От старого Томаса разило потом и вином.
- У меня к вам неотложное дело.
- Я устал и хочу спать.
Томас посмотрел на кровать и указал дрожащим пальцем на пластилиновые фигурки:
- Мне надо поговорить с вами по этому поводу, сеньор. Я недавно проходил по коридору и видел того человека, который принес в вашу комнату этот маленький сюрприз. Я подумал, что вам будет интересно услышать его имя.
Роби недоуменно заморгал и спросил:
- Вы видели его лицо?
- Это был не мужчина. К вам приходила женщина.
- Женщина?
- Да, сеньорита Целия. Я видел ее собственными глазами.
- Ступайте лучше домой. Я замерз, а вы просто пьяны…
- Она не заметила меня. В ее руках была эта доска. Она вошла в ваш номер и задержалась там на несколько минут. Эй-эй, сеньор! Вам плохо?
Роби покачнулся и закрыл глаза:
- Да, мне нехорошо.
- Сеньор, я вижу эту девушку с вами каждый день. У нас в Мексике не принято, чтобы женщина ходила по улицам с посторонним мужчиной или встречалась с ним наедине. Вчера сеньора Ликоне, которая делает сладости и сахарные черепа, сказала мне: "Ох уж эта Целия! Она просто сошла с ума! Пришла ко мне и попросила написать на одном из черепов американское имя - Роби". Я и думать об этом забыл, но тут услышал, что вас ранили на фиесте. А когда я увидел ее с доской и фигурками, мне стало не по себе. Вот почему, сеньор, я решил рассказать вам про Целию.
Роби со стоном опустился на пол, прижимая к груди перевязанную руку.
- Вы не могли бы отвести меня к сеньоре Ликоне?
- Конечно, могу.
- Я хочу расспросить ее о сахарном черепе.
- Ладно.
Старый Томас облизал сухие губы. Его темное лицо выглядело черным пятном, на котором сияли безумные глаза.
- А знаете, почему мне это показалось странным? Потому что до вас тут был другой американец…
- Другой?
- Посидите еще немного. Вы очень бледны и слабы. Да, сеньор, другой американец. Он жил в этом отеле год назад и тоже гулял с сеньоритой по улицам. Я видел, как они выходили из отеля рука об руку…
- Целия… - тихо прошептал Роби Киббер. - Неужели Целия?
- А однажды ночью этот американец пропал!
- Да-да, я знаю.
- И Целия притворялась, что удивлена и опечалена его исчезновением. О, эти женщины! Как они хитры! Но мы-то видели, как она перетаскивала к себе чемоданы американца!
- Почему же вы не сообщили об этом в полицию? - с изумлением спросил Роби.
- А зачем, сеньор? Американец исчез. Возможно, он уехал в свои Штаты. О-о! Так вы считаете, что его убили? Неужели все так плохо? Я ведь заподозрил Целию, когда над вами стали сгущаться тучи. И смотрите, как все сходится! Она вцепилась в вас, как в того американца. Подкинула вам сахарный череп. Принесла фигурки и доску. И еще вас ранили сегодня на фиесте. А ведь это уже серьезно! Вот почему я к вам пришел. Так вы хотите свидеться с сеньорой Ликоне?
- Да. Отведите меня к ней.
- Она живет неподалеку.
Они шли по улице мимо мастерской гробовщика. Даже в этот поздний час оттуда раздавались стук молотка и деловитое пение пилы. Через открытую дверь было видно, как двое мужчин выполняли свою нелегкую работу.
Целия, думал Роби. Ласковая Целия с такими нежными и добрыми глазами. Почему она решилась на это? Может, девушка влюбилась в Дугласа, а тот, нарушив мексиканские обычаи, поступил с ней вульгарно и грубо? И тогда она убила его в порыве ненависти и отчаяния. Говорят, что в Мексике такое происходит часто. Здесь убивают быстро и без слов, недолюбливая тщательные планы и медленный яд. Удар, и секундой позже горькое раскаяние. Кинжал или пистолет - надежно, быстро и навсегда.
