он рассказал, как прошла встреча с этим человеком? Или бесполезно было разговаривать?
- Старик живёт в мире денег и реальных дел. Но он очень умён, и границы собственного опыта не считает границами мира. Я не смог до конца уверить его, что это был не я, но то, что произошло, я знаю - и с его слов, и - из его мыслей… это чертовщина, Ригель, чертовщина. Подумать только - я сам разгуливаю по городу, предлагаю другу деда ворованное на продажу, и никто ни о чём не подозревает. Страшно подумать - что может вытворить мерзавец, способный на подобные метаморфозы! Но не верить мыслям Моозеса я тоже не могу. Но как поверить в такую дьявольщину? Вы можете? Впрочем, вы же верите только в Писание…
- Я верю в Бога, Гилберт. Но дьявол существует несомненно, как и Бог. Они несопоставимы, но оба экзистенциальны. В чертовщину я верю. Подобное возможно, но…
- Но?
- Такие вещи делаются тоже посредством веры, страшной веры в дьявола, питаемой стремлением ко злу. Но заниматься этим - значит испытывать и гневить Бога, и всякий, кто преуспеет в этом, серьёзно навредит своей душе. - Эммануэль говорил медленно, ему казалось, что надо дать Хамалу время прийти в себя.
- Согласен, но не думаю, что это волнует твердолобых тевтонов типа Нергала или Мормо. Мысль о том, что они гневят несуществующего для них Бога, их не остановит.
- Вы считаете, что это кто-то из них?
- Не знаю. Они, конечно, ambo meliores, оба хороши. Нергал - вервольф, а Мормо - вампир-кровосос. - Поражённый Эммануэль в ужасе замер с полуоткрытым ртом. - Вы разве не знали об этом, Ману? - Эммануэль потрясённо покачал головой. - Я думал, Невер сказал вам. Да, это волк и вампир. Но горло Лили было неповреждённым. Мормо - далеко не дурак и, где живёт, там… не очень блудит и не сильно кусается. Над окровавленным трупом Генриха, мир его грешному праху, Авгусnbsp; - Представьте, Эммануэль, нашего красавца мсье де Невера и Хеллу Митгарт у алтаря…
Тот, конечно, несколько возбудился, но не он убил Виллигута. Он недоумевал не меньше нашего. А если он узнает, кто убил Лили, уверяю вас, убийце не поздоровится. Он мстителен, а тут… это немыслимо, но он до сих пор… скорбит. И это не напускное.
- Но никто из них не мог превратиться в вас?
- Нет. Нергал в полнолуние становится волком и разгуливает по окрестностям. Встреча с ним ничего хорошего никому не сулит, но других метаморфоз за ним не замечалось…
Эммануэль несколько минут молча обдумывал сказанное.
- Значит, здесь собрались вампир, волкодлак, человек, читающий чужие мысли, и некто, принимающий чужой облик? Не много ли в этом странного?
Хамал высокомерно усмехнулся.
- Вы кое-что упустили, друг мой. Здесь ещё была женщина-лярва, высасывающая из мужчин душу… ну, в смысле… у тех, - Хамал прищурил огромные глаза, - у кого она, разумеется, была. Мы чудом или, как выразились бы вы, милостью Божьей избежали этого, а вон Риммон с Невером, те с одной-то ночи - месяц в себя прийти не могли, а уж оба куда как покрепче нас с вами будут. Кстати, вы её особенно почему-то интересовали. А ещё, - продолжил Хамал, судорожно вздохнув, - ещё здесь до недавнего времени пребывал чудной юноша с противоестественными склонностями блудливой бабы, умевший к тому же завораживать. Правда, он не сумел, хотя и очень хотел, приворожить вашего дружка Невера и Бенедикта Митгарта - непонятно почему. Есть тут и ещё особы… тоже дарований неординарных. Так что странного не много, Ману, а очень много. Проблема, кстати, заключается ещё и в том, что негодяй был у Моозеса довольно давно - через три недели с лишним после смерти Лили… Не покойник ли Виллигут приворожил ювелира? Неуёмно жадна до безделушек и ещё одна особа… Не было ли какого сговора между ними? - Хамал тяжело вздохнул. - Вы не обессудьте, Эммануэль, но я просил бы разрешения переночевать у вас. Мне сильно не по себе. С моим сложением глупо играть в смельчака.
- Разумеется, оставайтесь. А… Риммон? Что он собой представляет? Вы, я видел, доверяете ему, но не до конца.
Хамал поморщился.