Неужели Дуглас мог нанести тебе такую жгучую обиду? Быть может, он просто хотел удержать тебя и поцеловать? Или Мак-Клар не понравился твоей родне? Ну да! Твоя репутация пострадала, потому что люди видели вас вместе. Обычное дело для американцев, но не для тебя. И поэтому ты убила Дугласа - из мести и от безысходной любви. Убила и унесла из номера его чемоданы. Все выглядело так, будто он уехал. А на самом деле ты заманила парня в катакомбы и оставила там его бездыханное голое тело. Возможно, ты спускалась туда не раз и смеялась над останками Мак-Клара. Какой кошмар! Какая бессердечность! Но потом приехал я, и ты угрозами пыталась заставить меня убраться обратно в Штаты. Откуда тебе было знать, что я такой упрямый…
- Вот сюда, сеньор.
Они свернули на темную аллею. В бездонной пропасти неба мерцали холодные звезды. Где-то в долине завыла собака. А рядом плакала гитара, роняя слезы кристально чистых аккордов. И чей-то голос пел грустную песню.
- Скажите, Томас, еще далеко?
- Уже близко, сеньор. Действительно близко.
Ах, Целия, подумал Роби, поднимаясь на холм. Тебе не удалось скрыть от меня его тело. Ты так и не нашла надежных людей, которые могли бы вытащить Мак-Клара из катакомб и похоронить на окраине города. Или, возможно, тебе не хотелось, чтобы Дугласа уносили оттуда. Неужели ты играешь со мной в какую-то хитрую игру? Неужели ты хотела, чтобы я нашел убитого Мак-Клара?
Луна казалась бельмом мертвеца, который смотрел с небес на пустую землю. Двое мужчин поднимались по широкой улице, и их тени двигались перед ними. Старик свернул к строению, контуры которого были очень знакомыми. На ограде у ворот трепетали знамена и ленты.
- Это арена, Томас? Арена для корриды?
- Да, тут проходят бои быков.
- Неужели сеньора Ликоне живет где-то здесь?
- У нее нет своего дома. Она ютится под трибуной и там же делает сладости типа сахарных черепов и маленьких розовых трупов. Нам сюда.
Они вышли на безмолвную арену, освещенную лунным светом. Белый песок казался водой, покрытой рябью. Ряды пустых скамеек выглядели как круги на стенках огромной воронки.
- Как вы себя чувствуете, сеньор?
- Не очень хорошо. Меня утомил этот долгий подъем.
- Взгляните сюда! - воскликнул Томас, указывая на черный узел, который лежал на песке. - Смотрите, кто-то оставил здесь снаряжение тореадора.
На алой накидке лежали черные туфли, маленький берет и тускло блестевшая шпага.
- Да, кто-то забыл свои вещи, - сказал Роби и встревоженно осмотрелся.
Томас сел на корточки, поднял берет и с любовью расправил его рукой.
- Просто стыдно забывать такое добро. А вы когда-нибудь видели настоящую корриду?
- Несколько раз, но она мне не понравилась.
- Вы американец, сеньор.
Томас надел берет на голову и встал перед Роби. Его тело выпрямилось. Он опустил руки и гордо спросил:
- Как я выгляжу, мистер?
- Очень хорошо. Но, может быть, вы отведете меня к сеньоре Ликоне…
- Значит, я не произвел на вас впечатления?
- Нет, вы действительно выглядите прекрасно, однако…
- А вы знаете, что когда-то, много лет назад, я был лучшим тореадором Мексики?
- Не сомневаюсь в этом, но мне…
- Прошу вас, сеньор, послушайте старика.
Его фигура отбрасывала длинную тень, и Томас казался очень высоким и сильным. Он перестал сутулиться. Его мышцы расслабились, подбородок поднялся вверх, и в старческих глазах засиял молодой задорный огонь.
- Однажды я сражался здесь с тремя быками, - сказал он. - В один и тот же день! Людей на трибунах было битком, до самого неба. Когда я закончил последний бой, у быков отрезали уши и отдали их мне. А люди бросали на арену шляпы, перчатки и кошельки. Это походило на дождь. И это был дождь моей славы!
Роби взглянул на старика и не сказал ни слова. В нем начинало вскипать холодное недовольство. Томас нагнулся, поднимая плащ и шпагу.
- Меня считали лучшим, и когда я проводил "веронику"… вот так и так… - Он закружился, показывая серию Выпадов. - Публика взрывалась аплодисментами, и это было прекрасно.
Внезапно Томас нагнулся и быстро надел туфли вместо гуарачей, которые сбросил с ног.
- А сейчас… - вскричал старик, приближаясь к Роби.
- Мне бы увидеть сеньору Ликоне…
- Да-да, ту женщину, которая делает сахарные черепа. А вот и она сама.
Томас ткнул шпагой в сторону трибуны. Роби обернулся. И в тот же миг что-то вонзилось в его затылок.
- Начнем, сеньор!
Роби закричал, отпрыгнул в сторону и едва не упал. Он провел рукой по затылку и шее, и пальцы нащупали три маленькие иглы, к которым крепились тонкие ленты, трепетавшие на ветру, - красная, белая и зеленая. Выдернув иголки, Роби бросил их на песок.
- Что вы делаете?!
- О, вам стало интересно! - с усмешкой произнес старик. - Это бандерильи. Пики для шеи быка. Если вы были на корриде, то видели, как бандерильерос вонзают их в холку быка. То же самое сделал сейчас и я.
- Томас! Вы сошли с ума! - закричал американец, отступая назад.
Старик ударил его шпагой. Острие вонзилось в ногу. Клинок вошел в бедро и вышел. Упав на землю, Роби с ужасом посмотрел на кровь.
- Томас!
Старик склонился над ним, закрывая собой луну:
- А вы хотите узнать, что случилось сегодня вечером?
- Томас… - задыхаясь, прошептал упавший.
- Я пытался пристрелить вас на фиесте. Под остовом карнавального быка у меня был припрятан револьвер. Но вы избежали смерти, сеньор.
- Отведите меня к той женщине…
Задыхаясь, Роби жадно хватал ртом воздух. Он чувствовал тошнотворную боль.
- Нет никакой женщины, - со смехом ответил старик. - Но, может быть, вы хотите узнать, что случится завтра утром, сеньор? Завтра Целия начнет расспрашивать о вас. И окажется, что вы уехали из отеля. Уехали далеко-далеко! И ваши чемоданы исчезли из номера вместе с вами.
Роби попытался подняться.
- Давай вставай! - вскричал Томас. - Я встречу тебя хорошим ударом!
Роби попробовал ступить на раненую ногу. Боль обожгла его яростным огнем. Он покачнулся, но все же устоял.
- Вы сошли с ума! Положите шпагу, идиот!
- О нет, сеньор.
- Почему вы хотите убить меня?
- Потому.
Томас поправил берет на голове. Роби Киббер еще раз пошатнулся. Он уже с трудом выдерживал натиск боли. Перед глазами мелькали кровь, застывший лунный свет и чистое небо.
- Я буду кричать, - предупредил он старика. - Люди услышат меня и прибегут сюда.
- Вы не сделаете этого, сеньор, и не испортите нашу игру. Иначе я убью вас очень быстро. Всажу вам шпагу между глаз.
Роби задрожал. Он видел труп Дугласа в катакомбах. Происхождение странного отверстия в черепе стало понятным. То был след от шпаги тореадора. Так вот как умер Мак-Клар!
- Теперь мы продолжим нашу маленькую игру. Я буду величайшим тореадором в мире, а вы, сеньор, - быком. Я буду завлекать вас и уворачиваться от атак. А вам придется нападать на меня снова и снова. По ходу дела я начну подрезать вам руки и ноги. Затем последуют удары в грудь! Потом финальный выпад! И пусть луна насладится этим боем! Пусть звезды заполнят места на трибунах!
- Но что я вам сделал, Томас?