- До конца. Я просто не хочу, чтобы мои возможности были широко известны. Чем больше людей посвящены в мою тайну, тем выше и степень моего риска. Я слишком много знаю. Ваш дружок Невер, непомерно, кстати, умный для красавца, просто поймал меня тогда. - Эммануэль с укором взглянул на него, но Хамал сделал вид, что не заметил этого. - Я излишне выпил и действительно перепутал, то, что он говорил, с тем, что он думал. Непростительная ошибка. Но Риммон будет опасен для меня только в одном случае - если красавица Эстель вдруг влюбится в молодого еврея. К счастью, пока я нравлюсь ей не больше, чем Митгарт или Мормо. Кстати! Я заметил странность ваших последних помыслов. Вы так легко уступили мсье де Неверу свою любовь… Я-то был уверен, что если между двумя мужчинами встаёт женщина… Суть ваших мыслей мне ясна, но как Вам удается так, как это сказать - самоотречённо, да? - мыслить, для меня непостижимо. Amare et sapere vix deo concendit. Любить и оставаться в здравом уме и богу неподвластно.
- Amor - dolor. Любовь - страдание. Разве Морис в чём-то виноват?
- Влюбись в меня Эстель, Риммон свернёт мне шею, нисколько не задумываясь о степени моей вины.
Эммануэль грустно улыбнулся и промолчал. На душе его потеплело. Ночное искушение прошло. Он почти физически ощутил мощный приток крови к сердцу. В него возвращалась жизнь.
- Почему вы так отозвались о Морисе? Он вам не по душе?
- Мне? - Хамал изумился. Потом ненадолго задумался. - Он разозлил меня, когда догадался, но… нет, я не очень-то и сердился… Может, я немного завидую его смазливости? Не знаю. Вообще-то он…благороден. Не по рождению, а, как бы это сказать-то? По душе. Ваши мысли насчет его возможной влюблённости в Симону неверны. Она ему абсолютно безразлична. Он и в самом деле влюблён, но совсем не в неё.
Эммануэль исподлобья взглянул на Хамала.
- Не в неё?
- Воистину так. Предмет его склонности - вы, Эммануэль. Я ни на что не намекаю. Он - отнюдь не Виллигут. Но его влечёт к вам вполне искренне. Кстати, знаете, что он сказал мне однажды? "Если Эммануэль будет со мной, я найду Бога". Довольно странное условие богопостижения, вы не находите? Но это я так, к слову. Мне-то не до Бога, жизнь под угрозой.
- Если бы я чувствовал угрозу своей жизни, мне было бы сугубо "до Бога".
- Нисколько не сомневаюсь. Но подумайте, Эммануэль, к вам приходит Морис, который на самом деле некто совсем другой, и спрашивает о чём-то сокровенном. Вы отвечаете… Или Симона попросит прийти к ней на помощь, и вы оказываетесь в ловушке… А сколько ещё вариантов…
Эммануэль выслушал молча, потом - пожал плечами.
- Нельзя жить, не доверяя никому… Да и как защититься?
- Этот человек, как я понял, может принять только облик другого. Только облик. Пришедший к Моозесу избегал разговоров и расспросов. Пробыл считанные минуты. Может, время его пребывания в чужом облике ограничено? Чем? Но, если это был Виллигут, то он просто мог заворожить Моозеса, внушить тому, что тот видит меня… В любом случае, завтра утром приедет де Невер, и нам нужно обдумать, как действовать. Нужно иметь особые знаки узнавания.
- Как вы это себе представляете?
- Проще простого. Я и вы, вы и Невер, Невер и я, я и Риммон, - все мы должны договориться друг с другом. Если мы остаемся наедине, я спрашиваю вас, допустим, "Сколько стоит звезда Давида?" - вы отвечаете: "Не дороже звезды Мегрец" - и я буду знать, что передо мной - вы. Кроме нас двоих, об этом никто не должен знать. Со стариком Моозесом я на этот счет уже договорился.
- Понимаю, но тогда вам придётся посвятить Сирраха во всё.