- Каждый день я видел, как вы входили в отель и выходили. И вместе с вами всегда была Целия. Но она наша женщина! Она не из ваших блудниц! - Старик стоял перед Киббером, высокий и гордый. - При свете солнца и луны вы гуляли с ней, смеялись и не обращали на меня никакого внимания. Каждый день, каждый божий день, я видел, как вы касались ее рук, шептали ей какие-то слова, и моя ненависть к вам становилась такой же большой, как к тому другому американцу. Он приехал в прошлом году. Он тоже гулял и смеялся с Целией. Жалкий янки. Турист-пропойца. Целия смотрела на него как на Бога. Как смотрит теперь на вас. Она не замечала старого Томаса. А ведь когда-то я был известен всей Мексике - от Оахаки до Гвадалахары и Монтеррея. Но теперь Томас старик. Он больше не может бегать по арене. Ни один бык уже не посмотрит на него. А женщина - тем более. Даже свиньи больше не уважают старого Томаса, а люди плюют на него. На старика, которого забодал какой-то бык…
Он сделал резкое движение рукой и приподнял рубашку. На коричневой коже, пересекая бок и часть живота, тянулся широкий белый шрам, который остался от бычьего рога.
- Вы видите, сеньор? Это знак моей доблести! Знак профессии тореадора! Но что значат шрамы для юных женщин? Целия гуляет и смеется с вами. А годом раньше она ходила с другим. И вот однажды моя ненависть достигла предела. Я заманил его сюда в одну из ночей, и мы разыграли с ним корриду - мексиканский герой против глупого американского животного. Я убил его. Теперь ваш черед!
- Томас, я ничего против вас не имею. Вы старый человек….
- Я не старый! - с яростью закричал мексиканец и, подбежав к Роби Кибберу, замахнулся шпагой. - Это она считает меня старым! Глупая, глупая Целия! Каждый день она проходит мимо моей скамьи и даже не смотрит на меня. Каждый день в течение многих лет я смотрю на ее красивое лицо, на ее чудесную походку. И говорю себе: "Нет! Эти янки ее не получат!" Я буду убивать любого, кто, приехав сюда, попытается вскружить ей голову. Одного, второго, третьего. Возможно, вас наберется дюжина, прежде чем меня поймают. Но вы ее не получите! Она моя! - Томас рассек воздух шпагой. - Двигайся! Двигайся, янки! Не стой на месте! Беги! Нападай на меня! Сражайся со мной! Покажи свою удаль!
- Моя нога… Я не могу ходить.
- Тогда я заставлю тебя бегать!
Томас ударил его эфесом шпаги по лицу. Гнев заставил Роби забыть о боли в ноге. Он заковылял к старику, но тот проворно увернулся.
- Хорошо! - закричал мексиканец, взмахнув накидкой. - Давай еще разок!
Роби рванулся к нему.
- Еще! Вот так! И еще!
Киббер остановился, задыхаясь от боли и ярости. Старик кивнул и взглянул на луну:
- Уже поздно. Пора заканчивать бой. Теперь ты побежишь на меня, и я проткну твой мозг клинком.
Он поднял накидку, и она затрепетала на холодном ветру. Луна наполнила мир призрачным светом.
В глазах у Роби помутилось. Раненая нога пульсировала как большое сердце. Земля раскачивалась под ним, и в такт с ней дрожали и кружились звезды.
- Томас, - прошептал он тихо. - Я ненавижу тебя!
- Вперед! - закричал старик, взмахнув накидкой.
Шпага взлетела вверх, рассекая завывающий ветер.
- Ненавижу! - повторил американец.
- Время пришло, - сказал старый Томас.
- Пришло.
Роби сделал ложное движение вперед и, когда шпага блеснула в воздухе, упал, откатился в сторону и прыгнул на тореадора сбоку. Подсекая ноги старика, он дернул на себя его вязаные штаны, и Томас с визгом упал на спину. Они покатились по арене, выхватывая друг у друга шпагу и путаясь в алой накидке. Потом один из них вскочил на колени и, сжимая эфес обеими руками, пронзил грудь противника, лежавшего на белом песке.
- Это тебе за меня, - прохрипел он, с трудом вытаскивая шпагу из тела.
Он поднял клинок и вновь вонзил его в соперника, который корчился в предсмертных судорогах.
- Это за Целию.
Шпага снова поднялась и опустилась.
- А это за Дугласа Мак-Клара!
Когда ранним утром Целия встретила Роби на улице, тот, хромая, возвращался от врача в отель. Она заметила в его руке какой-то маленький белый предмет. Звенели церковные колокола, и солнце лениво поднималось над голубыми холмами. Утренний воздух казался удивительно сладким от дыма печей, на которых хозяйки готовили завтрак. Роби вдыхал его со счастливым видом, отламывал от сахарного черепа куски и клал их в рот. Когда Целия подошла к нему и поздоровалась, он доедал последний кусочек. Прожевав и проглотив остатки, Роби улыбнулся, обнял любимую девушку, и их губы слились в долгом поцелуе.
ХОЛОДНЫЙ ВЕТЕР,
ТЕПЛЫЙ ВЕТЕР
ПЕРВАЯ НОЧЬ ПОСТА
The First Night of Lent
Copyright © 1956 by Ray Bradbury
Первая ночь поста
© E. Доброхотова, перевод, 1997
Так вы хотите знать все "почему" и "с чего бы это" ирландцев? Спрашиваете, что делает их такими? Ну тогда слушайте. Я знал, собственно, лишь одного, зато мы встречались сто сорок четыре ночи подряд. Давайте поближе: всмотритесь в этого человека и, может быть, увидите целый народ, выходящий из серой мороси, чтобы снова скрыться в тумане; берегись, идут! Глянь-ка, уже прошли!
Ирландца звали Ник.
Осенью 1953 года я сочинял в Дублине сценарий. Каждый божий день я садился в такси и проезжал тридцать миль, отделявшие реку Лиффи от серой усадьбы в георгианском стиле, где мой режиссер, он же продюсер, держал охотничью свору. Осень, зиму и начало весны я писал по восемь страниц в день, вечерами мы их обсуждали, а ближе к полуночи, готовый вернуться в отель "Ройял Иберниен", я будил килкокскую телефонистку и просил соединить с самым теплым (хоть и неотапливаемым) местом в поселке.
- Кабачок Хибера Финна? - кричал я в трубку. - Ник здесь? Попросите, пусть приедет за мной.
Мысленно я видел их, местных парней, у щербатой зеркальной стойки, похожей на зимний пруд, где из подо льда таращатся они сами, как нового рода утопленники. В их толчее, в их свистящем "гляди-чего-скажу" молчаливо высится Ник, мой сельский водитель. Мне слышно, как Хибер Финн кричит от телефона и как Ник отзывается:
- Все, сейчас меня здесь не будет!
По прошлым ночам я знаю, что "все-сейчас-меня-здесь" процесс несуетный. Скорее это медленный отрыв, степенный наклон торса, когда центр тяжести мало-помалу смещается в дальний, пустующий край комнаты, где одиноко мается забытая всеми дверь. Цель его - не повредить изысканное плетение разговора. Тем временем нужно поймать, связать и пометить десятки нитей утка и основы, чтобы назавтра под хриплые возгласы узнавания на лету подхватить челнок и с порога включиться в беседу.
По моим прикидкам, большая часть пути - через кабачок Хибера Финна - занимала у Ника полчаса. Меньшая - от поселка до дома, где я жил, - минут Пять.
Так было и в последнюю ночь перед Великим постом. Я позвонил и стал ждать.
Наконец из ночного леса вылетел "шевроле" 31-го года выпуска, торфяно-рыжий, как и сам Ник. Машина и водитель, сопя и отфыркиваясь, плавно вкатили во двор; я сбежал по ступеням в безлунную, яркозвездную ночь.
За лобовым стеклом царил безраздельный мрак: приборная доска много лет как почила в мире.
- Ник?
- Он самый, - послышался доверительный шепот. - Славный вечерок, теплый, а?
Термометр показывал пятьдесят, но Ник ни разу не забредал южнее Типперари, а тепло - понятие относительное.
- Да, хороший. - Я сел на переднее сиденье и с хрустом захлопнул ржавую дверцу. - Ну как жизнь?
- Жизнь? - Он вырулил на лесную дорогу. - Да помаленьку. Здоровье вроде при мне. А чего еще надо, если завтра пост?
- Пост, - задумчиво повторил я. - От чего вы откажетесь на время поста, Ник?