- Да. Но вы меня убедили. И в самом деле, кому-то же надо доверять. Он ко мне расположен. Я даже восхищаю его - эрудицией и пониманием некоторых пока недоступных ему вещей. Нет-нет, он более чем умён, но обстоятельства его жизни не всегда благоприятствовали ему. И не он убил Лили и Виллигута, хотя и отнёсся к гибели последнего с трогательным равнодушием, что же касается Лили, то не могу осудить его за нескрываемое ликование. Тут, кстати, дело не в мстительности. Ведь теперь та не проболтается его дорогой Эстель об их интрижке, чего он сильно опасался. Ну, а сам он ни сонный, ни пьяный о том не проговорится. И не он был у Моозеса. Он никогда вообще не был в той части города. Он тут не причём. - Хамал помолчал, затем вновь заговорил. - Нужно всё же постараться понять, кто это. Нищих здесь было всего двое - вы и Виллигут. Да ещё Митгарт практически разорён. Но, боюсь, это не причина убийств. Как понять - есть ли у вора подлинная нужда в деньгах или это просто стремление стать ещё богаче? И действительно ли Лили убита из-за побрякушек? Или, что мне представляется не менее вероятным, с ней свели счеты за её, так сказать, "лярвистость"? Но в последний месяц никто, кроме Мормо, не якшался с этой пиявкой, а он здесь тоже не причём. Поди, разберись. - Он глубоко вздохнул. - А главное-то - кто был у Моозеса??
- А кто мог знать о вашем знакомстве с этим ювелиром?
- Я уже думал об этом. Все. Как-то на вечеринке у Невера Лили спросила меня об этом перстне. Я ответил, что это подарок ювелира Моозеса, друга моего деда. Там были все, - Хамал поморщился и неожиданно спросил, - как вы вообще можете верить в Бога, когда кругом столько дьявольщины и зла?
- Зло - не кругом. Разве это - зло? - Эммануэль показал за окно, где в инее, словно заколдованные, серебрились древесные ветви. - Зло - внутри нас. Но уничтожение зла, то есть нас, несовместимо с милосердием Божьим. Каким бы ни был сын - отец будет пытаться, любя, вразумить его. Если я не могу быть совершенным, причём тут Бог?
- Теодицея…
- Теодицея как таковая - результат ошибочного мышления, Хамал. Бог есть беспредельно совершенная Личность, а если Виллигуту нравилось быть женщиной, то это проблемы Виллигута, а не Бога. Генриху, надо полагать, было известно, что Бог считает содомию мерзостью. Но он остался содомитом. Меня никто не ставил судьей над ним, но с чего я должен осуждать Бога? Странная логика.
- Но ведь есть и жертвы… Несчастные совращённые, невинно убиенные…
- Богом совращённые? Богом убиенные?
- Бог это допустил.
- Чтобы не допустить совращения невинного, надо уничтожить совращающего. Но ведь и Лили когда-то была чиста и невинна. Чтобы не допустить дальнейшего, её нужно было уничтожить в колыбели. И тогда вы сказали бы, что Бог допустил гибель невинного и чистого существа, "и оправдана премудрость чадами ея".
Хамал грустно и недоверчиво усмехнулся.
- Я вообще заметил удивительную вещь, - горячо продолжил Эммануэль, - чтобы понять, что есть человек, его надо спросить о Боге. И высказанное мнение: вся градация - от праздного безмыслия и отрицания до трепетной любви - скажет о человеке больше, чем многолетняя дружба, сотня совместных вечеров и задушевных бесед. Безошибочно.
- И как вы определите…Мориса… и меня?
- Морис?… Он не святой, и, я полагаю, вам это известно. Пока человек "жаден до удовольствий", он немного… неблагонадежен для Царствия Небесного. Но Морис никогда не говорил, что он совершенен, и не утверждал, что мораль - выдумка идиотов. К тому же, вы правы, он - благороден… точнее, благодушен, а благодушие - философский камень, превращающий всё, к чему он прикасается, в золото. Морис нравственно вменяем. Вы, как мне хотелось бы думать, - тоже. Хотя ваши проблемы - разные. В голову, забитую гордыней, суетой и прагматизмом - Бог не входит. Ему там нет места. Сказано: "в простоте сердца ищите Господа, ибо Он открывается неискушающим Его, а неправые умствования отдаляют от Бога". Но вы, Гилберт, и "простота"…
Гиллель перебил его.
- Эммануэль, я умён и поглупеть не могу. Если для богопостижения ум излишен, мне не нужно богопостижение.
- Христа, ещё в колыбели, признали простецы-пастухи и мудрецы-волхвы. А не признали как раз те, кто отошёл от первых… но не приблизился ко вторым.
- И у вас нет сомнений?
- Ну почему же? Как вы твердо уверены в ваших сомнениях, так и я порой сомневаюсь в своей вере. Но я понимаю, во что я верю, - Эммануэль принёс с кресла и положил на тахту к Хамалу большое покрывало, подаренное Невером. - Гораздо труднее бывает поверить в то, что я понимаю…